Тарталья нет-нет, да косится в сторону поездов — такие не ходят по столице, перевозя провизию лишь по отдалённым краям Снежной, потому для Предвестника, что никогда не имел дел с технической стороной Фатуи, это выглядит… мягко говоря непривычно.

      Он никогда не понимал принцип работы огнестрельного оружия, которое доверяют тем, кто Глазом Бога был обделён. Озлобленный предок ауки по имени Скарамучча, которого Тарталья так любит дразнить, никогда не упускает момент поиздеваться — мол, сразу видно, что одиннадцатый Предвестник рос в деревне. Деревенщина, совершенно ничего не смыслящая в великой и прекрасной науке. Тарталья никогда не спорит с этим Инадзумовским дарованием, хоть и сомневается, что сам Скарамучча так хорошо во всём разбирается — это всегда была привилегия Иль Дотторе и Сандроне, из-за которых Фатуи и имеют весь технологический прогресс. Но Иль Дотторе до того своеобразный и зацикленный лишь на своих мыслях, что ему совершенно безразлично, кто в чём разбирается или не разбирается, посему и не вмешивается в споры надоедливых коллег, а Сандроне и вовсе брезгует общаться с одиннадцатым. Вот и выходит каждый раз Тарталье лишь отсмеиваться на все колкие слова Скарамуччи и просить привстать на цыпочках — может, хоть так его будет лучше слышно, а не на уровне мышиного писка?

      То, что это всегда заканчивается желанной дуэлью и очень усталым и раздражённым вздохом «противные дети» от Синьоры, Тарталью совершенно не трогает.

      Однако вид высоких, грузных поездов, притаившихся в сугробах точно дикие звери, готовящихся к броску, впечатляет. Это не безделушки вроде ружья, которое в три раза сложнее и запутаннее, чем использование Глаза Бога — это нечто действительно невероятное. Тарталья всегда знал, что Дотторе неизмеримо гениален при всём своём сумасшествии, — убедился он в этом ещё тогда, когда впервые узнал про Глаз Порчи и форму духа, — но получить очередное подтверждение этому… захватывающе и вызывает сплошное уважение к нему.

      Тарталья слышал, что многие пренебрежительно относятся к паровозам по той причине, что от них, по вездесущим слухам, всегда много дыма и шума. Но даже этот маленький нюанс, кажущийся таким незначительным из-за всех преимуществ, представляется едва ли не величественным.

      Увидев поезда вживую, хоть и не в действии, Тарталья думает, что они похожи на драконов, лишившихся крыльев и последнего огня, и всё, на что они способны сейчас, это красться по рельсам вдоль сугробов Снежной и тянуть за собой облако из угольно-чёрного дыма, что кажется тёмным пятном на белоснежном пейзаже, надеясь однажды всё же найти своё пристанище. И есть в этом что-то отчаянно-прекрасное. Как и в том, что Принцесса так очевидно привязана к ним.

      — Если у вас назначена встреча с господином Иль Дотторе, то спешу расстроить — он временно в отъезде, — ядовито произносит Принцесса, возвращаясь к разговору, сильнее вцепившись в папку с документами до побелевших костяшек, — и он не предупреждал о вашем визите. Потому я бы очень хотела услышать вашу причину одарить нас столь неожиданным вниманием.

      То, как она едко и наигранно-вежливо выделяет обращение к нему, заставляет рассмеяться — сам Тарталья уже привык обращаться к злобной Принцессе на «вы», зная о их разнице в возрасте. Но когда это делает она, уязвленная тем фактом, что вынуждена любезничать с надоедливым Предвестником, это кажется угрожающе-забавным.

      Однако тот факт, что она работает на Дотторе, напоминает о себе слишком внезапно. Во время пребывания в Фонтейна он как-то… упустил это из виду. Возможно по той причине, что характер Дотторе выдерживают — и переживают, — лишь очень своеобразные люди, обычно не вылезающие из своих кабинетов и лабораторий, посвящая всё время исследованиям. И пусть его очаровательная в своей злобе спутница определённо подходила под категорию своеобразных людей, но представить её одной из забавных ребят в белых халатах было сложно. Она ведь искусный воин, что великолепно владеет оружием — какая к чёрту наука?

