Тарталья часто слышал про традицию давать своему оружию девичье имя. Слышал, но не понимал — потому и спросил однажды у одного из своих бойцов, почему всё сложилось именно так. Он же ему обо всём и рассказал — о том, что, дескать, это своеобразная защита от всего плохого. Связь с самым дорогим человеком. Клинки ведь обычно называют именами возлюбленных, что терпеливо ждут их домой, а подобные светлые чувства — лучший оберег и источник сил. Тарталья тогда лишь кивнул. Понять-то он понял, да только жаль стало, что оружия у него — на все случаи жизни, а имени, что можно дать, ни одного. Никто кроме семьи не ждёт его домой.

      Сейчас об этом вспоминается как никогда кстати. Тарталья, глядя на усмешку Принцессы, мельком думает о том, что если кто и назовёт клинок в честь неё — его лезвие, самое острое в мире, обязательно будет пропитано ядом.

      — Так о чём ты хочешь поболтать, золотце? Может, о культуре Фонтейна? Ты знаешь, какой у них народный танец? — смеётся Принцесса, неспешно обходя стол, попутно отстукивая об его поверхность определённый ритм — Тарталья его не узнаёт, но подозревает, что он связан с темой разговора. — Безумно красивый танец. Жаль, что мы не смогли остаться подольше, чтобы посмотреть на него. Я бы могла даже научить тебя танцевать, если не умеешь. Или тебе не понравился Фонтейн? Тогда предлагаю обсудить традиционную кухню Ли Юэ. Или архитектуру Инадзумы. Может, тебе интересна история Сумеру? Словом — спрашивай о чём угодно, радость моя.

      — Я хочу спросить насчёт вашей дружбы с Андреем, — хохочет Тарталья и, вопреки расслабленному виду, нервно тарабанит пальцами по спинке дивана, неосознанно повторяя её жест. Главное не сказать лишнего. Нужно неспешно продвигать разговор.

      — Из всех тем, которые я могу поддержать, тебе обязательно нужно было выбрать самую мерзкую, — презрительно фыркает Принцесса.

      Она останавливается аккурат возле графина, спокойно наливая себе что-то в стакан. Тарталья не произносит и слова, дожидаясь, когда Принцесса сама решит начать разговор. Сомнений, что она соскользнёт с темы, как делал её друг, ловко опуская все детали, почему-то нет.

      — Хочешь? — достаточно дружелюбно для самой себя предлагает Принцесса, подняв стакан с чем-то неопределённым. Заметив сомнения, она лишь смеётся. — Это просто сок, не переживай. Недалеко есть плантации, которые обеспечивают Фатуи всем, что необходимо для комфортной жизни. К тому же я, в отличие от Андрея, не стану предлагать ничего алкогольного ребёнку.

      — Он не предлагал мне ничего подобного, — озадаченно отвечает Тарталья, вспоминая её записку Андрею, в которой она так же писала про его пристрастие к алкоголю, хотя причин подобного он так и не понял, — и я не откажусь от вашего предложения, спасибо.

      Принцесса насмешливо фыркает, заставляя усомниться в правильности своего решения, но ничего подозрительного больше не делает — спокойно наливает ему сок и так же спокойно отдаёт. Тарталья старается не слишком думать о том, что она считает его за ребёнка — вместо этого он вспоминает достаточно милого кота, нарисованного рядом с желчным посланием. Выходит, Принцесса умеет рисовать и любит котов? У неё ведь даже свой любимец есть — с очень странной кличкой. Но если так подумать, то и к собакам она неравнодушна, судя по её письму в Фонтейне.

      Слишком милая сторона.

      — Странно, что не предлагал, — фыркает Принцесса, качнув головой, возвращается к изначальному положению, опираясь на стол и сложив руки на груди, — может, он ещё и был во вменяемом состоянии?

      — Вполне, мы даже приятно поговорили, — спокойно пожимает плечами Тарталья, отпивая сок. Отдаёт чем-то цитрусовым — в подобном он разбирается плохо, но вкус кажется приятным.

      Сопоставить образ Андрея с тартыгой, как его зовёт Принцесса, не получается даже мысленно. Даже примерно. Он же учёный? А они все обязательно очень серьёзные и умные. Разве образ пьяницы не противоречит этому?

