В конце концов Алёна застукивает их с Женей за нежными звонками — конечно, рано или поздно это должно было случиться. Куда от неё скроешься на нескольких квадратных метрах общей комнаты.

— Охренеть. Да у тебя роман! — восклицает Алёна. И подсаживается к Ане на кровать, смотрит с сияющим интересом: — С Женькой? Серьёзно? Давно? Почему он?

Аня неожиданно теряется от этого простого вопроса. С одной стороны, не Алёнина печаль, с кем и почему у Ани роман. С другой же стороны, оставлять подругу без ответа как-то невежливо и некрасиво. Аня на ровном месте путается в словах, не зная, как лучше выразить и описать охватывающие её чувства, и в итоге отвечает осторожно и обтекаемо: — Женя хороший. И любит меня.

— Да уж. Аргумент, — хмыкает Алёна. И осторожно выспрашивает: — Анюта, а ты уверена, что не делаешь… ну, глупость? Что ты не побежала просто за первым, кто позвал? Я знаю, что иногда хочется найти ещё что-то яркое помимо тренировок и соревнований — но точно ли ты не схватилась просто за первое, что перед глазами мелькнуло? Как рыбка за блесну?

Ане кажется, что это звучит даже как-то оскорбительно. Женя и близко не похож на блесну, это обесценивающее, неприятное сравнение. Аня возмущённо мотает головой: — Неправда. Я люблю его.

— Конечно-конечно. Любовь до гроба, само собой, все так говорят, — кивает Алёна. И пробует снова: — Я вот что хочу сказать: ты всё на тренировках и в учёбе пропадала, верно? Тебе же было не до свиданий и всякого такого. Точно нет такого, что ты просто кинулась в первую возможность любви? Что дело не в Женьке, а в том, что тебе кто-то признался в любви? Что, будь это кто-то другой, исход был бы таким же?

Даже допускать эту мысль страшно. Аня упрямо зажимает уши.

— Не хочу слушать! — упирается она. Ей неприятно и жутко хоть на миг поверить в то, что их с Женей тёплый рай всё это время мог быть иллюзией с её стороны. — Алёна, перестань, пожалуйста. Я не верю! Даже если всё так, как ты говоришь — я не хочу об этом узнать, пусть всё остаётся так как есть.

Алёна гладит её по голове.

— Как же ты запуталась, бедняжка, — говорит она сочувственно. — Ты подумай об этом, как следует, ладно? Не надо себе лгать в отношениях, никогда не надо. Иначе будет много-много боли и разбитых сердец. Аня, я же как лучше для тебя хочу. Честно.

Только вместо того, чтобы следовать совету Алёны, Аня вязнет в своей влюблённости ещё глубже. Она чаще прежнего перечитывает переписку с Женей, останавливаясь на самых тёплых фрагментах. И всегда стыдливо проматывает откровенный отрывок днём — чтобы вернуться к нему поздно вечером. Закрывшись в комнате в одиночестве, она снова и снова читает жаркие смс, чувствуя, как между ног возникает горячая пульсация, ласкает себя пальцами и иногда толкается одним пальцем внутрь, стыдливо и неглубоко. У Жени это получалось более умело, он действовал смелее, и удовольствие от его рук разливалось по телу ярче. Женя в целом обращается с Аниным телом куда лучше, чем она сама; Аня кончает, вспоминая мучительно-сладкий жар их близости, а потом переворачивается на живот, утыкаясь лицом в подушку. Она дорого бы отдала за то, чтобы Женя мог оказаться в комнате рядом с ней хоть на пять минут, хоть на три. Но это невозможно. Жени рядом нет.

Зато каждый день на тренировках рядом есть Алёна, которой почему-то назойливо есть дело.

— Я буду следить, чтобы ты глупостей не натворила, — обещает она и катит рядом, источая невыносимую доброжелательность. — Правда, ты наверняка уже сделала их некоторое количество — но можешь не вляпаться ещё хуже. Ты только не увлекайся слишком сильно, не забывайся. Я тебе кашлять буду, если вдруг что, чтобы ты опомнилась. Договорились?

— Алёна, ну тебе-то что? Иди тренируйся, — неловко бурчит Аня. У неё предательски краснеют уши.

Алёна улыбается почти с любовью.

— В олимпийский сезон нужен звенящий настрой, верно? — говорит она и подмигивает. — Разбитое сердце тебе в такое время совсем ни к чему, только мешать будет. Должен же кто-то контролировать, раз ты сама не в состоянии.