      Впрочем, сейчас это не кажется настолько несуразным и неподходящим ей. Дело ли в том, что они впервые полноценно пересеклись в рабочей атмосфере, и он смог увидеть её в принятой форме агентов Фатуи? Её излюбленная и очевидно повседневная одежда пусть и мало отличалась от формальной по мрачным цветам, но настраивала на менее напряженное общение, чего нельзя сказать про полностью застёгнутый чёрно-красный плащ и сверху накинутой шубой, под которыми, Тарталья знает, скрыта бордовая блузка и тёмные брюки. Серая маска, не оттеняющая злобы в глазах, не придаёт дружелюбности девушке. Неосознанно поправив собственную маску, вальяжно стянутую на бок, Тарталья с улыбкой произносит:

      — Непривычно слышать от вас столько вежливости, — Предвестник смеётся, чуть понижая голос, чтобы эти слова не достигли лишних ушей, а после продолжает уже привычным тоном, — мне просто захотелось получше узнать родные края. Четыре года уже работаю в Фатуи, а никогда не был здесь, представляете?

      — Какое упущение, — елейно тянет в ответ Принцесса, опасно прищурившись, — вы просто обязаны обсудить это с господином Иль Дотторе, чтобы он познакомил вас со всем, к чему лежит ваша душа.

      — Но вы сами сказали, что он в отъезде, — Тарталья вновь смеётся, но в этот раз с уловимой хитростью, что читается даже в том, как он слегка наклоняет голову с улыбкой, — а вы, наоборот, как раз-таки на месте. Не устроите мне экскурсию?

      Тарталья и видит промелькнувшую злобу в холодном сером взгляде, и слышит, насколько нервно вздыхает Принцесса, прищуриваясь и перебирая пальцами в воздухе, словно ради своего успокоения ища рукоять от меча. Рабочие, явно отлынивающие от порученной работы, чтобы позабавиться редким зрелищем, — шутка ли, кто-то вывел эту белобрысую стерву из себя, а она и не может ответить колкостью, — не делают ситуацию проще. Но Предвестник совершенно не удивляется тому, что кроме едва заметных жестов её злость больше никак не проявляется — девушка слишком сдержанна для подобного.

      — Я не в праве отказать вам, господин Чайльд, — Принцесса с улыбкой разводит приглашающе руками, словно она и рада выпавшей возможности, но такой удушающе-сладкий яд, сквозящий в голосе, не позволяет обмануться, — не могу ручаться за то, что проведу достаточно интересную для вас экскурсию, но, обещаю, вы не разочаруетесь.

      Предвестник не сдерживает смеха — между строк так и читается желание отвести его подальше от чужих взглядов, чтобы убить. И он будет слишком разочарован, если она не попытается сделать этого. Но пока ему ничего не угрожает даже в теории, Тарталья своевольно подходит ближе, подхватывая девушку, точно в Фонтейне, под локоть. И её пальцы, с силой вцепившиеся ему в руку, дают понять, что сейчас она его искренне ненавидит.

❄❄❄

      На станции всегда было куда меньше снега, чем в диких просторах — ради удобства рабочих его регулярно убирали, но даже так приходится продираться сквозь сугробы, что остались после недавней метели. Тарталья этого почти не замечает, в отличие от Принцессы, явно уступающей ему в росте. И это почти очаровательно, если не обращать на её злобные взгляды, что она бросает на него, уже не таясь.

      — Зачем ты приехал сюда? — без прежней любезности прямо спрашивает девушка, останавливаясь рядом с одним из множества загруженных вагонов и скрещивая руки на груди. — Мы закончили свою работу. Больше нет нужды пересекаться.

      Тарталья мельком оглядывается на рабочих, мельтещащих маленькими пятнами на фоне белоснежных холмов. Потеряв из поля зрения бесплатное представление, они действительно взялись за работу — Предвестник помнит, что Принцесса поручила им перепроверить полученный груз, чтобы убедиться в том, что всё в порядке. Появляется стойкая ассоциация с работягами-муравьями, что трудятся не покладая лап, вот только в Снежной они не водятся, а местные трудяги делают всё исключительно ленно, наслаждаясь минуткой без стервятника, всегда пристально наблюдающего из-за спины.