      — Удивительно, — наигранно удивляется Принцесса, — застать его без бутылки — сродни встрече с живым драконом, знаешь ли. Додумался загадать желание?

      — Мне кажется, что куда сложнее застать вас в хорошем настроении, — смеётся Тарталья, запоздало прикусив язык, понимая, что, возможно, это было очень зря. Но Принцесса на это лишь хохочет, прикрывшись ладонью, словно соглашаясь с ним.

      А после, быстро вернув себе серьёзное настроение, задумчиво проводит рукой по столу, прежде чем наконец-то спросить напрямую:

      — Как вы встретились?

      — Дотторе сказал, что у него есть то, что мне было нужно, — прямо отвечает Тарталья — лукавить и хитрить сейчас совершенно не хочется, — а он, взамен на эту вещь, попросил меня кое-что сделать.

      — Съездить в Огнекрай, — продолжает за него Принцесса, — верно?

      — Верно, — спокойно кивает Предвестник, внимательно наблюдая за собеседницей и отставляя стакан на небольшую тумбочку возле дивана. Неужели не злится, даже если уже о многом догадалась? — И убить лавачурла.

      — Хитрый ублюдок, — мрачно посмеивается Принцесса, качнув головой и подходя ближе к Предвестнику, прежде чем протянуть руку, словно ожидая чего-то, но, получив лишь непонимание, зло цыкает, — письмо. Отдай его уже. Я знаю, что ты встречал мою семью.

      — Откуда? — ошарашенно переспрашивает Тарталья, машинально потянувшись к карману. Если до этого он считал, что уже привык к нраву работников Иль Дотторе, то теперь они снова начинают пугать.

      Принцесса, раздражённо перехватив конверт, вновь хмыкает и раздражённо вертит его в руках, прежде чем, заметив печать своей родной деревни, презрительно хохотнуть. Она давно не видела её не на письмах от семьи Андрея — ей вряд ли хоть кто-то станет писать просто так. Даже сейчас матушке наверняка что-то требуется от неё, раз она решилась на эту аферу. Интересно… насколько был зол отец?

      — Объясняю всего раз, щенок, а после ты оставляешь меня с этой темой в покое, — с холодной усмешкой начинает Принцесса, ловко раскрывая конверт, бездумно пройдясь от одного конца комнаты в другой, — в случившемся есть лишь моя вина, потому я побуду откровенной с тобой за то, что ты оказался обманом втянут в… это. Мы с Андреем росли в одной деревне. Были соседями, говоря точнее. Моя глупая мать прекрасно его знает и, после моего опрометчивого желания отправить им письмо, чтобы нагло растревожить отца, явно живущего слишком хорошо без постоянного напоминания обо мне, решила, словно я хочу иметь с ними дело. Вот и отправила письмо этому проспиртованному очарованию, не зная моего адреса. Он, имея крайне неприятную привычку выводить меня из себя по любому поводу, загорелся желанием устроить мне встречу с роднёй. В этом ему помог тот факт, что выродки из бездны, с которыми ты определённо пересёкся, отследили письмо и пришли к нехитрым выводам о том, с кем именно я связана кровью. Не вдаваясь в подробности скажу, что у меня с ними определённые счёты, из-за которых они цепляются за каждую попытку мне отомстить, потому и в этот раз воспользовались своей возможностью взять под контроль лавачурла, как достаточно опасную тварь, хоть их и достаточно сложно найти, поскольку Фатуи достаточно тщательно патрулируют и не позволяют подобной мерзости шастать по обжитым территориям. По этой же причине их нехитрый план быстро раскрыл Андрей, ответственный за те окрестности, и попытался спровоцировать меня на возвращение в Огнекрай, чтобы всё же встретиться с семьёй. Да только просчитался — мне плевать на них. Но тут появляешься ты — отзывчивый, готовый ему помочь, так ещё и крайне меня раздражающий. Он, естественно не сказав ни слова о своих планах, наплёл чушь про свою недееспособность и отправил тебя, чтобы ты, героически защитив Славу, в итоге пересёкся с моей семьёй и получил это проклятое письмо, а после, при передаче, меня позлил. Как видишь, я достаточно сильно облажалась, поддавшись тому глупому порыву в Фонтейне, а этот несчастный тартыга очень умелый манипулятор и попросту противный гад.

