Тсукишима улыбается, когда Куроо снова произносит его имя, как проклятие. Он слышит это сквозь дрему, его шея болит от неудобной позы, он прислоняется головой к окну машины, его сидение предусмотрительно отодвинуто назад, чтобы колени не касались бардачка. Куроо, как всегда, до нервной ряби на воде, до эхом смеющегося чувства вины заботлив и внимателен, — как только у Тсукишимы стали закрываться глаза, он сделал музыку тише.

Когда Куроо утащил его в сделку, которая скорее была вынужденной мерой из-за вредности Бокуто, который упрямо запутывал мосты всех медиумов Некомы и обводил вокруг пальца так, что до него невозможно было добраться, не было ощущения этой скрытой нежности, когда даже в душе Куроо затихали барабаны. А тогда всего-то нужно было продлить контракт. Со всем демоническим кланом Фукуродани. Раз плюнуть для такого стажера, как ты, сказал тогда Куроо. Я позабочусь о тебе, сказал тогда Куроо. Бокуто тоже позаботился. И не было в этом ничего замирающего и трепетного, все появилось после, и это после — слишком поздно для них.

Тсукишима не помнит, как было во снах Куроо в общей картине, только детали и ту самую тьму, которая до сих пор гудит в венах остатком рычания, которая учила его храбрости звезд и тому, что мир принадлежит тебе, когда ты веришь себе — своим глазам, своей руке, своему сердцу, чему-то кроме головы. Пусть умной, пусть холодной — поверь.

Но Тсукишима прекрасно помнит то чувство страха и стыда, когда Куроо растворился после рукопожатия с Бокуто, и тот его спросил на раскат, пулей в сердце, ножом в спину — Тсукишима чувствовал облегчение от того, что справился, от того, что все прошло гладко, пока Бокуто не нахмурился:

— А ты уверен, что не повторяешь путь брата?

Так сыпятся карточные домики. Перед ложной победой забываешь, насколько они хрупкие. Тсукишима думал, что хорошо защищал свой разум, и его невозможно было прочитать.

Он забрал материализовавшуюся печать и вынырнул в реальность. Куроо внимательно смотрел на него, сидя в своем кресле. Тсукишима сфокусировался на ощущении печати в руках, осторожно поставил ее на стол. Демоны материализовывают красивые печати, с разными узорами, символами, и все это для некрасивых документов людей. Вот они, современные сделки с демонами — очередные системы и алгоритмы действий, упорядоченный хаос.

— Ну?

— Что?

— Как ты? Все хорошо? Празднуем победу и твою компетентность? — Куроо весело улыбнулся.

Неужели не заметил бреши? Или она была только у сознания Тсукишимы? Куроо точно следил за защитой, потому что Тсукишима не дышал раскаленным воздухом, а горящий мост его не обжигал. Значит, это была брешь в защите самого Тсукишимы. Как всегда. Его никогда не будет достаточно для таких высот. Осознание своих ошибок, болезненная горечь от слов Бокуто накладывается на физическую усталость после сделки — она сильнее из-за сотрудничества с демоном и тяжестью магии Куроо, и Тсукишима не был уверен, сможет ли он выдержать разговор об этой победе.

— Нормально, — Тсукишима встал и подошел к столу, на котором лежал договор. Собственное тело казалось слишком легким. На бумаге у подписи Куроо красный, кровавый узор пальца. — Вы уже поставили отпечаток? Вы же знаете, что в случае провала мы бы подписывали документ о неудавшейся сделке?

— Ну, просто я уверен в нас на все сто, — Куроо подмигнул.

Тсукишима показательно закатил глаза и поставил свой отпечаток. Куроо, как представителю Некомы, оставалось только поставить печать Бокуто, и сделка завершена официально. Работа Тсукишимы была закончена.

— С вами приятно сотрудничать, Куроо-сан. Спасибо, — Тсукишима поклонился. Куроо быстро встал, чтобы поклониться в ответ.

