События развиваются немного не по тому сценарию, что она предполагала. Зайдя в свою спальню после расслабляющего могильного спа, Уэнсдей обнаруживает преспокойно сидящего на ее кровати парня.

Заметив ее присутствие, он тут же вскидывает руки в защитном жесте, и она вопросительно приподнимает бровь.

Вопреки ее ожиданиям, Тайлер ничуть не тушуется – и какое-то время молчит, серьезно глядя ей в лицо. Присматриваясь, изучая...

Она не хочет давать ему эту возможность, так что все-таки озвучивает вопрос.

– Как ты здесь оказался? – ни агрессии, ни усталости, лишь капля нетривиального любопытства.

– Меня впустили твои родители, – несколько неожиданный ответ, но в целом похоже на правду. Интересно, они его о чем-нибудь расспрашивали?

– Зачем ты пришел? – они действительно будут разыгрывать очевидные вопросы и ответы или банальность закономерного развития этой встречи все-таки сойдет на нет?

Парень со вздохом опускает ладони на колени и встает.

Она предусмотрительно делает медленный шаг назад.

– Я… – кажется, он немного сбит с толку ее жестом, но тут же кивает самому себе и остается стоять на месте. – Я пришел извиниться. Объясниться, возможно? Попробовать разобраться в том, что происходит.

Уэнсдей молчит, и он, помедлив несколько секунд, неуверенно добавляет:

– Если позволишь.

Ответ срывается ее губ сразу же: выверенный и короткий.

– Если ты можешь гарантировать мне, что не обратишься в хайда и не сожрешь меня прямо во время разговора.

Кончики его губ приподнимаются в улыбке – словно парень ожидал куда более жесткого ответа. Он кивает.

– Думаю, могу.

– И каким же образом? – Уэнсдей не ожидает сколько-то внятного ответа, кроме высокопарных признаний в чувствах, но его слова заставляют ее фыркнуть от смеха.

– Я… выместил гнев на паре-тройке оленей по пути сюда, – на его лице наконец появляется смущение, и это забавляет ее еще больше.

– Благоразумно.

– И еще разорвал пару летучих мышей неподалеку от вашего особняка, – добавляет он. – Кажется, твой отец упомянул, что дворецкий поможет замести следы.

– И где же ты достал одежду после обращения в нашем лесу? – ей очень хочется заставить его чувствовать себя уязвимым.

– Заранее повесил сумку на шею, – бормочет он, и на его скулах появляется румянец.

Уэнсдей сжимает губы, чтобы подавить еще один непрошенный смешок.

– Умно.

Какими бы забавными и продуманными ни были эти поступки, напоминает она себе, – хайды неуправляемы, даже их главный исследователь, Фолкнер, не смог прийти ни к каким конкретным выводам… Тайлер опасен – для себя и для других, а еще она недавно сама не хотела никакой встречи с ним, хотела оградиться от их знакомства и не иметь больше ничего общего с этой ситуацией…

Но он ей нравится – как бы болезненно ни было это признавать. И вкупе с тем, что ее слишком манят нераскрытые тайны, это слишком… непредсказуемое сочетание.

Ей ведь известно больше – борется с собой она. Он может осознавать свои действия. И у него больше нет хозяйки. Что, если она сможет завершить книгу Фолкнера? Это стало бы отличным дополнением к ее совершеннолетию. Утереть нос сразу двум знаменитостям.

О нет, кажется, она стала слишком азартной. Но на случай очередного вранья у нее припасены свои тузы в рукаве.

– Слушай, Уэнсдей, я… – он мнется, пытаясь выдавить из себя извинения, хотя что бы он ни сказал, вряд ли она сможет забыть о его предательстве. С какой-то стороны это даже смешно, абсурдно, что он пытается. Хоть и не менее абсурдно, чем то, что она его слушает. – Я сожалею, что чуть не убил тебя.

Не предал. Не обманул. Именно – не убил. Интересный выбор слов.

– Я… – он нервно проводит по лицу ладонью и срывается, – черт возьми, я не знаю, что сказать, чтобы ты поняла меня, но мне жаль, что все сложилось именно так. Ты не должна была оказаться под ударом и не должна была узнать о хайде так.

