— Это её вина. Так я всегда думал. Каждый раз, когда видел её, когда вспоминал о случившемся, в голову лезли подобные мысли. Но ведь я не хотел винить её, да и не должен был. Однако именно это и происходило. Гнев, обида, разочарование, может, даже, отвращение. Вот что я испытывал к ней. Но не ненависть, к счастью, наверное... В любом случае, сейчас осталась только обида. И я всё ещё виню её, несмотря на собственное нежелание. Почему-то это мне неподвластно. Может, самообман?

— Скорее лицемерие, Сосенка.

— Мне кажется, ты уже перегибаешь...

— Разве? По-моему, именно так люди называют несоответствие в человеке показываемого действительному.

— Что не совсем подходит к данному случаю. Я, конечно, не пренебрегаю лицемерием, как инструментом взаимодействия в социуме, но... Не думаю, что этим термином можно описать сложившуюся в моей голове проблему.

— Тогда эгоизм?

— А теперь ты просто гадаешь.

— Возможно.

— Эгоизм — слишком обширное понятие, применимое почти ко всем людям и почти ко всем их поступкам. Разумеется, оно сыграло свою роль, но, как следствие из сказанного ранее, следы эгоизма можно найти во многих действиях и мыслях человека. Да и не только человека...

— Двойные стандарты?

— А ты точно демон разума?

— Да, но не человеческого же, Сосенка.

— А чьего?

— В том то и дело, что не разума какого-то конкретного вида или, тем более, отдельной особи; но разума глобального. Разума в чистом его виде, не осквернённом эмоциями и чувствами.

— Хочешь сказать, что не испытываешь чувств и эмоций? Что-то не верится.

— Потому что это не так, Сосенка. Чистейший разум — это, как говорят люди, нечто абстрактное и недостижимое в реальности. Как абсолютно чистая вода. Её просто нет.

— Значит, ты у нас вода из болота, Билл?

— Тогда люди — из отстойника.

— Туше. И какие, интересно, чувства способен испытывать демон разума?

— Нет, так просто тебе от нашего разговора не уйти, Сосна.

— Мне кажется, это ты постоянно уходишь от одного разговора, Сайфер.

— Не представляю, о чём идёт речь.

— Ложь.

— Неужели?

— Ты слишком изменился.

— Во Вселенной нет ничего постоянного, Сосенка.

— Это не объяснение.

— Но пока тебе придётся довольствовать этим.

— Пока?

— Именно. А теперь продолжим о тебе.

— Не хочу. Самокопание портит настроение.

— Ты сам предпочёл его путешествию по воспоминаниям.

— Уже жалею о своём выборе... Ну да ладно. Всё-таки, я же принял решение руководствоваться принципом тотального пофигизма.

— Мне кажется, тебе это не по силам, Сосенка.

— Попробуй носить очки. Может, перестанет мерещиться всякое.

— Остроумно.

— Разве что для тебя.

— Научись принимать комплименты.

— Предпочитаю выслушивать неприукрашенное мнение.

— Почему?

— Не приходится лишний раз сомневаться в искренности слов.

— Одновременно и здраво, и глупо, Сосенка.

— Я знаю. Здравомыслие и глупость часто соперничают в одной мысли. Главное не уходить слишком глубоко в любую из крайностей.

— Так для тебя здравомыслие бывает излишним?

— Конечно. Особенно когда у людей разные понятия о здравости.

— Иногда твои слова звучат столь гнетуще, Сосенка.

— Каков ум, такова и речь.

— Фразеологизм?

— Пословица. Как можно знать язык, но не знать терминов? Точнее знать, но не понимать.

— Потому что раньше мне не требовалось понимание излишеств очередного человеческого языка, которые редко находят применение в вашей повседневной жизни.

— Но ты ведь демон разума.

— И со многими мне подобными ты знаком, Сосна, чтобы сравнивать и осуждать?

— Справедливо.

— Тем более тот факт, что я не знаком с соответствующей человеческой терминологией, ещё не означает, что я не знаю или не понимаю явления как такового.

— Зато знаком с замысловатыми оборотами и вводными словами.

— Результат практики, Сосенка. Однако, у меня было крайне мало интеллектуально развитых собеседников среди людей. Да и те редко выражали желание поддержать разговор.

— Учитывая твоё обычное поведение, их отношение не удивительно.

— Это какой-то нонсенс, сударь! Я всегда был крайне вежлив и выказывал должное почтение.

— Должное для кого? Твоего слуги? Или домашней зверушки? Я помню твоё поведение пять лет назад, Билл, и не сказал бы, что ты был вежливым и почтительным.

— Должно почтительным!