      Тарталья всё это время молча наблюдал за тем, как Принцесса расхаживала туда и обратно, спокойно разговаривая, параллельно читая письмо. Закончив свой монолог и, очевидно, дочитав, она не задумываясь сожгла всё — даже конверт. Если о чём-то из сказанного он и догадывался, то, узнав всё, получил ещё больше вопросов и чувство, словно его не просто обманули — развели как новорождённого ребёнка. Хотя злиться у Тартальи не получается — ему ни разу не соврали. Просто… не договорили. Об очень многом.

      Безумцы. Они манипулятивные безумцы. И, что пугает больше всего — то, насколько они близки, чтобы до мелочей всё продумать да понять действия друг друга. Между ними не просто дружба — нечто отчаяннее и глубже.

      Но кое-что, что сильнее всего его волновало, он всё-таки узнал. Принцесса связана с бездной. Остаётся понять, каким образом. Его самого отродья из бездны боятся и предпочитают обходить стороной, зная, что пощады в нём не сыскать — потому безумно странно узнать о человеке, которого настолько желают сжить со свету. И учитывая то, что она открыто упомянула бездну, в отличие от Андрея… она тоже догадалась о том, что Тарталья имеет определённую связь с ней? Или просто доверяет?

      — Почему бездна так зациклена на вас? — аккуратно пытается выяснить Тарталья, сначала сев прямо, а после — нервно упирается локтями в колени, укладывая голову на скрещенные в замок руки.

      Ну же, скажи, скажи, что ты такая же!

      — Во-первых, сахарочек, — щелкает пальцами Принцесса, и Тарталья узнаёт в этом жест Андрея — ровно как и он сам повторял её, но это осознаётся лишь сейчас, — я говорила, что ты не будешь больше задавать вопросов насчёт этой темы. А во-вторых — пусть у меня и есть настроение на болтовню, это не связано с Андреем. Я согласилась рассказать о нём, а не о себе.

      — Почему вы сказали, что он соврал насчёт своей травмы? — уже настойчивее спрашивает Тарталья, вызывая недовольное цыканье у собеседницы.

      — Потому что он соврал, очевидно же, — усмехается Принцесса, вновь проведя пальцами по нижней губе, — он пожизненный лжец. Его словам нельзя верить. Травма у него, конечно есть, но единственное, что ему мешает вернуться к сражениям — его саможаление. Он настолько в нём погряз, что согласен на рутину, от которой так отчаянно бежал.

      — Он был бойцом? — непонятное предвкушение от раскрытия чего-то важного вновь начало зудеть под кожей, заставляя Тарталья нервно подняться и подойти ближе к собеседнице, отошедшей к зашторенному окну.

      — Был, — легко пожимает плечами Принцесса, а после слишком обречённо для своего обычно гордого вида качает головой, — но не лезь к нему с просьбой о сражении. Вообще не стоит ни к нему, ни ко мне лезть. Оставь нас в покое. Выполнил поручение, получил то, что хотел — молодец. Можешь уйти и никогда о нас не вспоминать больше.

      Тарталья думает о том, что его в его жизни впервые появляется что-то помимо семьи и сражений, что-то, что до этого ему не удавалось ощутить и понять. Думает о том, что это всё очень сложно, запутанно и так просто ему никто не расскажет правды — то, что ему разрешили узнать, это лишь верхушка айсберга, затонувшего глубоко-глубоко в океане, о котором давно забыли даже самые отчаянные пираты. Тарталья там много думает-думает-думает, что все мысли перемешиваются и путаются, хотя и в обычное время они состоят из сплошного хаоса.

      Но то, в чем он уверен — он не хочет оставлять их в покое. В нём пробуждается что-то эгоистично-детское, словно ему снова тринадцать зим, и отец сказал, что нельзя ходить в лес — потому что там живут драконы. А драконов ведь всем детям хочется увидеть — хотя бы одним глазком. Только теперь ему восемнадцать, а вместо желания увидеть драконов — желание увидеть истинные лица людей, вызывающих в нём столько противоречивых чувств.