Аня ничего контролировать и не хочет. Ей гораздо больше хочется, чтобы за плечом вдруг из ниоткуда появился Женя, прижал её своим телом к стене, хоть бы и на глазах у Этери Георгиевны, а дальше будь что будет. Это нездоровая озабоченность, с которой Аня ничего не хочет делать, и это почти что её новая эротическая фантазия, пришедшая на смену горячему сексу прямо на льду.

Фантазия частично сбывается перед самым нацчемпом. В этот день многие спортсмены приезжают, чтобы опробовать лёд для завтрашних соревнований. Аня и оказывается на катке позже остальных, и выходит не сразу: остановившись в коридорчике сразу за выходом из раздевалок, она сквозь приоткрытую дверь подглядывает, пытаясь понять, есть ли на льду Женя. Он мог не приехать, питерские спортсмены могли не дёргаться лишний раз и остаться до последнего тренироваться на своей базе. Ане нужно понять, на что она рассчитывает, по-прежнему ли она сегодня одна. Она так напряжённо всматривается в тренирующихся на льду, что совсем не слышит шагов за спиной и вздрагивает только тогда, когда плеча касается тёплая рука.

— Привет, милая.

— Женя! — с восторгом восклицает Аня, оборачиваясь на знакомый голос. У неё размякают колени, стоит только увидеть зелёные глаза, золотящиеся от горящей в них любви, и тонкую нежную улыбку. Не сдерживаясь, Аня бросается Жене на шею. Она откровенно признаётся: — Женя, мне тебя так сильно не хватало! Я ужасно соскучилась! — и приподнимается на цыпочки, ласково трётся щекой о его щёку, пока Женя крепко обнимает её за талию и шепчет в ответ я тоже соскучился, милая, я постоянно о тебе думал. Ни на какую тренировку Ане не хочется. Хочется размазаться по Жене всем телом, прижаться надолго и не отрываться, утонуть в тёплой ласке и какое-то время ни о чём больше не думать.

Сзади снова слышны шаги.

— Милуетесь? Только не увлекайтесь слишком сильно, — говорит Лиза. Аня смущённо прячется за Жениным плечом — а Женя как-то даже не напрягается. Они с Лизой обмениваются короткими кивками, Лиза напоследок подмигивает Ане и уходит.

— Не волнуйся, — уговаривает Женя, гладит Аню по плечу и мягко целует в макушку. — Лиза не выдаст. Я её очень об этом просил.

— Так Лиза знает? — с тревогой спрашивает Аня и теснее жмётся к Жене. Её успокаивает его твёрдое «Лиза не выдаст»; она готова сама в это поверить, если Женя так стопроцентно уверен. — Ты ей рассказал?

— Она сама догадалась. Ещё в Осаке, — объясняет Женя. — Поэтому я очень постарался с ней договориться, чтобы дальше неё ничего не ушло.

— И как же ты с ней договаривался? — Понятно, что каким-то цивилизованным, дружеским способом, но у Ани, когда Женя так близко, мысли немедленно встают на какие-то не те совершенно рельсы, и что-то цивилизованное там проскакивает крайне редко, в основном непристойности всякие в голове цветут.

— Взятки, — невозмутимо говорит Женя. И смеётся: — Вот, теперь буду должен лишний вагон взяток. Не переживай, милая. Всё в порядке.

— Ладно. Под твою ответственность, — соглашается Аня. И тянется поцеловать Женю, и все тревожные мысли разом исчезают из головы. У Жени до невыносимого жаркие губы, Аня тает и плавится. Её ведёт, она тяжелее опирается на Женины плечи, жадно кусает за мягкую нижнюю губу и напрочь забывает и о тренировке, и об осторожности вообще. Ей везёт, что Женя всегда мыслит более трезво и ни о чём не забывает.

— Нас хватятся, если мы так и не появимся на льду, — шепчет он вместо нового поцелуя. Аня вздрагивает от напоминания — и со вздохом соглашается: — Ладно. Жалко. Ты иди первый, хорошо? Я тут… отдышусь немножко. — Её чуть запоздало обжигает мысль, что вот сейчас Женя выйдет за дверь, и их время вдвоём закончится, а следующее опять наступит неизвестно когда. Аня против такой неизвестности — у них было-то сейчас всего минут пять! разве же это время? — и хватает Женю за руку, пока он не успел уйти.

— А после тренировки ты сразу уезжаешь? — спрашивает она. И краснеет до корней волос, заставляя себя продолжать говорить: — Я подумывала задержаться… если ты задержишься.

Женя склоняется к ней. Его ладонь ласково скользит по щеке, а дыхание обжигает ухо и шею, когда он соглашается: — Если ты ставишь вопрос так — то я, конечно, задержусь.