— Не суть. В любом случае, если бы ты сейчас вёл себя также, как и тогда... Отсюда, кстати, в очередной раз всплывает вопрос о причине таких разительных перемен в отношении ко мне, да и ко всем людям.

— Мы это только что проходили, Сосенка.

— Твоя правда. Но это не даёт мне покоя.

— И ещё долго не даст. Как и кое-что другое. Мысли, терзающие твой юный разум последние три года...

— Снова за своё, Сайфер?

— Если не хочешь самокопания, то предайся воспоминаниям. Расскажи, что произошло, когда ты очнулся.

— Ты ведь и так всё знаешь.

— А вот и нет, Сосенка.

— Почему?

— Решил сохранить для себя интригу.

— Поразительно, что ты до сих пор держался.

— Это было непросто, признаю. Но я хочу, чтобы ты сам мне открылся.

— Многое ты уже мог узнать через сны.

— Ты прав. И, кстати, сновидения Звёздочки оказались на удивление радужными, принимая в расчёт то, что она в прямом смысле, хоть и случайно, убила свою подругу. Думается мне, этому есть причина. Так ведь?

— Да, ей... Погоди-ка, ты появлялся в её снах?

— Наведывался пару раз. Воображение у этой девчонки за прошедшие годы стало только богаче. И безумнее. Тебе стоит хоть раз увидеть творящийся в голове сестры хаос.

— Могу представить. Ты с ней разговаривал?

— Нет.

— Почему?

— Она мне неинтересна.

— А я, значит, интересен?

— Именно.

— А по какой причине, ты мне не скажешь?

— Нет.

— Знаешь, для того, кто не отвечает на большинство вопросов, ты больно много их задаёшь. Может, мне тоже перестать быть столь открытым?

— А как же твой принцип тотального пофигизма, Сосенка?

— Ты был прав, мне он не по силам. Это был самообман.

— Как и противоречивое возложение вины на Звёздочку?

— Да. Кстати, ты почти попал в точку с двойными стандартами.

— Неужели?

— Мне кажется, что неприязнь, которую я испытываю к себе, когда обвиняю в случившемся Мэйбл, связана с тем фактом, что я и сам, отчасти, виноват. Но при этом вину за собой не признаю.

— Только что же признал.

— И правда... Кстати, мы ушли от темы, Билл.

— А, по-моему, как раз таки вернулись к изначальной, Сосенка.

— Нет-нет. То есть да, но нет. В общем, я не стану и дальше просто так отвечать на все твои вопросы. Это не консультация у психолога, и ты не психолог. Ты демон разума, которому очень хочется покопаться в моей голове. Но ничего бесплатного у людей не бывает.

— Хочешь, чтобы я платил? В долларах? Или евро? Юанях? Йенах? Рупиях? Рублях? Или, может, в биткойнах?

— Что? Да нет же! Ответами. Плати мне ответами. Тогда это станет больше похоже на равноправную беседу, нежели допрос.

— Разумное требование. Но разве я тебя допрашивал?

— Не придирайся к словам.

— Кто бы говорил, Сосенка, кто бы говорил... Я правильно понимаю, что ты предлагаешь мне заключить с тобой сделку?

— Нет. Помню я нашу последнюю. Снова становиться куклой мне не особо хочется.

— В таком случае нужно просто лучше продумать условия.

— Или... Довериться друг другу?

— Пытаешься меня рассмешить?

— А ты хочешь сказать, что мне не следует тебе доверять?

— По крайней мере, моим словам.

— Что ж, ладно, Сайфер.

— Сделка?

— Сделка.

— И каковы будут условия?

— Во-первых, все требования зеркальны, если не оговорено обратного. Тот, кто ставит условие, и сам должен его выполнять.

— Допустим, я принимаю его.

— Во-вторых, запрещается лгать.

— В ответах на вопросы, или...

— Нет. Лгать нельзя в принципе.

— Что ж, я готов согласиться на это условие, но с одной оговоркой.

— Какой?

— Я позволю тебе солгать. Но как только ты это сделаешь, сделка станет считаться недействительной.

— То есть, ложь будет условием расторжения?

— Только твоя ложь. Мне же лгать будет запрещено вплоть до расторжения.

— Даёшь простой выход из сделки мне, но не себе?

— Именно.

— Почему?

— Так будет интересней.

— Что ж, ладно. В-третьих, спрашиваем друг друга по очереди, если только одна из сторон добровольно не уступит ход. В том числе молчаливым согласием. Иначе на вопрос можно не отвечать и задать собственный.

— Принимаю. Да это уже полноценная игра!

— Так и есть, Билл, это игра. В-четвёртых, запрещается уклоняться от ответа.

