Тренировки у Ани идут плохо. Она с трудом собирает четверные, практически вталкивает себя в них, а после выслушивает от Этери Георгиевны, что это не дело и что в такой форме ей должно быть стыдно занимать место в сборной на европейском первенстве. Ане и стыдно. После короткой она лишь четвёртая, уступая не только Камиле и Саше, но даже и Луне. И болельщики в сети склоняются к тому же: что Аню напрасно пустили на чемпионат, что должна была ехать Лиза, что четвёртое место – это всего лишь начало и дальше будет хуже. Не читать бы эти комментарии вообще, чтобы не травить саму себя, но Аня не может унять любопытство и то и дело расплачивается за него. Тренеры жёстко требуют результат, у Камилы и Саши полно своих забот и проблем – и всё кончается тем, что Аня начинает крепче прежнего льнуть к Жене.

Вообще-то, ей не следует Женю трогать. У Жени сейчас как будто всё хорошо: он третий после короткой, а до первого места ему рукой подать, меньше балла даже. Ему нужно на себе сосредоточиться, не отвлекаться. И тем не менее: Аня эгоистично его отвлекает. У Жени всегда есть для неё улыбка, и тёплые слова поддержки, и раскрытые объятия, в которых так легко тонуть. Аня и тонет, словно пчела в сиропе. Женя встречает её неизменно ласково, вне зависимости от того, сколько раз она упала на тренировке. И у Ани в груди печёт, и дышать сложнее, и сердце за рёбрами ощущается очень большим, распирающим грудную клетку изнутри, словно воздушный шар.

Вечером она снова у Жени в комнате, неспособная остаться на ночь наедине со своими страхами и проблемами. Уже даже её вещи частично обосновались в Жениной комнате. С тех пор, как он приехал, Аня ни одной ночи не провела у себя, и вот за это ей вопиюще не стыдно. Ей кажется, что здесь она будто в раковине, надёжно защищена от всех невзгод, какая бы буря за ней ни пришла. Аня сидит на Жениной кровати, высоко поддёрнув ночную рубашку, так, что ноги видны почти полностью, и тихо тает от наслаждения, пока Женя бережно целует её сбитые колени.

– Тебя совсем не жалеют, – говорит он с горечью. Аня догадывается, что осталось невысказанным: в этом сезоне Женя уже переживал, как бы её ноги не сломались, и сейчас, вероятно, его тревожит всё то же самое. Конечно, с жёстким режимом тренировок сделать ничего нельзя, и отказываться от европейского первенства уже безнадёжно поздно, но даже так эта нежная тревога очень приятна. Аня бережно гладит Женю по голове, стараясь унять его волнение, пересыпает в пальцах мягкие пряди волос и чувствует тихое, уютное счастье. Запечатать бы его в груди, пронести бы с собой до произвольных, чтобы оно продолжало гореть внутри ровным огнём, согревало и помогало.

– Мне достаточно тебя, – говорит Аня неловко. Получается коряво, но она надеется, что ей удаётся донести до Жени свою признательность. Его внимание и ласка согревают, и Ане кажется, что без него ей было бы здесь гораздо тяжелее. А так – у неё всегда есть возможность прильнуть к тёплому плечу, услышать слова поддержки и убаюкать любую подступающую панику. – Спасибо тебе.

Женя склоняет голову набок, становясь вдруг очаровательно похожим на кота.

– Меня достаточно? – лукаво переспрашивает он. И улыбается: – Тогда это замечательно. Я рад.

Ему завтра катать произвольную, а он как будто вообще этого не помнит. Аня тянет его к себе, заставляя оторваться от её колен и подняться, обнимает его за пояс, ласково трётся щекой о его плечо в попытках выразить переполняющую её нежность.

– Я буду болеть за тебя завтра, – обещает она. И самую малость задумывается, не посчитает ли Женя неуместным, что она опять пытается сползти к теме соревнований, к тому, у кого как получится выступить. Но Женя смотрит на неё с мягким обожанием и не спорит.

– Пальцы скрестишь? – уточняет он.

– Скрещу всё, что только смогу, – заверяет его Аня и гладит Женю по щеке. Ещё секундочку она думает, не слишком ли громко будет вылезать с такими пожеланиями, а потом всё-таки робко делится: – Я бы очень хотела увидеть тебя с медалью. Тебе с ней будет... хорошо. То есть, я хочу сказать – тебе пойдёт. И ты заслуживаешь. И... – она смущённо прикусывает язык, отказываясь от попыток выразить словами зреющее внутри чувство. То, которое дрожало внутри, когда она рассматривала Женины фото из Ванкувера с бронзовой медалью и думала: это замечательно, изумительно, так и надо. То, которое смутно колышется в груди на этом чемпионате с тех самых пор, как она увидела Женину малую бронзу. Но малая бронза – это как будто несерьёзно, не взаправду. Жене нужна настоящая, так будет гораздо лучше. Аня очень хочет, чтобы так и случилось, но не уверена, что стоило это озвучивать и вешать на Женю свои хотелки.

В ответ Женя краснеет и бережно прижимает Аню к себе.

– Ну, положим, заслужить ещё надо, – бормочет он с неловким смешком. И тепло выдыхает Ане в волосы: – Но я постараюсь, милая. Я очень-очень постараюсь.

Ане хочется поговорить об этом ещё, рассказать ему, каким изумительным он будет на пьедестале – но она сдерживается. Есть же хорошая поговорка про шкуру неубитого медведя, да и потом, вдруг она случайно сглазит? И Аня предпочитает всё-таки сменить тему.

– Покажешь мне Питер в межсезонье? – просит она, уютно устраиваясь в объятиях Жени. – Я давно хотела, но... всё как-то не было ни времени, ни повода.

– Экскурсовод из меня средней фиговости. Причём очень средней и очень фиговости. Я даже на кошках толком не тренировался, – предупреждает Женя. Но тут же заверяет: – Впрочем, примерно к лету уж как-нибудь смогу пройти курсы повышения квалификации. Так что – да, приезжай. Всё расскажу, всё покажу, везде отведу. Буду рад тебя видеть.

– Я тоже буду рада, – шепчет Аня. Она мягко тычется губами Жене в подбородок, клюёт неловким поцелуем и обещает: – А я тогда могу показать тебе Москву, если ты захочешь. Обменять экскурсию на экскурсию. Хотя ты, наверное, и так видел? – Ей настойчиво кажется, что Женя уж экскурсиями не пренебрегал и наверняка всё самое важное уже осмотрел, как только выпал шанс.