      И, между делом, мелькает приятная, но неожиданная мысль — Принцесса не так уж злится на него, как казалось поначалу. Чем она прямолинейнее и честнее в своих словах, тем лучше её расположение духа — Тарталья успел это понять за их недолгое общение. Может она и недовольна из-за его выходки, но явно не больше того — особенно учитывая то, что раздражение её совершенно нормальное и стабильное состояние. По крайней мере сейчас с ней можно нормально поговорить — она не так настроена на сплошные моральные унижения, как в Фонтейне, в котором, видимо, они хоть и немного, но нашли общий язык. Главное не сказать лишнего.

      — Я считал, что мы неплохо поладили, — Тарталья смеётся, чуть лукавя — знает же, что до дружбы с ней так же далеко, как пешком от Снежной до Инадзумы, да прямо так — через весь океан. — Неужели вы настолько мне не рады?

      — Я буду рада только спокойной работе без посторонних, — девушка хмыкает и качает головой, аккуратно натягивая перчатки, видимо, успев замёрзнуть, — а ты — самый что ни на есть чужак, посмевший подумать, что ему всё позволено. Я командую на этой станции и устанавливаю правила, а ты неизвестно зачем заявился на неё и мешаешь работе. Потому я требую достаточно внятного объяснения, почему мы снова пересеклись без надобности.

      Тарталья думает о том, что именно поэтому они и встретились снова — из-за её неприкрытой честности и любви к откровениям, даже если они заденут собеседника. Из-за того, что она настолько эгоистично-честная, что даже в вежливости скользит откровенная грубость, чтобы дать понять, что всё не больше, чем необходимые меры, а сама Принцесса не переносит своего собеседника. Из-за того, что с ней трудно общаться, с ней нельзя легко договориться, с ней не работает тот же подход, что и с другими людьми. Из-за того, что он её раздражает одним своим присутствием, а самого Тарталью это невероятно подкупает.

      И из-за того, что сам он — не меньший эгоист, раз хочет продолжить это общение, которое откровенно нравится, очевидно, только ему самому. Или не только ему, если брать в расчёт зияющую пустоту на душе, которую хочется наконец-то заткнуть хоть чем-то — или кем-то. Кем-то, кто похож на него самого, и кого хочется понять.

      Но всё это не складывается во «внятный» ответ, который от него хотят получить. Это так и остаётся хаосом в мыслях, которые Тарталья никак не приведёт в порядок уже который год, постоянно спотыкаясь о бездну, давно пустившую в нём корни. Потому он решает снова немного слукавить — возможно это разозлит девушку, но это не кажется худшим вариантом.

      — Вам не понравится, если я скажу, что просто хотел встречи? — смеётся Тарталья, разводя руками, и говорит почти правду, просто не вдаваясь в подробности своего желания.

      Было бы крайне омерзительно врать в ответ на такую губительную честность. Но недоговаривание — не ложь, потому Тарталья чувствует себя всё ещё чистым перед своей совестью.

      Принцесса в ответ смеётся — тихо, прикрыв усмешку ладонью в чёрной перчатке, и Тарталья понимает, что она действительно злится, очевидно ненавидя подобное внимание к себе. Но он соврёт, если скажет, что сожалеет, или что ему не интересно, как она отреагирует дальше. Потому даже не думает отходить или предпринимать хоть что-то, когда девушка подходит к нему ближе, заботливо поправляя небрежно накинутый шарф. Без меча или активированного Глаза Бога — настолько мирная, что это почти вызывает недовольство у Тартальи, жаждущего достойной битвы с ней.

      — Ты, кажется, кое-что не понял, мой хороший, — голос у Принцессы тихий, да настолько нежный, что почти напоминает вечера, когда матушка также шептала ему ласковые глупости после неудачного дня ради успокоения, но всё портит отчётливо просачивающийся яд между слов, — я буду настолько мила и повторю ещё раз, но прямее: тебе здесь не место. Ты лишний. Ты мешаешь. И, что самое главное, ты испытываешь моё терпение, прекрасно это осознавая — я всё замечаю, не сомневайся. Я не собираюсь с тобой любезничать и делать вид, словно мне искренне нравится твоё присутствие, не буду поддакивать твоим глупым желаниям или прощать тебе то, что ты суёшь свой любознательный нос туда, куда не следует. Потому я настойчиво рекомендую тебе больше никогда не появляться в моём поле зрения. Для нас обоих так будет куда проще.

