Она целует его. Поначалу робко, едва касаясь губами – но даже от этого прикосновения по телу проходит волнительная дрожь, а глаза закрываются. Ее рука в его волосах, и она отстраняется, улыбается кончиком губ и целует его вновь, и он привлекает ее к себе – хрупкую, открывшуюся только ему – ощущая как сердце яростно стучит в груди, как тепло растекается по всему телу, как…

Она запрокидывает голову назад и на несколько секунд отключается.

Он паникует – он знает, что это значит, он знал, что это может случиться, но совершенно не придавал этому значения, и, черт возьми, он не представляет, что ему делать, потому что она слишком близко и он не хочет ее потерять.

У его Хозяйки, впрочем, на него другие планы.

Он не бежит следом за Уэнсдей после того, как она не откликается на его зов – и все превращается в ад.

Откровенно дрянной спектакль в сарае Торпа, его перформанс на одного человека в полицейском участке – и совершенно идиотская, короткая встреча в склепе, когда хозяйка – теперь он даже мысленно выплевывает это слово с презрением – отсылает его подальше, а позже дает приказ убить девушку, если та вдруг появится.

Ее спасла лишь счастливая случайность. Но спасла ведь? Уместен ли здесь этот вопрос?

Он не понимал, как к ней относится. Воспоминания об их поцелуе окрыляли, наполняли тело силой – но в иные дни мысли об Уэнсдей приносили лишь горечь.

Да, он предал ее. Но разве она не заслужила подобного отношения? Расценивая его лишь как мальчика на побегушках, как марионетку, как кого-то ниже себя?

Какая, в общем-то, между ними с Торнхилл разница? В кровавости приказов?

Он сжимает зубы, потому что знает неприятный для себя ответ – какой бы властной ни была Уэнсдей, ее мальчиком на побегушках он хотел быть. Это был его выбор. Выбор его наивной человеческой части.

Он хотел быть рядом, хотел помогать… и хотел сбить с ложного следа – шепчет подсознание.

Черт возьми, в такие моменты он все сильнее чувствовал, когда в нем говорит хайд. Плата за то, что у человека есть право голоса в моменты обращения.

С момента его заключения коммуникация… его двух половин стала происходить чаще – может, дело в расстоянии или в том, что Торнхилл больше нет?

И если она действительно мертва, значит ли это, что хайда никто не сможет обуздать?..

Мысль об этом пугает его.

Даже больше, чем перспектива провести здесь остаток своей жизни.

Как бы ни противилась его рациональная, человеческая часть контролю – выполнять приказы было проще. Проще убивать, проще принимать себя, проще делать что говорят… И как будто бы не нести за это ответственности.

Он ведь и сам не заметил, как ему стало нравиться происходящее – да, он был послушным болванчиком, но опасным послушным болванчиком, который с каждым разом все отчетливее осознавал свою мощь. У него в кои-то веки появилась уникальность, появилась сила, появилась власть – и это придавало уверенности, превращало из загнанного, способного на ошибки Тайлера в кого-то, кто имеет право…

Так он себя оправдывает?

Временами ему кажется, что он заслужил провести остаток жизни в цепях. Временами – ему хочется выть от осознания, что он не выбирал, каким ему родиться и уж тем более, когда и с чьей помощью раскрыть свою суть.

В книге Уэнсдей он, кажется, видел заметку о том, что хайды были слишком опасны, чтобы держать их даже рядом с изгоями – но кто знает, обнаружься его темная сторона раньше, может, он все же мог попробовать взять ее под контроль?

Или хотя бы попытаться получить чью-то помощь…

Уэнсдей… Не проходит и дня, когда бы он ни думал о ней – злился, упивался своим превосходством, сожалел, тосковал… Она ведь действительно запала ему в душу при первой встрече – когда он еще не знал, кто она такая.

Тем больнее было получить приказ Торнхилл следить за ней – и убить, если потребуется.

Человек внутри него впервые за долгое время кричал, что это неправильно, но кровожадный хайд упивался могуществом и постоянной вседозволенностью, а потому он издевался над ней, топтал ее чувства и кайфовал от этого – и лишь непрошенные слезы, подступающие к глазам, отражали его метания и заставили отойти от нее в участке, пока он не потерял контроль.