      Впрочем, и взрослого осознания достаточно — Аякс понимает, что Андрей не просто «имеет привычку выводить из себя свою подругу» — иначе не делил с ней одну лабораторию, иначе не позволял ей проводить свои исследования, иначе не хранил бы так бережно её записи, иначе не повторял бы её привычки. Аякс понимает, что Станислава, Станислава, а не Принцесса, заботится о нём, несмотря на всю желчь и злобу, — иначе не помогала бы ему с рутинной бумажной работой, которую он ненавидит, иначе не знала бы его настолько хорошо, иначе не терпела бы его с его раздражительным поведением, иначе не переживала бы за его пагубные привычки.

      В них едва ли есть что-то от детей — лишь от потерянных взрослых, связанных чем-то печальным в прошлом. Связанных тем, что они друг для друга — единственная оставшаяся семья, что заменяет настоящую.

      Они кажутся загадкой, решение которой потребует очень много внимания к мелочам и терпения. И Аяксу хочется попробовать.

      Раз на Андрея она предлагала загадать желание, то и на неё, впервые такую по печальному-откровенную, можно, верно? Тогда…

      Расскажи мне когда-нибудь о себе, Станислава. Расскажи о том, что на самом деле скрывается за едким «Принцесса». Расскажи о том, как ты впервые посмотрела в бездну.

      И как бездна впервые посмотрела на тебя.

❄❄❄

      — Ты действительно хочешь пойти? — недоверчиво хмыкает Дотторе, застёгивая манжеты. Белое пальто наконец-то снято и оставлено в комнате, полностью открывая вид на более подходящую и лёгкую для Натлана одежду.

      Тарталья смеётся и неловко ерошит волосы. Пойти-то он хочет, но не уверен, что это хорошая идея — сейчас очень раннее утро, а дорога была слишком длинной, чтобы успеть отдохнуть. Но эти безумцы, Дотторе и его ассистентка, не видят смысла тратить время на отдых и хотят с головой уйти в исследование здесь и сейчас, так и не рассказав детали Тарталье. Он, безусловно, достаточно доверяет Дотторе, но тот факт, что той самой ассистенткой оказывается Принцесса, что любую вылазку может превратить в ад, немного всё омрачает — особенно учитывая их ночной разговор, который явно не пришёлся ей по душе. Хотя… станет ли она проявлять характер при своём прямом начальнике? И как они вообще уживаются вместе? Тарталье всё ещё слишком интересно увидеть это.

      — Доброе утро, — спокойно произносит Принцесса, бесшумно подходя со спины к Предвестникам. Дотторе хмыкает чему-то своему вместо приветствия, а Тарталья на пробу улыбается и машет ей, получая в ответ лишь отстраненно-холодный взгляд.

      Такую её больше не хочется окликать по имени — не сейчас, когда она вновь надевает маску агента Фатуи, маску Принцессы, настроенной лишь на работу. От ночной уязвимости, показанной лишь мельком в мерцании свечей, не остаётся и эфемерного следа.

      — Сейчас четыре сорок семь, — отвечает девушка прежде, чем Дотторе успевает оглянуться на часы, чтобы убедиться, что она наконец-то решила не оттягивать всё до последнего момента, — раз вас так нервирует моя привычка быть крайне пунктуальной, сегодня я решила оказаться в вашем обществе чуть пораньше. Желаете сразу взяться за дело или подождём ещё тринадцать минут?

      — Не задавай глупых вопросов, — цыкает Дотторе, мотнув головой.

      — Если глупые вопросы под запретом, то позвольте задать один личный, — тонко усмехается Принцесса, да настолько, что это ощущается лишь во взгляде, который она бросает на Тарталью, словно в очередной раз напоминая — ты здесь лишний.

      Дотторе привычно раздражается, но соглашается и кивает в сторону двери, без слов выпроваживая одиннадцатого за порог — тот лишь смеётся, мол, секретничайте сколько хотите, и выходит. Это ведь не Снежная, где, прождав пару лишних минут на улице, можно замёрзнуть насмерть — так что потерпит, пейзажами полюбуется. Или поразмышляет о том, насколько Принцесса непривычно-вежливая, а главное — не наигранно рядом со своим Предвестником.

      — Вы уверены, что брать с собой господина Чайльда — разумное решение? — прямо спрашивает Принцесса, стоит им только остаться наедине в холле резиденции.