      Весь свой маленький монолог Принцесса аккуратно застегивала кожух — застёжка за застёжкой, надежнее пряча обычно оголённую и уже закалённую кожу от холодных ветров Снежной. И, закончив с этим, девушка пересекается с ним взглядом, наигранно-миролюбиво улыбнувшись.

      — Мы ведь договорились?

      Тарталья улыбается в ответ. Принцесса действительно разозлена — ещё немного и он увидит привычную ярость, скрытую под холодом серых глаз. И такое жадное, эгоистичное желание получить подобный взгляд от неё во время их сражения, заставляет его продолжить:

      — В Фонтейне, когда вы не хотели иметь со мной дела, вы были куда грубее, — со смехом напоминает Тарталья, хитро щурясь, — неужели сейчас вас что-то останавливает?

      Принцесса хмыкает, отворачиваясь и отходя на несколько шагов, скрещивая руки на груди, словно давая понять, что разговор окончен. Она не желает снова пытаться что-то объяснить тому, кто её совершенно не слушает, продолжая проверять, насколько долго ему позволят поступать подобным образом. И Тарталье на мгновение становится неуютно — он не хотел, чтобы она снова отгородилась от него, оборвав ту трепетную и едва заметную связь между ними.

      Но действительно лишь на мгновение — в следующее их обоих привлекает громкое мяуканье со стороны вагонов. Тарталья не сразу замечает грязный комок шерсти, что самодовольно прогуливается по углям, прежде чем спрыгнуть в снег и стряхнуть с густой шерсти осевшую пыль. Былой белизны ему это не возвращает, но он всё равно кажется достаточно ухоженным и откормленным — явно не бродячий.

      — Дрянной кот, — раздражённо шипит Принцесса себе под нос, но не делает попытки поймать своевольного кота, — лапы переломаю — будешь знать, как по вагонам ползать.

      — У вас… очень жестокое отношение к животным, — неловко посмеивается Тарталья, прекрасно услышав слова собеседницы, а после делает шаг к коту, чтобы попробовать его уберечь от подобной угрозы, — он точно чей-то, будет неправильно так обращаться с чужим котом.

      Кот, рассевшись в снегу и оставив на нём отпечатки своих чёрных лап, пару секунд спокойно наблюдает за тем, как Предвестник подходит к нему, миролюбиво протянув руки, словно предлагая свою помощь. И когда между ними остаётся лишь метра два-три, он резко вскакивает, угрожающе шипит и вновь скрывается между вагонов под надменное фырканье Принцессы. Тарталья огорчён, но не удивлён — животные никогда его не жаловали.

      — Чужим котом? — едко переспрашивает девушка, наблюдая за потугами приручить Баламошку. — Вот незадача — этого выблядка именно мне придётся отмывать, потому что он мой.

      — Не зря говорят, что животные похожи на хозяев, — тихо смеётся Тарталья, поёжившись. Острые коготки, мало вяжущиеся с мягкими лапами, он успел заметить. При желании этот красавец мог составить ему компанию в его жажде сражений. Впрочем, то, что девушка способна ухаживать за кем-то… кажется приятным открытием.

      Принцесса снова хмыкает, но в этот раз окончательно ставя точку в разговоре. Тарталья мог бы попробовать вернуться к нему, но что-то подсказывает ему, что девушка, ушедшая по направлению к основной части станции, даже не оглянётся на него, решив наконец-то выпроводить непрошеного гостя.

      Его последний вопрос так и оставляют без ответа, давая понять, что её действительно что-то останавливает по отношению к нему. И поначалу загорается желание узнать — Принцесса взаправду так ненавидит его, как хочет убедить, или сама алчет найти общий язык, но по какой-то причине отказывается от этого? Но одна мысль решает все непрошенные вопросы — ответ не так важен. Как бы она не относилась к нему, это не влияет на то, чего хочет Чайльд.

❄❄❄

      Четырнадцать зим.

      Станислава мерзляво кутается в накинутый на плечи плед и щёлкает пальцами, используя Глаз Бога, чтобы добавить огня в камине. В комнате становится куда теплее, чем обычно, но девушке всё ещё до омерзения холодно, потому она забирается с ногами на диван, полностью укрываясь. Андрей наконец-то вернулся к своей работе, возвращая в дом долгожданный покой и тишину. Но сейчас это не помогает.