– Да так, покрутился пару раз вокруг Красной площади. Не особо-то и рассмотрел. Мне ещё можно Москву показывать до страсти, – легко отвечает Женя. Аня немного сомневается в том, что это правда. Но даже если так – значит, Женя только что создал им лишний повод для совместных прогулок по Москве. Чем это плохо? Как будто ничем и как будто даже мило.

– Тогда я с радостью тебе её покажу. Ты только приезжай, – просит Аня. Ей очень нравится эта стихийно возникшая идея. Похоже на что-то, о чём можно долго, сладко мечтать и что едва ли разочарует, когда сбудется. В эту мечту можно будет при случае нырять с головой, успокаивать себя, воображая безмятежно-радужные картины. Аня с удовольствием откладывает её в мысленную копилочку и позволяет себе вытянуться на кровати рядом с Женей, прильнув к нему всем телом. Завтра ей снова выходить на лёд, и там она будет работать на износ, стараться сделать всё, чтобы к произвольным подойти с хорошим прокатом. Сейчас же – может быть, это безответственно и ужасно, но Аня предпочитает не продолжать переживать из-за соревнований, а постараться расслабиться, чтобы удержать душевное равновесие. Если у неё голова будет забита паникой, она точно не сможет выдать ничего приличного, всё сорвёт, запутавшись в переживаниях. Лучше успокоиться – благо, рядом с Женей это сделать просто. Аня надеется, что Женя рядом с ней тоже ощущает нечто сходное. Некоторое время она вслушивается в его мерное дыхание, потом всё-таки тихо уточняет: – Ты волнуешься? Из-за завтрашних прокатов?

– Да, – отвечает Женя после небольшой паузы. И поясняет: – Ну так, немножко. Это даже хорошо. Небольшой мандраж должен быть. Значит, мне не всё равно, как прокат пройдёт. Значит, буду искренне стараться.

– Разве ты умеешь не искренне и не стараться? – удивляется Аня. Ей казалось, Женя всегда вкладывается в прокаты с полной отдачей, и вдруг узнать сейчас, что бывает по-другому – это неожиданно и ново.

– Да, бывает иногда, находит такое, – сознаётся Женя. И неловко улыбается: – Что, теперь мой идеальный образ рушится в твоих глазах?

– Ничего подобного, – возражает Аня. Ей даже по-своему нравится то, как Женя приоткрывается, позволяет узнать о нём что-то вот такое, не очень красивое, не являющееся поводом для гордости. Это словно делает его ближе и очень похоже на доверие, как раз такое, о котором Аня мечтала. – Я только рада знать о тебе больше. Включая всё, что ты захочешь мне рассказать, даже пусть это что-то неидеальное. Я люблю тебя и хочу знать тебя лучше.

Женя нежно целует её в висок.

– Мне придётся привыкнуть к этой мысли, – сконфуженно бормочет он. – Но если ты правда хочешь знать... что ж, мы как-нибудь устроим вечер откровений и всё наверстаем. Обещаю.

Аня засыпает рядом с ним, успокоенная тёплыми объятиями и обещаниями, и просыпается наутро, чувствуя себя посвежевшей и настроенной на борьбу. Ей удаётся провести приличную тренировку, в телеграме и твиттере отчёты журналистов о её прыжках выглядят уже не так угнетающе, как раньше, и в целом – кажется, у неё всё-таки получится побороться за пьедестал. Обнадёженная, Аня приводит себя в порядок после тренировки, осмеливается даже чуть-чуть подчеркнуть глаза тёмным карандашом – самую малость, но так будто бы красивее, Жене должно понравиться, и потом, вдруг у них всё-таки будет повод запечатлеть на фото приятные мгновения? С этой мыслью Аня спешит на трибуны. Среди мужских прокатов, конечно, её волнует только последняя разминка, но ей кажется вежливым посмотреть всё целиком, поаплодировать всем спортсменам. Конечно, громче всего она хлопает, когда на льду появляется Женя. И несмело думает, что ему очень идёт костюм к произвольной, подчёркивающий длинные руки и ноги, а ещё музыка – ох, у них же музыка одинаковая в этом году! и это будто бы объединяет их ещё сильнее.

У неё сердце обрывается, когда у Жени получается только бабочка вместо первого прыжка.

Аня и дальше болеет, и хлопает, и выкрикивает одобряющие слова, но внутри ей непрерывно тревожно. Она всё думает, холодея: это же квад, вместо бабочки должен был быть квад, вместо двух оборотов – четыре, это же сейчас очень больно скажется на оценках. Иррационально она продолжает надеяться на лучшее, на чудо – но оценки безжалостны. Аня подавляет желание убежать с трибуны и броситься разыскивать Женю; она досиживает до конца, хлопает оставшимся двум выступлениям, но понимает только то, что Женя двигается в турнирной таблице всё ниже и ниже, и видеть это мучительно. Это уже точно не пьедестал – а может быть, даже и не путёвка в Пекин. Едва отхлопав Марку, Аня спешит с трибуны вниз, с помощью аккредитации пробивает себе дорогу под трибуны.

Ей не сразу удаётся найти Женю. Вернее, если по-честному, ей не удаётся вообще. Скорее, Женя уж влетает в неё сам, пока она бестолково мечется по коридорам. Он уже успел переодеться, его губы сжаты в тонкую нитку, а в глазах плещется горечь. Аня с трепетом берёт его за запястья и пытается найти слова для утешения.

– Это ничего, – только и может сказать она. – У всех иногда бывают ошибки. Я знаю, ты старался, ты сделал всё, что мог.

Женя дёргает углом рта – движение больше похоже на судорогу, чем на улыбку.

– Так старался, что всё запорол. Перестарался, получается? Или перегорел? – вздыхает он. И притягивает Аню к себе, мягко целует в макушку: – Ладно. Облажался и облажался. Давай... запаркуем этот момент. Не хочу тебя грузить.

– Я буду грузиться, если буду думать, что ты себя за эту ошибку ешь заживо, а я ничем не помогаю, – настаивает Аня. – В смысле, не есть, конечно! Справиться не помогаю. Поэтому давай всё-таки не будем ничего запарковывать? Сейчас мы пойдём на трибуны, оттуда посмотрим, как танцоры выступают, и обо всём поговорим. Ладно? – Она словно всем телом ломится сквозь ледяную стену, которую Женя выставляет перед собой, чтобы спрятать от Ани свои проблемы, словно бьётся в створки закрытой раковины, умоляя её впустить. Женя долго, с сомнением смотрит на неё – и наконец медленно кивает.

