На тренировочной базе в Красноярске Аня оказывается одна.

Вернее, технически, она не одна: с ней, конечно же, есть тренеры, а ещё рядом готовятся к Олимпиаде Камила и Саша. Но от этого Ане не легче. Жени рядом нет, и Ане обидно, что ему не дали шанса показать себя в Пекине – он наверняка бы справился отлично, он умеет быть сильным в самый важный момент, – а ещё ей неспокойно без него. За время, проведённое в Таллине, она успела непозволительно привыкнуть к тому, что Женя почти всегда рядом, на него можно опереться, к нему можно прильнуть, получить ласку и поделиться лаской в ответ. А теперь... она, возможно, беременна, и ей не с кем об этом поговорить, и есть риск, что Женю она больше не увидит до самого межсезонья.

Беспокойство и одиночество диктуют ей странные сны.

Она стоит у бортика и ищет в себе силы выйти на лёд – но тщетно. Тело совсем мягкое, безвольное, из него как будто не выжмешь не то что жёстких четверных – на приличные беговые, и то не наскребётся. Аня съёживается, чувствуя, что на неё смотрят нетерпеливые, неласковые глаза тренеров, у которых наверняка уже нет сил возиться с ней, безалаберной девчонкой. Она вся сжимается, пытается превратиться в камень, в сталь, найти в себе жёсткость – и наконец выталкивает себя на каток.

На катке она старается изо всех сил, заходит на четверной флип снова, и снова, и снова. Лёд выскальзывает из-под неё каждый раз, не позволяет ни как следует вкрутиться в прыжок, ни выкрутиться из него без падения. Этери Георгиевна за бортиком смотрит пронзительно, качает головой почти с презрением. Её взгляд жжёт Аню стыдом и гонит вперёд, ещё, и ещё, и ещё. Она прыгает раз за разом, не чувствуя толком уставших ног, сбитых бёдер, но каждый раз безуспешно – и наконец обессиленно замирает посреди катка, слабая, жалкая и безвольная. Она не может выйти с катка, не сделав хоть раз чисто этот прыжок – но у неё нет сил справиться.

Уничтожающий холод катка вдруг плывёт, начинает таять. И наконец сменяется теплом, когда Ане на плечи ложатся уверенные ладони.

– У тебя ничего не получится, пока ты будешь так ужасно напряжена. Выдохни, Анечка. Расслабься, – шепчет ей на ухо знакомый голос, а ловкие пальцы разминают плечи, массируют и ласкают одновременно. Аня пытается высвободиться, вернуться к тренировке – но тело под прикосновениями вновь становится мягким, слушается с трудом, так никаких прыжков не получится.

– Жень, мне некогда. Правда. Мне надо тренировку закончить, – бормочет она, честно пытаясь заставить себя собраться – не получается никак. Ласковые руки легко завладевают её вниманием, а горячее дыхание на шее размягчает Аню всё сильнее.

– Так у тебя не получится. Ты только себя загонишь. Тебе нужна передышка. Нужно отвлечься, – жарким шёпотом уверяет Женя. Аня полубессознательно прижимается к нему спиной, позволяя себя понемногу уговаривать, и ладони Жени немедленно соскальзывают вперёд по её плечам, вдруг ложатся Ане на грудь, осторожно сжимают мягкие полушария сквозь тренировочную кофту. Аня слабо вскрикивает от неожиданности; жар бросается ей в лицо, лижет щёки и лоб.

– Женя, ты что! Не здесь же, не при всех! Не надо. Тренеры же смотрят, – пытается образумить его она. И слышит в ответ тихий смешок:

– Разве? По-моему, здесь никого нет.

– Да вот же, – с усилием произносит Аня. Поворачивает было голову в сторону Этери Георгиевны – и зачёрпывает взглядом пустоту. Тренеров на катке нет. Вообще никого нет. Каток пуст, и только Аня на льду понемногу оплавляется в Жениных руках.

– Видишь? Всё в порядке, – шепчет ей Женя. Ласкает настойчивее, влажно целует в шею – а потом тянет с Ани тренировочную кофту. Прохладный воздух катка обжигает голую кожу, заставляет Аню поёжиться, вжаться в Женю теснее. Женя касается её подбородка, бережно тянет, пока Аня не откидывает голову ему на плечо, накрывает губами её губы, толкается языком Ане в рот. И мягко, настойчиво давит ей на плечи. Аня не чувствует в себе сил сопротивляться, она послушно оседает под этим нажимом, пока не опускается на колени. Ей хорошо от того, как тесно Женя обнимает её сзади, как тяжело, взволнованно дышит ей в рот, и она сладко ждёт продолжения, ждёт большего.