– А как я должна была о нем узнать? – наконец, ощущая злость, интересуется она, сознательно загоняя его в тупик.

И она знает, что он тоже прекрасно об этом осведомлен.

Его взгляд из потерянного становится твердым.

– Не знаю, – чеканит он, со всей серьезностью глядя ей в глаза и сжимая ладони в кулаки. – Но определенно раньше нашего поцелуя, – в его голосе тоже слышатся нотки злости. – Это было бы честно.

От этой прямолинейности, от этой обезоруживающей уверенности становится не по себе.

Он кажется ей искренним, открытым – будто перед ней тот самый Тайлер, которого она знала, думала, что знала. И как ни странно, мысль об этом не распаляет ее злость еще больше – даже напротив...

В его присутствии в голове становится слишком тихо.

Но она не проиграет ему – вновь напоминает она себе и противится этому липкому, расползающемуся, мерзкому чувству – надежде. Не в этот раз.

И затянувшуюся игру в гляделки она продолжать не намерена – хватит давать ему повод лишний раз залезть в душу. Хватит провоцировать хаотичный поток мыслей в и без того взволнованном разуме.

Нет, кажется, злость все-таки возвращается. Но на себя или на него?

– Ты ненавидишь меня? – сухо спрашивает парень, и комнату наполняет густая тишина, прерываемая лишь мерным тиканьем часов.

– Нет, – рассекает вакуум ее ответ, в то время как Уэнсдей пытается понять, каково это слово на вкус.

Тайлер нервно вдыхает воздух носом, словно ему вдруг становится тяжело дышать.

Уэнсдей находит себя удивленной – он отличный актер, но повисшее между ними напряжение не сыграть, даже она это понимает. Если бы ему было нужно что-то конкретное, он наверняка действовал бы тоньше, а не ходил по грани, озвучивая все в лоб.

Возможно, даже обвел бы ее вокруг пальца второй раз.

Мысль об этом заставляет ее сцепить зубы.

– Как я могу тебе верить? – без обидняков спрашивает она.

– Я не знаю, – нервно возвращает он, его глаза бегают по комнате, словно именно в ней прячется решение. – Коснись меня, – он резко переводит взгляд на Уэнсдей, – прочти меня. – Его просьба кажется требованием, отчаянной попыткой утопающего схватиться за соломинку. – Ты же можешь что-то увидеть?

Наивность, наивность, наивность… Она буквально витает в воздухе – но чья она? Его или ее?..

Ей надоедает задавать одни и те же вопросы по десятому кругу.

Коснуться его – значит, снова подпустить близко. Готова ли она рискнуть?

С другой стороны, если бы он хотел убить ее – сделал бы это сразу? Значит, она нужна ему... От мысли об этом сжимается сердце, но Уэнсдей предпочитает думать, что это всего лишь последствия духоты в комнате. К тому же, что она теряет? Манипулировать видениями хайды, вроде как, еще не научились.

Она внимательно осматривает его, словно случайная пылинка на его одежде может дать подсказку о его мотивах. И понимает, что ее что-то смущает.

Какая-то деталь, которая отлично ложится в общий пазл, но выбивается при ближайшем рассмотрении... Малюсенькая нестыковка, которая может и не иметь особого значения, а может определять все.

Нужно провести анализ. Была ли она удивлена его появлению? Нет, Уэнсдей прекрасно понимала, что если ему удастся сбежать, он непременно явится к ней. С учётом ее видений, это было неизбежно.

Удивительно, разве что, то, что он не напоролся ни на одну из ловушек в особняке.

Нет, тут что-то другое...

Она еще раз внимательно осматривает его с ног до головы, подмечая мелкие и незначительные детали, которые можно было бы собрать воедино...

Внешний вид. На ботинках грязь, а пальто распахнуто и как будто чуть сбито на бок – верные признаки того, что он бежал и добирался к ней через лес.

Непримечательные брюки, светлая рубашка, уставшие глаза... Нет, ничего подозрительного, он выглядел практически привычно.

И тут ее осеняет.

– Ты что, прихорашивался?

Тайлер нервно усмехается:

– Что? – его ладонь цепляется за правый карман брюк. – Не понимаю, о чем ты, – он хмурится.

