Сезон с лёгкостью разрывает отношения надвое, раскидывает по разным городам. Если бы крутиться приходилось только между Москвой и Питером, они бы рано или поздно что-то придумали, Аня в этом убеждена. Какие-нибудь ночные «Сапсаны» в узких окнах между учёбой и тренировками или что-то ещё. Но сезон вразнобой швыряет по городам как попало, дёргает между этапами Гран-при. Жене дают канадский и сочинский этапы, Ане — итальянский и французский. Ни одного пересечения. Хочется грустно сердиться невесть на кого.
Они продолжают переписку и звонки, потому что с иными вариантами не густо. Это единственный способ хоть как-то дотягиваться то до Ванкувера, то до Гренобля, не теряя друг друга. В Канаде вдруг выясняется, что Женя как-то странно звучит через расстояние. Его голос ощущается сдавленным, будто на него тяжело давят рёбра. Аня не думает, что дело в качестве отельного вай-фая. Она подозревает Женю в травме и требует признаваться.
— Просто упал на тренировке, — убеждает её Женя ласково-ласково. Аня не особо верит — «просто упал» не звучит так, будто рёбра покрошились и впиваются осколками в лёгкие, — но прокаты коротких программ, результаты которых она узнаёт наутро, успокаивают. Женя вытаскивает прыжки с кошачьей ловкостью, даже выглядевший совсем безнадёжным сальхов. Произвольные, после которых Женя ухитряется запрыгнуть на нижнюю ступеньку подиума, окончательно убеждают её в том, что хорошо: с осколками, впившимися в рёбра, медали не выигрывают. Уже после канадского этапа до неё доходят отрывки интервью, из которых отчётливо следует: вот всё-таки не напрасно она беспокоилась. Что Женя действительно катался сквозь боль в рёбрах и на уколах. Аня звонит ему, чтобы мягко выругать.
— Ты же сказал мне, что просто упал! — беззлобно пеняет она. — Что там Профессор в интервью рассказывает про уколы?
— Технически, так и было. Я просто упал с флипа, — спокойно отвечает Женя. — И ушиб рёбра. Сделать рентген было негде, поэтому меня превентивно обкололи обезболивающими. Аня, честное слово, у меня всё в границах нормы. Сердцем клянусь.
— Знать бы ещё, где твои «границы нормы», — ласково ворчит Аня. Но не сердится. Тем более, через какое-то время приходит её очередь пугать Женю: в Гренобле она с размаху падает с флипа, едва успев зайти на прыжок. Мягкий французский лёд просто выскальзывает из-под неё. Аня даже не понимает, что произошло. Она больно ударяется бедром, и ноет едва не вывернутое колено, и прокат приходится не завершать на кураже, а дотаскивать до финала на морально-волевых. После прокатов уже Женя обрывает ей телефон и требует признаваться, насколько всё плохо.
— Я испугался за твои ноги, — честно говорит он, и у Ани от его заботливой искренности сердце звенит. — В трансляции ужасно выглядело, как будто ты вот-вот сломаешься. И повторы ещё — в основном того, как ты падаешь. Словно смаковали.
— Не надо эти повторы смотреть. Не накручивай себя, — просит Аня. И повторяет за Женей, надеясь, что эта маленькая цитата его развеселит и развеет подозрения: — У меня всё в границах нормы. То есть, я здорово упала, и синяк теперь огромный — но не более того. Заживёт за считанные дни.
Женя тихо вздыхает в трубку.
— Я бы согласился все синяки забрать себе, только чтобы они тебя не касались. Есть же в медицине трансплантация органов, когда уже придумают трансплантацию травм, — говорит он с едва уловимой горечью.
Аня пытается сквозь расстояние поцеловать его на прощание. И надеется, что Женя правильно понимает этот нелепый влажный звук в трубке.
До конца дня ей не удаётся выкинуть из головы взволновавшие её чуть горькие слова Жени. Вечером в номере отеля, пока Алёна в ванной, пытается начисто смыть с лица следы макияжа и страз, Аня в комнате торчит перед зеркалом. Поднимает подол ночной рубашки с одной стороны и рассматривает впечатляющий синяк. Тёмная синева расползается по бедру и частично поднимается на ягодицу, на светлой коже она кажется совсем удручающе густой. Аня снова думает о том, как Женя выразил невозможную готовность этот синяк забрать себе. Думает, что если бы он сейчас был рядом, то наверняка бы пожалел, постарался бы пригасить боль лаской. Представляет себе, как кожи коснулась бы тёплая ладонь, мягко гладила бы, выбивая из головы неприятные мысли и заставляя думать о сладко-раскалённом — или, может, это были бы губы, а Женя стоял бы на коленях? Невыносимо думать об этом и одновременно понимать, что Женя сейчас далеко и нет никакого способа стать к нему хоть немного ближе. Или?..