      Че-тыр-над-цать.

      Эта мысль заседает в голове прочно ещё с их разговора днём, не позволяя отвлечься, как обычно, на сущие и ничего не значащие пустяки. Станислава тяжело вздыхает, поворачиваясь к окну. В Снежной снова бушует метель, перекрывая собой вид на улицу, но вдуматься в это всё равно не получается.

      Ему было четырнадцать, когда он вступил в Фатуи.

      Слышать о Тарталье приходилось много и часто — и правду, и сплошные слухи, выдуманные ради того, чтобы уколоть побольнее и запятнать и без того сомнительную репутацию одиннадцатого Предвестника. Станислава всегда вслушивалась в чужие разговоры и собирала всю возможную информацию, но тщательно её проверяла только, если у неё был интерес и нужда в этом — до слухов про Тарталью руки не дошли, да и использовать это было негде, но сейчас, когда он сам подтвердил один из них, это не выходит из головы.

      Она помнит себя в четырнадцать. В свои счастливые, беззаботные четырнадцать зим, когда она жила вместе с семьёй и даже подумать не могла, что скоро получит Глаз Бога и будет служить Царице. Станислава была обычным ребёнком в четырнадцать — читала редкие книги, которые с трудом могла получить бедная и совершенно обычная семья, любила до отвратительного сильно своего дорогого брата и косо смотрела на соседского мальчишку, что всегда по приезду был облачен в форму Фатуи, заработав недоверие от всей деревни из-за этого. Впрочем, дело даже было не в одной его работе, сколько в природном двуличии.

      В четырнадцать она презирала этого мальчишку, сбежавшего от их быта в Заполярный Дворец. В шестнадцать она сбежала вместе с ним, потому что у неё не осталось выбора.

      В Фатуи она вступила тоже четыре года назад — в возрасте семнадцати зим. Ей было почти столько же, сколько сейчас самому Тарталье, уже ставшему Предвестником. Тарталье, у которого отобрали нормальное детство, вынудив его взять в руки меч и служить Царице.

      По какой причине его жизнь сложилась таким образом?

      Желание спросить его об этом прямо зрело ещё тогда на станции. Но заговорить об этом было бы равносильно одобрению общения, а допустить этого Станислава не может.

      Она окончательно убедилась в том, что он не глупый инфантильный придурок, неспособный на серьёзное общение. Он достаточно хитёр, чтобы уловить её настроение, и слишком отчаян для своих восемнадцати. И, ко всему прочему, он был надёжным напарником, что, несмотря на её отношение к нему, был крайне заботливым к ней.

      Именно поэтому Станислава хочет оказать ответную добрую услугу и оборвать на корню любую попытку поладить или раскрыться друг другу ещё больше, чем по неосторожности в Фонтейне. Так будет куда проще им обоим.

❄❄❄

      — Иль Дотторе! — звонкий голос одиннадцатого Предвестника отражается неприятным эхом в пустых коридорах Заполярного Дворца. Окликнутый мужчина, раздражённо вздохнув, прикрывает глаза.

      Нельзя вестись на провокации надоедливого мальчишки и давать намёка на свою жажду убить его. Нельзя вообще убивать других Предвестников. Нельзя использовать их в своих опытах. Нельзя-нельзя-нельзя. Нужно успокоиться. Дотторе мысленно считает, чтобы привести ясность в мыслях — раз-два-тридцать-четырнадцать-пять...

      Не помогает. Тарталья догоняет его.

      — Рад, что ты уже вернулся! — Тарталья смеётся, приветливо улыбаясь и чуть ли не светясь, давая понять, что он, почему-то, действительно до омерзения рад. Дотторе неприязненно кривится. Появляется ощущение, что у него скоро начнётся аллергия на чужое счастье. Почему именно он каждый раз натыкается на этого ребёнка?

      — Чего тебе? — прямо спрашивает Дотторе, догадываясь, что просто так к нему не подошли бы. Хотя этот придурок мог бы — он же мнит себя чуть ли не его лучшим другом после того случая, как тот позволил забрать ненужного стража руин на радость младшему брату. Как хорошо практически никогда не находиться в Снежной, чтобы не пересекаться с ним лишний раз.