Уэнсдей сдержанно отмечает:

– Твоя одежда выглядит опрятной, хотя после побега у тебя вряд ли была возможность привередничать в ее выборе без угрозы выдать себя, волосы подстрижены, а щетина выбрита, хотя общую изможденность от пребывания в тюрьме не скрыть. В любом случае, я не слышала, чтобы за заключенными так ухаживали.

Он на мгновение кажется ошарашенным ее выводами, и она довольно заключает:

– Варианта два: либо ты самовлюбленный нарцисс, либо готовился к нашей встрече.

О да, Уэнсдей неимоверно гордится собой… ровно те две секунды, пока запоздало не осознает, к чему сама подвела разговор. К чувствам. Ее внутренне передергивает.

Однако Тайлер, к ее легкому недоумению, не собирается этим пользоваться, чтобы поиздеваться, и отводит взгляд, серьезно спрашивая:

– А ты бы этого хотела?

Хотя звучит как издевательство, в любом случае.

– Это нерелевантно, – отмахивается она. – Так или иначе, я бы хотела воздержаться от прикосновений к тебе.

По его скулам бродят желваки, и он сдержанно выдавливает:

– Понимаю.

Ничего общего с коварным Тайлером из ее видений.

– Даже если это единственный способ узнать, вру ли я? – спустя какое-то время добавляет он.

Ладно, разве что чуть-чуть.

Она медлит. Ей действительно не хочется иметь ничего общего со своей чувственной, открывшейся ему стороной – а она достаточно сознательна, чтобы понимать, что чувства, так или иначе, все равно преобладают над разумом – как минимум в его присутствии.

– Дай руку, – решается она на компромисс, решив не затягивать ситуацию еще сильнее.

Он послушно протягивает ей ладонь.

Уэнсдей осторожно касается сгиба его большого пальца, прислушиваясь к ощущениям, гадая, куда ее закинет и закинет ли – и разочарованно понимает, что ничего не происходит. Гребаная беспомощность...

Она увеличивает контакт, полностью обхватывая его руку своей.

Ничего. Пустота. Зеро. Она чувствует подступающую к горлу горечь.

– Ты можешь… – тихо говорит он, и окончание фразы повисает в воздухе.

Она сопротивляется воспоминаниям.

Но ведь все равно уже начала – какой смысл останавливаться на полпути? К черту.

Ее ладонь прижимается к его шее – Уэнсдей фокусируется на собственной упертости и злости, словно пантера, готовящаяся к прыжку.

Но нет. Тихо. Тихо, как в гребаном склепе, тишина которого сейчас уже не кажется такой уж умиротворяющей.

Тайлер стоит на месте, даже не пытаясь сделать попытку двинуться – удивительная покладистость. Он словно ждет вместе с ней.

Но черт, возьми чего? У него наверняка есть скрытый мотив – и она должна знать, какой.

Ну же, хоть что-то, хоть обрывок, хоть образ того, как он разрывает ее прямо в этой комнате – любая кроха лучше бессилия, непонимания, незнания...

Но как ни пытается она прислушаться к себе, уговорами, провокациями спровоцировать видение – даже мысленно обращается к хайду... ничего.

Словно издевка – хочешь правды, разговаривай ртом.

Вот это, блин, откровение.

Она опускает руку.

– Как ты ощущаешь хайда? – такими темпами разговоры скоро станут ее коньком.

– В каком смысле? – уточняет он.

– Ты чувствуешь, когда собираешься обратиться? Можешь его контролировать? Он оказывает на тебя влияние сейчас? – Уэнсдей готова задать еще с дюжину вопросов, но хватит и этого.

Парень хмурится.

– Я чувствую близость обращения… но зачастую – всего за несколько минут. Последнее время я обращался даже во сне, раньше такого не случалось. Мне казалось, я могу контролировать это.

Она кивает.

– Хайдом… нельзя управлять. Но я все больше отдаю себе отчет в его действиях. Возможно, могу немного влиять на него. Договариваться? – Он усмехается. – Можешь смеяться, но, кажется, пребывание в тюрьме пошло нам на пользу. Мы… словно пришли к какому-то компромиссу.

– Либо на тебе сказывается отсутствия влияние Торнхилл, – подмечает девушка.