– Пойдём, – сухо говорит он. Аня улавливает в этом молчаливое согласие на все части её предложения и спешит отвести Женю на трибуны. Там она, не скрываясь, льнёт к нему, гладит по плечам и упорно пытается разговорить, задаёт осторожные вопросы. Сейчас ей кажется более важным расшевелить Женю, и страх за свою репутацию отступает далеко на второй план. Женя обнимает её, гладит по волосам – и мало-помалу начинает говорить, и Аня вся обращается в слух, боясь упустить этот момент искренности.

– Ошибка-то вышла идиотская, – вздыхает Женя у неё над головой. – Я всё думал: это первый прыжок в прокате, вместе с ним может всё хорошо пойти или всё посыпаться. Тем более, на нацчемпе я как раз с него и сорвался, и покатился с пьедестала кубарем. Всё накручивал себя, что надо докрутить, надо выехать – а в итоге вообще какую-то ерунду сделал вместо отталкивания, и меня сразу в воздухе развернуло и раскрыло, вот и весь сказ. – Он сердито дёргает плечом, потом добавляет: – Надо было пытаться докручивать. Там даже шарахнуться об лёд было выгоднее, чем бабковать.

Аня держит его за руку, пытаясь своим теплом успокоить в нём гневную горечь, и ей кажется, что она чувствует, как ей в рёбра торопливо, загнанно колотится его сердце.

– У всех бывают неудачные прокаты. Или даже неудачные сезоны, – осторожно начинает она. – В этом нет ничего непоправимого или ужасного. Ты только не сдавайся, пожалуйста, не падай духом. Ты всё ещё наверстаешь, всё отыграешь, всё у тебя будет. Я знаю, ты сильный, ты сможешь. – Собственные утешения кажутся ей беспомощными, она не уверена, что они вообще помогают. Женя со вздохом льнёт тёплой щекой к её макушке.

– Да мне ещё обидно, что ты за меня болела, а я так прокат запорол, – признаётся он. – И тебе, наверное, обидно тоже? Ты разочарована?

– Я всегда буду болеть за тебя, когда ты соревнуешься. Какие бы места ты ни занимал, я не перестану в тебя верить, – твёрдо отвечает Аня. Чуть подумав, она добавляет осторожно и честно: – Наверное, я была бы разочарована, если бы ты после первой ошибки сдался и бросил всё, и весь прокат совсем бы завалил. Но ты ведь так не сделал. Ты ведь... никогда так не делаешь? – говорит она чуть вопросительно. Может быть, она не всё знает, не всё видела, но на её памяти – такого, чтобы Женя безвольно отпустил ситуацию, совсем перестал цепляться за элементы, не было ещё никогда.

Ещё какое-то время Женя молчит и только всё прячет лицо у Ани в волосах, пока Аня волнуется и уговаривает себя не давить и не дёргать Женю лишний раз. Только во время финальной разминки он наконец отмирает. Шумно вздыхает и говорит с усмешкой: – Ладно. Будем считать, что я показал, как не надо, а ты запомнила и завтра за мной повторять этих ошибок не будешь. Да?

Аня изворачивается и вскидывает голову, чтобы заглянуть ему в лицо. То, что она видит, её успокаивает: Женя и правда выглядит ожившим. Не окончательно, конечно, но уже лучше, чем час назад. Как будто мысль об упущенной медали ещё не покинула его, но уже и не терзает так невыносимо остро. С облегчением Аня улыбается ему. И соглашается: – Конечно! Будем считать так, если хочешь. Я учту твою ошибку, раз уж это сейчас лучшее, что мы можем с ней сделать. Ты... тебе лучше?

Женя как будто её не слышит.

– Я буду болеть за тебя завтра, – горячо обещает он. И снова неловко дёргает углом рта: – Надеюсь, тебе это хоть немного поможет. Хотя бы морально. – И движение губ уже не такое вымученное, как раньше, и Аня всё-таки позволяет себе успокоиться.

– Морально мне это очень поможет, – смущённо говорит она. Утыкается Жене в грудь и в обнимку с ним досматривает вступления танцоров, чувствуя уже не тревогу, а только нежное тепло. Конечно, нельзя думать, что на этом горечь исчерпана, но Аня полагает, что самые тяжёлые мгновения уже остались позади, и дальше только будет становиться легче. Они вдвоём аплодируют Никите и Вике, которые в отсутствие французской сильнейшей пары уверенно выигрывают. Аня вместе с Женей задерживается после прокатов, чтобы поздравить ребят с золотом, и так же вместе с Женей возвращается в отель.

Она не уверена, что ей стоит опять проситься на ночёвку: возможно, Жене сейчас лучше побыть одному, переосмыслить произошедшее наедине с собой. Но когда она пытается попрощаться и пожелать спокойной ночи, Женя держит её за запястье и не отпускает.

– Ты сегодня не останешься? – спрашивает он; в глубине его зрачков подобно трещинам проступает уязвимость.

Аня растерянно прячет глаза. И пытается объяснить: – Я подумала, сегодня это будет неуместно. Тебе, наверное, одному побыть надо. Воздуха надо. Я сегодня у себя переночую. В конце концов, мне специально для этого сняли номер. Даже как-то неудобно, что он простаивает. – Она взволнованно частит и всё продолжает чувствовать на себе настойчивый взгляд, а на запястье – тёплые пальцы.

– Нет. Как раз воздух мне сейчас только повредит, – возражает Женя глухо и горячо. Аня, задохнувшись, вскидывает на него глаза – но в этот же миг Женя сам прячет взгляд. И, отпуская руку Ани, уступает: – Хотя, конечно, я не могу тебя заставлять, это будет неправильно. Ты хочешь побыть одна? Хочешь сосредоточиться перед произвольной? Конечно, не могу же я отобрать у тебя это право. – Он смиренно отступает – а Аня, сглотнув вдруг загорчивший в горле комок, бросается за ним.

– Нет-нет, я останусь, останусь, – пылко обещает она и гладит Женю по щеке. – Просто... я правда думала, что тебе будет лучше сейчас побыть одному. Но если ты говоришь, что не лучше, если хочешь, чтобы я осталась – давай так и сделаем, я тоже этого хочу, – шепчет Аня взахлёб. И позволяет Жене подхватить её на руки, и обнимает его за шею, и запоминает головокружительное ощущение, когда её ноги не касаются земли, когда она в полной мере в объятиях Жени полностью. Это ведь тоже своего рода изощрённая ласка, в которой легко и приятно тонуть.