      — В тебе говорит твоя ненависть к нему или недоверие к постороннему? — недовольно хмыкает Дотторе.

      Ему по душе наглость этой девчонки, пока она использует её правильно, добиваясь собственных целей любой ценой. Но то, насколько она медлительно-осторожна в любом более-менее серьёзном деле, сводит с ума — Дотторе привык получать всё сразу, не церемонясь, зная, что при желании попросту избавится от любых препятствий. Но девчонке нужно всё делать аккуратно, ответственно подходя к делу и обходя все проблемы стороной. Ей хватило с головой собственной импульсивности в прошлом.

      — Рациональность, — спокойно на его недовольство отвечает Принцесса, скрестив руки за спиной, — пусть мы и не планируем сейчас брать под контроль наш… нашу мутировавшую попрыгунью, но если что-то пойдёт не так и господин Чайльд обо всём узнает — я не представляю, как мы объяснимся и перед ним, и перед нашей милостивой Царицей.

      Дотторе брезгливо кривится, на мгновение почувствовав в словах своей наглой ассистентки угрозу — мимолётную попытку его усмирить и удержать под контролем. Но это чувство быстро проходит, оставляя после себя лишь злобу, ощутимую в опасном прищуре алых глаз.

      Она не станет ему угрожать, как и не станет раскрывать перед Архонтом. Она слишком предана, хоть и не ему лично. Пусть и слишком опрометчиво доверять ей доступ ко всем документам, но за столько зим Дотторе убедился, что вряд ли кто-то сможет так же аккуратно подделывать отчёты, незаметно внося правки в итоговые подсчеты под свои нужды, чтобы не пришлось объяснять траты на исследования, процесс которых не стоит знать даже Царице. Такая — попросту не способна его сдать.

      И как он доверяет ей, зная, что, пока она занимается бумажной работой, ни единая душа не узнает об их обмане, так и ей пора начать доверять ему — пока он руководит происходящим, всё будет идеально.

      — В твои обязанности не входит решать подобные проблемы, — цедит Дотторе, нервно дёрнув плечом, — я со всем разберусь, если будет необходимость. Даже с тем, что твоя преданность начинает вызывать сомнения.

      Принцесса иронично выгибает бровь, но после, быстро взяв себя в руки, лишь привычно наигранно-вежливо улыбается, склонив голову.

      — Не стоит сомневаться во мне. В этом мире вряд ли найдётся что-то столь же вечное, как моя безграничная верность господину Иль Дотторе.

❄❄❄

      Сейчас, выйдя далеко за пределы резиденции, где влияние Фатуи не чудится в каждой мелочи, сполна удаётся насладиться настоящими видами Натлана. Резиденция ощущается маленьким и удивительным оазисом посреди бесконечных песчаных холмов, что словно издеваются одним своим видом, заставляя усомниться в том, что ему действительно это нужно было. Особенно в тот момент, когда Дотторе наконец-то поделился своими планами на этот день.

      Никаких сражений. Они просто… прошерстят окрестности в поисках чего-то интересного для них. Аномалии, элементальные взрывы, подозрительная энергия — всё, что может интересовать помешанных на подобном учёных, одновременно вгоняя в скуку обычных и приземленных бойцов, у которых на уме лишь одно — хорошее сражение.

      Тарталья уже был в Натлане раньше, но в основном был вынужден скитаться по улицам столицы — не было поручений, требующих его выйти за стены города. Потому песок под подошвой ощущается странно и непривычно — не хрустит так же, как родной снег, и не оседает приятной и родной прохладой, скорее тяжёлым жаром, что слишком терзает привыкшую к холодам кожу. Становится понятно, почему основная часть агентов, работающих на Фатуи в Натлане, является местными, а не коренными жителями Снежной — иначе было бы трудно выдержать палящее солнце, особенно с непривычки и такой резкой смены климата.

      Остановиться выходит машинально, как и поднять взгляд к безоблачному небу, а опустить глаза, которые мгновенно заслезились от слишком яркого солнца — уже весьма осознанно. Острый слух с лёгкостью улавливает тихие разговоры учёных, обсуждающих что-то до невозможности умное — хотя больше говорит Принцесса, вкратце пересказывая показания агентов по поводу тех аномалий, что они ищут. Дотторе лишь кивает, хмурится чему-то своему и вертит в руках прибор, который собирал ещё вечером, когда к нему приходил Тарталья — тот, если бы ему даже дали подсказку, вряд ли смог угадать, для чего эта штуковина нужна.

