Дождавшись, когда тяжёлая мужская поступь стихнет, отрезанная сухим щелчком закрывшегося замка, Маринетт сняла трансформацию и неторопливо направилась на кухню, шлёпая босыми ногами по полу и слегка хмурясь своим неясным мыслям. Убирать за Нуаром она не планировала: опасалась наткнуться взглядом на что-то, что могло выдать его личность. Маринетт верила в благоразумие Кота, но сегодня тот явно был рассеян больше обычного.

«Интересно, куда он так спешил?» – Глубокая морщинка пролегла между сведёнными к переносице бровями девушки, но та даже не заметила этого, сосредоточенно глядя под ноги и слегка покусывая губу. Тикки понимающе улыбнулась, но промолчала.

Маленькая, но уютная кухня оставалась всё той же: те же полки и шкафчики, кое-где невинно украшенные наклейками и стикерами с супергероями, та же начатая пачка овсяного печенья, лежащая на краю стола, где её и оставила Леди Баг после завтрака и куда уже направлялась усталая квами; почти погребённый под массой пёстрых магнитиков холодильник, плита с пятнами пригоревшего молока, которые Кот уже неделю клятвенно обещал вычистить, и набившие оскомину, но по-прежнему милые сердцу шторы с божьими коровками. Визитница, забытая Нуаром, лежала здесь же, на самом видном месте, венчая вазу с фруктами, – Плагг постарался.

Девушка подобрала узкую полоску дорогой кожи и машинально сунула её в карман.

Обыденные вещи, изо дня в день окружающие Маринетт, сейчас вдруг показались ей настолько привычными и родными, что захотелось задержаться в уютной кухне как можно дольше, заразиться расслабляющей умиротворённостью, выбросить из головы всё плохое и просто пожить для себя, хоть немного; украсть пару минут, не забивая свою голову заботами о Париже, мыслями о недоделанном проекте, о напарнике и его срочных делах, об Адриане, которого она не видела уже шестнадцать дней, восемь часов и двадцать одну минуту.

Невесомо вздохнув, Маринетт поставила маленькую кастрюльку на плиту, мысленно сделав себе пометку вновь напомнить Коту о бурых пятнах на белой эмали, а то и вовсе отмыть всё самой, махнув рукой на обещания безалаберного напарника. Любимая кружка обнаружилась сразу же, а вот порошок какао пришлось поискать как следует: Нуар опять поставил его не на место. Закончив с приготовлениями, Маринетт ненадолго выглянула в окно.

Вечер постепенно угасал, разбавляя приглушённые розовато-лиловые тона дремлющего неба над Парижем холодной синевой; далёкие искры редких звёзд ещё не засияли бледными огнями на полотне небосклона, подёрнутого лёгкой рябью дождевых облаков, но этой глухой ночью им не было места за пеленой тоскливой серости. Силовые линии электропередач мёртвыми росчерками вспарывали почти красивый пейзаж, не позволяя до конца отдаться приятным грёзам о прекрасных зелёных глазах – нет, не Кота Нуара.

От нечего делать Маринетт неторопливо прошлась вдоль окна, провела рукой по шероховатой стене, лишний раз одёрнула и без того ровно висящую занавеску и переставила пару магнитиков местами – для разнообразия.

Всё на этом островке спокойствия было в порядке, но как будто чего-то не хватало. Кого-то, кто мог разбавить гулкую тишину дурашливым смехом, кто мог недовольно заворчать, если исподтишка дёрнуть его за хвост-ремень, или же, напротив, по-кошачьи заурчать, стоит лишь с нежностью коснуться его тёмных накладных ушей. Кот ухитрялся отзывчиво благодарить свою Леди за любую, даже самую невинную ласку, и от этого ей хотелось гладить и касаться его ещё чаще и нежнее и вместе с тем ненавидеть себя за малодушие, за эту нелепую жалость, которая лишь всё усложняла и давала ложные надежды беззаветно влюблённому Нуару.

Без него квартира вдруг сразу стала казаться пустой и необжитой.