К следующей встрече хайд подготовился лучше.

Он мастерски пользовался его чувствами – обращал наивную влюбленность в злость на то, что девчонка имеет над ним слишком большую власть; рассматривал ее не как желанную цель, а как преграду – кость в горле, которую необходимо вырвать, чтобы стало легче.

Но стало ли бы ему легче?

Тайлеру кажется, нет. И хайд – теперь, со смертью Торнхилл – был с ним солидарен. Они оба отдавали себе отчет, что женщина грубо вторглась в их жизни, манипулировала и избавилась бы при первой же возможности после уничтожения "Невермора" – даже будучи изгоями среди изгоев они оказались бы ей не нужны.

И самое абсурдное, что они ничего – ничего не смогли бы с этим поделать… Да, свобода выбора им определенно нравится больше.

К тому же, Уэнсдей, по крайней мере, что-то к ним чувствовала. И уж точно была способна понять.

Да, она тоже им манипулировала, таскала за собой, словно собачку, но это было оправдано целью узнать и спасти, а еще – какой бы упрямой и холодной она ни была, она менялась.

Черт возьми, она открылась ему, она сама пришла тогда в кафе, сама поцеловала – и он едва ли не впервые увидел ее робкую улыбку, когда она смотрела на человека… на него.

Это ведь должно чего-то стоить?

…Ей – доверия к людям, ему – свободы. Кому обошлось дороже?

Он гремит цепями и морщится. Ему нужно ее увидеть. Хайд не противится – то ли затаившись, ждет шанса отомстить, то ли действительно пошел на компромисс: здесь у Тайлера с лихвой хватало времени, чтобы попытаться изучить самого себя, так что он осторожно склонялся к последнему варианту.

Но удастся ли вырваться? Пришел ли тот момент, чтобы попробовать? Второго шанса может еще долго не представиться…

Какое-то время цепи мешали ему обратиться – мгновенно пресекали трансформацию, заставляя корчиться от боли в полуобращенной форме, пока запястья заливало кровью, а в голове гудело от недостатка кислорода. И ладно бы он обращался только когда хочет или из-за определенных триггеров – нет, после отъезда из Джерико превращения стали хаотичными – его выдергивало в объятия хайда даже во время сна.

Было ли это побочным эффектом отсутствия хозяйки? Постоянного нахождения на привязи? Или, может, им опять кто-то пытается управлять?

Нет… последнее вряд ли – едва ли он кому-то нужен после всего совершенного и под таким пристальным вниманием властей.

Не то чтобы осознание этого мешало ему мечтать о побеге.

Хайд бесновался в нем, требуя выхода – но вдалеке от цивилизованного мира его ярость начала проецироваться не на обставившую его Уэнсдей, а на тех, кто ежедневно презрительно косился на него – кто позволял себе неуместные шуточки и легкие, но не менее обидные физические издевки.

Как же он хочет ощутить их страх на своем языке…

Сместившийся фокус Хайда был ему на руку: отстранившись от монстра эмоционально, он мог более-менее ясно думать о девушке.

Была ли ее ненависть к нему заслуженной? Почему он сам так яростно хочет ее внимания? Хочет ли он вновь столкнуться с ее холодностью? Может, стоит сразу попытаться сбежать за океан и начать новую жизнь?

Чего хайд, конечно, ни за что ему не позволит, как бы он с ним не договаривался…

Нет, он должен с ней объясниться – горечь почти осязаемо сочится на языке. Его все равно никто нигде не ждет – он абсолютно ничего не теряет, но сбегать навсегда, не разобравшись с этой тягой к ней – значит, обречь себя на вечные вопросы без ответа.

Если она отвергнет его – в чем он был уверен почти наверняка, что ж, так тому и быть: стискивая зубы Тайлер обещает себе и твердо наказывает Хайду, что они сразу уйдут. Почему-то он не сомневается, что она позволит и не станет бить в спину.

А если вдруг она… нет, он запрещает себе даже думать об этом – но предательская надежда растекается по всему телу, заставляя обмякать, заставляя злиться и в то же время словно убаюкивая хайда – и парень только растерянно усмехается, прикрывая глаза и вновь вспоминая ее близость.

Уэнсдей…