Аня только опасается, что вечер, а за ним и ночь, и утро выйдут тяжёлыми, неловкими, отравленными результатами произвольных. Но ничего подобного она не ощущает. Женя как будто самозабвенно растворяется в ней, вычёркивая всё остальное. Аня долго греется у него на груди, вся окутанная тихим счастьем, и засыпает спокойно. Более того, ей удаётся сохранить это спокойствие и дальше. Утром Женя тепло желает ей удачи и ещё теплее целует напоследок. Аня проносит это тепло с собой через весь день; у неё снова получается весьма приличная тренировка, а следом ей удаётся всё то же приличное исполнение перенести и в соревновательный прокат. Конечно, для победы этого не хватает: Камила всё ещё в статусе самой гениальной ученицы Этери Георгиевны, она выигрывает с лёгкостью. Но Ане удаётся вцепиться в медали и даже добраться до серебра. После своего четвёртого места в короткой она и это считает едва ли не победой. Аня рассчитывает, что поздравлений ей особо не достанется, что все будут куда больше сосредоточены на золотой медалистке. Так и выходит, и Аня охотно этим пользуется, чтобы ускользнуть и встретиться с Женей.

– Вторая! – радостно сообщает она, едва завидев родные глаза, и размахивает зажатой в кулаке медалью. Женя шагает навстречу, подхватывает разлетевшуюся к нему Аню в объятия и крепко прижимает к себе.

– Ты умница, ты такая умница! – восклицает он, осыпая Аню поцелуями. – Я верил, я знал, что ты справишься. Сильная моя, золотая моя девочка! Любимая моя, – выдыхает он горячо. Аня взволнованно ёжится и подставляет лицо жарким губам.

– Ну, всё-таки не золотая. Серебряная только, – возражает она. Всё-таки у её медали сегодня другой металл, и это объективный факт, с которым не поспорить. Женя в ответ качает головой.

– Это только пока, – упрямо заверяет он. – Ты золотая. И ты обязательно всем это докажешь. Я... не знаю, вроде как сердцем чувствую, что ли. Или просто очень в тебя верю, – заканчивает он неумело.

– У тебя замечательное сердце, – ласково говорит ему Аня. И кладёт голову на крепкое плечо, и думает, чуть задыхаясь: как же потрясающе, что это сердце Женя отдал именно ей, какая же она везучая. Хотя бы в любви – правда, по законам баланса в жизни, должно не повезти где-нибудь в другом месте, но эту мысль Аня от себя гонит. Всё у неё будет хорошо, главное, чтобы Женя оставался рядом. С ним спокойнее, когда он всё время за плечом, вечно готовый поддержать. Аня тоже очень хочет всегда быть за его плечом. Она приподнимается на цыпочки и выдыхает, почти касаясь губами тёплых губ: – Пригласишь к себе на ночь?

– Конечно, – отвечает Женя без тени сомнения. И чуть подаётся вперёд, и превращает почти-касание в полноценное соприкосновение губ. Аню окутывает теплом; она сама тянется навстречу, углубляя поцелуй, и даже думает, что этот чемпионат заканчивается не так уж плохо.

Вечер, впрочем, получается скомканным, потому что всех призёров и более-менее тянувшихся к призовым местам фигуристов сгоняют на подготовку к гала. Надо запоминать концепцию общего номера, придумывать какие-то "коронные", характерные движения, которые можно быстро показать среди общего хоровода и более-менее запомниться зрителю, заучивать хореографию, пусть даже несложную, а ещё оттачивать сольные номера. И всё это наваливается немедленно, потому что гала уже завтра, всё какое-то торопливое, несуразное и утомительное. Аня устаёт даже сильнее, чем от тренировок перед соревнованиями – возможно, потому, что адреналин и нервное напряжение её уже не поддерживают, не помогают доставать силы из потаённых резервов или и вовсе из ниоткуда. Аня старается не давать себе слабины, старается терпеть; ей кажется, к концу этой нелепой поспешной репетиции у неё ноет всё, что только может ныть.

– Твоё приглашение всё ещё в силе? – уточняет она у Жени, когда они оказываются рядом за бортиком, уходя со льда. Женя взмыленный ещё хуже неё, у него волосы на лбу и на висках спутавшиеся, совсем мокрые от пота – но в глазах у него при виде Ани немедленно появляется привычный ясный блеск.

– Конечно, в силе, – просто отвечает Женя. – Если ты не передумала, то я буду тебе рад.

– Так долго собираться ещё, – вздыхает Аня. Она совсем не чувствует в себе сил идти в душ, а потом сушить волосы, это всё время, которое будет украдено у уютного вечера – вернее, уже почти ночи – вдвоём. Аня думает об этом с тоской – а потом её вдруг пронзает идеей, и она, потянувшись к уху Жени, многозначительно шепчет: – В номере есть лейка для душа. Или даже можно ванну принять.

Женя смотрит на неё и едва заметно кивает.

– Можно. Ты права, – соглашается он таким тоном, что становится кристально ясно: намёк он понял. – Что ж, тогда жду тебя на выходе? – И Аня обрадованно кивает.

Она торопливо собирается, игнорирует удивлённые вопросы девочек в спину и выскакивает из раздевалки. Женя оказывается первее и уже встречает её у дверей; в одну руку он подхватывает Анину сумку так легко, словно это не его полчаса назад в хвост и в гриву гоняли по льду, требуя от него какой-то мифический идеальный гидроблейд, а другой рукой приобнимает Аню и ведёт за собой. До отеля они добираются пешком, воспользовавшись тем, что идти совсем недалеко. Женя на ходу отбивает сообщение тренерам, чтобы его, как он выражается, "не потеряли", Аня берёт с него пример и делает то же самое – и дальше как будто их не ожидает никаких помех, только уютное общество друг друга.

Остаток вечера выходит совсем уж вялым и ленивым, потому что им обоим, выжатым на репетиции, толком ни на что не хватает сил. Они долго торчат в ванной, не столько моются, сколько бестолково поливают друг друга из душа, неспешно обнимаются и целуются, и когда наконец возвращаются в комнату, ладони у обоих сморщенные от воды. Но всё равно, Аня находит, что это очень хорошо. Гораздо лучше, чем торопливо драть себя мочалкой в общей душевой, и уж тем более – гораздо приятнее.