Аня приваливается к стене, когда он уходит, и несколько минут просто дышит, стараясь успокоить часто забившееся сердце и разомлевшее от горячего обещания тело. Так у неё ничего не получится, если вместо тренировки она постоянно будет думать о том, как проведёт время с Женей после.

У неё особо и не получается. Она много косится на Женю, который исправно трётся рядом с ребятами из своей группы, с трудом собирает четверные, всё думает о том, как и что будет после, и надеется, что, если провести больше времени с Женей, то навязчивые фантазии ослабнут, отпустят, и станет легче. Невозможно же как следует соревноваться, когда совсем не тем забита голова.

Со спины подъезжает Алёна и громко, внушительно кашляет.

— Анюта, приди в себя, — строго говорит она. — Ты его совсем глазами поедаешь. Нельзя же так с ума сходить.

— Можно, — шёпотом оспаривает Аня. И просит: — Алёна, не лезь, пожалуйста! Я благодарна тебе за заботу — но я уж как-нибудь сама разберусь, ладно?

— Ты о каких-то амурах думаешь вместо тренировки, — упорствует Алёна. — Нельзя так. Ты же золотая девочка. На тебя все рассчитывают — а ты чемпионат провалить готовишься, потому что, видите ли, роман завела в разгар сезона.

— Я сама разберусь, — твёрдо говорит ей Аня.

После тренировки она нарочито долго возится в раздевалке и в душевой, просит её не ждать — и её не ждут. Она остаётся одна в опустевшей раздевалке, на всякий случай выжидает ещё некоторое время, — а потом, завёрнутая в одно только полотенце, крадучись пересекает коридор и идёт к мужской раздевалке. Её колотит нервная дрожь. Ей кажется, она ничего более вызывающего в жизни не делала. Ужасно неловко получится, если в мужской раздевалке вдруг есть кто-то ещё — Аня запрещает себе трусить и осторожно толкает дверь, заглядывая внутрь.

На неё накатывает облегчение, когда она не видит в раздевалке никого, кроме Жени, который, словно нарочно не спеша, упаковывает в рюкзак спортивную форму. Аня проскальзывает внутрь, закрывает за собой дверь и прижимается к ней спиной.

— Ты один? — негромко спрашивает она. Женя оборачивается на её голос; его глаза тут же вспыхивают.

— Один, — кивает он. И с любовью рассматривает Аню, задерживая взгляд на обнажённых ногах, почти не прикрытых полотенцем. — Ничего себе. Вот это вид. От такой красоты и с ума сойти недолго.

— Вид не хуже твоего, — смущённо отзывается Аня, краснея. На Жене из одежды тоже только полотенце вокруг бёдер, и Аня жадно зачёрпывает взглядом его красивое сильное тело. Её сладко перетряхивает предвкушением, когда Женя нежно улыбается ей и негромко просит: — Закроешь дверь?

Аня щёлкает замком и идёт к Жене, едва ощущая пол под ногами. Крепкие руки ложатся ей на голые плечи, тянут ближе, жарко обнимают. Женя целует её много, скользит ладонями сперва вниз вдоль полотенца, потом вверх по бёдрам — под полотенце.

— Как твоя нога? — больше выдох, чем вопрос, почти на самой грани слышимости. — Не болит?

— Нет, — мотает головой Аня. И сама кладёт руки поверх Жениных ладоней, давит, чтобы он сжал её в руках крепче, держал как можно плотнее, чтобы как можно ощутимее был рядом каждую секунду, потому что можно, потому что от синяка уже не осталось и следа, и боли нет совсем. — Нет, уже всё прошло.

Она чувствует, как новый поцелуй становится слаще и страннее, потому что в нём ощущается отчётливая улыбка.

— Хорошо, — выдыхает Женя. Его ладони движутся ещё выше по Аниному телу, с нажимом оглаживают бока — и разводят края полотенца, пока оно окончательно не сваливается на пол. Ане на удивление не стыдно стоять перед ним обнажённой. Когда-то она бы не поверила, что способна на подобную нескромность — а теперь знает, что ничего страшного не будет, что Женя смотрит на её тело только лишь с восхищением и любовью, что дальше её накроет шквалом удовольствия, и это единственное, что ей грозит. Аня тоже тянет с него полотенце, несмело водит ладонями по горячим бокам и почти робко опускается пальцами к крепким ягодицам. Женя теснее вжимает её в себя, шумно выдыхает — Аню продирает раскалёнными мурашками и от его дыхания, и от того, как её тела касается его напряжённая плоть, — и целует в шею. Его рот ласкает напористо, и язык обжигающе проходится по тонкой коже. Аня едва дышит, прикрывает глаза и откидывает голову, открываясь сильнее. Она чувствует, как из неё почти вытекает густая влага, как томительным возбуждением стягивает низ живота, и откровенно просит: — Женя, пожалуйста. Я не могу больше, я хочу тебя. Я так долго тебя ждала!..

— Дай мне секунду, — шепчет Женя в ответ. Аня всхлипывает и жмётся к его плечу, не открывая глаз. Она слышит, как вжикает молния рюкзака, потом — как шуршит похрустывающая обёртка. А затем Женя подхватывает её под ягодицы и отрывает от пола.

Аня вскрикивает от неожиданности. Она хватается за плечи Жени, оплетает ногами его талию — и не понимает, что у него на уме. Только льнёт к горячему телу, только доверяет, потому что Женя знает и умеет гораздо больше неё. Лопаток касается прохладная стена; Аня опирается на неё спиной, ловя равновесие. Ожидание жжёт невыносимо, и Аня снова просит: — Пожалуйста, — отчаянно желая наконец почувствовать Женю в себе, соединиться с ним в одно целое, раствориться в желанной близости.

Женя крепче прижимает её к стене и входит одним длинным, плавным толчком. Аня вздрагивает в его руках: долгожданный миг близости неожиданно оказывается для неё откровением, как в первый раз. Слишком глубоко, слишком жарко, слишком напористо. Женя берёт её так, словно это последние мгновения, когда они могут насладиться друг другом; словно это попытка наверстать те месяцы, когда они с Аней были далеко друг от друга, разделённые расстоянием и границами стран. Аня обхватывает руками его плечи, задыхается и стонет в голос. Её раздирает изнутри невыносимым сладким жаром, ей некуда деться ни от крепких рук Жени, ни от ласкающих влажную кожу губ, ни от быстрых, резких движений, которыми Женя пронзает её. Некуда — и не хочется; Ане только слаще понимать, что она никуда не денется. Никуда не потеряется, не исчезнет, всегда будет с Женей и только с ним. Аня теряется в горячих толчках, находит губами губы Жени, скулит, стонет и кричит — она сама не знает, как назвать те звуки, которые вырываются из её горла и падают в горло Жени. Раскалённые, проникающие глубоко движения внутри неё не ослабевают ни на миг, продолжая причинять почти мучительное наслаждение, вышибая остатки разума. Аня выгибается дугой; она крепче прежнего обхватывает Женю руками и ногами, сжимает его собой вся, выстанывает его имя в потолок, пока Женя рвано вбивается в неё и наконец замирает глубоко, скованный судорогой оргазма. Он тяжело дышит Ане в шею, а она, тоже еле-еле собирая дыхание, гладит его по вздымающимся плечам.

В эти мгновения ей кажется, что только так и правильно — когда они наедине, сплетены в жгучей близости и соединены в одно целое. Кажется, что когда-то они и были единым целым, а теперь просто соединяют расколотое, восстанавливают назначенный порядок вещей. Иначе как могут два человека так восхитительно, так идеально друг другу подходить?

Не сразу, но Женя опускает её на пол. Касается губами её лба и виска, собирая выступившие капельки испарины. У него у самого на лбу пот крупными каплями — Аня ласково стирает их ладонью.

— Женя, — влюблённо шепчет она. Слышит, как хрустит латекс стягиваемого презерватива, и деликатно не смотрит вниз, предпочитая вместо этого смотреть Жене в глаза. — Женя, ты лучший. Ты мой самый сильный. Я люблю тебя.

Женя обнимает её за талию, поддерживая, и склоняется к самому её уху.

— Анечка, ты лучшее, что могло случиться в моей жизни. Самая драгоценная, бесценная моя, — порывисто признаётся он и оставляет лёгкие, почти невесомые поцелуи на Аниной шее сразу под ухом. — Всегда буду тебя беречь. Не прощу себе, если вдруг тебя потеряю.

Аня хочет сказать ему ты не потеряешь, потому что я не знаю, как можно пожелать от тебя уйти, потому что ты тоже — лучшее, что случалось с моей жизнью, но почему-то проглатывает все слова, даже не начав их произносить. Вместо этого она снова проводит ладонью по влажному лбу Жени и замечает: — Ну вот, нам придётся снова идти в душ. Может, давай вместе?

— Сейчас, — соглашается Женя и целует Аню — медленно, вязко, почти лениво. — Сейчас.