– Ты такая хорошая, – выдыхает ей на ухо Женя. И задирает на Ане спортивный топ, берёт в ладони обнажённые груди, нежно сминает, заигрывает с напряжёнными сосками. Аня податливо стонет в его руках, выгибается, подставляясь под ласкающие пальцы. Стыд выгорает в ней с каждой секундой; она думает только о постепенно раскаляющем её удовольствии и послушна, как пластилин, когда Женя перегибает её вперёд, упирается локтями в лёд и замирает в волнующем предвкушении. Женя сдёргивает с её бёдер тренировочные штаны вместе с бельём, прижимается к ней сзади, входит одним слитным толчком. Аня отзывчиво вскрикивает под ним.

– Не торопись, не спеши! – взахлёб упрашивает она и стонет. Женя гладит её по плечам, знакомо и горячо целует между лопаток. И движется в ней – плавно, неспешно, так, что Аню удовольствием почти размазывает по льду. Горячая близость обжигает её, заполняет сладким чувством единения, постепенно стирает все тревоги, всю неуверенность. Аня всхлипывает в такт неторопливым толчкам, постепенно растворяется в нахлынувших ощущениях, изгибается, царапая лёд...

...и просыпается, и понимает, что сгребла под себя добрую половину простыни, что рядом никого нет и что желанное тепло ей примерещилось. Она почти ожесточённо ласкает себя, добиваясь разрядки, которая толком не приносит облегчения, и долго разглядывает в телефоне селфи, на котором они с Женей обнажённые, уютные и счастливые. Это сейчас единственное, чем она может себя успокаивать – это, да переписка, которая, хоть и частично имитирует тепло, никак не заменяет личной встречи.

В специально для этого заведённом календарике Аня отмечает дни, подсчитывая, сколько осталось до начала цикла. Она всегда так делает, она же хорошая девочка и должна знать, чего ожидать от собственного тела, должна быть готова к переменам и не позволять им влиять на тренировки, а уж тем более, срывать подготовку к соревнованиям. В этот же раз Аня вычёркивает дни с особенным волнением. И ждёт начала цикла как приговора. Да или нет? Что с ней будет?

Когда она ставит отметку в клетке, закрашенной красным, с её телом за весь день так ничего и не происходит, и Аню это пугает. Неужели... всё-таки да? Всё-таки их с Женей неосторожность теперь может лишить её Олимпиады? Аня кусает ногти и напряжённо думает. Она даёт своему организму шанс, выжидает ещё несколько дней – и по-прежнему ничего. Цикл как будто и не думает начинаться. На Аню постепенно накатывает паника. Вечером Аня мечется по комнате и едва не рвёт на себе волосы. Боже. Что ей теперь делать? Как она сможет пойти к тренерам и объявить, что не сумеет бороться за медали из-за беременности? Это же будет вопиющий, ужасающий позор! Как ей быть? Её подташнивает от страха, и она всё хуже соображает, всё сильнее зацикливается на том, как вот-вот развалится её спортивная карьера, а может, и дальнейшая жизнь тоже.

Почему-то не сразу в голове всплывает: она не одна, у неё есть Женя, он обещал ее не оставлять. Едва не споткнувшись на ровном месте, Аня бросается к телефону. Женя в сети; более того, он что-то пишет Ане прямо сейчас – видно, как в окошке чата снуёт туда-сюда иконка карандаша и мерцают три точки. Пишет, видимо, что-то очень пространное; ухитрившись обогнать его, Аня отправляет свои сообщения первой.

>У меня задержка

>Кажется, я беременна

>Я не знаю, что мне делать

С остановившимся дыханием она смотрит, как замирает снующий по экрану крохотный карандаш. Женя перестаёт писать. Потом всё стирает. Ане кажется, что проходит очень много времени, прежде чем он начинает писать снова.

>Милая, только не переживай, пожалуйста.

>С тобой всё будет хорошо, я обещаю.

>Задержка сильная?

>Ты уже делала тест?