– Мне кажется, у меня всё отваливается, – без стеснения признаётся Аня, обрушиваясь на кровать, и увлекает Женю за собой. – Не знаю, как буду завтра катать гала. Знаю, что как-то надо, но очень не хочу. Я не в состоянии.

– Подождём до утра, – рассудительно отзывается Женя и привычно вытягивается рядом с Аней, устраиваясь так, чтобы они оба помещались на матраце. – Надеюсь, за ночь силы поднаберутся. Если нет, то придётся спасать куболитрами кофе и... не знаю, чем ещё, вряд ли мы здесь что-то ещё достанем, – сбивчиво заканчивает он. Аня льнёт к нему, доверяя уставшие мышцы его объятиям, и смутно думает: как жаль, что это одна из последних ночей в Таллине, что следующая подобная ночь да и вообще следующая встреча будет неизвестно когда. Эта мысль тянет за собой следующую, а потом ещё одну, как будто костяшки домино роняют друг друга, и под конец Ане на ум приходит ещё одна идея. Возможно, сомнительная, но соблазнительная.

– Я хочу сделать селфи, – говорит она. – С тобой. Здесь. Сейчас. Можно?

Женя выглядит озадаченным.

– Я не уверен, что получится подходящий формат для социальных сетей, если фотографировать прямо сейчас, – мягко замечает он.

– Я не для соцсетей, – качает головой Аня. И объясняет, надеясь встретить привычное тёплое понимание: – Я для себя. На память. Ведь непонятно, когда мы увидимся в следующий раз. Получается... может быть, что и не в Пекине, да? Хочу унести с собой что-то вроде осязаемого воспоминания, – неуклюже объясняет она. И запоздало думает: возможно, не стоило этого говорить и лишний раз напоминать Жене, что его теперь могут отцепить от Олимпиады. Но Женя как будто совсем на это бестактное напоминание не обижается.

– Понимаю, – кивает он. – Можно. Конечно, можно. – И он теснее обнимает Аню, пока она хватается за телефон, оставляет лёгкие поцелуи у неё на щеке и на виске. Трепеща, Аня ловит эти мгновения фронтальной камерой, торопливо запечатлевает и тонкие губы на своём виске, и обнажённые плечи, и чёткие линии ключиц. Получающиеся кадры кажутся ей очень нежными и безумно, до дрожи красивыми.

– Спасибо, – выдыхает она, откладывая смартфон. И оборачивается к Жене, и выдыхает важное, колко ворочающееся в груди: – Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Женя смотрит на неё полупрозрачно, недоумевающе и едва заметно хмурится: – О чём ты?

– Ты понимаешь. Я о Пекине, – продолжает гнуть своё Аня. – Мне жаль, что всё так выходит, и я, конечно, в случае чего никак не смогу достать для тебя олимпийскую путёвку, только если не возьмусь Марку ноги ломать. Но, может, всё-таки я могу что-то сделать, чтобы тебе было полегче? – Она сама понятия не имеет, что хочет услышать в ответ, что в такой ситуации вообще можно сделать, но чувствует, что не сможет просто спокойно уехать в Пекин, зная, что Женя остался за бортом.

Какое-то время Женя молча вглядывается в её глаза, потом бережно касается Аниной щеки. И просит: – Тогда пообещай, что ты не пропадёшь, ладно? Что мы писать, звонить друг другу будем. Пусть по чуть-чуть, пусть на пару фраз всего, но терять друг друга не будем. Это будет не слишком тебя отвлекать? Я могу тебя об этом попросить?

Аня ласково улыбается ему.

– Да, – просто отвечает она. Взъерошивает Жене волосы и натягивает на них обоих одеяло.

За ночь действительно силы восстанавливаются, "батарейки перезаряжаются". Аня выдерживает и ещё одну репетицию, и гала, и даже думает, что последующая финальная вечеринка для прощания с Таллином её не очень умотает. Её смущает и тревожит только одно, вернее, только один человек – Даниэль. На гала у них показательные стояли вплотную друг к другу, и на общем номере они тоже вплетены в хореографию рядом, и всё это даёт Даниэлю многочисленные поводы держаться рядом. Но проблема не в этом, а в том, что он то и дело порывается заговорить с Аней, подаётся к ней со всё более смелыми комплиментами, называет её и красивой, и сильной, и яркой, и восхищается её четверными. Это, конечно, приятно, но вместе с тем Аню окатывает липким смущением. Она не уверена, что должна всё это слушать, но и деться ей особо некуда. Медалистов нарочито сбивают в одну группу, выделяют среди остальных спортсменов среди на гала, а после и на вечеринке в просторном ресторане, часто фотографируют. И Даниэль то и дело возникает у плеча, и Аня рядом с ним послушно позирует фотографам, одновременно с этим пытаясь разобраться с вскипающими в душе спутанными чувствами.

Быть среди медалистов и ощущать свою к ним причастность, понимать, что этот сезон ещё не упущен, что в нём ещё как будто есть шансы на победы и медали, очень приятно. И Даниэль продолжает держаться рядом, говорит Ане всё менее сдержанные комплименты. Поначалу это продолжает льстить; потом с какого-то момента Ане становится стыдно за то, что она продолжает стоять здесь и выслушивать всё это. Как будто принимает ухаживания, как будто обещает, что ответит на них. Но это же не так! Даниэль милый, но... не более того. Рядом с ним Аня не ощущает ничего подобного тому, что чувствует в отношении Жени – когда внутри всё заходится от сокрушительного притяжения и хочется как можно дольше оставаться как можно ближе. Где Женя? И что он теперь о ней думает после того, как она столько времени проторчала возле Даниэля, развесив уши и впитывая лесть? Аня встревоженно оглядывается, выискивая Женю.

У неё не сразу получается заметить его. Женя стоит поодаль у стены, мирно обсуждает что-то с Андреем. Возможно, они рефлексируют по упущенному пьедесталу, или прикидывают свои шансы попасть в Пекин, или вообще обсуждают что-то другое, отвлечённое. На мгновение Женя кидает на Аню быстрый, внимательный взгляд, потом снова возвращается к разговору с Андреем. Ни по взгляду, ни по лицу не понять, ревнует ли он, раздражён ли, обижен ли. Но Аня в любом случае уже покрывается липкими мурашками: Женя видит, Женя знает, и от этого Ане неловко, неприятно и стыдно, хотя она вроде бы не сделала ничего такого.

– Извини, – бросает она удивлённому Даниэлю. – Как-нибудь потом ещё поговорим, ладно? – и она торопливо пробирается через зал.

