Что бы Станислава не говорила, но она любит Елену. Она очаровательная и ласковая девочка, которой попросту не повезло. Не повезло родиться в Снежной, не повезло расти в Солнцецвете, не повезло жить в одно время с господином Иль Дотторе. И, что самое обидное — ни один из этих факторов не зависел от неё.

      Из них отвратительные опекуны, они оба это знают. Андрей так и не смог стать хорошим старшим братом даже для своих родных братьев и сестёр, а Станислава попросту не способна подпустить к себе даже такого невинного ребёнка.

      Елене словно хватает и тех редких моментов, когда они все втроем близки — по характеру она достаточно скромная и, в силу своего дефекта, тихая. Потому она никогда не жалуется, не просит лишнего внимания и не капризничает — хотя из-за дурного влияния Андрея порой начинает выглядеть как маленькая хозяйка исследовательского центра. Идёт куда хочет, зная, что из-за Андрея ей всё позволено, и командует теми учёными, что знают язык жестов.

      Андрей порой допускает её к экспериментам, позволяя вблизи посмотреть на результат или непосредственно поучаствовать в процессе, а Станислава, когда у неё хорошее настроение и раздражение из-за недосыпа отступает, заплетает ей волосы. Шёлковые, мягкие и белоснежные — их приятно касаться, позволяет отвлечься от жестокой реальности и на мгновение подумать, словно они способны на тихую и мирную жизнь, без призраков прошлого и бесчеловечных поступков.

      Они действительно отвратительные опекуны, но Елена всё же кажется… счастливой с ними. Возможно, понимает, каким адом была бы её жизнь, если бы они её не забрали, потому всем своим поведением высказывает им благодарность.

      И эта чудесная девочка — причина, по которой Станислава забыла, что многие другие дети — самые настоящие дьяволята. Дьяволы. Исчадия бездны. Подходящие слова не подбираются.

      Станислава не хотела знать, что маленькую копию Тартальи зовут Антоном, а ту, что ещё меньше — Тевкром. Четырнадцать и восемь зим соответственно.

      Оба — неуместно-рыжие в стерильном храме знаний, куда Станислава их не собиралась пускать, но они, кажется, её мнение учитывать не собираются. Мелкие… заразы.

      Избалованные, точно избалованные. Небось, самим же Тартальей. Он ведь ещё в Фонтейне с головой выдал то, насколько любит своих младшеньких, раз готов исполнить каждый их каприз. И каждому надо было подобрать подарок по возвращению, и сувенир привезти, и игрушку…

      — Ух-ты! Одноглазик! — звонко восклицает Тевкр, заметив на высоком столе разобранного стража руин.

      Нельзя бить детей, упрямо твердит себе Станислава, хмуро наблюдая за тем, как Тевкр хватается за открученную механическую руку.

      Нельзя бить детей, с нажимом повторяет себе Станислава, прикрывая глаза и массируя виски, всё равно слыша, с каким грохотом падает тяжёлая деталь, которую не сумел удержать неуёмный ребёнок.

      Нельзя. Бить. Детей.

      Только не с таким старшим братом.

      — Сестрёнка! — восклицает уже Антон, подсаживаясь за стол с реагентами к Станиславе.

      На фоне куда-то понёсся Тевкр, таща за собой стащенную руку.

      — Что? — сквозь зубы проговаривает Станислава, с раздражением посмотрев на Антона. Разговаривать с этими разбойниками даже с наигранной лаской больше не хочется. Потому что Тевкр принимает всё за чистую монету и потому начал звать её сестрёнкой. А Антон подцепил.

      Он нравится ей чуть больше, чем Тевкр — лишь по той причине, что способен посидеть на месте хотя бы две секунды. И он же ей рассказал предысторию их знакомства, мол, Тевкр безумно хотел встретиться с братцем, по которому безумно соскучился. А он, судя по письмам, в последнее время часто по возвращению оказывался как раз в этом исследовательском центре, куда они и почапали — Антон, хоть и готов был подождать возвращения брата в родную деревню, пошёл ради того, чтоб присмотреть за младшим. Родители не знают, но Тоня, их старшая сестра, — семеро Архонтов, да сколько вас, рыжих и бесстыжих, там? - явно догадывалась об их намерениях, судя по хмурому виду, и всё же позволила ускользнуть из дома.

      За тот несчастный час, что они уже провели вместе, Станислава узнала слишком много о Тарталье. Узнала всю его семью, включая не только сестру и родителей, но и дедушку с бабушкой. Узнала о том, как их дорожайший и любимейший братец в детстве строгал игрушки для них — кривые и страшненькие, но зато своими руками! А ещё братец любит рыбалку. И готовить любит. Готовит, к слову, великолепно. Матушка с бабушкой научили. Да и вообще руки у него — золотые. Был бы чуть посмирнее, был бы первым парнем на деревне, точно-точно! Зуб даю!

      Ничего из этого она не хотела узнать. Никогда и ни при каких обстоятельствах. И с детьми этими — тоже не хотела сидеть. Ей хватает клонов Иль Дотторе — они порой ведут себя ещё хуже, чем восьмилетний Тевкр. Господин и в нынешние годы не славится покладистым нравом, но его юношеские версии… милостивая Царица, как хорошо, что они не встречались раньше.

      — Сестрёнка, — вновь заговорчески окликает её Антон, залезая на стул с ногами и наклоняясь над столом так, чтобы оказаться поближе к Станиславе, словно готовясь сплетничать, — а я могу задать тебе вопрос? Могу же, да?

      Станислава пытается держать раздражение в узде и глубоко-глубоко вдыхает, а после и выдыхает. Жажда насилия не уменьшается. Пытается считать в уме, как делает господин, когда абсолютно точно нельзя никого убивать и приходится строить из себя добропорядочного человека. Не помогает. Да и самому Иль Дотторе, так-то, тоже.

      — До этого тебе не требовалось моё согласие, — цыкает Станислава, а после, чтобы наконец-то отвлечься, принимается разгребать бумажную работу. Всегда помогает отвлечься, стоит с головой уйти в такое незатейливое дельце, заставляющее сконцентрироваться на совершённо далёкие от насущных проблем темы.

      Антон неловко посмеивается, словно признаёт свою оплошность, треплет рыжие волосы на макушке, но язык стойко держит за зубами. На фоне что-то звякнуло. Всё, на что надеется Станислава — чтобы это не было что-то из её вещей. На вещи Андрея искренне плевать. Тартыга несчастный. Она ему ещё выскажет за то, что он детей спаивает и треплется о чём не надо.

      Мысли не собираются вокруг отчётов. Антон постукивает пальцами по столу, но в обычное время это мало действовало бы на нервы Станиславе — она привыкла работать и в более… неприятных условиях. Потому понимается — хочется самой спросить кое-что у этого мелкого шкета.

      — Хорошо, ты можешь задать свой вопрос, — Станислава вздыхает, осознавая, на какую головную боль согласилась, судя по блеснувшим глазам Антона, но сразу же перебивает его, полуугрожающе тыкнув в его сторону карандашом, который вертела до этого в руках, — но я тоже спрошу у тебя кое-что.

      — Без проблем, сестрёнка! — довольно хохочет Антон, подпирая руками, сложенными локтями на столе, голову, и предвкушающе глядя в её сторону. Уступает, значит. Отлично.

      Антон мелкий, как и полагается быть мальчишке в четырнадцать, и очень наглый. Наглый и рыжий-рыжий — Станислава уверена, что именно так выглядел и сам Тарталья в детстве. На щеках у мелкого бледные-бледные веснушки — наверняка, если вывезти его в более солнечные города, они станут куда темнее и заметнее, покрывая всю светлую кожу. Станислава приметила это ещё в Натлане у самого Тартальи, и эта маленькая деталь, отчасти, даже очаровательна. С веснушками и ярким цветом волос он кажется неуместно-солнечным для Снежной, но из-за этого и притягательным.

      Но разговор будет совершенно не об этом.

      Ему сейчас четырнадцать, как было самому Тарталье в тот год, когда он вступил в Фатуи. Не велик шанс, что он сумеет вспомнить что-нибудь важное для неё, но попытаться можно.

      — У вас, судя по всему, весьма… дружная семья, — аккуратно подбирает слова Станислава, снова повертев между пальцами карандаш, и Антон активно закивал, — так почему Тарталья ушёл от вас в Фатуи? Жил бы себе дальше в деревне. Ему же там нравится?

      — Так решил отец, — Антон беззаботно пожимает плечами, — я не очень помню, почему, но вроде для того, чтобы чуть приструнить братца. Да и было куда пристраивать — дедуля Пульчи сам хотел взять его к себе.

      Станислава снова вздыхает, проведя ладонью по лицу. Дедуля Пульчи. Звать Пульчинеллу, мэра города, пятого Предвестника, уважаемого господина… вот так. Как будто он действительно их дедушка, присылающий им подарки по праздникам и пекущий вкусные булочки.

      Хотя удивления нет — до этого Тевкр успел при ней назвать клона «братиком Дотторе». Рассказал что-то про то, что «братик Дотторе» лучший создатель игрушек во всей Снежной, и он с Тартальей лучшие друзья, вместе радующие детей. Антон неловко посмеивался, но явно понимал, почему Станислава посмотрела на них настолько хмуро и недоумевающе.

      Если бы она назвала господина… нет, даже в мыслях нет желания обращаться к нему подобным образом, пусть и в шутку. А маленькие копии Тартальи — просто дурные дети. Теперь не осталось сомнений, что он в детстве сам такой же был. Потому что ему сейчас восемнадцать, а он всё ещё дуралей.

      Вот только факт о том, что в Фатуи он пошёл не сам, а по велению отца… интересный. Как так получилось?

      — Обычно отцы не горят желанием отдавать своих сыновей в Фатуи, — спокойно продолжает Станислава, бездумно рисуя неопределённые кляксы на уголках не самых нужных документов, чтобы сделать малозаинтересованный вид, — для этого была какая-то причина?

      Ей не нужно, чтобы Антон понял, насколько ей важно выпытать из него необходимую информацию. Как и не нужно, чтобы после он рассказал об этом разговоре Тарталье. Хорошо, что дети по своей сути болтливые и не слишком догадливые.

      — Ну-у… — Антон странно замялся, отпрянул от стола и неуверенно глянул на свои скрещенные руки, — была, да. Просто… ты ведь хорошо знаешь братца, да, сестрёнка?

      Станислава хмурится, бросив взгляд на мальчишку. Она не уверена, что знает о нём в действительности хоть что-то, и она действительно не хотела, чтобы это менялось. И всё же теперь она пытается разгадать, что с ним произошло четыре года назад, и почему они встретились в Фатуи. А узнать подобное — значит куда больше, чем узнать о его любви к готовке, рыбалке и прочей повседневной ерунде.

      Потому что весьма вероятно, что их брат умер ещё четыре года назад, а то, что они видят сейчас — жестокий и бесчестный обман со стороны какой-нибудь твари из бездны, научившейся строить из себя семейного человека.

      А ещё весьма вероятно, что у неё просто развилась паранойя.

      И это, на самом деле, было бы намного лучше.

      — Допустим, — выбирает нейтральный ответ Станислава.

      — И ты знаешь, что он немного… ну… конфликтный? — неуверенно выдаёт Антон, тщательно подбирая заветное слово. Станислава фыркает. Конфликтный. Для такого, как он, это ещё очень мягко сказано. Это всё равно, что сказать, словно господин Иль Дотторе немного отличается от обычных людей.

      — Он всегда таким был? — вместо колкого замечания произносит Станислава, вновь бездумно перекатив карандаш меж пальцев.

      — Нет, — Антон замотал головой, — он как-то резко изменился. Я его одно время пугался даже, если честно, только ты ему не рассказывай, сестрёнка. Потому что это всё в прошлом уже. Сейчас он самый лучший братик на свете, и не имеет значения, что раньше было.

      Лучше от разговора с мелким не становится — наоборот, подозрения подкрепляются почти с каждым сказанным словом. Возможно, стоило сразу пойти к Иль Дотторе, а не позволять ему свободно расхаживать по Снежной.

      Вздохнув, Станислава скрещивает руки на груди, откидывается на спинку стула и прикрывает глаза. Совершенно не хочется ни о чём думать, но ответственность, пришедшая к ней вместе со знаниями и высокой должностью, давит. Если она проигнорирует хоть одну проблему, пусть даже совсем крошечную, это может сказаться на будущем.

      А проблема, вызванная очередным вмешательством тварей из бездны, не крошечная. Огромная. И если когда-нибудь всплывёт тот факт, что по вине господина Иль Дотторе пострадала целая деревня, название которой в настоящее время нигде даже не упоминается, она тоже легко не отделается. Пойдёт как соучастница, скрывавшая его преступления на протяжении многих зим. И как прямая исполнительница многих зверских поручений.

      Сущее наказание, а не обязанности ассистента уважаемого Предвестника.

      — Теперь могу спросить я? — нетерпеливо спросил Антон, поёрзав на стуле. Станислава безразлично кивнула. — В каких отношениях ты и братец?

      — У него и спрашивай, — хмыкает Станислава. Что за вопросы такие? Возможно, не стоило распрашивать мелкого — и чтоб и себя не напрягать лишними догадками, и чтоб шкет не додумал лишнего.

      Антон на какое-то время замолкает — Станиславе кажется, что он посчитал её слишком скучной и решил, что от молчания будет больше толку. Прекрасно. Ничего важного он всё равно уже не расскажет. Вот только усталость, вновь навалившаяся из-за расслабленности, кажется совершенно не к месту, потому Станислава разлепляет глаза и пытается вновь взяться за работу.

      — Так ты его невеста, что ли?! — неожиданно восклицает Антон спустя ещё пару секунд затянувшегося молчания, но с таким тоном, словно из последних сил держался, чтоб не произнести заветные слова вслух.

      Станислава заторможенно пару раз моргает, глядя на расплывающиеся перед глазами буквы. Пытается осмыслить услышанное. Откладывает карандаш и, сложив перед собой руки в замок, несколько мгновений молча смотрит в стол. Надеется, что ей послышалось после бессонных ночей. Почти смиряется с тем, что вопрос действительно прозвучал.

      — Его кто?

      Антона непередаваемый тон не пугает — он, словно чувствуя себя близким к открытию чего-то невероятного, вновь ёрзает на стуле, подкладывая под себя вторую ногу, и продолжает:

      — Ну, братец всегда пишет домой и недавно начал писать про какую-то девушку, Тоня зачитывала его письма. Вот я и подумал, что это ты, раз стесняешься говорить насчёт вас и оставляешь этот разговор на братца. А братец всё-таки мужчина — он обязан такие важные вопросы решать! — Антон улыбается довольно-довольно, засияв, как только полученный Глаз Бога. — Правда мне кажется, что та девушка ещё не знает, что будет его невестой… она ещё вредная такая, по его словам. Но ничего, сосватаем! Хотя если это ты, то ты теперь знаешь…

      Станислава глубоко вдыхает и выдыхает, опускает голову и прикрывает глаза, пытаясь успокоиться.

      Она его убьёт, когда увидит. Плевать уже на тайну, плевать на возможную связь с бездной. Убьёт. Точно. А после — выкрадет все письма, в которых он додумался её упоминать, сожжёт и больше никогда не заговорит со всякими рыжими придурками.

      — Я сказала тебе спросить у него по той причине, что не знала, как поделикатнее сообщить, что я его искренне ненавижу и жалею, что познакомилась с ним. Так понятнее?

      — Злая ты, — бурчит Антон, а после вновь светлеет, — но это ничего! У нас бабушка тоже дедушку ругает, да и матушка отца… Бабушка ещё говорила, что в мужчине главное не голова, а сердце — чтоб добрым был, хозяйственным. А умной пусть женщина будет. За двоих. А ты вроде, сестрёнка, вон какая умная — учёная даже! Учёные серьёзные ребята. За братца не переживай — он очень добрый и хозяйственный! Зуб даю!

      — Я посватаюсь с ним только через собственный труп, помяни моё слово, мелкий надоеда.

      — Это мы ещё посмотрим! — довольно расхохотался Антон, словно ни на мгновение не сомневаясь в том, что его братец способен кого угодно к себе расположить.

      Сил страдальчески вздыхать уже не осталось, но Станислава всё равно снова это делает. Милостивая Царица, за что ей послали такое испытание?

      Впрочем, несмотря на это недоразумение и ситуацию в целом, не выходит оспорить то, что Тарталья… добрый и хозяйственный. Ещё до Антона она слышала слух про то, что во время миссий вне Снежной, в лагерях, одиннадцатый лично готовил для своих агентов — вкусно, сытно и создавая невероятную атмосферу чего-то утраченного и домашнего. Думала, бредят — а после убедилась, что это вполне себе может быть правдой.

      Потому что вопреки всем его боевым достижениям, про которые так любят болтать агенты с длинными языками, он действительно добрый. Заботливый даже. На собственной шкуре испытала то, насколько он внимателен к тем, с кем хочет проявить заботу, и насколько хорошо он улавливает чужое настроение, особенно плохое, которое стремится сразу же улучшить.

      Но это всё идёт вразрез с её подозрениями по поводу его сотрудничества с бездной.

      Кем на самом деле является Тарталья? Какой он настоящий?

      И Станислава уже не уверена, что желает это узнать лишь ради того, чтобы развеять сомнения по поводу его возможного предательства.

      — Сестрёнка? — снова окликает её Антон.

      — Я тебя тресну.

      Антон расхохотался, но смело продолжил:

      — Злая ты. Но и хорошая. Знаешь… — Антон снова мнётся, подбирая слова, — мне, да и матушке с Тоней, казалось, что братец одинокий, что ли. Он ни о ком никогда не писал и не говорил. А тут, вот, тебя упоминать начал. Мы обрадовались, что у него наконец-то кто-то появился, но не как Дотторе. Я-то знаю, что у них… не очень всё хорошо. И понимаю, кем они работают. Это для Тевкра он продавец игрушек, чтоб раньше времени не расстраивать его. Братец заботится о нём… о нас всех. А ты позаботься о нём, хорошо? Никто больше не сможет.

      Станислава поджимает губы, думая, что это просто детский лепет. Детский наивный бред. Просто Антон ребёнок, который не знает, о чём он говорит, о чём просит, и, главное, кого.

      Но умом всё равно понимается — прекрасно он всё знает. Он уже достаточно взрослый для своих четырнадцати. Понимает, что брат не игрушки продаёт, не цветочки собирает, но всё равно любит и ценит. Пусть в прошлом и боялся. Видимо, никакой неприятный случай не способен затмить то, сколько любви Тарталья дарит своей семье.

      Потому и хочет, чтобы его старшему братцу тоже кто-то подарил столько любви, сколько он заслужил.

      Вот только Станислава никогда не сумеет стать семейным человеком. Не сумеет кому-то открыться настолько, чтобы найти в себе сил на проявление светлых чувств. Потому будет лучше решить вопрос с его прошлым и наконец-то разойтись разными дорогами. Их игра в друзей, пусть даже так полюбившаяся обоим, слишком затянулась.

      Антон, не дождавшись обещания, странно косится на неё, но больше не пристаёт.

❄❄❄

      Тарталья, запыхавшийся, растрёпанный и забывший даже скинуть верхнюю одежду, врывается в кабинет. Станислава, услышав его торопливые и громкие шаги, ещё когда он нёсся по коридору, смотрит на него безразлично, откусывая бутерброд и запивая крепким чаем. Вечерний перекус перед ночной работой достаточно бодрит — как и мысль, что удалось спровадить вернувшегося Андрея обратно домой, чтоб под ногами не мешался, и плевать, что это, официально, его рабочее место. Теперь она здесь властвует и царствует, и возражения не принимались. Всё равно заняться больше нечем — господин в последнее время не дёргает её, а на железнодорожной станции всё слишком гладко, не закошмарить лишний раз своих трудяг.

      Прежде чем Предвестник сумел перевести дух, наконец-то собрав мысли в кучку, чтоб заговорить, Станислава сделала это первой:

      — Ты опоздал, я уже продала твоих братьев в рабство и их увезли первым рейсом в Натлан, — буднично вещает Станислава, вновь отхлёбывая чай, — могу поделиться выручкой.

      Тарталья что-то нечленораздельно выдаёт, наконец-то выпутывается из шубы, сбросив её на подлокотник дивана, и сам валится рядом. Видно, что замотался по дню, но Станислава и не думает предложить ему хоть что-то.

      Видеть её, а не Андрея на его рабочем месте, непривычно. И пока Тарталье не сказали, что его братьев оставили именно со Станиславой, он спокойно выполнял своё поручение с мыслью, что Андрей пусть и хитрющий засранец, но детей вряд ли обидит. Уже представлял, как он быстро вернулся бы за ними, они вместе посмеялись, и Аякс забрал их к себе, немного отругав за спонтанное маленькое путешествие и лично завтра же вернул домой. Специально отгул возьмёт, чтоб немного погостить ещё в родных краях.

      Но после уточнения, что сегодня особый случай и дежурная по центру Станислава, стало неспокойно. Потому что ещё помнились её прикосновения, помнился холодный тон и стальной взгляд.

      Помнилось, как она, изменив своим игриво-издевательским «золотцу» и «милому», которых он успел искренне полюбить от неё, впервые с настолько неприкрытым отвращением назвала его бездновским отродьем.

      И это до зуда под кожей неприятно, когда всё делаешь, чтобы не видеть страха в глазах близких, чтобы не позволить детскому ужасу влиять на себя, а всё равно узнаётся след бездны.

      И это тревожно до оглушающего стука сердца, понимать, что дело хорошим может и не закончиться. Тарталья слышал, но успешно делал незаинтересованный вид, что в Снежной пропадали дети. Иногда — и в других странах, после визита вежливости от Иль Дотторе. Не хотелось думать, что и Станислава с Андреем — в одной с ним лодке, но когда узнал про братьев…

      А оказалось, зря переживал. Словно всё то, что было ночью, ему почудилось, потому что нет ни единого намёка на то, что Станислава желает исполнить свою угрозу, точно и не было её вовсе. Один её вид даже… успокаивает, что ли. Маски даже близко не видно, вместо привычной строгой формы — снятый плащ и закатанные рукава блузки, напоминая о вечере в Натлане. И только взгляд — отдающий прохладой стали, — даёт понять, что то, что отпечаталось в его памяти, действительно было. Не даёт повестись на её безобидные действия. Нет лишь понимания, почему она… внезапно настолько мирная с ним.

      — Мне жаль, — на пробу произносит Аякс, не уточняя, за что именно — накопилось достаточно поводов для извинений.

      — Приемлемое начало, можешь продолжать.

      — Я правда не знал, что мои братья внезапно решатся на подобное, — от спокойного тона становится чуть уютнее, и Аякс неловко отсмеивается, взлохматив и без того растрёпанные волосы, — так ещё и к вам заявятся. Они не сильно докучали?

      — Приемлемо, — вновь спокойно отзывается Станислава, чуть сощурившись, а уголки губ дрогнули в подлой ухмылке, — возможно, всё это стоило того, чтобы выслушать те невероятно позорные истории из твоего детства.

      Аякс чувствует, как внутри всё холодеет от осознания, что Антон мог рассказать о нём. Резко выпрямившись, он бросает быстрый обеспокоенный взгляд на Станиславу, что спокойно продолжает трапезничать.