Аня промахивается мимо нужных букв, когда пытается написать ответ. Раз, другой, третий – потом её нервы не выдерживают, и она попросту нажимает на кнопку звонка.

– Несколько дней. Дня четыре или пять, – выпаливает она, едва Женя берёт трубку, и взволнованно шарит глазами по календарю, тщетно пытаясь сосчитать зачёркнутые клетки. – Здесь очень жёсткие ограничения из-за ковида на базе, никуда не выпускают, кроме как на каток. Мне негде взять тест, – она пытается сказать это просто как констатацию факта, не жаловаться, но голос предательски виляет, выдаёт её растерянное, взвинченное состояние.

– Я понял, – говорит в ответ Женя. Аня жадно цепляется за звук его голоса, и отчаянно жалеет, что фразы такие короткие, что не получается раствориться в них, как в согревающем потоке. Из-за этого она едва не упускает смысл его слов, когда он вдруг говорит: – Я привезу тебе.

Это звучит... сокрушительно.

– Что? – почти пищит Аня и задыхается. – Ты что? Ты... приедешь? – Надежда стремительно заполняет её изнутри, как летучий газ. Если Женя окажется здесь, возле неё... Аня смутно представляет себе, что будет дальше, но ей кажется, что немедленно станет намного легче, а может, и вовсе решатся все проблемы.

– Приеду. Завтра рейс, – подтверждает Женя. И, кажется, звучит до странного смущённым; впрочем, следующие же его слова всё проясняют. – Миша заболел. Вот, буду подменять его в Пекине. Я как раз об этом тебе и пытался написать. Вот, сижу на чемодане. Ну, то есть, ещё не совсем сижу, но уже практически да. Так что завтра я буду на базе, и привезу тебе тесты, и мы обязательно придумаем, как быть дальше. Ты только не волнуйся так сильно, ладно?

– Мур-мур-мур, – говорит ему Аня вместо внятного ответа. Её чуть завораживает его голос в трубке – негромкий, размеренный, ласковый, он успокаивает и даже слегка убаюкивает, и как будто и вправду похож на мягкое кошачье мурлыканье. Но, видимо, Анино глупое замечание бессильно выразить всё то, что она чувствует, потому что Женя резко умолкает.

– Что, прости? – озадаченно уточняет он после небольшой паузы.

Аня краснеет, так, что её заливает жаром до самого лба. И спешит объясниться: – Это ты меня прости. Ты ничего такого не думай, я просто... просто мне очень нравится тебя слушать, – сконфуженно говорит она. А у самой в голове настойчиво стучит: глупая, глупая девчонка, зачем она только перебила Женю. Он мог бы сейчас по-прежнему что-то ей рассказывать, заботливо успокаивать, и его слова омывали бы её как океанские волны, помогая расслабиться, вымывая нервное напряжение, удерживая на плаву. Но ей понадобилось влезть с дурацкой ремаркой, и всё испортить, и теперь весь разговор выглядит очень неловким. Окончательно смутившись, Аня чуть слышно заканчивает: – Я только имела в виду, что люблю твой голос, вот и всё.

Женя издаёт неясный сдавленный звук.

– Ох, – говорит он. И медленно признаёт: – Это... неожиданно. И... приятно, и... я, наверное, тоже должен сказать тебе что-то приятное, но... извини, ты меня врасплох застала, я как-то даже не знаю, что говорить... – Он тяжело и растерянно давится словами, и Аня спешит прийти к нему на помощь.

– Ты ничего не должен, – нежно уверяет она. – Я это сказала не для того, чтобы что-то получить в ответ, правда. Ты только... приезжай скорее, ладно? Мне кажется, я тут без тебя чуть с ума не сошла. Я тебя очень-очень жду.

– Завтра, – твёрдо говорит ей Женя, и это простенькое слово звучит от него так, как будто он горячо клянётся. – Завтра я приеду, и у тебя всё будет хорошо. Держись, пожалуйста, милая.

У нас всё будет хорошо, мысленно поправляет его Аня. И долго не может найти себе места после того, как прощается с Женей, и в кровати долго ворочается с боку на бок, не в силах сомкнуть глаз. Скорее бы уже наступило это проклятое "завтра"! Почему-то обещание Жени в эти мгновения её не успокаивает, а наоборот, лишь сильнее нервирует. Завтра, завтра, завтра – чем старательнее она думает о том, что уже завтра всё наладится и Женя снова будет рядом, тем сильнее ощущает себя уязвимой сейчас. Аня то и дело тянется за телефоном, чтобы проверить, сколько времени, и каждый раз с неудовольствием выясняла, что минуты еле-еле ползут. Улитки, и те быстрее.

