К чемпионату в Сайтаме Нейтан звеняще готов и заряжен так, что почти наэлектризован. Он должен доказать, что его победа год назад в Милане — не случайность. Не подарок от снявшегося с турнира Юзуру, не удача, мимолётно улыбнувшаяся дерзкому юнцу, а закономерность. Он почти живёт на тренировках, забывая про всё остальное. Юзуру будет в Сайтаме, нужно будет превзойти его на его же территории; если не получится — реванш на следующей Олимпиаде будет под большим вопросом.

На заставке телефона у Нейта теперь стоит фото с награждения в Милане. Он всем говорит, что смотрит на это напоминание о золотой медали и настраивается на то, чтобы выиграть следующую, — а сам не реже, чем на медаль, обращает внимание на ладонь Миши у себя на плече. Разделить с ним пьедестал было сладко; Нейтан до сих пор вспоминает о том итальянском вечере с нежным придыханием. Это был отличный способ начать долгую гонку за Юзуру, невероятно вдохновляющий — как хороший знак, как белая птица удачи. Может быть, в Сайтаме получится повторить совместный пьедестал. Было бы изумительно.

Нейтан уже не боится встречаться с Мишей взглядом после долгой разлуки: Милан убедил его в том, что всё взаправду, всё ослепительно по-настоящему. Он широко и радостно улыбается Мише при встрече, уже предвкушая, как обнимет его, возмутительно прекрасного, — и вглядывается в линию губ, чтобы увидеть ответную улыбку, тонкую-тонкую, невесомую почти.

Миша улыбается мало. На тренировках он предельно собран, у него в груди словно закручена туго сжатая пружина. Нейтану кажется, они оба так напряжены перед этим чемпионатом, что если попробуют прикоснуться друг к другу — молния шарахнет. Он всё же тянется поцеловать Мишу в раздевалке, и отшатывается, потому что между губ действительно проскакивает искра.

— Это ты бьёшься током или я бьюсь током? — весело спрашивает Нейт. Рядом с Мишей он готов — и даже хочет — ненадолго отбросить все переживания по поводу медалей, нелепо шутить и какое-то время просто быть безоглядно влюблённым и счастливым, безо всего прочего. Но Миша смущённо прикрывает рот рукавом и веселья не разделяет.

— Я, наверное. Прости, — осторожно говорит он. Нейтан впервые замечает перемену в его взгляде — серые глаза стали прохладнее. Твёрже. Миша словно придавлен ответственностью сильнее обычного. Как будто его миланский подиум не поправил дел, а наоборот, сделал хуже. — Это всё нервы.

Нейт прижимает его к узкому шкафчику и зацеловывает тонкие губы, невзирая на искры и молнии. Ему даже нравится, как между ними с Мишей всё искрит: конечно, они же решили вместе двигаться к Пекину, значит, и искрить тоже должны вместе. В этом как будто есть извращённая гармония. Нейтану остро-приятно об этом думать. Он задыхается Мишей и с трудом успевает шептать между поцелуями: — Миша, ты огонь. С ума меня сводишь.

— А ты варвар. Ведёшь себя неприлично, — урчит в ответ Миша. Но не отстраняется, и Нейтан согласен, чтобы Миша его любыми словами обзывал, хоть пьяным гунном в жилище патриция ругал. Лишь бы рукам доверял, и губ не избегал, и продолжал смотреть ласково и жарко, как ни на кого больше не смотрит. Лишь бы улыбка его стала ярче, разгорелась как прежде, разогнала все преследующие их тени.

У Миши короткая программа лёгкая, летящая, игриво-изящная — и очень романтичная. Конечно, насчёт романтичности симфо-рока большие знатоки музыки могут поспорить, но уж из текста Нейтан однозначно считывает нежный, льнущий к сердцу посыл. Ему, в целом, достаточно услышать певучее I belong to you, чтобы никаких других посылов уже не желать увидеть и услышать. И его очаровывает то, как после ошибок на прыжках Миша упрямо вскидывает голову и летит дальше, прекрасный и неостановимый, а излом гибких запястий кажется самым нежным, что Нейтан видел в жизни.

Нейту приятно видеть в прокате Миши признание в любви, дерзко объявленное на весь мир и для всего мира оставшееся незамеченным. Он думает, что ему вряд ли хватит смелости напрямую спросить у Миши, действительно ли что-то такое имело место, но на лёд всё равно вылетает окрылённым, потому что для него уже всё сошлось внутри. Ему теперь всё легко, всё удаётся почти шутя, караван не идёт — летит. Нейтан практически разрывает короткую, привозит ближайшим преследователям больше десяти баллов, и это очень похоже на успех. Так потрясающе похоже, что не налажать бы на радостях, не посыпаться бы в произвольной.

После прокатов Нейтан привычно ищет Мишу под трибунами — на этот раз Миша находит его первым.

— Браво, — негромко говорит Миша. И так опускает ресницы, что у Нейтана горло перехватывает: ему эти ресницы пронзают сердце не хуже шипов. — Откатал по-чемпионски.

— Подожди с «чемпионскими» эпитетами, не забегай далеко. Ещё произвольная впереди. Вот как уеду вниз по турнирной таблице, — смущённо смеётся Нейтан. На миг его ослепляет ярчайшей улыбкой напротив: Миша тоже смеётся. Легко, влюблённо, словно отбросив на несколько мгновений все ошибки и заботы, словно кроме них с Нейтом никого и ничего больше в мире не существует.

— Да что ты? И это мне говорит человек, который в Пхёнчхане отыграл в произвольной двенадцать мест? Ну да. Так и вижу, как ты послезавтра кубарем покатишься вниз. Свежо предание.