Аня хватает телефон. Задирает подол ещё выше, до самой талии, и оттягивает к спине так, чтобы ягодица была открыта полностью. Это ужасно неприлично, хорошие девочки так не делают, — Аня успевать сфотографировать себя в зеркале и юркнуть обратно в кровать за миг до того, как из ванной выходит Алёна. Уже из-под одеяла она отправляет Жене фотографию и несколько торопливых сообщений вдогонку:
>Цветёт сильнее, чем болит, но болит тоже(
>Хочу, чтобы ты был рядом
>Чтобы ты меня обнял, а я бы не думала о том, как ударилась
>Ты ведь обнял бы?
В ожидании ответа она закусывает ноготь и с волнением смотрит, как мерцают в окошке чата три точки. Женя ведь… правильно её понял? Он же поддержит эту маленькую игру — единственную форму близости, которую они могут себе позволить, пока их разделяет расстояние?
Она смотрит, как Женя печатает очень долго, что-то стирает, снова печатает, а потом наконец от него приходит ответ.
>Обнимал бы твои драгоценные бёдра так долго, как только ты бы мне позволила. И целовал бы тебя до тех пор, пока ты не перестала бы чувствовать боль.
Аня слегка задыхается от этого протяжного смс. Она очень живо представляет себе и Женину светлую голову у своих колен, и горячие губы на коже, и всё это ужасно возбуждает. Аня бегло оглядывается на Алёну — та в наушниках, что-то то ли смотрит, то ли слушает, и вряд ли заметит, даже если рядом с ней начать танцевать брейк, — и осторожно тянется ладонью глубже под одеяло, между бёдер, где понемногу разливается влажное тепло. Одной рукой печатать сложнее, Аня медленно нащупывает буквы, но упорно набирает:
>Где бы ты меня целовал?
Она медленно гладит себя между ног сквозь ночную рубашку; потом торопливо тянет ткань вверх и ласкает чувствительную влажную плоть уже без стеснения, потому что от ответных сообщений внутри всё загорается сильнее прежнего.
>Сперва там, где цветёт.
>По самой границе цвета.
>Чтобы ты не чувствовала боль, а только нежность.
>Потом поднял бы подол ещё выше
>Целовал бы твои бёдра изнутри
>Кожу твою мягкую
>Изумительную
>И между бёдер
>Там, где ты такая влажная и сладкая
>Обожаю твой вкус
Аня захлёбывается этими сообщениями; то, как Женя вдруг теряет точки на полдороге — ему не до аккуратности, не до точек, значит, его тоже захватывает жар переписки, — заводит её ещё сильнее. Она пылает под сдвоенным действием откровенных смс и собственных неумелых ласк, чуть слышно хнычет от удовольствия и возбуждения и не без труда заставляет себя продолжать писать:
>Мне было бы хорошо
>Очень
>Ты бы слышал это
>Каждую секунду
>Потому что я бы не сдерживалась
>Не останавливайся
В окошке диалога снова начинают мерцать три точки. Аня кусает губы, стараясь быть тише, чтобы не привлечь внимание Алёны, — а потом всё равно срывается, стонет в полный голос, потому что следующие сообщения окончательно вышибают из неё дыхание и разум:
>Я бы снял твою рубашку совсем, чтобы не мешала
>Усадил бы тебя на столик
>Перед зеркалом
>И любил бы тебя прямо там
>Чтобы ты тоже видела
>Какая ты красивая в любви
>Ты потрясающе красивая, Анечка
>Потрясающе
Сообщения рисуют перед глазами яркую, откровенную, горячую картинку. Аня крупно дрожит, представляя себе, как Женя брал бы её прямо у зеркала, и зеркальное стекло отражало бы их любовь; она стонет в голос, и сильнее давит пальцами на клитор, отчего по телу проходит обжигающая, яркая судорога удовольствия, и обессиленно всхлипывает, сводя продолжающие дрожать бёдра. Вот чёрт, это было громко, — Аня оглядывается, ожидая наткнуться на вопросительный взгляд Алёны. Но у Алёны по-прежнему музыка в наушниках, она, кажется, не заметила вообще ничего.
Аня полагается на это, когда подносит телефон к губам и нажимает на запись голосового.
— Я люблю тебя, — говорит она. Звучит как есть — запыхавшаяся, загнанная, с ещё подрагивающим голосом и сбившимся напрочь дыханием. Чтобы Женя слышал. Чтобы знал наверняка, что все его сообщения не ушли в пустоту, а встретили самый горячий отклик. Спать после этого совершенно не хочется; хочется продолжать поддерживать нежную ниточку общения, пока Женя ещё здесь и отвечает. Аня переворачивается на бок, удобно сводит колени и пишет ещё:
>Надо как-нибудь сделать так по-настоящему
>Перед зеркалом
>А не только фантазировать об этом
>Мне понравилась идея)
Ответ прилетает почти мгновенно:
>Я запомню. (=
Аня улыбается лёгкому тёплому смайлику, проскользнувшему в сообщении. Ей радостно, что Женя готов её поддержать и откликается даже на такие вот, откровенно сомнительные призывы. У них же сейчас — ну, формально — получился своего рода секс по телефону? Можно так сказать? Это не так хорошо, как по-настоящему быть наедине с Женей, но всё же гораздо лучше, чем ничего.
Похоже на счастье.