Переживать по кругу моменты из детства всегда чуть легче, чем все прочие – родители немногословны и вечно заняты, но добры, а Виктору почти ничего не нужно говорить. Он и не говорит. Вдыхает химикаты, коими пропитан весь воздух в округе, дышит прерывисто, когда ощущает жжение в носу – пробует саму смерть, которую они принесут много позже.
Теперь Виктор только слушает - слушает шепот, что застревает в ушах. Слушает внимательно, повторяя про себя, повторяя губами, повторяя скрежетом шестеренок в его самодельном кораблике.
- Au au la.
Скай любопытна, пока жива.
- Оa sejs zul.
Скай осторожна, пока не станет мертва.
Играть постоянную роль раз за разом все проще, когда большую часть пути проводишь между “Развитыми” и собственной гордыней.
Металл хорошо запоминает форму, хорошо понимает суть: Здесь ты смотришь испуганно, здесь ты бежишь, когда безумный Синджед показывает своё творение. Здесь – Виктор не более чем несуразное дитя, не понимающее, почему кто-то должен жить вопреки всему, а здесь – любопытный ученик, отдающийся науке.
Виктор не сильно скучает по тому времени, и совсем не ждёт, что будет с ним после взрыва в башне совета.
Цикл – это подарок.
- Au al har.
Цикл – это смысл.
- Рas ka til.
После первой встречи с Джейсом Талисом – сложнее не бывает никогда после.
Смотреть на его обезображенный после взрыва труп, удерживая окровавленную голову в трясущихся руках – куда проще. Оно будет потом, через мгновение, когда закончится Эра Прогресса, когда начнется Эра Раздора.
- Если хочешь изменить мир, не нужно спрашивать разрешения. – Виктор мельком бросает взгляд на потерявший блеск магический камешек, протягивая его Джейсу. Мягкая стеганая кожа, искусная работа – Виктор всё ещё помнит, что Джейс сделал этот наруч сам. Так трогательно, так на него похоже.
- Я даже не знаю твоего имени.
- Виктор.
Счастье – оно осколки, которые хочется собрать воедино слишком быстро.
Иногда Виктору кажется, что он где-то ошибается – какая-то реплика была несколько иной, какой-то взгляд слишком голодным, какой-то стон, когда Джейс впечатывает несуразное больное тело в кровать – слишком механическим.
Они молоды, они глупы, они синергичны – Виктор не может уследить за всем этим, сколько раз бы не переживал момент.
Особенно на поцелуях – он знает каждый, который дарит ему Джейс до мельчайших деталей, но не прильнуть навстречу все еще как будто бы требует каких-то усилий.
Сдержаться, выстоять, вспомнить.
Сложнее и правда не будет никогда после – ни в предательстве, ни в болезни, ни Вестником и Тщеславцем, позабывшим о своих мечтах.
Виктор хорошо помнит свои первые попытки и провалы с жестокими наказаниями. Руны выжигали на нём новые метки, и боль от них никогда не могла сравниться с болью от первой аугментации с помощью хекс-ядра. Та боль – она остается в прошлом, даже когда приходится снова к ней прикасаться, как к артефакту древности, спрятанному в стеклянном шкафу. Деревянная коробка, шершавая и с занозами, но не обжигающая, не ядовитая, больше – нет.
Боль от попыток нового – куда свежее.
На третьем цикле он целовал Джейса в ночь, когда они встретились: дёрнул за жилет от края пропасти, уронил на пол и впился в губы - а тот рассыпался в его руках осколками, что изрезали слабое из-за врожденной патологии сердце на куски.
Он звал его тогда, когда не следовало, и тот покрывался дымкой, погружая Виктора в бесконечную пустую тьму, шепчущую сотней жестоких голосов в вечности.
Джейс всегда оставался где-то там, на руинах старой лаборатории в Зауне, придавленный каменным сводом пещеры, и Виктору нужно было пережить это сотню раз, прежде чем вышло что-то путное.
Магия прокляла их, и Виктор бдит, чтобы она проклинала их снова и снова.