И утро облегчения не приносит. Почему-то Аня идеализированно представляла себе, что как только она с утра выйдет из своей комнаты, Женя уже будет рядом и всё немедленно наладится. Но на деле это, конечно же, не так. Конечно, у него, наверное, ещё только рейс с утра. Завтра, думает Аня, это же так расплывчато и неконкретно звучит! Ну почему она не спросила точно, во сколько Женя прилетает, когда именно он будет здесь! Теперь остаётся только ждать и волноваться. У Ани никак не выходит успокоиться. Очередную тренировку она разваливает ещё хуже, чем предыдущие, а потом понуро выслушивает упрёки тренеров и чувствует себя ещё более виноватой от того, что понимает: с соревнований её не снимут до последнего. Даже, возможно, не снимут вообще, будут до последнего её тянуть и пытаться вывести на результат, потому что Этери Георгиевна ни за что не откажется от шанса на полный пьедестал, не отдаст добровольно одну из путёвок чужой спортсменке. И если у Ани так и не получится собраться – она не додумывает эту мысль до конца, захлёбываясь приступом жгучего стыда.

Нет-нет, собраться надо, любой ценой.

Вечером Аня сидит в холле, и, едва отдавая себе отчёт в том, что творят её руки, царапает колени, и неотрывно смотрит на входную дверь. Она уже несколько раз попыталась дозвониться Жене, но у него телефон, видно, выключен – ответа никакого. Аня отправила ему сообщение, чтобы он ей позвонил или хотя бы написал, как только прочтёт, и теперь тщетно ожидает уведомлений, а приходит только какой-то мусор, всё сплошь не то. Она лезет в диалог, а там одна галочка рядом с сообщением: даже не дошло.

Ладно. Наверное, он в самолёте, только и всего. Но всё равно, затяжное молчание Аню нервирует. Она очень приблизительно представляет себе, когда ей Женю ждать – а может, уже вообще не ждать? может, опять что-то переигралось и изменилось? – и никак узнать этого не может, и её снова охватывает чувство собственной ужасной уязвимости. Она здесь как будто выставлена напоказ – не выдержав этого давящего ощущения, Аня всё-таки сбегает из холла. Она запирается в своей комнате и там, не способная ни на что себя отвлечь, долго гипнотизирует взглядом телефон и мысленно заклинает: позвони мне, пожалуйста, позвони!

Она хватает телефон, едва вспыхивает экран, отвечает так быстро, что рингтон едва успевает начать звучать. И с надеждой выкрикивает в трубку: – Я слушаю! Где ты? Ты далеко?

– Уже на базе, – покладисто отвечает Женя. И звучит очень смущённым – а ещё ужасно частит: – Прости, прости, пожалуйста! Я олух, я толком не зарядил телефон, а зарядник зачем-то сунул в чемодан, и вот только сейчас до него добрался, и до розетки тоже. Ты волновалась? Прости!

У Ани от облегчения размякает позвоночник. Она тяжело откидывается на спинку стула, слушает взволнованный голос Жени в трубке и только и отвечает: – Ничего. – Главное, что он наконец здесь, что с ним ничего не случилось по дороге, и Аня полагает, что всему остальному она может не придавать значения. Тем более, что Женя явно держал её сообщение непрочитанным не из злого умысла.

Женя замолкает. Слышно, как он возится на том конце и, кажется, вздыхает; потом его голос снова начинает звучать, серьёзный почти до звона.

– Нет, я не думаю, что это "ничего", – говорит он. – Я ведь знаю, что ты сейчас сильно переживаешь, что не нужно давать тебе лишних поводов для беспокойства. И сам после этого устраиваю вот такое. Практически на целый день пропадаю со связи, когда тебе нужна поддержка. Нет, это не "ничего", конечно, это я очень сильно перед тобой виноват.

– Какой у тебя номер комнаты? Я сейчас приду, – перебивает его Аня. Потом сама чувствует, что это прозвучало как-то не так, едва ли не грубо, и спешит исправиться и смягчить и фразу, и собственные интонации: – Я ведь... могу сейчас к тебе прийти?