— С тобой тоже. Тсукки, я не знаю, что тебя останавливает, но ты действительно великолепно строишь мосты к демонам. Немного опыта, и ты будешь одним из лучших. Не будь таким строгим к себе, — на этот раз Куроо не улыбнулся, в нем не было игривости и горящего оптимизма. — Звони, когда окажешься на шабаше в Токио. Если захочешь, конечно.

Тсукишима чувствовал катастрофу, осязаемую дрожью Акитеру, — лицо критической бессонницы, представитель одного из ночных кошмаров медиумов. Кей знал, что его поступок, что вся эта сделка — безрассудные, импульсивные действия, вызванные смешками и колкостями, какими-то глупыми провокациями. Было бы лучше не становиться медиумом. Многие не развивают свой дар, но он не смог задушить веру с надеждой. Мерзкая, болезненная шутка, что он так и не смог удержаться на той ступени, на которую взобрался. Что, если бы Бокуто не был добродушным демоном? Что, если бы это навредило Куроо? Лишиться снов или лишить души — вот два варианта конца его карьеры, если продолжать удерживать себя на острие иглы. Кей не хотел стать Икаром, он не собирался расправлять крылья.

— Прекрати думать о том, что думаешь, — к Куроо вернулась его усмешка.

— Вы точно не медиум?

— Нет, просто от тебя недовольство собой так и исходит. Серьезно, приезжай на шабаши. Поймешь, насколько ты важен.

Два года назад у Куроо не укладывались волосы, лицо было более жестким, и в каждом решительном движении читался горящий голод. Куроо до сих пор завораживает, будто магия и есть он сам, будто жизнь заключается в его руках. Тсукишима скучал по этому, скучал по Куроо, и хочется забыть обо всех опасностях и последствиях, отключить голову и прыгнуть в омут с головой. Но он не может так поступить — ни с собой, ни с Куроо. Поэтому — только одна сделка, толчок к тому, чтобы Куроо шел вперед, потому что он действительно может совершать невероятные вещи, и любая цель, которая кажется недостижимой, для него — очередная точка, до которой нужно дошагать. Сквозь страх, стиснув зубы, но дошагать с поднятой вверх головой. Тсукишима готов стать его тенью еще раз, позволить себе эту слабость, а потом он вернется в свой дом, в свой город, будет продолжать зависать на отчетах и помогать Ямагучи организовывать работу. Куроо продолжит выгрызать первенство перед Дайшо, восходить выше, словно солнце. Это немного ранит, но Тсукишима никогда не сможет воссиять, как сделали это другие.

Его оглушают барабаны, Тсукишима дергается и прикладывается лбом об стекло. Вместе с голосом Сакурая одновременно вступает голос Куроо, который выкрутил звук громче.

— Тебе что, пять? — раздраженно спрашивает Тсукишима, потирая ушиб.

Куроо лишь широко улыбается:

— Oh dear hyper love, please tell me about your inside, — подпевает он, и его голос странно и красиво сочетается с голосом Сакурая.

Тсукишима берет свои мысли назад.

— Вон из машины.

— Но я же за рулем.

Тсукишима слабо толкает его в плечо, Куроо смеется и делает музыку тише.

— Извини, до тебя невозможно было добудиться. Тебе не нравятся Buck-tick?

— Мне не нравится, когда мне их кричат на ухо.

— Нужно было выбрать что-то из Тейлор? Я запомню, — Куроо усмехается. — Мы, кстати, приехали. Не вздыхай, отоспишься на диванчике.

— Как профессионально с твоей стороны. Везде бы такое обслуживание.

— Ну уж нет, так заботиться о тебе будут только в Некоме. Если бы ты не был таким великолепным соперником, я бы пытался добиться твоего перевода к нам, — Куроо выключает музыку и отстегивает ремень. — Ты бы согласился?

— Нет. Не хочу крутить роман с начальником, — Тсукишима ангельски улыбается, мысленно успев наложить на себя несколько проклятий.

Куроо краснеет и смеется.