Их «сейчас» в итоге растягивается то ли на пять минут, то ли на десять, то ли вовсе чёрт знает на сколько. Неспешные поцелуи затягивают Аню, как в омут. Ей бесконечно хорошо стоять вот так, и чувствовать руки Жени на своей талии, и подхватывать неторопливые движения губ, и утопать в сладкой истоме и не менее сладкой ласке. Потом они всё-таки идут в душ, стараясь не залипнуть совсем надолго, чтобы не испытывать удачу лишний раз, — но и там не выходит. Мочалки нет, и Женя набирает мыло из дозатора и ладонями вспенивает его прямо на Анином теле. Аню же, к её стыду, вдруг ужасно возбуждают эти внимательные заботливые прикосновения. Женя всё её тело чутко обводит ладонями, ни сантиметра кожи не пропуская. А у Ани из-за этого снова оживает горячая пульсация между ног, и соски от возбуждения так встают дыбом, что мыльная пена бессильна это спрятать. Естественно, Женя замечает и это, и её раскрасневшиеся щёки.

— Ты хочешь второй раунд? — лукаво уточняет он. Аня пристыженно кивает — глупо отрицать, что её снова тянет к Жене, когда тело так очевидно это выдаёт, — и охает, вздрагивая, когда Женя поливает из душа её грудь. Тонкие струйки воды под напором жёстко задевают чувствительные соски, проходятся по ним извращённой грубоватой лаской. Аня дрожит и еле дышит; Женя же, очевидно, ведает, что творит.

— А вообще, ты права. Твоё итальянское золото мы отметили, а вот за французское я тебе всё ещё должен, — соглашается он вдруг. И целует Аню в губы, накрывает ладонью и мягко сминает её правую грудь, растирает между пальцами и слегка оттягивает напряжённый сосок. Аня глухо стонет в поцелуй, хватается за плечи Жени и вся загорается под лаской. Стыд уходит удивительно быстро, стоит только Жене заговорить про то, что он «должен за французское золото», остаётся лишь волнительное предвкушение. Аня слышит над ухом прерывистый выдох: — Анечка, раздвинь ноги. Пожалуйста, — и немедленно, почти радостно слушается, расставляя ноги шире. Она не спрашивает, зачем, доверяя безоговорочно.

Женя заводит лейку душа ей между ног.

Аню бьёт крупная дрожь. Тёплая вода тугими струями хлещет по возбуждённой плоти, тревожит и дразнит назойливыми плотными прикосновениями, и всё это ни на миг не приносит облегчения, только сильнее закручивает внутри горячий голодный спазм. Она всхлипывает, и ёрзает, и давит Жене на плечи, опять сбиваясь на скулящее пожалуйста. Что-то из этого, непонятно что, действует: Женя отбрасывает лейку душа и опускается на колени. На контрасте с тёплой водой его язык кажется раскалённым, когда касается набухшего клитора. Крепкие ладони ложатся Ане на бёдра: Женя уверенно тянет её на себя, раскрывая сильнее прежнего, и Аня послушно раскрывается. Её понемногу уносит жаркими волнами откровенной ласки. Она вплетает пальцы в светлые волосы, потемневшие и потяжелевшие от воды, и изнывает под Жениным горячим ртом. Его язык уверенно ласкает и изводит её, потом толкается внутрь, вглубь — и как-то удивительно точно давит изнутри. Аня сжимает пальцы в светлых волосах и содрогается.

— Женя! Милый! — вскрикивает она, захлёбываясь стоном, и перегибается вперёд. Острое наслаждение пронзает её изнутри; её скручивает оргазмом, уже вторым за этот вечер, и колени подгибаются. Аня безвольно соскальзывает вниз по стене, прямо Жене в руки, обнимает его за шею и жмётся ртом ко рту. Поцелуй странный как никогда: Аня чувствует в нём отголоски собственного вкуса, и это неоспоримое, чуть грязное свидетельство того, чем они только что занимались в этой душевой, размазывает её окончательно. Аня теснее вжимается в Женю и сумбурно шепчет ему, что счастлива.

Потом Женя смывает с её тела остатки мыльной пены. И в раздевалке помогает Ане высушить волосы.

— Я бы жить остался в твоих волосах, — говорит он любовно и глупо, взвешивая на руке густые длинные пряди, и ненадолго припадает к ним лицом. Аня смущённо смеется: вопреки очевидной нелепости сказанного, ей очень приятно знать, что Жене нравятся её волосы. После приходит время расстаться. Аня с сожалением целует Женю на прощание, желает ему удачи на завтрашних прокатах и возвращается в женскую раздевалку, чтобы одеться и наконец уйти.

Она не знает, как будет объясняться, если вдруг кто-то спросит, что она делала в раздевалке столько времени и почему не вышла раньше.

Зато твёрдо знает, что не жалеет ни об одной секунде проведённого с Женей времени. Это стоило того, чтобы рискнуть.