Женя отвечает мгновенным согласием. И называет номер комнаты, и Аня спешит к нему, и всё думает: он ведь наверняка не специально потащил с собой разряженный телефон, его можно максимум упрекнуть в небрежности, но никак не обвинять в безразличии, и уж точно сейчас не стоит раздувать из этого скандал, вопреки тому, что Женя как будто специально подставляется, указывая ей, куда колоть.

Чтобы попасть на нужный этаж, Ане приходится подниматься на лифте. Она выскакивает из раздвигающихся дверей в коридор – и почти тут же видит, как Женя уже идёт к ней навстречу, и бросается к нему, в спешке едва не путаясь в собственных ногах. Женя окидывает её пристальным взглядом, таким внимательно-цепким, что на миг у Ани внутри всё холодеет и тянет прикрыть руками живот, как будто он уже позорно округлившийся. А потом она почти врезается Жене в грудь, и Женя укутывает её объятиями как тёплым пледом, бережно целует в макушку, и под лаской все Анины тревоги будто съёживаются, отступают на задний план, становятся чем-то незначительным и несерьёзным.

– Только не говори ничего, – торопливо просит Аня и бестолково жмётся к Жене, тычется губами ему в плечо поверх футболки и опасается, что он совсем-совсем не чувствует этих беспомощных поцелуев. – Я имею в виду, если ты собираешься снова себя ругать. Не надо, пожалуйста. Главное, что ты здесь. Я тебе очень рада, я с самого утра тебя ждала.

– Прости, – всё-таки бормочет Женя у неё над головой. Он гладит Аню по волосам, путается пальцами в длинных прядях, и от его руки расходится тепло, сбегает вдоль позвоночника, и Аня чувствует, что начинает окончательно таять.

– Прощаю, прощаю, – торопливо уверяет она. И послушно льнёт к Жене, пока он ведёт её по коридору, и откровенно наслаждается тем, как переменились все ощущения, как ушла пугающая уязвимость, насколько увереннее она стала себя чувствовать. Хорошо, всё будет хорошо. Первая проблема разрешилась благополучно, и со всем остальным они тоже должны справиться.

Чуть ли не первое, на что Аня натыкается взглядом, когда Женя пропускает её в комнату – это телефон, заряжающийся от розетки почти у самого плинтуса, и чемодан, брошенный рядом распахнутым и кое-как выпотрошенным. Почему-то у Ани складывается ощущение, что Женя прямо так ей и звонил, сидя на чемодане или даже прямо на полу, и сделал это не в первую очередь только потому, что в первую очередь нужно было достать зарядник, иначе он и на чемодан бы не отвлекался. От мыслей об этом Аню пронзает нежностью – но Женя истолковывает её долгий взгляд совсем по-другому.

– Сейчас, – говорит он торопливо, словно спохватившись. Склоняется над чемоданом, перебирает вещи и под конец протягивает Ане небольшую продолговатую упаковку.

Аня вспыхивает. И неловко уточняет: – Это что... тест? Мне... сейчас сделать?

– Да. Нет, – сбивчиво говорит Женя. И тоже краснеет, и начинает объяснять подробнее: – Я имею в виду – да, это тест. Я ведь обещал привезти, так что... вот, держи. Нет, сейчас делать не обязательно. Вообще, вроде как правильнее всего с утра, сразу как встанешь - но если хочешь сделать сейчас, чтобы примерно понять, в направлении какой полоски мы движемся, то можешь сейчас, это не последний, у меня есть ещё парочка в чемодане. Единственное что – наверное, лучше всё-таки делать у меня. Если у тебя в комнате найдут использованный тест, то в тебя могут вцепиться и начать трепать нервы, потому что будет более-менее очевидно, что это твой. А если у меня... ну, я хоть до будущего года могу запираться и говорить, что ничего не знаю, мне в этом отношении проще.

От нежности вообще-то не умирают – но Ане кажется, что вот-вот это и произойдёт. Что столько нежности не может поместиться в одном человеке, что ей сейчас попросту разорвёт грудь. Дрогнувшим голосом она замечает: – Да всё равно, наверное, будет очевидно, чей тест? Мне кажется, уже все, кому было интересно, видели, как мы с тобой обнимаемся.

