Нездоровое оживление в комнате Фенриса и Дайона уже успело стать чем-то обыденным.

— Научи меня быть академистом! — просил Джорго, уже второй час таскаясь хвостиком за своим проводником.

— Студентом Академии, — поправил Фенрис с пафосным выражением лица, — «Академист» — уничижительное обозначение, которое используют горожане, когда говорят о нас как о сумасшедших. Но я помогу тебе, — Фенрис нарочно медлил, понимая, что слишком активная радость даст Джорго повод сесть несчастному одиночеству на шею. Нужно было немного подумать, искусственно взвесить «за» и «против» и только потом браться за воспитание новоиспеченного студента.

— Для начала — изучи существующие мировоззрения, либо сформулируй своё. Так ты поймёшь, подход какого мастера тебе ближе.

— Это… Обязательно? Я не то, чтобы умелец много думать про эту вашу философию, — Джорго нахмурился и почесал затылок.

— Нет, но ты же хочешь стать настоящим студентом? У Фины, кстати, тоже нет лидера мнений, но это оттого, что она не может в силу этических соображений следовать за учением своего отца.

— А что ещё есть у Фины? — хитрые зелёные глаза загорелись пуще прежнего.

— Руки. Ноги, голова, внутренние органы…

— И даже…? — Джорго, будто удивившись, вытаращил глаза на Фенриса в предвкушении чего-то эдакого. Однако собеседник был подозрительно спокоен, если вовсе не смертно скучал.

— …И даже. Если ты хотел меня стеснить — у тебя не получилось, я учусь у мастера Карстена и потерял понятие стыда ещё полгода назад. А вот это, — юноша с трудом поднял огромную кипу книг и протянул Джорго, — тебе на первое время. Советую начать с теории самоподобностей. С помощью неё можно ответить практически на любой вопрос на абстрактных науках, если применить логику.

Джорго, кажется, вообще не слушал, глядя на кипу книг, как на пустое место.

— А тебе нравится Кэтрин?

— Ну, она симпатичная. Но слишком уж приветливая, — пожал плечами Фенрис, — а это, — он указал на толстый зелёный учебник, — физиология. Её можно читать в качестве развлечения для удовлетворения любопытства. Ты знал, почему таранная кость рассыпается при ударе всегда на равное количество частей?

— Неужели тебе банально не интересно поближе пообщаться с девушками? — Джорго явно не интересны были осколочные переломы, — Это же целый мир!

— Чего я там не видел? — Фенрис устало закатил глаза с видом умудрённого жизненным опытом старика, — а что до устройства сознания — все равны перед Фортуной и в равной степени не похожи друг на друга.

— Ничего ты не понимаешь. Эти ваши бумажки и закономерности никогда не сравнятся с настоящим жизненным опытом. Когда делаешь что-то не ради научной практики, а чтобы было хорошо тебе и другим.

— Не нравится подход — иди гуляй, — нахмурился старший студент, — а если хочется поболтать — то к Фине, и не морочь мне голову почём зря.

— Да с удовольствием, но она дерётся, когда я пытаюсь с ней пообщаться поближе! — Джорго вскинул брови и всплеснул руками. Он испытывал искреннюю досаду и хотел поделиться ею с Фенрисом. Фенрис этого стремления не разделял.

— Потому что нужно уметь довольствоваться малым, но надеяться на большее. Фортуна не любит жадин и наглецов.

— Фортуна, а не Фина!

— Все чувства — явления случайностей. Нет закона, по которому влюбляется тот или иной человек, нет никакой корреляции между чертами влюблённых или ненавидящих. Мы не можем понять этого, а если поймём — наша жизнь потеряет смысл, — сказал Фенрис, отодвигая стул возле письменного стола и усаживая туда нерадивого поступившего, — Садись за книжки. У тебя мало времени.

Фенрис прилёг на кровать и закрыл глаза. Наверное, само присутствие его, прилежного студента и, заодно, вынужденного лонтана Джорго, должно было мотивировать юношу учиться.

— