Несмотря на то, что Аня следит за новостями пристально и, как ей кажется, всю ленту перечитывает сверху донизу по два раза, всё же самую важную для неё сейчас новость она умудряется пропустить за тренировками. Удивительно, что и Женя ей ничего не говорит: он молчит, как партизан, а на Анины заполошные смс с вопросами «может быть как-нибудь» откидывается легкомысленными смайликами, уверяет что «ничего страшного» и «всё в порядке». Аня не понимает, как можно оказаться отцепленным от крупных стартов на весь остаток сезона, выключенным из борьбы, но считать это «не страшным». Ей кажется, что Женя, во-первых, просто храбрится, а во-вторых, опять пытается замолчать проблему и похоронить в себе. Глупая это у него привычка, глупая и неприятная. С одной стороны, Аня его понимает — он чётко сказал, что не хочет грузить её своими проблемами, нужно было быть глухой, чтобы не услышать, — а с другой, он так словно за створками раковины, отстранённый, и есть в этом что-то холодное. Нужно что-нибудь менять, понять бы только, что и как. Аня даёт себе слово обязательно разобраться и сделать так, чтобы между ними всё было правильно и справедливо.

Возможно, и эти размышления тоже отвлекают её, мешая заметить нужные новости.

Московские спортсмены ухитряются добраться до Таллина первыми. От прибытия питерской группы Аня особенно ничего не ждёт, поэтому для неё становится неожиданностью, когда вечером она выходит в холл отеля и вдруг видит там Женю. Он очевидно только что с дороги, уставший, ещё цепляется за чемодан, и чёлка беспорядочно падает на лоб. Аня смотрит на него, не веря своим глазам, и не понимает, как так вышло, что Женя тоже оказался в Таллине. А потом внутри вскипает сладкая в своей дерзости мысль: неважно, как, главное, что он здесь. Аня открыто бросается к нему навстречу, позабыв об осторожности.

— Женя, Женечка! — восторженно восклицает она. Прижимается к нему, дотрагивается до мягких волос, гладит по лицу через медицинскую маску — и утопает в тепле. — Я так тебе рада!

Женя касается её плеч неуверенно, до странного скованно. Ненадолго задерживает горячие ладони у Ани на спине, ласково кивает: — Я тоже очень рад тебя видеть, милая, — и осторожно интересуется: — Что-то изменилось? Теперь тебе можно ходить на свидания? Мы больше не прячемся?

Аня вспыхивает от этого незамысловатого вопроса. Хорошо, что под маской не видно её пунцовых щёк.

— Не прячемся, — соглашается она. И пристыженно сознаётся: — Я вела себя как трусиха. Это было ужасно по отношению к тебе. Ты не сердишься? Но я больше не хочу скрывать тебя. Скрывать, что люблю тебя, — выдыхает она. И с надеждой думает: может, этого изменения им не хватало, чтобы доверия между ними стало больше, может, с этого давно надо было начать.

Женя краснеет волной: краска заливает ему шею и поднимается до самых глаз.

— Что ты. Как я могу сердиться на тебя, — тихо говорит он. И вдруг склоняется к Аниному лицу, и сквозь две медицинских маски Аня чувствует на губах короткий поцелуй. Деликатное, но многообещающее прикосновение взбудораживает; Аня сладко трепещет и тянется к Жене, обнимая его за шею.

— А можно, я немного побуду с тобой? — просит она нерешительно. Возможно, Жене с дороги совсем не до этого, возможно, он просто хочет отдохнуть, чтобы завтра быть готовым к тренировкам. Но Аня надеется, что у него найдётся пять минут для неё. — Я скучала по тебе.

— Конечно, — просто отвечает Женя. Его улыбка легко угадывается даже под маской, по тому, как разбегаются от уголков глаз тёплые лучики морщинок. — Если ты хочешь… я буду только счастлив.

Аня влюблённо льнёт к нему, хватается за ручку чемодана, помогая его тянуть — или мешая, она не вполне понимает, у неё голова слегка кружится от долгожданной близости. В лифте Женя снимает с неё маску и целует Аню уже по-настоящему, горячо и настойчиво. Аня сплетается с ним языком, часто дышит от нахлынувшего жара, вцепляется пальцами в Женины плечи — и с огромным трудом заставляет себя отпустить отстраняющегося Женю, когда лифт останавливается на нужном этаже. Она была бы не прочь в том лифте застрять на часок-другой.

Бесстыжая девчонка. Хоть бы попыталась ещё немного поддержать беседу перед тем, как засовывать язык Жене в рот так, словно больше в нём её ничего не интересует.

Женя, впрочем, относится к её поведению спокойно. Он обнимает Аню, пока они идут по коридору, пропускает её в отведённый ему номер и там за закрытой дверью прижимает к себе крепче прежнего.

— Куртку хоть сними! Запаришься же! — смеясь, протестует Аня и барахтается в тесных объятиях. Это разом и забота, и свой личный интерес: стоит стянуть с Жениных плеч куртку, и объятия разом начинают ощущаться жарче, и сам Женя словно становится ближе. Аня нежно трётся щекой о крепкое плечо, садится рядом с Женей на узкую кровать и доверчиво вкладывает ладони в его руки.

— Так как получилось, что ты здесь? — спрашивает она. И тут же спешит объясниться: — Ты не подумай, я тебе очень рада! Это замечательно, что ты снова в сборной! Просто я следила за новостями, и там об этом ничего не было, а теперь вдруг ты тут… Что случилось?

— Да ничего монументального, — смущённо отвечает Женя. — Миша ногу подвернул на тренировке. Решили не грузить его лодыжку перед Олимпиадой, а дать шанс проявить себя кому-нибудь из запаса. Вот, достали из корзины с отстающими меня.

— Не говори так про себя, — просит Аня. Ей грудь царапает горечью, когда Женя принижает себя, словно считает, что он на чемпионате оказался по ошибке вместо кого-то действительно достойного; ей в такие моменты, наверное, обиднее, чем было бы за себя. — Никакой ты не отстающий! Ты замечательный. И очень сильный, и действительно заслуживаешь места в сборной… и я люблю тебя, — добавляет она непоследовательно, но очень искренне. Женя крепче сжимает её ладони, смотрит с такой нежностью, что у Ани дыхание перехватывает, Аня под его взглядом почти что плавится.

— Анечка, ты драгоценная. Ты самая изумительная девушка на свете. Я так тобой дорожу, — шепчет ей Женя. Аня льнёт к нему, легко-легко ведёт губами по шее, ласкаясь, — и вдруг чувствует, как Женя отстраняется. Он неловко отводит глаза, когда спрашивает: — Ты не против, если я заскочу в душ на пять минут?

Аня улыбается и ласково гладит его по щеке, чтобы скрыть секундное замешательство. Как бы эгоистично ни звучало, вообще-то она против. Хоть она и понимает, что Жене нужно привести себя в порядок с дороги, хочется не отпускать его ни на миг вопреки всему.

В голове вдруг складывается дерзкий план, похожий на озарение.

— У меня есть идея получше, — объявляет Аня. Встаёт и мягко тянет Женю за руку: — Пойдём. — Её накрывает восторгом от того, как Женя без вопросов подчиняется, и всё сильнее хочется сделать для него что-нибудь приятное.

В типовых номерах этого отеля нет более привычной душевой кабинки, а поставлена аж целая ванна. Сейчас Аня полагает, что это идеальный вариант. Она открывает кран на полную мощность, набирая тёплую воду, оборачивается к Жене и мягко предлагает: — Раздевайся.

Больше всего она боится в эти мгновения выглядеть смешной. Но Женя не смеётся, напротив, смотрит очень серьёзно — и пугающе медлит с ответом. На скулах у него яркими пятнами выступает румянец.

— Что ты задумала? — наконец тихо уточняет он.

— Ничего такого ужасного. Тебе понравится. Ну, во всяком случае, я сделаю всё для того, чтобы тебе понравилось, — обещает Аня. И с замиранием сердца задаёт, пожалуй, самый главный вопрос: — Ты ведь… доверяешь мне?