      — Что… что именно вы узнали?

      Антон вряд ли помнит действительно унизительные моменты, но точно помнит Тоня, каждый раз припоминающая их ради собственного веселья. От неё он мог набраться… всякого. И не факт, что правдивого. Так ещё и пересказал это Станиславе!..

      — Не переживай так, золотце, — с явной издевкой продолжает Станислава, и от её привычного тона и одновременно становится хорошо и уютно, и вместе с этим тревожно, — тайна о том, что одиннадцатого Предвестника в детстве пугали деревенские гуси, умрёт вместе со мной.

      Аякс резво подскакивает с дивана, собираясь начать защищать своё светлое имя, но слова в свою поддержку от шока не находятся — Антон, предатель, рассказал самое подлое, что только мог! Сам ведь боится их!

      Придумать ответ так и не выходит по той причине, что Станислава, получив очевидное доказательство словам Антона, расхохоталась, прикрывая губы рукой. Аякс готов поклясться, что впервые слышит настолько искренний смех такой обычно самодовольной Принцессы. И как-то всё равно уже, что ещё наговорил ей Антон, и что она ещё о нём думает. Напряжённые плечи опускаются, и сам Аякс тоже фыркает. Вот ведь.

      И на Антона обижаться уже не выходит.

      — То есть… — Станислава отсмеивается, довольно прикрывая глаза, — одиннадцатого Предвестника, которого боятся собственные подчинённые, действительно пугают деревенские гуси?

      — Они очень страшные и злые! — в своё оправдание возмущается Аякс, недовольно нахмурившись и подскакивая для пущей убедительности ближе к её столу. — Вот приедете к нам — сразу всё поймёте!

      — Ты меня в гости зовёшь, что ли? — усмехается Станислава, скрещивая руки на груди и откидываясь на спинку кресла.

      — Да, — по доброму ухмыляется Аякс, опираясь руками на стол и чуть наклоняясь вперёд, — второй раз, между прочим. Соглашайтесь уже, а? Я ведь не отстану.

      Станислава неспешно поднимается с кресла и повторяет его жест, наклоняясь в ответ. Её дыхание он чувствует кожей, и это вновь напоминает о прошлой ночи. Но думать об этом не хочется, лишь о том, что сейчас — всё иначе. Сейчас у неё отличное настроение, словно те слова были брошены сгоряча, а братья, кажется, даже поладили с ней.

      И на душе тепло так становится, словно согревающим огнём внутри расцветает делоникс. Особенно когда Станислава шепчет:

      — Невесту свою в гости зови.

      Аяксу внезапно захотелось спонтанно укусить ее — в шутку. Или клацнуть по носу, чтобы она вновь засмеялась, а не была настолько… серьёзной. Чтоб больше не думала относиться к нему с незаслуженным презрением. Улыбка, искренняя и широкая, вызываемая громким смехом, идёт ей куда больше.

      — Всё равно покажу когда-нибудь вам свою деревню, — заговорщески шепчет Аякс, шкодливо щурясь, и сам понимает, что это звучит как обещание, которое он обязательно попытается исполнить.

      Потому что уже сейчас, когда пагубное действие алкоголя закончилось и вышло упорядочить свои мысли, отвлекаясь на них от плохого предчувствия насчёт будущей встречи, прекрасно осознались свои чувства:

      Он хочет её всю. Такую злую, вредную, ненавидящую. Хочет посмотреть, как она искренне улыбается, услышать вновь её смех, хочет удивить её и стать тем, с кем она может быть искренней, пусть даже это ощущается невыполнимой миссией. Когда он не мог чего-то добиться, если искренне этого желал?

      И ради этого он сам начинает нежеланный разговор:

      — Вы больше не злитесь?

      — Из-за чего? — Станислава, отошедшая от стола чтобы размяться, замирает с руками на талии, оборачиваясь на него через плечо.

      — Я имею в виду… наш ночной разговор. У вас было не самое лучшее настроение, верно?

      Станислава всё же потягивается, чем-то хрустнув, как самый настоящий антиквариат, — шутка про её возраст, пришедшая неожиданно на ум, кажется неуместной, но крайне забавной, — и просто хмыкает.

      — Верно, — всё же отвечает Станислава, вернувшись обратно к столу и опершись на него бёдрами, — жаль, что ты помнишь мои слова.

      — Было трудно не запомнить его, особенно с подобными обвинениями, — смеётся Аякс, и сам же чувствует в этом неуверенную фальш.

      — Скажешь ещё, что несправедливыми? — Станислава усмехается, проведя пальцами по нижней губе, и Аякс этот жест узнаёт.

      Она делала это при нём крайне редко, но и тех редких ситуаций хватило, чтобы понять, что это жест её неуверенности. Она сомневается в собственных догадках, потому что он ей не так безразличен, как должен бы быть. И это определённо хороший знак.

      — Я не буду скрывать, что связан с бездной, потому что не хочу вам врать, — решает прямо признаться Аякс, не обращая внимание на то, насколько непривычно и неправильно кажется вслух произнести эти слова после многолетнего молчания с семьёй, — но я не знаю, о чём именно вы подумали, потому и не могу сказать, справедливы они или нет. Предлагаю быть искренними друг с другом, потому что лично я не хочу терять наше общение из-за недопонимания.

      — Жаль, что ты помнишь мои слова, — вновь повторяет Станислава, словно и не слушая его вовсе, а после вздыхает и складывает руки на груди, — хочешь искренность? Будет тебе искренность. Мне жаль, что я сорвалась, но лишь по той причине, что теперь у меня нет достаточно надёжного способа проверить подлинность твоих слов, ведь ты знаешь о моих подозрениях. И у нас осталось лишь два варианта развития событий: либо я рассказываю обо всём господину Иль Дотторе, а тот поступает уже по своей совести, либо даю тебе возможность убедить меня в том, что мне не стоит поступать настолько… радикально. Ведь для этого нет веских причин.

      — Вы могли сразу пойти к Дотторе, но вместо этого решили выслушать меня, — Аякс заинтересованно наклоняет голову, чуть щурясь, — значит, вы сами хотите, чтобы ваши подозрения развеял именно я. Лестно это осознавать. Удивительно только, как вы сочетаете в себе и доверие ко мне, и недоверие.

      — Не обольщайся, — Станислава холодно ему ухмыляется, — недоверия куда больше. И всё же я спрошу прямо — почему ты вступил в Фатуи?

      Аякс ожидал вопроса о том, как именно он связан с бездной. Вопроса, на который ответить вряд ли удалось бы. Потому что ковыряться в собственных травмах, зияющих кровавыми червоточинами на душе, он не хочет. Язык не повернётся признаться о том, что посмотрело на него в ответ из бездны.

      Но Станислава зашла… издалека. Словно ей и не важно, что с ним на самом деле было. Осознаётся, что пусть она и сорвалась, испортив себе же возможность узнать обо всём без необходимости терпеть его откровения, всё же остаётся крайне находчивым человеком. Связь между бездной и Фатуи улавливается слабо, даже и не понимается, какой ответ может быть неправильным — потому Аякс отвечает прямо. Честно. Как сам и предлагал.

      — Это было желанием отца, — Аякс садится на подлокотник дивана, хлопнув по своим коленям, — в воспитательных целях, так сказать. Из-за одного… конфликта со мной. Не самое приятное воспоминание, если честно.

      — Какая прямолинейность, — хмыкает Станислава, — этот конфликт связан с бездной?

      — Нет, — Аякс мотнул головой, — не только отец, но и вся семья не в курсе. Не уверен, что они вообще знают про… это всё. Я с ними не говорил об этом. Хочу держать их от этого как можно дальше. Не только у вас есть темы, которые вы избегаете в разговорах.

      Станислава пару мгновений смотрела прямо на него, словно что-то обдумывая, а после, хмыкнув и вновь коснувшись губ, отвела взгляд. Чуть погодя вздохнула, точно смирившись с чем-то.

      — Хорошо, — спокойно отвечает, — хорошо. Больше никаких вопросов. Теперь мне требуется лишь твоя кровь.

      — Это звучит как-то…

      — Для анализа, — Станислава цыкнула и закатила глаза, — это не полностью уймёт мои подозрения, имей это в виду. И скорее всего я пожалею, что отпускаю тебя так просто, но пока что это кажется мне… правильным.

      — Я привык оправдывать чужие ожидания, — Аякс смеётся, прикладывая руку в груди, словно желая одним жестом передать всю свою искренность, — к тому же, я не могу подвести человека, что хорошо относился к моим братьям. Уверен, что вы действительно позаботились о них. Всё же у вас доброе сердце, хоть вы и не подаёте виду.

      — Зря распинаешься, — хмыкает Станислава, качнув головой, — в архиве, где ты с Андреем вставал на дорогу малолетней пьяни, есть не только его стол для вскрытия алкоголя, но и зона отдыха. Там твои ироды маленькие спят. Умаялись полдня проверять моё терпение. А ты — будешь выплачивать мне моральную компенсацию.

      Аякс вновь смеётся, но уже неуверенне — кажется, Станислава теперь всю оставшуюся жизнь будет ему припоминать крайне неудачную первую и, скорее всего последнюю, попытку выпить. Но то, что она действительно присматривала за Тевкром и Антоном всё это время… тот образ холодной и расчётливой Принцессы, что никогда не проявляет добрых намерений без желания тонко унизить, кажется уже совершенно чужим. Неправильным. Лишь поверхностное суждение о человеке, что, на самом деле, куда сердечнее, чем многие из его окружения.

      И если Станиславе кажется, что он не заметил то, что полностью выдаёт её расположенность к нему, она ещё и умеет быть наивной.

      Очаровательно.

      — Тебе стоит их поблагодарить, — тихо произносит Станислава, отвернувшись, словно больше для себя, но Аякс всё равно улавливает её слова, — если бы не они, я бы вряд ли захотела с тобой разговаривать. Но то, насколько они тебя любят, и насколько их любишь ты… поразительно. Вряд ли кто-то мог так лицемерить, при этом добровольно позорясь перед ребёнком, называя себя продавцом игрушек и подыгрывая всем его шалостям.

      Аякс на мгновение замирает. Она и об этом знает? Сколько Антон ей выболтал?..

      Впрочем, это уже не так важно. Если всё это к лучшему, то нужно будет действительно поблагодарить его.

      — Детские мечты… очень хрупкие, — произносит Аякс, и Станислава улавливает в его тоне невысказанную грусть, задумчиво глядя на то, как он неспешно стягивает перчатки, — я хочу любой ценой уберечь их, как старший брат. Для меня нет ничего важнее, чем счастье моей семьи.

      Станислава какое-то время молча смотрит на Тарталью, что вновь поднимается с дивана и подходит к ней, и тщательно обдумывает свои мысли, но слова, которые должны были остаться при ней, сами срываются с языка:

      — Твои мечты никто не сберёг.

      — Как и ваши, верно? — Аякс невесело смеётся, посмотрев на неё, отложив перчатки на стол. — Вы не меньше меня знаете, насколько это больно — лишаться детской мечты. И именно из-за этого я так хочу счастья для моих младшеньких. Вы спрашивали, почему я вступил в Фатуи… меня действительно отдал отец, когда господин Пульчинелла предложил это, поскольку не справлялся со мной. Я чувствовал себя чужим в своей родной деревне и хотел найти место, где я смог бы выместить свою жажду битв и скопившуюся злобу. Пусть теперь я подхожу к этому чуть осознаннее и не одобряю все методы других Предвестников, но сейчас для меня Фатуи в первую очередь возможность подарить своей семье безбедную жизнь.

      — Даже ценой собственного счастья?

      — Разве это большая цена?

      Станислава сокрушительно мотает головой, отворачиваясь и отходя от Аякса. Его самоотверженность… как бы ей не хотелось оставаться безразличной, но грудь сжимает от тоски, стоит только представить, сколько невысказанной печали в этом ребёнке, и скольким он жертвует ради своей семьи. Хочется верить в его искренность, а если окажется, что всё это ложь… ей уже приходилось обжигаться на подобном. Не привыкать.

      Если в прошлый раз смогла смириться, то в этот раз — тем более.

      Больно будет лишь от того, что придётся вновь признать, что господин Иль Дотторе прав в своей безумной и циничной логике.

      — К тому же… в последнее время я достаточно счастлив даже в Фатуи, — продолжает Тарталья, чуть понижая тон, словно готовится поведать ей свою сокровенную тайну, подходя непозволительно-близко, да так, что его тепло ощущается спиной, — мне действительно нравится общение с вами.

      По коже проходится дрожь — хочется развернуться, поставить обнаглевшего мальчишку на место, но выходит лишь замереть, неосознанно задержав дыхание, почувствовав тепло чужой руки на оголённой шее. Подушечки пальцев с трепетом невесомо проходятся по коже, прежде чем подцепить золотую цепочку, подаренную им же, и спрятанную за высоким воротом застёгнутой блузки.

      — И это взаимно, верно? — Тарталья окончательно переходит на шёпот, но в голосе всё равно узнаётся почти мальчишеский восторг, точно у ребёнка, получившего то, что он так алкал.

      И мимолётное безумие, скрывающееся в том, что он действительно заметил эту мелочь, и тон, в котором скрывается его отчаянное желание любой ценой заполнить пустоту в себе, отзывается в ней неожиданным осознанием.

      Она боялась совершенно не того, чего стоило.

      Стоило бояться не того, что за его улыбкой скрывается двуличная тварь, и не того, что всё это лишь фальш, чтобы выведать информацию — господин, заинтересованный в решении этой проблемы, мигом бы все исправил.

      Стоило бояться того, что он действительно лишь ребёнок, искалеченный беспощадным сумасшествием бездны. Ребёнок, которому не позволили оправиться после событий, о которых он даже не желает лишний раз говорить, и отправили в Фатуи, где всё могло лишь обостриться.

      И теперь по какой-то причине он пытается найти всё, чего ему не хватало, в ней.

      А она, не рассмотрев этого раньше, позволила приблизиться слишком близко.