Он и сейчас там, Джейс – на руинах Славного Прогресса.
Руны шепчут тяжелыми, монотонными голосами.
“Az ha ir”
Джейс целует – это пятый поцелуй в этот вторник после полудня. До конца недели их будет еще сто сорок два, мимолетных, нежных, смущенных и жарких, от которых раньше у Виктора дрожали колени.
Цикл – это дар.
“El unoz leit”
Джейс Талис – это смысл.
После презентации новых изобретений Хеймердингеру, Джейс вымеряет шагами лабораторию, заведя руки за спину.
Восклицает, бесконечно восклицает, громко:
- При всём моем уважении к профессору, он лицемер! – взмахивает руками, готовый вот-вот схватиться за голову, что он и сделает через ровно три секунды и один рассерженный полурык-полустон.
Талис всегда такой забавный, когда злится - даже предсмертная ярость уже кажется смешной, примерно на двадцать пятый раз её лицезрения.
Виктор тоже расстроен, кажется? Он помнит, что расстроен, сильно, встревоженно, больно. Шепот в ушах не даёт забыть.
Чувствовать себя немощным уже совсем не отвратно, но дискомфорт в груди, заставляющий заходиться нездоровым кашлем - все еще слишком показателен. С ним связано много вещей до и будет много связано после.
Джейс отвлекается только на этот хлюпающий звук, когда Виктор поднимается во весь рост, опираясь на костыль. Джейс взъерошивается – прикасается пальцами к чужой спине, поддерживает за плечи, позволяя устроить лицо в своей ключице. На одежде будущего Защитника Пилтовера не останется следов крови, её еще нет, только лишь жжение в груди и слабость, расходящаяся по телу волнами.
Виктор мог бы не обращать на неё внимания и вести себя иначе, если бы не знал, что последует за этой вольностью.
У него всё ещё самая главная роль в этом спектакле.
- Твой кашель всё хуже. Может, стоит…
Когда Виктору нужно говорить, он просто повторяет то, что говорил не одну сотню раз.
- Нет! Нет, я в порядке, это лишь простуда. – Закашливается снова, пока рука Талиса скользит между лопатками вверх, гладит по шее, переходя на затылок мягкими, успокаивающими движениями.
Это мгновение, эта сцена – мост.
Дальше - День Скорби, похищение стабильного хекс-кристалла, Мэл Медарда, на которую никогда не было сил даже злиться; хекс-ядро и Скай, больничная койка и отчаяние, которых больше нет внутри Виктора, но он должен представить, что они есть.
Славная Эволюция кажется незначительным провалом суждений юности: Виктор и правда думал, что заменив живое сердце на механику, или хоть что-нибудь, куда ему было до сердца – сможет ничего не чувствовать. Убеждал себя в этом так рьяно, что поверил в действенность примитивных нейропроводных путей, вакцин и программ, изобретенных на коленке - они притупили разум, но не эмоции. Магия, проклятая магия, пущенная по порочному кругу оказалась лучшим средством притупления эмоций, чем механизмы и шестеренки.
Виктор хочет жаться к Талису вот так вот – чуть дольше. Хочет, потому что тот теплый и безопасный сейчас, в этом моменте.
У Виктора есть десять секунд – десять рунических шепотов, прежде чем тело само начнет двигаться, отстраняться, отталкивать.
Виктор не считает – оно течет сквозь него.
“Una dz gui”
Дребезжит, как стекло.
“Uiþuluhng”
Пульсирует, как свежая рана.
“Uoiwhug dit”
Беснуется, как мутант в стеклянной клетке.
“La la”
Как стук собственного сердца, давно позабытого в цикле.
“Lih lal ur”
Что-то новое.
“Usk gla thu”
Что-то, чего он не помнит.
Джейс делает вдох:
- Не волнуйся. Что бы он ни говорил, презентации быть, я даю тебе своё слово. – Сжимает крепче в руках ласковых, руках теплых, руках сильных.
Шесть.
Голоса гудят, как сливная система Зауна, доверху наполненная сточными водами.