      Ситуация начинает ощущаться так, словно они, сговорившись, решили поиздеваться — позвать с собой и избежать любой, даже самый слабый намёк на сражение. Тарталья не удивился бы, узнай, что они заранее спланировали маршрут так, чтобы им не повстречался и один единственный хиличурл. Хотя… водятся ли они в подобном месте?

      Размышляя о жароустойчивости хиличурлов, Тарталья вздыхает и, присмотрев достойное место в тени, без капли сомнений обустраивается под одним из редких деревьев, что начали вновь появляться, стоило им вернуться чуть ближе к обжитым территориям Натлана. Сады с богатыми урожаями, как подле резиденции, всё ещё не наблюдаются, но хоть какая-то тень — уже благословление. К тому же местечко словно всё это время ждало его — не приходится даже ютиться на раскалённом песке, которым, кажется, уже полностью забиты сапоги — не успевший, видимо, нагреться за утро камень встречает его более удобным местом отдыха. Впору бы попытаться избавиться от навязчивого песка, да только Тарталья знает — попытается и наберёт ещё больше его во всевозможные и невозможные места.

      Откинувшись на руки, Предвестник вновь вздыхает — со всей скопившейся скукой за это, может, и продуктивное путешествие, но явно достойное звание и самого нудного. Вслушиваться в научную болтовню учёных не остаётся сил — особенно, когда они понижают тон, словно снова секретничая. Оставив всякую попытку вобрать в себя их безграничные знания, Тарталья прикрывает глаза, наслаждаясь умеренным теплом от солнца в тени. Это определенно лучшая часть похода.

      — Удобно сидится? — неожиданно окликает его Принцесса, чьё приближение Тарталья умудрился пропустить.

      Из интереса приоткрыв один глаз, Тарталья сначала улавливает её почти нескрываемую — даже приличия ради, — усмешку, а после — Дотторе позади, активирующего то самое устройство, видимо предназначенное для сканирования местности на… что-то. Что они вообще могут искать среди бесконечного песка?

      — Очень даже, — с наигранно-детской обидой отвечает Тарталья, вновь прикрывая глаза.

      Эта садистка, улыбающаяся ему так сладко-насмешливо, наверняка знает, насколько ему скучно из-за того, что они не посчитали нужным сказать сразу, насколько спокойным будет это… исследование территорий. Знают же, что у него вечно всё зудит от желания обнажить клинки — и всё равно затащили в пустыню, где сразиться можно разве что с кактусами. И проиграть. Эти дьявольские растения очень суровые и подлые противники.

      — Ты знаешь легенду о песчаных червях? — всё так же навеселе спрашивает Принцесса, совершенно не обращая на реакцию Предвестника, что после этого вопроса сдаётся и обращает всё внимание на собеседницу. Детский интерес побеждает такую же детскую обиду.

       — О песчаных червях?

      — Не знаешь, значит, — задумчиво посмеивается Принцесса, прикрывая усмешку ладонью, — но это и неудивительно. Может, про Левиафана знаешь?

      — Это морское чудовище, — Тарталья садится ровно, с лёгким непониманием наклонив голову, не имея ни единой догадки, к чему этот разговор. Про морских зверюшек он знал чуть больше, чем про остальных — слишком уж в детстве он любил рассказы старых рыбаков, которые были теми ещё выдумщиками, но в целом — отличными дедами. Особенно те, что являлись друзьями его собственного дедушки.

      — Верно, — довольно кивает Принцесса, но её ухмылка, становящаяся всё довольнее и довольнее, настораживает, — в Натлане достаточно известна легенда о Левиафане. Чудовище это было настолько губительной силы, что многие герои пытались убить его, но никому это так и не удалось — пусть один из них и был очень близок к этому, поскольку сумел отрубить чудовищу хвост, но из его хвоста родилось новое, а сам Левиафан, униженный подобным, уплыл, оставив бой незавершённым. Этим новым чудовищем, как ты уже мог догадаться, был песчаный червь. Отравленная кровь Левиафана, смешавшись с песком, породила его.