— А вот здесь уже появляются проблемы.

— Эти проблемы как-то связаны с призвавшим тебя человеком и заключённой с ним сделкой?

— Как всегда догадлив, Сосенка.

— Тогда так: запрещается уклоняться от ответа, если только этого не требует ранее заключённая сделка. Сойдёт?

— Да, такая формулировка меня устраивает. Согласен.

— Вроде, это всё.

— Тогда пожми мою руку.

— Попридержи коней, Сайфер. Стоит, всё-таки, сделать ещё несколько уточнений. В-пятых, ложью считается то, что ложью считает говорящий.

— Неплохо, Сосенка, очень неплохо. Принимаю. Но ты понимаешь, что это может возыметь некоторые последствия?

— Зато тебе будет труднее вынудить меня расторгнуть сделку.

— Посмотрим. Это все условия?

— Нет. В-шестых, впредь все разговоры между заключающими сделку ведутся только на понятном обоим языке, как и в момент постановки условий этой сделки.

— Избыточно. Четвёртое условие это вполне подразумевает. Может, теперь пожмёшь мою руку?

— Так и быть...

— Сделка заключена, Сосенка.

— А почему пламя синее?

— Мне нравится этот цвет. Гармонирует с жёлтым. Что ж, ты потратил свой вопрос.

— Твоя очередь.

— Что произошло после того, как ты потерял сознание рядом с останками подруги позапрошлым летом, и до того, как вы с сестрой вернулись в Калифорнию?

— Как подробно...

— Чем больше деталей, тем меньше шансов у оппонента увернуться от ответа, не нарушая условий сделки. Однако, я не стал слишком заморачиваться, ведь ты всё равно ответишь на этот вопрос. Не так ли?

— Что ж, очнулся я в нашей с Мэйбл комнате на чердаке Хижины, глаза сильно покраснели и опухли, в голову лезли ужасные обрывки произошедшего. Она, кстати, тоже была там. Спряталась в своём «Свитербурге» и, судя по звукам, плакала. Сначала мне хотелось подойти и утешить её, но потом...

— «Гнев, обида, разочарование, может, даже, отвращение».

— Именно. В итоге я молча вышел и спустился на первый этаж. Собирался пойти на кухню — заварить чай, прийти в себя; но заметил приоткрытую дверь-автомат в подвал. И почему-то мне захотелось спуститься. Когда оказался в той комнате с приборами для портала, я услышал спор прадяди Стэна и прадяди Форда. Они, поначалу, витиевато убеждали меня подняться, из-за чего я и заподозрил что-то неладное; а потом признались. В общем, дядя Форд усовершенствовал устройство стирания памяти. И теперь он мог применить его на весь город, не считая того, на ком будет специальный шлем, подключенный к устройству. Они как раз спорили, кто его наденет.

— И его надел ты.

— Да. Они собирались стереть у всех воспоминания о Венди, а я не хотел её забывать, хоть память о том дне и причиняет боль. Я убедил их, что стоит отдать шлем мне, как близкому другу Венди. Дело в том, что для точности выполнения устройство ищет необходимую информацию о стираемом из памяти объекте в голове того, на ком надет шлем. И поэтому, чтобы не возникало противоречий, к устройству подключен только один.

— Получается, если считать, что уехавшие раньше этого уже забыли её сами, то сейчас ту рыжую девчонку помнишь только ты.

— И ты.

— Действительно. А ведь Форди не перестаёт удивлять! Смог стереть память у целого города.

— Скорее небольшого городка. В общем, я потом долго уничтожал свидетельства существования Венди, до которых мог добраться, вроде фотографий и различных записей. Оставшееся же может вызвать вопросы, но без памяти о ней это не имеет весомого значения. Кто-то где-то её наверняка помнит, конечно… Нортвесты, например, которые уехали после Странногеддона.

— Не надо на меня так коситься, Сосенка. Это дела прошлого.

— Не столь далёкого прошлого, Сайфер.

— Для кого как…

— Что это значит?

— Может, всё же, закончишь свой рассказ?

— А больше и нечего особо рассказывать. Что случилось с останками я точно не знаю. От них как-то избавился прадядя Форд ещё когда я лежал без сознания. За остаток лета я отстранился ото всех: от друзей, от семьи. Уехал и больше не хотел возвращаться в Гравити Фолз.

— Что ж, многое прояснилось. И что ты теперь собираешься делать по отношению к Звёздоке? Ты ведь не можешь винить её всю оставшуюся вечность.

— Сейчас моя очередь задавать вопрос, Билл.

— И правда. Что же ты хочешь узнать, Сосенка?

Ицлнё