Червячок сомнения успевает было болезненно вгрызться ей в сердце. Но почти тут же теряет всякую силу, потому что Женя кивает.

— Да, — говорит он просто. И стягивает футболку через голову.

Аня помогает ему раздеться — вернее, не столько помогает, сколько прикасается к нему. Чертит кончиками пальцев по тёплой коже, смотрит, как красиво перекатываются под кожей длинные мышцы, и делает над собой усилие, чтобы не повиснуть у Жени на шее немедленно, позабыв про всё остальное. Ей нравится всё происходящее между ними, и внутри трепещет приятная, сладкая дрожь. Ванна быстро заполняется водой. Аня приглашает: — Забирайся, — сбрасывает свою олимпийку, чтобы не мешали длинные рукава, и вытаскивает губку из набора для душа. Женя тем временем перешагивает через бортик ванны и садится, погружаясь в воду. Вода лижет его кожу и совершенно не скрывает обнажённого крепкого тела. У Ани, пожалуй, впервые есть возможность смотреть на Женю вот так, не скомкано, не скрываясь, так долго, как ей захочется. Аня краснеет, но не отводит взгляда. Она усаживается на край бортика, окунает губку в воду и проводит ею по Жениным плечам. Сперва осторожно, почти невесомо, потом, осмелев, прижимает губку к коже плотнее. Плечи Жени вдруг напрягаются под её рукой, и слышно, как с его губ срывается вздох. Ане не кажется, что это звучит болезненно. На всякий случай она уточняет: — Всё нормально? — и мягко ведёт губкой вдоль позвоночника, лаская длинную спину.

— Да. Всё хорошо, — сдавленно соглашается Женя. И через паузу делает дополнение, от которого у Ани радостно переворачивается сердце: — Это… приятно.

— Я надеялась, что так и будет, — сознаётся Аня. Прикасается губами к плечу Жени, оставляя лёгкий поцелуй, и просит: — Тогда расслабься. — Теперь, когда ясно, что её надежды сбылись, Аня смелеет. Ей нравится то, как Женя уступает ей в этот раз, как покорно отдаёт инициативу, как послушно встряхивает плечами, сбрасывая напряжение. Это кажется ей похожим на лёгкую тень уязвимости, незнакомую доселе, которую Женя в этот раз позволяет ей увидеть; кажется большим-большим знаком доверия. Аню сладко мурашит от подобных мыслей, и хочется чем-то ответить, и она старается быть как можно нежнее, когда обводит влажной губкой контуры сильного юношеского тела; когда ведёт долгую слитную линию от плеча до запястья и целует длинные пальцы. Вдруг вспоминается, как эти пальцы были в ней; от подброшенного памятью шального воспоминания Аню перехлёстывает жаром. Она сглатывает, давит горячий порыв — получается из рук вон плохо. Снова зачерпнув губкой тёплую воду, Аня мягко растирает Женины плечи и грудь, с удовольствием слушает, как меняется его дыхание в ответ на прикосновения; ведёт губкой вверх по светлой шее, нежно давит на щёку, заставляя Женю повернуть голову, и целует в губы. Сама тянется ближе, и лёгкий поначалу поцелуй быстро углубляется, становится жарким и жадным. Рука Жени проскальзывает Ане в волосы, бережно надавливает на затылок, удерживая рядом; ладонь другой руки ложится на Анину грудь, и пальцы безошибочно находят сквозь ткань напряжённый сосок, мягко сжимают и оттягивают. Аня вздрагивает, сладко всхлипывая, и роняет губку. Откровенная ласка прошивает как электрический разряд; Аню тянет к Жене сильнее и сильнее, и она склоняется всё ниже, льнёт к целующим её губам, стремительно теряя волю.

Склоняется так низко, что соскальзывает в воду, теряя равновесие.