– Либо так, – признает он.

Она снова поднимает руку и касается его шеи.

Ничего. Только раздражающее тепло его кожи под ее пальцами.

Чего она ждала?

– Ты говоришь, что стал обращаться во сне, – начинает она, запрокидывая голову вверх и переводя взгляд с его шеи на лицо. – Сам хайд после этого ведет себя по-прежнему? Ты способен договариваться с ним в таком состоянии?

Она замечает, как его взгляд смещается с ее глаз на губы. "Нет" – отдается в подсознании, и она чувствует порыв отстраниться.

– Да, – говорит он, и Уэнсдей не сразу понимает, что это ответ на ее вопрос о хайде. – Думаю, это возможно. – Его взгляд прожигает ее насквозь.

Возможно, возможно, возможно…

Предательский пубертат.

Тайлер медленно склоняется к ней, и она чувствует мягкое, горячее прикосновение его губ – в легких резко кончается воздух, а под сомкнувшимися веками бьются самолюбие и желание забыться.

Она очень хочет злиться на него. Хоть немного – достаточно для того, чтобы оттолкнуть. Но…

…Его поцелуй ощущается как победа.

"Победа над здравым смыслом", – откликается подсознание, и ладонь Уэнсдей уже крепче прижимается к его шее, а свободная рука тянется к волосам, и он прижимает ее к себе ближе, целует настойчивее, и его язык легко проникает в ее рот, поддевая верхнюю губу, скользя по белоснежным зубам, сплетаясь с ее языком…

Она тонет.

Его широкая ладонь уже лежит на ее пояснице, удерживая рядом, и она слышит его дыхание, как и у нее – сбивчивое, и она отвечает ему, тянется к нему каждой клеточкой своего тела, ногтями аккуратно проводит по его затылку и впитывает его сдавленный вздох.

Бурлящим потоком нельзя управлять…

Они отстраняются друг от друга на несколько мгновений, чтобы отдышаться, чтобы посмотреть друг другу в глаза. Его взгляд – ярких сине-зеленых глаз, неверящий, восхищенный, встречается с ее – темным, искрящимся, непривычным… И они вновь тянутся друг к другу, каждый – сдаваясь на волю победителю и чувствам.

…лишь сгруппироваться так, чтобы не захлебнуться в нем.

Она продолжает купаться в его объятиях, когда под веками начинают мелькать картинки – слишком короткие, слишком быстро сменяющие друг друга.

Она видит его попытки обращения в цепях; видит его – с протяжным кровавым следом пальцев на груди, нависающего над ней; видит саму себя – кричающую на него в облике хайда, а тот словно растерян и не знает, что ему делать; видит еще множество сливающихся картинок и образов, создающих ощущение опасности для нее и ее семьи, и хоть это их видения, их будущее – она отчетливо понимает, что опасность исходит не от него.

Уэнсдей приходит в себя, цепляясь за его плечи, и встречается с его встревоженным взглядом.

– Что ты видела? – тут же спрашивает он.

Она глубоко вдыхает и пытается понять.

Выдох…

– Ничего плохого, что было бы связано с тобой. Но… – она цепляется за быстро ускользающие обрывки мозаики, пытаясь вычленить хоть что-то.

– Я не знаю, – она растеряно опускает руки и отстраняется от него. – Не могу собрать полную картину.

Он позволяет ей сделать шаг назад и задумчиво смотрит в окно.

– У тебя уже бывало такое? – вдалеке слышится рев сирен, и улица озаряется красно-синими вспышками. Это явно едут за ним.

– Нет, – быстро отвечает она, пытаясь принять для себя решение. Это ее возможность отомстить ему и сдать его копам – она уверена, что он не станет сопротивляться. И какой победой это станет над самой собой…

Ей ведь нужно отыграться, так?

Двумя минутами позже она открывает дверь в комнату нескольким полицейским – среди них и ее старый знакомый, шериф Галпин.

– Мисс Аддамс, Тайлер сбежал из тюрьмы. Мы предполагаем, что он мог отправиться к вам. Вы здесь… в безопасности? – на старике явно сказались минувшие события. Он, кажется, поседел еще больше, а взгляд потерял прежнюю твердость – его глаза судорожно бегают по комнате, словно пытаясь зацепиться за любую деталь, сконцентрироваться хоть на чем-то.