Женя и Андрей замолкают при её появлении, так, словно не хотят ни принимать её в разговор, ни продолжать говорить при ней. Аня осторожно спрашивает: – Не помешаю? – и оба синхронно мотают головой, и Женя немедленно заводит какую-то отвлечённую тему про только что закончившийся чемпионат, но всё равно, в воздухе продолжает ощущаться неловкость. Выручает Марк. Светящийся чище своей золотой медали, он подскакивает, воодушевлённый настолько, что его воодушевление выплёскивается через край, и немедленно засыпает ворохом шуток и малозначащих фраз, и с лёгкостью разряжает обстановку. Аня дожидается, когда начинают подтягиваться и другие ребята, когда компания становится большой, а беседа – совсем лёгкой и оживлённой, и тогда только тянет Женю за рукав, осторожно отводит его в сторону.

– Ты на меня не обиделся? – первым же делом спрашивает она. Женя удивлённо поднимает брови.

– За что? – уточняет он. – Нет, ты не подумай, просто мы с Андреем в основном предавались унынию и жалели себя. Было как-то неловко и некрасиво продолжать это делать при тебе.

– Ну что ты! Ничего такого в этом нет. Иногда надо себя жалеть. Вдруг никто больше не пожалеет, так же нельзя, – возражает Аня. Ей после такого откровения и хочется пожалеть, и утешить, и снова рассказать, что ещё ничего не потеряно, что всё ещё обязательно будет. Но сейчас ей кажется более важным прояснить скользкий вопрос, убрать недосказанность, пока она не превратилась во что-то совсем неприятное и тёмное. С трепетом Аня всё-таки говорит: – Но вообще я имела в виду Даниэля. Тебя задело то, как я с ним... – она краснеет и всё-таки не находит в себе сил закончить вопрос.

– Разговаривала? – подхватывает Женя. Каким-то совсем не тем словом подхватывает, совсем невинным, словно ничего такого в этом нет. – Почему меня должно это это обидеть или задеть? Не могу же я тебя ревновать ко всем подряд по любому малейшему поводу. Это деструктивно и глупо, и не понравится ни мне, ни тебе.

Ане кажется, что он всё воспринимает как-то слишком легко. С осторожным нажимом она дополняет: – Но мне кажется, он за мной ухаживает. Даниэль. Он мне сейчас комплиментов наговорил и... всё такое.

Глаза Жени едва заметно темнеют.

– Он к тебе пристаёт? Навязывается? Тебе неприятно? – быстро спрашивает он. И всё таким же потемневшим взглядом выискивает Даниэля. – Мне принять меры? Донести до него, чтобы он отстал?

– Нет-нет! – протестует Аня и повисает у Жени на шее. Ей совсем не хочется знать, какими методами Женя собирается что-либо "доносить", да и потом, Даниэль не неприятен, его поведение тревожит Аню только по одной причине. – Ничего такого! Я только боюсь, что тебе неприятно. Что тебе неспокойно, что ты ревнуешь, что я тебя этим обижаю.

– Я тебе доверяю, – твёрдо отвечает Женя. И смотрит на Аню вопросительно: – Неужели у меня есть повод в тебе сомневаться?

Аня мотает головой почти яростно. Её обдаёт жаром от простого короткого "доверяю", и почему-то больно в груди. Она тянется поцеловать Женю, обнимает его лицо ладонями, лишая возможности увернуться – впрочем, Женя и не пытается, он охотно подаётся навстречу. От его губ Ане горячо; от того, как тесно вокруг талии кольцом обвиваются крепкие руки – ещё горячее. Боже. Почему она сразу к Жене не подошла? Зачем так долго бродила по этой вечеринке где-то в стороне и болтала со всеми подряд? В тот момент ей казалось, что это правильно, вежливо, что так и надо. А сейчас, когда Женя жарко обнимает её, Аня вся трепещет и малодушно думает: вежливость того совсем-совсем не стоила.

– Хочешь, уйдём отсюда? Укради меня, – шепчет она Жене в самые губы, подрагивая от желания. И запоминает: нельзя позволять себе вот так вцепляться в Женю посреди публичного мероприятия, потому что отцепиться она уже не сможет, потому что на этом публичное мероприятие для неё и закончится. Нельзя вот так откровенно обжиматься с ним в разгар вечеринки, если только она не планирует с этой вечеринки сбежать. Вот как сейчас – сейчас она в основном думает о том, как же мешают все эти люди вокруг.

Глаза Жени разгораются.

– Тебе правда этого хочется? – мягко уточняет он. И улыбается, когда Аня кивает в ответ, и без дальнейших вопросов, без призывов подумать ещё просто мягко обнимает её за плечи. – Что ж, тогда я с удовольствием тебя похищаю. Пойдём.

Аня радостно следует за ним. Ей вспоминается, как она сама "похищала" Женю после нацчемпа, и она надеется, что и этот вечер пройдёт схожим образом. Почему-то Аня машинально полагает, что они вернутся в отель, не задумываясь о том, как получится сперва отцепиться от остальных спортсменов, а потом объяснить своё исчезновение. У Жени на уме совсем другое: он проводит Аню по пустующему коридору и открывает дверь женского туалета. У Ани волнительно ёкает сердце. Конечно, лучше было бы не бродить по общественным местам, а уединиться по-честному, по-настоящему; с другой стороны, отдельный номер им сейчас не светит, а вот так откровенно – так у них уже было, это не страшно и на свой лад приятно. Сладкое чувство недозволенности поднимается внутри, когда дверной замок закрывается с отчётливым щелчком. Улыбка сама собой расцветает на губах, и Аня с жадностью льнёт к Жене, предвкушая удовольствие.

– Только, чур, не как в Красноярске! Не хочу одна, хочу вместе! – требует она. После Красноярска осталась смутная неловкость, как складка на памяти: Женя тогда приласкал Аню, всё для неё сделал, а сам даже не разделся, ни единой пуговицы не расстегнул. Это определённо было нечестно. Аня не желает, чтобы сейчас всё обернулось так же. Она сама первая цепляется за рубашку Жени, мнёт ткань непослушными пальцами, вытягивает пуговицы из петличек, пытаясь добраться до обнажённой кожи.

– Тебе очень идёт это платье, – невпопад шепчет в ответ Женя. В его голосе проскакивает что-то смутно похожее на печаль, когда он говорит: – Я так редко вижу тебя не в спортивном, – и его ладони в этот раз как будто скользят по Аниному телу особенно жадно. Бесстыдно ласкающие прикосновения обжигают даже сквозь платье; Аня трепещет и теснее льнёт к Жене.