Женя подхватывает её, не позволяя убиться о бортик ванны, но полностью уберечь от падения не успевает. Аня оказывается в воде, прижатая к Жене всем телом, и продолжает цепляться за него; сквозь мокрую ткань его тело ощущается непривычно и волнительно горячо.

— Такого я не планировала, — смущённо признаётся Аня, всё-таки заставляя себя приподняться. Но по ласковому взгляду Жени ей кажется, что ничего страшного не произошло и можно продолжать и так.

— Но получилось неплохо. Как бы иначе я узнал, что тебе так идёт мокрая футболка, — отвечает Женя и гладит Аню по спине, чутко обводит пальцами позвонки. Аня вспыхивает, а Женя лукаво продолжает: — Помню, помню. Наверняка она будет идти тебе ещё больше, когда её на тебе не будет, — и поддевает подол футболки, тянет его вверх.

Аня охотно выпутывается из мокрой одежды, помогая Жене снять с неё не только футболку, но и всё остальное. Ей кажется, они с Женей открывают что-то новое, неизведанное, когда вода тепло обнимает их обнажённые тела, распаляя пуще прежнего. В ванне тесно для двоих, и некуда деться друг от друга — но и не хочется; они жмутся друг к другу, ищут пространство для любви, выплёскивают воду на пол. Женя как-то очень ловко подворачивает под себя длинные ноги, садясь на пятки, подхватывает Аню под ягодицы, помогая оседлать его бёдра, привлекает ближе к себе и скользит рукой дальше. Пока Аня выцеловывает и заласкивает его шею и плечи, выясняя, что её губы и язык могут ему сделать, пока осторожно прикусывает кожу и ловит губами тень дрожи в светлом горле, пальцы Жени проскальзывают ей между ног и пробегают по чувствительным складкам. Аня вскрикивает. Прикосновение приятно обжигает, ощущается ослепительно острым. Аню сладко ведёт; она крепче сжимает коленями бёдра Жени, чтобы удержать равновесие, хватается за его плечи и позволяет себе слабый стон, прижимаясь щекой к щеке.

Из-за того, что в ушах грохочет кровь, она не столько слышит, сколько чувствует, как тяжело дышит Женя и как часто вздымается его грудь. Ловкие пальцы продолжают касаться Ани в самой чувствительной точке, ласкают и мучают одновременно. Аня тяжело выстанывает: — У тебя стыда нет! — и беспорядочно водит руками по его телу, пытается тоже причинить ему мучительную ласку в ответ.

— Никакого, — горячо шепчет ей Женя. — Какой может быть стыд, когда ты так восхитительно звучишь? — Он льнёт ртом к Аниной шее, целует напористо и жадно. Рассудок стремительно уплывает, погружаясь в жаркое марево; соображая из последних сил, Аня ведёт ладонью под воду, вниз по коже, ощупью находит горячую твёрдую плоть и обхватывает пальцами. Смущение жжёт ей щёки сильнее прежнего, но Аня старается не думать о том, что может сделать что-то не так. Она сосредотачивается на обжигающей ласке, закрывает глаза и начинает осторожно двигать рукой.

Рваный выдох на грани стона, оседающий у неё на шее, подтверждает, что она всё делает правильно.

— Как это всё… неприлично, — всхлипывает Аня; но сейчас это отнюдь не плохо, а наоборот, возмутительно хорошо. — Тебе нравится? Милый? Я… ох!.. Продолжай, пожалуйста, ещё! — она беспорядочно бормочет, свободной рукой обвивая Женины плечи, и ищет губами губы, спутывает стон со стоном, дыхание с дыханием, теряет счёт времени в сбивчивых ласках. Удовольствие раскаляет её изнутри всё сильнее, расцветает ярче и ярче, пронизывая слабеющее под откровенными прикосновениями тело. Аня уже почти готова окончательно раствориться, расколоться тысячей блаженствующих осколков на нежно терзающих её пальцах, когда Женя вдруг останавливается.

— Иди сюда, — хрипло зовёт он. Аня сперва не понимает этой короткой фразы — куда идти? она же здесь, с ним, — а потом, слегка запоздало, до неё доходит соблазнительный смысл слов. Она кивает, задыхаясь от волнения и восторга; Женя удерживает её за бёдра, приподнимает, чтобы ей было удобнее, и Аня, дрожа от нетерпения, направляет его в себя.