– Вы же видите ответ, – Уэнсдей пожимает плечами. – Разделяю ваши опасения, но дома мне едва ли что-то грозит – поблизости родители, а вокруг особняка расставлена превосходная система ловушек, способная прихлопнуть даже медведя.

Шериф потирает подбородок, и в разговор ступает другой полицейский.

– Мисс Аддамс, мы выставим несколько патрулей на дороге и в лесу. – Они определенно недооценивают их систему ловушек. – Если вы что-то услышите, позвоните нам, – он протягивает ей визитку с номером.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, – пожимает плечами она, принимая карточку. – Но я учту.

Кажется, ее ответ вызывает подозрение.

– Вы считаете, что способны сами себя обезопасить? – с прищуром спрашивает коп.

– Считаю, что моя семья сделает это лучше, чем те, кто не смог удержать преступника в тюрьме, – парирует она.

– На всякий случай позвольте напомнить вам, что за сокрытие положен срок… – неумелая попытка давления совершенно не впечатляет Уэнсдей.

– Думаете, в моих интересах скрывать того, кто пытался меня убить? Или, может, вы думаете, что он прячется у меня под кроватью? – она откровенно издевается над ним.

Однако один из полицейских ведется на провокацию и недоверчиво заглядывает вниз, после чего отходит к выходу из комнаты к остальным.

И пусть она не хочет себе в этом признаваться (может, уже чуточку меньше, чем вчера), но Уэнсдей прекрасно осознает, почему позволяет им уйти. И все же...

– Шериф, – окликает она отца Тайлера, и мужчина дёргается и оборачивается.

– Он кого-нибудь убил? – В сущности, не то чтобы ее волновали чужие жизни, когда дело не касается ее близких, но это интересная деталь.

Галпин-старший стискивает зубы и кратко качает головой, однако ей достаточно мимолетной тени удивления на его лице, чтобы понять – теперь он знает, что Тайлер здесь. Что она укрывает его.

– Мисс Аддамс... – протягивает он, более осознанно скользя взглядом по комнате. – Вы же понимаете, что это ничего не меняет?

Уэнсдей не знает ответ на этот вопрос, но знает, что он и сам не верит в свои слова.

– Да, – подыгрывает она ему. – Спасибо за беспокойство, шериф. Если я что-то узнаю, то непременно вам сообщу, – завершает разговор она.

Мужчина вздыхает, устало прикрывает глаза и кивает коллегам, ждущим его у двери.

– Надеюсь на ваше благоразумие, – многозначительно бормочет он, спускаясь по лестнице.

Она прикрывает дверь и упирается лбом о стену, пытаясь осознать все события этого вечера. Подумать только...

– Я тоже, – ее ответ самой себе сливается с шепотом Тайлера, уже стоящим прямо за ее спиной.

Она медлит – как будто несколько секунд это достаточное время, чтобы понять все свои чувства. И все-таки разворачивается к нему лицом. Анализируя, удивляясь самой себе...

Он стоит рядом, слишком близко для человека, которого она должна ненавидеть и который ненавидит ее – и Уэнсдей позволяет себе рассмотреть его, отметить каждую черту лица, каждый его вздох, и главное – взгляд, которым он смотрит на нее.

Действительно ли его присутствие здесь ничего не меняет?

Они стоят в тишине еще несколько минут.

– Так мы?.. – наконец, обаятельно задает он многозначительный вопрос, обволакивая ее своим присутствием, и Уэнсдей молчит, продолжая продумывать, просчитывать возможное развитие событий, чувствуя, как кончики его пальцев, подрагивая, касаются ее талии, и она принимает решение – еще раз, неправильное, иррациональное для себя, принимает, принимает, принимает…

– То, что хайд сокращает популяцию бедных лесных обитателей, очень мило, но как думаешь, смог бы он совладать с акулой? – спрашивает она так, словно это главный вопрос, который ее сейчас интересует.

– Думаю, мы можем это проверить, – с улыбкой отвечает он.

Она и сама не замечает, как позволяет себе улыбнуться ему в ответ.