– Тоже верно, – склоняет голову Женя. – Но всё-таки, так будет менее доказуемо. Я ведь могу упереться и уверять, что тебя здесь не было, а обнимаемся мы вообще по-дружески.

Он так и стоит с протянутой рукой, и это как-то неловко, если не некрасиво. Аня берёт из его ладони упаковку, а потом всем телом тянется к Жене, беспорядочно гладит его свободной рукой по лицу, по волосам, по шее и всё думает: как же этого недостаточно, насколько же бледно это выражает кипящие у неё в груди чувства.

– Ты чудесный, – тихо уверяет она и касается губ Жени коротким тёплым поцелуем. – Ты настоящее чудо, правда. Я очень-очень люблю тебя. – Женя подаётся ей навстречу, и Аня охотно целует его ещё раз, обнимает за шею и старается приласкать как можно нежнее – он ведь этого заслуживает, всегда заслуживал.

Не сразу у неё получается сбежать в туалет, чтобы там сделать тест и понять, на что они с Женей примерно рассчитывают и что дальше смогут или не смогут себе позволить. Тест Аня долго гипнотизирует взглядом, напряжённо ожидая, что на нём вот-вот проступит роковая вторая полоска, но так и не дожидается.

Неужели пронесло?

Наверное, лучше будет для верности попробовать потом ещё пару раз, не просто же так Женя привёз несколько тестов. Но сейчас на Аню накатывает облегчение: возможно, она всё-таки не беременна и ничего страшного с ней дальше не случится. Она выкидывает использованный тест, на всякий случай старательно моет руки и возвращается в комнату.

– Одна, Жень, – стеснительно говорит она. Женя разбирает чемодан – вернее, он, кажется, больше делает вид, что разбирает чемодан, чтобы хоть чем-то себя занять, – и сразу же вскидывается при звуках Аниного голоса, и оборачивает к ней вопросительно-встревоженное лицо. Аня надеется, что он почувствует то же облегчение, что и она, когда повторяет: – Одна полоска. Тест показал одну.

Лицо Жени заметно светлеет.

– Это обнадёживает. Тогда есть осязаемая вероятность, что задержка у тебя всё-таки по другой причине. Например, из-за физических нагрузок. Или из-за изменившейся диеты. Ты так похудела, – отмечает он. И снова обводит Аню тем самым внимательным взглядом – теперь-то наконец понятно, что именно он значил.

– Ну да. Меня сушат к олимпиаде. Чтобы было легче прыгать, – соглашается Аня. И неловко переступает с ноги на ногу, и спешит сбить тему: – Помочь тебе? Чемодан разобрать или что-нибудь ещё? Ничего ведь, если я ненадолго останусь? – Ей не нравится обсуждение собственного тела, и не нравится то, что она видит в зеркале. Там всё становится каким-то тощим, угловатым. Непривлекательным. У Ани и так пышных форм никогда не было, а теперь с неё как будто сходит последняя плоть. Это некрасиво. Женя, скорее всего, не захочет её такую – и будет прав, у Ани и самой не хватит смелости предлагать ему свои торчащие кости.

– Оставайся, конечно. Я буду рад, – тепло отвечает Женя. – С чемоданом я сам, тут немного, но ты – ты оставайся, я только "за". Сейчас, мне ещё минуты полторы осталось, чтобы вещи раскидать – и всё, и я весь твой.

– Не торопись, – просит Аня. – Я ведь никуда не уйду, пока сам не выгонишь. – В подтверждение этого она садится на застеленную кровать, уютнее устраивается на покрывале, пытаясь всем своим видом подчеркнуть, что в ближайшее время вставать совершенно не собирается. Женю, правда, это толком не успокаивает. Аня наблюдает, как суматошно мечутся его руки, разбирая вещи, и ласково думает: какой же он торопыга, даже когда ему сказано, что можно не суетиться – получается, как же он спешит к ней. Это очень мило и согревает изнутри.

С чемоданом Женя расправляется в рекордные сроки; ему как будто действительно хватает всего полутора минут. Аня ловит его за руку и тянет к себе. Ей приятно обнять его за пояс, уткнуться лицом ему в живот и почувствовать на плечах крепкие тёплые руки. И не хочется с этим теплом расставаться, хочется смаковать его, упиваться невинной близостью. Да и Женя сказал, что будет рад, если она останется – и в голове у Ани с лёгким щелчком сходится паззл, и приходит простое, понятное и привычное решение. Чуть приглушённо она говорит Жене в футболку: – Хочешь, я останусь на всю ночь? Как в Таллине? Я очень по тебе скучала.