– Мы будем встречаться в межсезонье. Приезжать друг к другу будем. И я тебе все-все свои платья покажу, если ты только захочешь, – лепечет она и беспорядочно мажет губами по Жениной коже, очерчивает торопливыми поцелуями разлёт ключиц, показавшихся из-под полураспахнутой рубашки. В эти мгновения Ане восхитительно не стыдно за себя. Она чувствует, как Женя крепче сжимает её талию, направляя, и послушно отступает назад, к раковинам, пока не упирается бёдрами в тумбу. Сердце взволнованно колотится в груди и ощущается таким большим, что почти мешает дышать. Зажатая между раковиной и крепким юношеским телом, Аня сладко и беззащитно дрожит, жмётся ртом ко рту Жени и хаотично водит руками по тёплым плечам, слабо соображая, как ещё ей выразить нежное влечение. Жгучие поцелуи оглушают, выдирают из головы связные мысли, оставляя лишь желание быть ближе. Женя привлекает Аню ещё ближе к себе, с нажимом проводит ладонями по её спине, от поясницы до самых плеч. И находит на вороте платья застёжку, и медленно расстёгивает молнию.

Аня тут же покрывается мурашками. Под расстёгнутое платье немедленно проскальзывает тёплая ладонь, гладит по спине, мягко очерчивает лопатки и цепочку позвонков, и всё это волнительно-приятно. Аня надеется, что Жене так же приятно, когда она взъерошивает его волосы, с осторожным нажимом проходясь ногтями; когда спускается ниже, к шее, и ведёт ногтями ещё осторожнее, чтобы ненароком не поранить кожу, кажущуюся на контрасте с волосами очень мягкой.

– Нам опять предохраняться нечем, да? – шепчет она между поцелуями. И пугливо обнимает Женю крепче; ох, наверное, зря она об этом спросила, сейчас на этом всё и закончится. Ане вовсе не хочется заканчивать вот так, на полуслучившемся. Она мучительно краснеет и запоздало прикусывает язык.

– Нечем, – соглашается Женя с длинным выдохом, обнадёживающе непохожим на вздох. И без тени смущения продолжает целовать Аню, горячо ласкает ртом её шею, не отстраняясь ни на миг. – Но сейчас уже как-то поздно останавливаться, ты не находишь? Я буду очень осторожен, милая, даю слово, – обещает он и мягко, словно бы вопросительно тянет платье с Аниных плеч.

– Я и не хочу, чтобы ты останавливался, – признаётся в ответ Аня. Она льнёт к ласкающим рукам, сама послушно вздрагивает плечами, позволяя платью соскользнуть к поясу. Кожа вся в мурашках, но холод не имеет с этим ничего общего; напротив, Аню волнительно мурашит от жара, с каждым прикосновением разгорающегося всё невыносимее. Она откидывает голову на плечо, беспечно подставляясь, позволяя Жене метить её шею поцелуями, а сама тянется к его рубашке, ощупью ищет оставшиеся застёгнутыми пуговицы. Почему-то кажется, что их ещё безумно много; Аня мучительно долго сражается с ними, путаясь в собственных пальцах, с трудом сдерживает рвущийся из груди полувздох-полувсхлип, когда чувствует, как горячие пальцы касаются плеч, сдвигают лямки лифчика, а потом опускаются ниже. Её грудь легко помещается в ладони Жени полностью; Аня оплавляется от ласки и всё бестолковее дёргает рубашку Жени. Последняя пуговица под её сумбурными руками отрывается с мясом, с хрустом отлетает прочь – но всё-таки тоже поддаётся, и это самое главное. Аня неловко выдыхает: – Прости, – и проникает наконец под распахнутую рубашку ладонями без помех, несдержанно гладит жаркие бока и крепкую спину.

– Ерунда, – коротко шепчет в ответ Женя. Он целует Аню глубоко и жадно, прижимает её к тумбе ещё теснее, продолжает настойчиво ласкать. Аню почти колотит от возбуждения; она всё-таки пропускает слабый стон, настойчиво рвущийся из горла, толкается языком навстречу, отвечая на пронзительный поцелуй, и беспорядочно шарит руками по Жениному телу, пытается тоже его приласкать, но всё хуже соображает, что творят её руки. В какой-то момент её пальцы натыкаются на пряжку ремня; не иначе как чудом Ане удаётся справиться с ней с первого раза. Она терзает застёжку брюк, подныривает ладонью под ткань, осторожно дотрагивается до твёрдой плоти, потом, смелея, смыкает пальцы, медленно водит рукой, надеясь сделать приятно.

Женя с глухим стоном толкается ей в ладонь. И отрывается от Ани только для того, чтобы повернуть её к себе спиной.

– Ты не против? – выдыхает он Ане на ухо и снова тесно льнёт к ней. Прямо перед Аней оказывается зеркало, в котором она видит полуобнажённую себя, своё мучительно возбуждённое, словно бы пьяное лицо, руки Жени на своём теле – и всё это... хорошо, хоть и выглядит очень неприлично, но почему-то ощущается захватывающе хорошо, и Аня дрожит, впиваясь пальцами в прохладную тумбу.

– Нет. Нет, не против, – мотает головой Аня и задыхается от нетерпения, и мягко подаётся назад, осторожно прижимается к Жене, пытаясь почувствовать его ближе. – Не останавливайся, пожалуйста, пожалуйста, продолжай, – упрашивает она. И сладко зажмуривается, чувствуя, как проходятся по бёдрам горячие ладони, поднимая подол платья; задерживает дыхание, когда её трусики соскальзывают к коленям.

Она охает, ощутив Женю внутри в первые мгновения, и тяжело опирается на раковину, потому что колени вдруг едва не подгибаются. Соединение тел ощущается непривычным, тесным, но от этого не менее пронзительным. И Ане хочется большего, и в этот миг её даже раздражает то, как Женя чутко замирает, реагируя на вырвавшийся из её горла несуразный звук.

– Ты в порядке? – глухо уточняет он. – Или... мне перестать?

– Даже не думай, – всхлипывает Аня и сама толкается назад, бесстыдно пытается сильнее насадиться на член. – Я хочу, ещё хочу, мне нравится, только не прекращай!