Отчего-то Маринетт захотелось, чтобы Кот, где бы он сейчас ни был, тоже скучал по ней, тоже думал о том, что его дом – его настоящий дом – остался по другую сторону забрызганного дождевыми каплями стеклопакета. В смятении передёрнув плечами, Маринетт устыдилась своих эгоистичных мыслей, но не смогла избавиться от них, не сразу: слишком живы были в её памяти пылающие, украдкие, почти умоляющие взгляды Кота, когда он думал, что она этого не замечает; руки ещё помнили ощущение бархатистой каймы плюшевой подушки-сердца, которую он недавно тайком подбросил в её комнату, а затем с кривой полуулыбкой обнаружил в спальном месте Нуара-младшего. Когда же на тумбочке неожиданно оказался букет алых роз, Маринетт стала запирать комнату на ключ, а Нуар ходил унылым ещё неделю и тихо вздыхал, драматично прижимая ладони к сердцу.

Девушка знала, что она не единственная, кому дороги эти воспоминания, – и тем больнее отдавалось в висках небрежно оброненное напарником «дома».

Молоко закипело и пышной пеной всколыхнулось в небольшой кастрюльке. А Маринетт пора было возвращаться к реальности.

Она залила порошок горячей жидкостью и, грея пальцы о кружку с дымящимся напитком, направилась в комнату, где её уже ждали плед, потрёпанная книга, надоевший смартфон и услужливо долгая, принадлежащая только ей одной ночь одиночества.

Укутав плечи колючим шерстяным одеялом, Маринетт свернулась калачиком в кресле и, вдохнув аромат свежезаваренного какао, мысленно перенеслась в то далёкое прошлое, когда её жизнь всегда была такой: размеренной и предсказуемой. Не было Тикки, ко многому обязывающего статуса героини, не было и нахального Кота, за игривыми, почти болезненными ухмылками прячущего разбитое сердце. Не было и Адриана, будто в отместку за Нуара похитившего её собственное.

Как-то вдруг вышло, что у неё с Котом осталось одно сердце на двоих – и то истерзанное, изломанное, больное и по-прежнему слепо надеющееся на что-то несбыточное.

Вздохнув, Маринетт отставила напиток, так и не пригубив его. Осенняя меланхолия вновь брала своё.

Неуютно поёрзав на продавленном сидении, когда что-то впилось ей в бок, она прикрыла глаза и сдавленно выдохнула, пытаясь прогнать гнетущие мысли прочь. Тикки спит, не стоит её тревожить по пустякам, Бэт отважно атакует когтеточку – слышна тихая возня из-за полуприкрытой двери спальни Нуара. И снова Нуар.

Мысли, сделав круг, будто в насмешку вновь замкнулись на нём. Кот покинул её несколько минут назад, а Маринетт уже успела соскучиться – ну не глупо ли? Рука невольно потянулась к его визитнице, оттопыривающей карман острым углом.

«Может, стоит всё же его дождаться?..»

Время тянулось предосудительно медленно.

От нечего делать девушка стала изучать свою находку, бережно проводя пальцами по тиснёному материалу. Вещь была явно дорогостоящей. Тонкая чёрная кожа ручной отделки – Маринетт намётанным взглядом оценила качество швов, – потайная металлическая заклёпка сбоку, что-то витиеватое, рельефное, похожее на вензель, расположилось в нижнем правом углу. Логотип производителя или личные инициалы? Маринетт порадовалась, что мягкая полутьма не позволяла рассмотреть лишнего. Внутрь она заглядывать не собиралась: ей не было дела до контактов Кота, как и до его собственной карточки. Но было кое-что ещё, что девушке вдруг невыносимо, до покалывания в кончиках пальцев, захотелось проверить. Незаметно скосив глаза и не найдя Тикки нигде поблизости, Маринетт поднесла аксессуар к лицу и, слегка порозовев от собственного нахальства, осторожно вдохнула её, визитницы, запах, пытаясь уловить среди слабых нот своего цветочного мыла и затёртой кожи чужой вещи аромат одеколона Нуара.  

У Адриана был такой же.

– Что ты делаешь, Маринетт? – раздался над ухом любопытствующий голосок квами, и девушка, тихо вскрикнув от неожиданности, выронила предмет на пол и тут же спрятала пылающее от стыда лицо в ладонях. Встретиться взглядом с мудрыми глазами маленькой подруги сейчас казалось чем-то невероятно сложным, но и так глупо и по-детски прятаться также было отнюдь не самым достойным выходом. Мысленно сосчитав до пяти и лишний раз напомнив себе, что в своей жизни героини она видела вещи и пострашнее пятнистой квами, Маринетт медленно отняла руки от лица и постаралась выглядеть максимально бесстрастно. Получалось из рук вон плохо.