      — Было бы неплохо сразиться с ним, — хмыкает Тарталья. Ему нравится, что Принцесса сама решила рассказать ему что-то из легенд — но, словно опять-таки на зло, выбрала такую, чтобы ещё больше захотелось прямо сейчас влипнуть в огромную неприятность.

      — Просто скажи уже, что этот придурок сидит на хвосте песчаного червя! — рыкнул в их сторону Дотторе, отвлекаясь от своего занятия. — Я не собираюсь объяснять Царице, каким образом одного из Предвестников сожрала эта тварина!

      — Мне просто было любопытно, как быстро господин Чайльд сам это поймёт, — в ответ смеётся Принцесса, качнув головой, прежде чем вновь обратиться к замеревшему Тарталье, — ты всё слышал сам. Советую встать, но медленно — песчаные черви чувствительны к резким движениям.

      — То есть это не камень, да? — на всякий случай уточняет Тарталья, опустив взгляд.

      — Верно, — веселится Принцесса, — у них очень твёрдая чешуя, её даже можно назвать бронёй. Так что будет неприятным опытом его потревожить ещё больше, чем сейчас. Подобные ему очень редко появляются на поверхности, потому необходимые для исследований компоненты с них очень трудно достать. Удивительно, что ты умудрился влипнуть в подобное. Ты, что, магнит на неприятности?

      — Насколько сложно будет убить эту тварь? — на другой всякий случай уточняет Тарталья, оглянувшись уже на собеседницу, проигнорировав риторический вопрос. Та, кажется, начинает подозревать о том, что замыслил не самый смышлённый Предвестник.

      И совершенно не против.

      — Проверим, — простодушно отвечает Принцесса, щёлкнув пальцами, — но с Дотторе объясняешься сам.

      Пламя, на секунду вспыхнувшее в её руках, вызвав внезапный всплеск элементальной энергии, явно не приходится по душе задремавшему червю — послышался глухой рокот, раздавшийся словно из самых глубин земли Архонта Войны, а следом в движение пришёл песок, оголяющий всё больше той ужасающей силы, что всё это время таилась под их ногами.

      И, судя по раздражённому вздоху Дотторе за их спиной, он никого из них не возьмёт на следующую вылазку, абсолютно точно не одобряя подобный выбор развлечения.

❄❄❄

      Появляется мысль, что сравнивать его с псом у них то ли профессиональная привычка, то ли что-то семейное. Иначе объяснить то, что Дотторе, спокойно принявший редкие ингредиенты с убитого червя и довольный новым интересным опытом, выставил Тарталью за дверь, словно провинившуюся собаку. Дескать, чтобы подумать о своём наглом поведении.

      Думать о своём поведении Тарталья не хочет. Тарталья доволен жизнью и захватывающим противником, пусть даже бок, за который его от души цапнула эта тварина, напоминает о себе навязчивой болью. Игнорировать её получается более чем удачно, концентрируясь на том, чтобы наконец-то вытряхнуть из сапог весь скопившийся песок. Сейчас, сидя на крыльце резиденции, на него вряд ли неожиданно накинется очередная тварь из-под земли.

      Разве что со спины подкрадётся один стервятник.

      — Господин Дотторе сжалился и милосердно разрешил тебе переночевать на ковре в холле, — навеселе произносит Принцесса, небрежно швырнув рядом с ним бинты и незнакомую мазь, — но только в том случае, если ты не заляпаешь его кровью.

      Тарталья фыркает. Он расслышал, как фамильярно Принцесса назвала своего Предвестника там, в пустыне, а сейчас вновь перешла на уважительный тон. Также она обращалась и к нему самому, прежде чем натравить песчаного червя. Это всего лишь детёныш, говорила она, чтобы доказать, что определённо точно не пыталась никого убить, разве выродка обычного дождевого червя вы боитесь?

      Дождевые черви, особенно только недавно появившиеся на свет, не достигают размера в десять метров и не пытаются сожрать людей. Это могло бы стать хорошим аргументом, если бы Тарталье не было плевать, а Дотторе не был бы больше увлечен новым исследованием, потеряв интерес к безопасности коллеги.