Смотреть на такого, светящегося от любви Мишу, но не трогать его — выше человеческих сил. Нейтан ловит его за гибкие запястья, тянет к себе близко-близко.

— Но я не так хорош, как ты, — шепчет он скомканно, утыкаясь носом в русые волосы. И слышит мягкий смешок: — Неужели? По-моему, баллы говорят прямо об обратном.

— Я не так хорош, как ты, — упрямо повторяет Нейтан и крепче обнимает красивые плечи. Он убеждён, что у него никогда не будет в движениях столько отточенного изящества, столько музыкальности и текучей плавности. Ему будут аплодировать за силу квадов, но никогда — за грацию, вынимающую душу. Такому не учатся, это что-то свыше, космическое что-то. — Я бы убил за твои руки.

Миша беспокойно ёрзает в объятиях после этой фразы. Тревожно говорит: — Зачем же убивать? Вот они, здесь, — и действительно поднимает руки, показывая. Он порой обезоруживающе буквален. Нейтан расцеловывает его изумительные запястья.

— Ты не закончишь чемпионат на этом паршивом месте. Ты поднимешься выше, я знаю. У тебя всё будет лучше, — твёрдо уверяет он. Замыкать десятку — слишком мало для Миши, он заслуживает большего. Намного, намного большего. Мир не может оказаться настолько жестоким, чтобы отказать ему во всём, так даже в антиутопиях не бывает.

— А что тогда насчёт тебя? — шепчет в ответ Миша. У Нейта едва сердце не останавливается, когда он слышит дразнящее: — Ты станешь тем, кто наденет корону.

Намёк уничтожающе откровенный, от него всё качается в голове и тянет безудержно целоваться. Нейтан с трудом понимает, как ему жить с этим намёком дальше, когда Миша уходит готовиться к следующим прокатам. Вообще не понимает, как ему жить дальше после Мишиной произвольной. Как развидеть огненно-алый камзол и хлёсткие, дышащие страстью движения? Непонятно, каким чудом Миша не высекает изо льда пламя, этот чёртов лёд должен был загореться под ним с первых же движений. Это что-то, ранее Нейтану незнакомое. Это новое в Мише, и сокрушительно прекрасное; как горячий вихрь, которому невозможно сопротивляться. Нейта коротит и колотит; стоит закрыть глаза, и перед мысленным взором снова всплывают невероятные руки, по-особенному гибкие в красном, и ладони, взмывающие в дерзком хлопке. Нейтан тихо радуется, что между ним и Мишей почти две разминки — благодаря этому есть время хотя бы отчасти прийти в себя.

Он так и выезжает на лёд слегка потерянным, и никак не может заставить себя перестать думать о трепещуще-алом камзоле — но, кажется, никто ничего не замечает, потому что все прыжки Нейтана при нём. Все пять квадов, и целая россыпь тройных сверх того. Нейтан исполняет их все, всё вколачивает в лёд, но лишь после последнего прыжка его запоздало пронзает боевой яростью. Сделано, никуда вниз ни по какой турнирной таблице он уже не уедет, вся сложность его, у него всё сделано.

Пошёл ты к чёрту, великий самурай.

Нейтан уже на дорожке шагов бесстыдно празднует победу, упиваясь каждым своим движением. Вот было бы смешно сейчас, в момент триумфа споткнуться, и упасть, и потерять баллы на ровном месте. Но нет. Не падает. Произвольная ещё сильнее увеличивает его отрыв от Юзуру, теперь между ними больше двадцати баллов. Это безоговорочный триумф, это месть за Пхёнчхан — а ещё это золото и победа. После прокатов Нейтан даёт чемпионские интервью, долго фотографируется на подиуме с золотой медалью и наматывает по катку круги почёта с национальным флагом. Это всё великолепно, всё именно так, как давно мечталось и хотелось. Совсем немного не хватает для полного счастья. Нейтан полагает, что не встретит отказа, когда после всех торжественных мероприятий стучится к Мише в номер.

Миша легко впускает его.

— Теперь-то можно чемпионские эпитеты? — интересуется он и улыбается. — Поздравляю, чемпион. Всех порвал на лоскуты.

— Тебе всё можно, — выдыхает Нейт, теряясь в словах. Он душу за эту светлую улыбку продать готов, нежность на лице Миши пьянит и одурманивает, и Нейтан бесстыже лезет целоваться как полоумный, везде, где прилично, и где неприлично — тоже. — Тебе уже говорили, что твоя произвольная в этом году — чистый секс?

— Нет, — тихо звучит в ответ. Воздух в комнате быстро накаляется и густеет. Миша тяжело, с усилием дышит под поцелуями, словно толкает лёгкими ставший вязким воздух, и послушно запрокидывает голову, и ногтями по затылку проезжается так, что Нейтана перетряхивает. — Так расскажи мне.

Нейт рассказывает. И показывает. Даёт волю желанию, неумолимо зревшему в нём с самых прокатов. Миша позволяет. У Миши на груди крестик блестит в полумраке комнаты тускло и беззащитно, и в этот раз вся его гибкость изумительная — только Нейтану, и страсть, которую он так редко показывает, — тоже только для Нейтана, и руки, и губы, и сбившееся дыхание, и стыдливый румянец. Горячие объятия Миши словно запечатывают этот вечер, окончательно делают его идеальным.

Мишу не приглашают на гала. Нейт прощается с Сайтамой уже без него. Нейтану надо как-то пережить целый год до следующего чемпионата. Нет ни малейших идей, как, но надо — тогда он увидит Мишу вновь. Тогда они продолжат вместе идти навстречу Олимпиаде.