Офис Некомы, на удивление, всегда кажется Тсукишиме спокойнее небольшого офиса Карасуно. В Мияги все кажется чуть проще и меньше, хотя работа действительно часто одинакова, и выезжают все точно так же, как выезжают и из Токио, если на то хватает бюджета. Но Карасуно в своей строгой форме все равно свободнее, чем яркие улыбки здесь, и так было еще со времен стажерства Дайчи. Все выстраивали заново именно стажеры тех лет, и от того времени остались лишь фотографии в кабинете Сугавары, на которых Дайчи выглядит измученнее и моложе, у Киеко короткая прическа и лицо по-строгому озорное, а Асахи забавно сутулится. Тсукишима часто рассматривал именно их в свой первый год стажировки — есть что-то успокаивающее в том росте, которого добиваются окружающее, и пусть за этим клубятся такие же темные и мрачные, как их форма, мысли, Тсукишима искренне уважал и радовался тому, как они выстроили замок на руинах. На старых фотографиях часто встречается Сугавара — тоже уставший, осунувшийся, но очень довольный и счастливый, каким сейчас он бывает редко. Что-то в нем светилось, как когда-то светилось в Акитеру, до того как он потерял все. Возможно, Сугавара обрел тот внутренний рассвет снова, когда стал чаще выезжать и сотрудничать с другими. Стажеры того года дали Карасуно расправить крылья, из-за чего, кажется, они чуть не лишились своих.

Вот кем гордится Дедал.

Работая с Некомой в первый раз, Тсукишима с удивлением заметил то, насколько каждый здесь привязан к этому месту. Конечно, представителей Некомы всегда много на шабашах, и во многих крупных сделках мелькают именно они, но выходят они больше из спортивного интереса, чем из-за любопытства или стремления куда-то сбежать. Конечно, им и не нужно выпрыгивать в облака, но как же этот тихий порядок не ассоциировался с громким смехом и пылающим красным.

Яку ставит перед ним белую кружку с кофе. На кружке нарисованы мордочки котов.

— Ты бы знал, как я здесь тебе рад, — говорит он. — Я боялся, что нам попадется какой-то фанатичный медиум, который предложил бы Куроо снова заключить контракт с Дайшо.

— Ну, это решило бы многие проблемы, — Тсукишима улыбается, Яку фыркает.

— Да было бы лучше, если бы они оба объединились в одно целое. Контракт можно сжечь, съесть или забыть.

— Какое бережное отношение к документации.

— Мы все в начальника, — отзывается Кенма.

— Я все слышу! — громко откликается Куроо из своего кабинета.

Раздается жуткий грохот, Тсукишима и Яку подрываются с кресел, Кенма хмурится и смотрит сквозь стену. Многие маги обладают проницательностью, но такой сильной владеют единицы, от чего их поведение вызывает у Тсукишимы легкое замешательство. Он следует за Яку в кабинет, чтобы увидеть, как Куроо осторожно ставит наклонившийся шкаф на место. Упавшие папки и книги разлетелись по полу.

— Решил сделать перестановку? — в голосе Яку звучит такое подозрение, что Тсукишима понимает — такое уже было.

— Ну не при гостях же, — Куроо хмурится и взмахивает рукой — все упавшее взлетает в воздух и быстро возвращается на место.

Шкаф подпрыгивает, и они настороженно замирают. Тсукишима смотрит вниз, и с удивлением чувствует волны магии и волнения, такие бывают у детей, когда они только начинают учиться.

— А что у вас этажом ниже?

— Архивы. Кенма, кто сегодня собирался в архивы?

— Лев.

— О, ты его не сослал работать при монастыре? — Тсукишима искренне веселится, когда замечает, как брови Яку ползут вверх.

— Ты правда хотел его сослать? Почему я об этом не знаю?

— Потому что Тсукишима тогда был в сети, а ты возвращался из России. Сходи, посмотри, что он там творит.

Шкаф снова качается, Яку и Куроо одновременно вскидывают руки, и он встает на место. Ругаясь, Яку выходит.

Может, в офисе Карасуно спокойнее, чем здесь.