      — Неужели поездка не удалась, раз у тебя плохое настроение? — веселится одиннадцатый Предвестник, запихивая руки в карманы брюк. Пытаться найти подход к Дотторе равносильно тому, чтобы пытаться читать на хиличурловском, не зная ни слова, но Тарталью это более чем устраивает. С ним куда проще, чем с Синьорой, рядом с которой нужно давить из себя вежливость, или со Скарамуччей, с которого нужно стараться не смеяться раньше времени. Подумаешь, немного бешеный и психованный — у всех свои минусы есть. Тарталья готов принимать своего прекрасного друга даже таким.

      — Не трать моё время и говори прямо, — Дотторе раздражается, и его яркая, заметная и обжигающая ярость ничуть не похожа на тихую злобу Принцессы. Тот факт, что она работает на него, начинает уже веселить. Очень хочется посмотреть на то, как они уживаются вместе. Или они никогда не пересекаются? Это уже многое объяснило бы.

      — У тебя есть ненужный страж? — Тарталья прекращает пытаться выпытать у Дотторе детали поездки, но только на этот раз — в следующий он точно узнает, куда он постоянно уезжает и чем занимается. — Мой брат хочет новую игрушку.

      То, что Тарталья называет игрушками машины, способные без колебания и каких-либо проблем убить множество людей, не удивляет Дотторе. Он сам, использующий их в своих интересах и делающий с ними что душе будет угодно, воспринимает уже исключительно подобным образом. Но его вопрос заставляет крепко задуматься и остановиться. Стражи у него были, но что он с ними сделал?..

      В последнее время он был занят совершенно другим экспериментом, о котором знать одиннадцатому абсолютно точно не нужно. Это никоим образом не связано с изобретениями Каэнри’аха, потому он на время отстранился от них. А один из его главных ассистентов, наоборот, загорелся желанием взяться за это дело лично. Хоть к этому мерзкому ублюдку Дотторе относится с крайней степенью неприязни, но его ум… достаточно ценен, чтобы терпеть несносный, скользкий характер. К тому же зная, что Предвестник без колебания убьёт его, если посчитает нужным, он всё делает осмотрительно и осторожно.

      Хитрый, расчётливый и подлый мерзавец. Иль Дотторе таких работников ценит, если они работают на его благо и не наглеют, потому они неприкосновенны для всех, кроме него.

      — Шестой исследовательский центр, — наконец произносит Дотторе, заставляя Тарталью присвистнуть, — если и есть, то у придурка, отвечающего за него. Ему нужно какое-то барахло для своей странной идеи — принесёшь и можешь забирать что угодно. Не хочу разбираться с этим.

      Тарталья смеётся и шуточно откланивается — он не против отплатить услугой за услугу, если это будет что-то незначительно. Особенно, когда Дотторе сам приглашает его в гости к одному из своих своеобразных фаворитов. Если слухи про его подпольную арену и опыты на людях так и остались неподтвержденными, то особое отношение к шестому центру всегда было общепризнанным фактом.

      Остаётся только надеяться, что по итогу не все работники Иль Дотторе будут такими же вредными и озлобленными, как Принцесса. Которую, впрочем, Тарталья всё равно планирует навестить снова, когда разберётся с непредвиденным дельцем. Обещанную экскурсию по железнодорожной станции он намерен получить любой ценой.

❄❄❄

      Тарталья аккуратно стучит, прежде чем по-хозяйски зайти в кабинет, даже не дождавшись ответа. Ждать за дверью, пока на него с давящим уважением, вызванным страхом, смотрят немногочисленные свободные работники центра, он не намерен. После сплошной ненависти и неприязни в свою сторону, чувствовать снова подобное… непривычно и неприятно. Слишком явно напоминает о том, что он Предвестник, способный получить всё легко и просто.

      Даже сейчас, если он потребует без выполнения условий стража руин, ему отдадут его, Тарталья знает. Дотторе позлится — если не забудет, увязнув в собственных размышлениях — не больше. Но это всё настолько просто и скучно, что вызывает сожаления и жалость к окружающим людям.

      Чужой кабинет встречает его педантичной убранностью, светлыми тонами и девочкой, что мгновенно подняла взгляд от своего занятия, оглянувшись на открывшуюся дверь. В её зеленых глазах в первое мгновение промелькнула безграничная вера и надежда на что-то, но, заметив незнакомца, она хмурится — почти злобно, но больше разочарованно и с таким видом, словно её обманули. Она ждала кого-то другого.