В этот раз всё ощущается несколько по-другому. Как будто она теснее; как будто им сложнее соединиться. Аня велит себе не спешить, не дёргаться, и продолжает осторожно опускаться. Женя по-прежнему придерживает её за бёдра, но не тянет, не торопит, погружается внутрь медленно, раскрывая и растягивая её собой. Постепенно, сантиметр за сантиметром, Аня принимает его в себя до конца и замирает, накрепко вцепившись в сильные плечи. На несколько мгновений она позволяет себе потеряться в ощущениях и просто чувствовать Женю глубоко в себе, наслаждаться тем, как их тела снова сплетены в единое целое. Потом она ловит Женин горячий взгляд, и вздрагивает, сжимаясь, и смущённо спрашивает: — Что… мне делать дальше? — Она искренне не представляет себе, как вести в этой позе, но столь же искренне готова слушать любые подсказки и делать всё, что в её силах.

Женя крупно вздрагивает одновременно с ней.

— Анечка, — протяжно выдыхает он, опаляя дыханием её ключицы. И не сразу подсказывает, бережно направляя её бёдра: — Приподнимись немного… да, вот так, а теперь опускайся обратно… умница, ты умница. Не стесняйся себя, — шепчет он взахлёб, пока Аня медленно двигает бёдрами, подчиняясь его словам. Она снова вздрагивает, на этот раз — от удовольствия, ощущая внутри бесконечно сладкое прикосновение. Сперва оно кажется ей слабым, робким по сравнению с тем, как Женя пронзает её обычно; потом она соображает, что в этот раз всё в гораздо большей степени зависит от неё, и дальше движется уже с этой мыслью. Позволяет себе то ускоряться, то замедляться, подниматься то сильнее, то слабее, смакует ощущения, захлёбываясь ими, нащупывает ту манеру вести, при которой наслаждением обжигает ярче всего. Женя обнимает её, осыпает поцелуями её плечи, прослеживает языком косточки ключиц под тонкой кожей — и сдавленные стоны, на которые он то и дело сбивается, в эти мгновения кажутся Ане самым пленительным звуком на свете.

Её перехлёстывает удовольствием, вышибая рассудок, и она оказывается неспособна понять, почему Женя вдруг начинает вести себя по-другому.

— Аня, Анечка! — вскрикивает он и подхватывает её под ягодицы, пытаясь поднять, намереваясь оставить её пустой. — Осторожнее, я же сейчас… Аня! — он стонет, не закончив фразы, и упрямо пытается её оттолкнуть.

Аня тянется к нему так, словно от этого зависит её жизнь, не желая его отпускать. С очередным движением вверх она проталкивает лодыжки ему за спину — и перекрещивает их, опускаясь, оплетает Женю руками и ногами, вжимается крепко, не позволяя ему отстранить её в эти самые сладкие мгновения. Её имя на его губах переламывается, превращаясь в стон; глубоко внутри коротко плещет жаром, и это становится для Ани сродни последнему толчку. Её трясёт, она выгибается в руках Жени, обмякает, почти не соображая. Женя тянет её на себя — она послушно припадает к его плечу, сплетается с ним в финальном тесном объятии и загнанно дышит.

Ей до одури, почти до слёз хорошо, и она блаженно растворяется в этом «хорошо», и мечтает так и оставаться как можно дольше.

— Прости меня, Анечка, — виновато шепчет ей Женя и гладит её по спине. — Я виноват, я должен был сдержаться. Прости, милая, прости.

Аня не сразу выныривает из сладкой неги настолько, чтобы снова начать соображать и понять, за что Женя себя винит. Она смутно вспоминает плеснувший внутри жар, и медленно-медленно до неё доходит.

Ну… это же ещё не трагедия само по себе? То, что Женя кончил внутрь, ведь не означает немедленную и неотвратимую беременность?