– Я тоже скучал, милая, – признаётся в ответ Женя, и его руки чуть крепче сжимаются на Аниных плечах. – И если это тебе удобно, то я, конечно, буду рад, если ты останешься на ночь. Да, я этого хочу. Обещаю не приставать, – быстро добавляет он. Аня трётся щекой о его живот и думает, что всё складывается отлично: секса ей сейчас как раз не хочется. Хочется простого, нежного тепла, и, кажется, это как раз то, что устроит их обоих и что они готовы друг другу дать. Аня встаёт коленями на покрывало и тянется вверх, чтобы ласково чмокнуть Женю в кончик носа.

– Тогда я быстро сбегаю за вещами? Ну, зубная щётка и всё такое. Туда и обратно, ладно? – говорит она. И порывается было уже бежать, но Женя мягко удерживает её в объятиях.

– Постой секунду, – просит он. Берёт с прикроватной тумбочки белый прямоугольник и вкладывает Ане в ладонь: – Вот, возьми ключ от комнаты.

Аня смотрит на него с недоумением. На базе всем выдают только одну копию ключа, не предполагая дублей и потерь. И сейчас, получается, этот жест означает, что в случае чего Женя... не сможет спокойно выйти из комнаты, пока Аня не вернётся? Но к чему так делать? Аня растерянно уточняет: – Зачем? Разве ты... не впустишь меня, когда я вернусь?

– Впущу, конечно! – горячо обещает Женя. И едва заметно краснеет, когда объясняет: – Просто я думал успеть заскочить в душ, пока ты ходишь в коридор, а то я слегка в мыле после перелёта. Но... вдруг не успею выйти? Чтобы тебе не стоять в коридоре в таком случае.

Ох. Это всё объясняет.

– Договорились, – кивает Аня. Забирает карточку, ещё раз обещает обернуться мигом и выбегает в коридор. Ей, наверное, можно уже так не торопиться теперь, когда выяснилось, что Жене есть чем занять время её отсутствия. Но Аня всё равно спешит, да и потом, растянуть скудные сборы особенно не выйдет. Она уже привычно сгребает в охапку только самые необходимые для ночёвки вещи – после Таллина руки как будто сами знают, что хватать, – и возвращается. У неё это в итоге занимает совсем немного времени, и ещё несколько минут она просто бродит по комнате, а потом сидит на кровати. Эту комнату пока нельзя назвать Жениной, он в ней ещё толком не жил, даже вещи как следует не распаковал, и его голова ни разу не касалась подушки. Эту комнату ещё нельзя изучать даже как легчайший, самый поверхностный слепок его жизни и привычек, поэтому Аня просто терпеливо ждёт.

Ей нравится, как выглядит Женя, когда выходит из душа. Он явно посвежевший, и как будто слегка успокоившийся, и его влажные, потемневшие от воды волосы можно хулигански укладывать под разными немыслимыми углами, пока Женя это позволяет, а ещё – как бы странно ни звучало – он весь какой-то пышущий теплом, словно у него приоткрывается кожа. Ане нравится чувствовать его таким. Они долго лежат рядом в обнимку и смотрят аниме с Жениного ноутбука. Женя, правда, благородно предлагает Ане выбрать что-то из того, что ей нравится и, кажется, даже согласен на девичьи турецкие сериалы. Аня сама настаивает на том, чтобы выбрать что-то из аниме: она знает, что Женю это увлекает, и хочет как минимум тоже к этому прикоснуться, и втайне даже рассчитывает, что сможет это увлечение разделить. Оказывается не так плохо: Ане в целом нравится, как это всё нарисовано, в сюжете она с парой Жениных подсказок вполне себе разбирается – а ещё ей нравится целоваться с Женей под приятные опенинги и эндинги, и то, как его руки надёжным теплом ощущаются на её животе и груди, пока он обнимает её со спины, и в целом всё это невыразимо уютно.

Она так и думала, что всё у неё станет хорошо, всё исправится, как только Женя появится рядом. И пока именно это и сбывается.