      Тарталья улыбается, в качестве приветствия помахав рукой — на вид девочке не больше пятнадцати, почти как Антону. Чувства старшего брата мгновенно проснулись, заставляя забыть о до этого не самом лучшем первом впечатлении об этом месте.

      — Привет, — дружелюбно начинает Предвестник, подходя ближе к дивану, на котором сидит девочка, — мне нужен человек, отвечающий за этот центр. Где он?

      Девочка упрямо поджимает губы, словно намекая, что говорить с ним не хочет. Тарталью это забавляет. Есть в ней что-то… знакомое. В её мимике, взгляде. Предвестник мельком осматривает её — она кажется самым обычным очаровательным ребёнком с двумя белесыми, аккуратно заплетёнными косами. Неужели младшая сестра учёного, который ему нужен? Но тогда почему его нет на месте? Тарталья оглядывается — помещение совсем небольшое, явно не предназначенное для опытов, но удобное для бумажной работы. Мебели практически нет — один диван, облюбованный девочкой, перед которым стоит небольшой, занятый её вещами столик, да письменный стол хозяина кабинета. Остальное пространство, словно чтобы не было настолько пусто, заставлено книжными полками, а холодный пол прикрыт ковром.

      — Простите, я не сразу услышал, как вы зашли, — вежливо окликает его человек, вышедший из соседнего помещения, соединенного с кабинетом ещё одной дверью. Прикрыв её за собой, спрятав от любопытных глаз личную лабораторию, парень поправляет белый халат на плечах, улыбнувшись своему гостю. — Я могу чем-нибудь вам помочь, господин Чайльд?

      Девочка, услышав обращение к незнакомцу, тушуется и отодвигается на другой край дивана, освобождая место гостю, попутно собирая свои цветные карандаши, разбросанные на столике. Очаровательный ребёнок, в очередной раз думается Тарталье, заметив, что до его прихода она что-то рисовала — яркое, цветное и, наверняка, до умилительного и по-детски беззаботное. Но именно её очарование заставляет задуматься, почему она находится в подобном месте с таким человеком.

      Тарталья уверен, что они никогда раньше не встречались, но парень сходу определил, кто перед ним находится. Видимо, все работники Иль Дотторе очень хорошо проинформированы обо всём, что им разрешено знать.

      Предвестник мельком наблюдает за тем, как учёный подходит к своему столу, а после, оперевшись на него, заинтересованно оглядывается на своего гостя. Девочка совершенно не похожа на него — ни действиями, ни проявленным характером. Впрочем, статный и уверенный образ парня портит то, как он заметно хромает на левую ногу. Каким образом учёный мог получить травму?

      — Иль Дотторе сказал, что вам также требуется помощь, — Предвестник улыбается, решая отложить все вопросы на другой раз, и садится на подлокотник дивана, — и предложил честный обмен — я помогаю, а вы взамен даёте мне одного из лишних стражей руин.

      — Я не смею просить вас что-то сделать для меня, — деликатно отвечает учёный, чуть поклонившись в уважение, прищурив ярко-голубые глаза, — у уважаемых Предвестников и без моих мелочных проблем полно забот. Я могу прямо сейчас выдать вам всё необходимое.

      Он очень тактичный и вежливый, думается Тарталье, но он совершенно его не боится. Парень, несмотря на всю услужливость своих слов, улыбается и смотрит беззастенчиво ему в глаза. И, пусть даже он кажется приятным собеседником, его образ в целом вызывает желание быть крайне осторожным с ним. Именно такими Предвестник и представлял работников Иль Дотторе. Такими, чтобы сходу понималось — у них очень особое положение в Фатуи.

      Что же, это даже забавно.

      — Я буду только рад помочь приятелю Дотторе, — Тарталья добродушно смеётся, — уверен, мы сможем договориться. Но, для начала, как мне к вам обращаться?

      — Прошу прощения за то, что не представился сразу, — учёный вновь вежливо улыбается, и, отходя от своего стола, становится перед Тартальей, протягивая руку для рукопожатия, — Андрей. Будем знакомы, господин Чайльд.