      — Посидите со мной? — спокойно спрашивает Тарталья, не глядя на Принцессу принимая предложенные лекарства. Самостоятельно он почти никогда не перевязывал раны — этим всегда занималась либо матушка, либо Тоня, а в командировках он попросту забывал о таких мелочах, надеясь, что всё пройдёт само. Потому… как-то непривычно. Весь Натлан граничит с чем-то очень непривычным и чужим.

      — С чего бы? — иронично усмехается Принцесса. — Забываешься, щенок. Может, ещё попросишь помочь тебе?

      — Было бы неплохо, — смеётся Тарталья, критично оглядывая рану, распахнув пиджак. Пустяк, но намного благоразумнее будет сделать что-то. Реагировать на колкие слова уже не хочется от слова совсем.

      — Предпочту просто посмотреть на твои страдания, — с неприкрытым злорадством улыбается Принцесса, скрестив руки за спиной. Тарталья пожимает плечами — как ей угодно.

      Но то, как она следит за тем, чтобы он правильно обработал рану, прекрасно замечается. Да и если бы ей было бы плевать на это — не пришла бы вовсе.

      — И всё-таки вы стали намного терпимее ко мне, — задумчиво и больше для себя произносит Тарталья, отвлекаясь на холод от предложенной мази, едко пахнущей чем-то мятным. Впрочем, удивляться тому, что Дотторе способен даже из обычной травы получить хорошее лекарство, не приходится. Гений он и посреди пустыни гений.

      — К плохим вещам быстро привыкаешь, — надменно хмыкает Принцесса, — особенно к настолько навязчивым. Проще принять твоё существование как должное, чем исправить это досадное упущение со стороны вселенной.

      Тарталья лишь смеётся на это, заканчивая с самолечением. Принцесса, хоть и может уже уйти, ещё какое-то время остаётся рядом. Молчание, устоявшееся между ними, ощущается так же непривычно, как и многое в Натлане, но не отталкивающе. Скорее правильно. Поправив одежду, Тарталья поднимает взгляд на девушку. Та, явно задумавшись о чём-то своём, смотрит в сторону — на сад подле резиденции, и даже с крыльца видно цветущий делоникс. Говорила ли Елена про неё, когда упоминала это созвездие? Ей бы подошло.

      Словно почувствовав на себе взгляд, Принцесса вновь обращает внимание на него, и отвернуться выходит скорее машинально, чем осознанно. Как и в прошлый вечер, она вновь позволяет себе вольности в рабочей форме, но не настолько, чтобы почувствовать искреннюю уязвимость момента.

      Этот маленький, незаметный жест замечается, и Принцессу отчасти веселит то, что одиннадцатый Предвестник предпочитает не пересекаться с ним взглядом. А отчасти… позволяет вздохнуть спокойно.

      Потому что и сама она не может нормально поддерживать с ним зрительный контакт, постоянно улавливая в тёмном омуте что-то до глубокого-печальное. Он может сколько угодно смеяться на её колкость, приветливо-ярко улыбаться при встрече или без умолку болтать о своём, но по глазам видно, что ему хочется, нужно другое. Ему нужно такое же доброе отношение, даже если он этого не признаёт вслух. Ему нужна взаимность, но он Предвестник, которым не положено проявлять такую приземлённую человеческую слабость.

      Он ребёнок без детства. Ребёнок без права быть таковым. И, сколько бы Станислава не твердила себе обратного, ей его жаль. Хочется позволить ему быть ребёнком, хочется выслушать всё, что у него накопилось за столько зим, хочется рассказать ему всё, что ему интересно, чтобы утолить детское любопытство, и она почти поддаётся каждый раз этим желаниям — даже песчаного червя потревожила ради того, чтобы развеять его скуку. Видела же, как горят его глаза во время сражений. Но признаться обо всём этом ему — будет означать готовность сблизиться с ним, узнать лучше, а это обязывает раскрыть душу в ответ и позволить себе привязанность.

      Её привязанность едва ли нужна ему. Потому что ничем хорошим это не закончится. Никогда не заканчивалось.

      — Спасибо, к слову, — спокойно произносит Тарталья, заметив, что Принцесса собирается зайти обратно в помещение.

      Оглянувшись на него перед дверьми, Станислава хмыкает.

      — Я просто выполняю свою работу.

      Мне просто нужно дождаться, когда тебе надоест пытаться играть со мной в друзей.