Женя целует её между лопаток, жарко и чуть щекотно, бережно поддерживает Аню под грудью и движется снова. Аню чуть покачивает в такт его движениям; она часто дышит, горит от тесной близости и не сразу осмеливается снова посмотреть в зеркало. То, что она видит в отражении, неожиданно завораживает и кажется ей красивым вопреки очевидной развратности, и пламя внутри неё разгорается с удвоенной силой. На пробу она нерешительно просит: – Обними меня, крепче обними, – и с восторгом наблюдает в зеркале, как Женя слушается. Как его руки скользят по её телу, обвивая надёжнее, как одна из ладоней поднимается вверх, накрывает левую грудь, мягко сминает, и пальцы чуть оттягивают вздыбленный сосок. Аня видит эти прикосновения в отражении, и одновременно чувствует их жар на коже, чувствует, как её сладко распирает изнутри глубокими толчками и одновременно видит, как Женя в неё вбивается, и от этого все ощущения словно удваиваются, утраиваются, становятся острее и горячее. Она цепляется за Женю, накрывает ладонями его ладони на себе, умножая силу объятий, и несдержанно стонет, продолжая вглядываться в зеркало и гореть.

Боже. Как неприлично и как восхитительно.

Жар закипает в ней всё стремительнее, расходится по телу сокрушительными волнами, а обжигающие толчки внутри становятся чаще, проникают ещё глубже и ослепительно обжигают. Женя продолжает крепко обнимать, льнёт губами к Аниной щеке, опаляет кожу сбивчивым дыханием, много и влажно целует. В этом есть отчётливая нежность, которая понемногу точит и наконец надламывает изнутри. Аня выгибается в родных руках, откидывает голову Жене на плечо и за затылок тянет Женю к себе, чтобы впиться губами в губы, чтобы вонзиться языком в раскалённый рот, чтобы утонуть в поцелуе. Ласка перехлёстывает и оглушает, быстро вырождаясь в слепящее наслаждение. Аня стонет, почти кричит сквозь поцелуй, содрогаясь от того, как хорошо, как её безжалостно выкручивает удовольствием, и вскоре обмякает у Жени на плече. Уже смазанно она чувствует, как Женя выскальзывает из неё, как ей на бёдра коротко плещет горячим, и сладко вздрагивает, упиваясь последними моментами единения.

Ненадолго время словно бы замирает, и Аня просто млеет в Жениных объятиях. Потом её всё-таки догоняет понимание, что надо возвращаться, пока их отсутствие не стало совсем уж вопиющим и не начало вызывать максимально нескромные вопросы. Нехотя Аня высвобождается из тёплых рук и с усилием бормочет: – Надо идти. Мне с тобой очень хорошо, я бы насовсем осталась здесь с тобой. Но нам надо вернуться, а то нас совсем потеряют.

– Ну уж нет. Здесь я бы тебя навсегда не оставил. Ты заслуживаешь лучшего места. Более удобного и приличного, так уж точно, – заявляет Женя. Напоследок касается губами Аниного плеча и всё-таки отпускает её, позволяет ей привести одежду в порядок. Аня суетливо натягивает обратно лифчик, продевает руки в рукава платья. Женя тем временем использует бумажные полотенца без стеснения: выдёргивает из держателя одно за другим, смачивает под краном, стирает сперва густеющее липкое семя с Аниных бёдер, потом невозмутимо тянется рукой дальше, Ане между ног, туда, где до сих пор ещё всё влажное от естественной смазки. Аня краснеет; потом думает, что надо ответить вниманием на внимание, и тоже тянется за бумажным полотенцем.

– По-моему, мы стыд потеряли, – замечает она и бережно вытирает Женю. – Или с ума сошли. Или всё сразу.

– У нас есть смягчающее обстоятельство. Это мы от большой любви, – легко отвечает Женя и вдруг ускользает вниз. Нежно целует Аню в колено, помогает ей снова надеть трусики, опускает и разглаживает измятый подол платья. Аня в ответ тоже помогает ему как может, застёгивает на нём рубашку и виновато теребит оставшуюся пустой петличку. Женя снова заверяет её, что это ерунда.

– Вообще-то так, как мы с тобой делаем, лучше не делать. Мы заводим дурную привычку, – заявляет он вдруг. Аня сперва думает, что Женя имеет в виду их привычку заниматься любовью в первом же вовремя подвернувшемся укромном закутке, и даже готовится было спорить, что в этом есть определённый адреналин, придающий всему происходящему особое очарование. Но потом Женя дотрагивается до её живота, очерчивает кончиками пальцев медленный полукруг, и до Ани запоздало доходит.

Ох. Так вот о чём он говорит на самом деле.

– Но ты же в меня не кончаешь, – возражает Аня и краснеет. Ей кажется, что это звучит очень грязно, словно бы пачкает их отношения, низводит до простой физиологии. Аня заставляет себя произносить эти некрасивые слова и упорно не отрывает от Жени взгляда.

– Да, но это может не помочь, – говорит Женя и бережно привлекает Аню к себе. – Поэтому в следующий раз, если я опять начну приставать к тебе, не имея при себе презерватива – гони меня в шею, ладно? – мягко просит он и улыбается.

Аня качает головой.

– Я не думаю, что смогу, – честно признаётся она. – Мне слишком хорошо с тобой. Я не уверена, что у меня получится от тебя отказаться. – И она краснеет, не уверенная, что не ляпнула глупость. Но Женя не смеётся, напротив, смотрит со всё возрастающим жарким обожанием.

– Не смущайся. Это очень мило, – говорит он ласково и берёт Аню за руку. – Хорошо. Тогда впредь ответственность за то, чтобы быть разумными, на мне и только на мне, я беру её. И сделаю всё, чтобы тебе не пришлось из-за этого переживать, обещаю.

После таких заверений хочется вцепиться в Женю цепче прежнего и никуда его не отпускать. Но он ужасно, разумно прав: они не могут навечно запереться в туалете, тем более, что это откровенно сомнительное место для любви. Крепко держа Женю за руку, Аня возвращается вместе с ним в общий зал и дальше уже не отходит от Жени – ни во время остатка вечеринки, ни когда все возвращаются в отель, и даже в отеле ей хватает наглости напроситься на последнюю на этом турнире – и, вероятно, даже в этом сезоне – ночёвку.

Вопреки результатам, она запомнит этот чемпионат как один из самых лучших. Уж точно – как самый уютный. И ей будет очень-очень не хватать Жени дальше; Ане кажется, что она будет скучать по нему каждую секунду.

Может быть, ему всё-таки дадут ещё один шанс? В Аниных глазах, Женя и вовсе заслуживает всех шансов на свете – только это всё-таки не считается. Она ведь пристрастна и по уши влюблена.