— Не страшно, — мотает головой Аня. Нежно берёт лицо Жени в ладони, заглядывает в виноватые зелёные глаза и убеждает его: — Не вини себя. Ты пытался сделать всё правильно, это я тебя не отпустила. Не переживай, пожалуйста, любимый. Ничего страшного ведь ещё не случилось. Может, и не случится вообще.

Женя вздыхает и чмокает её в губы.

— Ты ужасная девчонка. Больше не пущу тебя быть сверху, — ласково ворчит он. По тёплому голосу Аня уверенно определяет, что он не сердится на неё. И даже, возможно, уже не очень корит себя за произошедшее. Аня с облегчением улыбается и целует его в ответ.

— Конечно. Я очень-очень плохая девушка и заслуживаю наказания, — покаянно говорит она. В глубине Жениных зрачков при этих словах что-то трепещет, смутно похожее на тёмное пламя.

— И наказания тоже. Но этим мы займёмся как-нибудь в другой раз, — заявляет он. И многообещающе сжимает в пальцах Анины ягодицы — а потом всё-таки заставляет её приподняться и выскальзывает из неё. Аня чуть слышно вздыхает, ощущая, как приятная наполненность сменяется пустотой.

— Вода остыла, — говорит она, чтобы отвлечь себя. — Надо набрать тёплой. Я не закончила.

Она остаётся в ванне вместе с ним, пока спускает воду и набирает её по новой. Женя непрерывно обнимает её, часто целует в шею и шепчет ласковые глупости.

— Твоя одежда совсем промокла. Тебе придётся остаться у меня, пока она не высохнет. Не можешь же ты ходить по отелю в таком мокром виде, — говорит он.

— Её можно как следует отжать, а потом высушить феном прямо на мне, — чуть рассеянно предлагает Аня, не сразу понимая, куда он клонит. Женя мотает головой.

— Нет, так нельзя. Её надо повесить на вешалку для полотенец, чтобы она долго-долго сохла своими силами, — убеждает он. Аня только сейчас понимает откровенный намёк, скрытый в этом «долго-долго», и неловко улыбается.

— Действительно. Глупость я какую-то предложила, так нельзя, — соглашается она. И сама набирается дерзости, добавляя: — Тогда тебе придётся пустить меня не только в свою ванну, но и в свою кровать. Своими силами моя одежда никак не высохнет раньше, чем к утру.

— Я пущу тебя куда угодно, — обещает Женя, с такой любовью в голосе, что Аня заливается краской.

— Намочи голову, — просит она, переключая тему, возможно, резче, чем ей бы хотелось. И берёт в руки бутылочку с шампунем.

Женя послушно окунается с головой на несколько секунд и выныривает, отфыркиваясь. Аня растирает шампунь по его волосам, массирует кожу головы и старается не отвлекаться на то, как Женя поглаживает её грудь. После шампуня приходит черёд мыла. Аня снова берётся за губку — оказывается, они и её тоже умудрились выкинуть на пол, — и старательно проходится по каждому участку тела, не пропуская ни сантиметра, не позволяя себе засомневаться и отступить. Женя послушно подставляется под её руки и раскрывается, позволяя ей любые прикосновения; потом отбирает у Ани губку и проделывает с Аней то же самое. Под его заботливыми прикосновениями кожа словно горит и плавится. Аня кусает губы, тщетно пытаясь убедить себя, что это обыденные прикосновения и в них нет ничего такого, — Женя целует её, глубоко пробираясь языком в рот, и мыслить трезво становится всё сложнее, потому что от невинного в этих прикосновениях всё меньше.

Им всё-таки удаётся вымыться и не сбиться, не сорваться. Но когда Аня выдёргивает пробку из ванны и встаёт, Женя крепко обхватывает её за талию.

— Ты ведь всё равно останешься на ночь, — вкрадчиво говорит он и мягко тянет Аню обратно. — Не спеши убегать. Хочешь, я расскажу тебе, что ещё можно сделать друг с другом в ванне?

Аня оседает к нему в объятия, как заворожённая.