– Ох, Тикки, ты так меня напугала, – пытаясь унять пустившееся вскачь сердцебиение, невнятно пробормотала Маринетт, чувствуя, как предательская краснота постепенно заливает и шею. Девушка понадеялась, что слабого света ночника будет недостаточно для того, чтобы это явное свидетельство её смущения так сильно бросалось в глаза. – Я просто хотела кое-что проверить, – нервно оправдывалась она, машинально заламывая руки и стискивая пальцами грубую ткань шерстяного пледа. Взгляда квами она по-прежнему малодушно избегала.

– Прости, я не хотела. И что же именно? – наивно спросила Тикки, не подозревая, какую бурю учинила этим бесхитростным вопросом в душе своей хранительницы.

Всегда она так: говорит от чистого сердца, ломая любые кордоны и препоны своей обезоруживающей искренностью. Маринетт обожала эту черту своей квами, но порой готова была на стену лезть от этого шквала неконтролируемых откровений, на которые и отвечать нужно было соответствующе. И как не потерять лицо в столь щекотливой ситуации?

– М-м… – предприняла очередную провальную попытку заговорить Маринетт и, случайно наткнувшись бегающим взглядом на кружку остывшего какао, с облегчением выдохнула: её спасательный круг – небольшая отсрочка от ответа – найден. Чашка подрагивала вместе с удерживающей её рукой, но это было лучше, чем, путаясь в словах, признаваться в своём маленьком грехе. Маринетт знала, что Тикки не осудит её, но правда волной жгучего стыда плескалась в душе, не позволяя так просто ею поделиться.

«И чёрт меня дёрнул трогать эту визитницу! – сердилась на себя девушка, делая очередной глоток шоколадно-молочной смеси и почти не чувствуя вкуса. – Если бы только Кот нашёл её…»

Холодный напиток заканчивался, а ни одного хотя бы мало-мальски удовлетворительного оправдания в голову так и не пришло. Горечь и раскаяние душили.

«Так, ладно, ничего страшного, – снова попыталась подбодрить себя Маринетт, из-под полуопущенных ресниц глядя на терпеливо ожидающую её ответа Тикки. – Ну не бельё же я его нюхала, в конце-то концов!»

Воображение тут же услужливо нарисовало эту картину: к несчастью, Маринетт прекрасно знала, где в недрах необъятного шкафа-купе хранится нательная одежда Кота. Кружка едва не выскользнула у неё из рук. Поперхнувшись напитком, Маринетт поспешно отставила его в сторону, пока и вовсе не облилась от нежданных сюрпризов своей богатой фантазии. Её щеки запылали новыми красками, ничуть не спасая ситуацию.

Свесившись с кресла и излишне бережно и медлительно поддев пальцами раскрывшийся от удара о ламинат кожаный аксессуар, она стала подбирать и рассыпавшиеся во все стороны разномастные визитные карточки. Маринетт не торопилась, почти слепо шаря руками по полу и не задерживаясь взглядом на контактных данных знакомых Кота, и – в противовес своим медленным действиям – лихорадочно пыталась придумать, как оправдать перед квами свой странный фетишизм. Сказать правду было по-прежнему страшно неловко.

– Ты можешь не говорить, если не хочешь, – отчего-то смутилась Тикки, видимо, неправильно истолковав продолжительное молчание своей подопечной. Или, напротив, правильно. И тот и другой вариант совершенно не устраивали Маринетт.

– Нет-нет! Всё хорошо, – тут же запротестовала девушка, так и застыв в нелепой позе: наполовину свесившись с кресла и одной рукой упираясь в пол, – и побелевшими пальцами сжала прямоугольник плотной бумаги, последний, который подобрала до этого. Ловушка захлопнулась, и отступать было некуда. Обречённо вздохнув, Маринетт решилась на откровение и виновато опустила глаза, в последний раз собираясь с силами. – Просто понимаешь, я… – Она не хотела читать витиеватый шрифт на визитной карточке, которую рассеянно крутила между пальцами, но глаза невольно зацепились за заглавную букву и разом охватили всю строчку прежде, чем Маринетт успела себя остановить. – О боже, Тикки… – Все краски схлынули с её лица, оставляя только насыщенно-синие, испуганно округлившиеся глаза, влажно заблестевшие в мягком свете ночника большими сапфирами.

– Что там, Маринетт? – встревожилась квами, заглядывая за плечо.

«Адриан Агрест», – гласила тиснёная золотом надпись на кремовом прямоугольнике плотной бумаги.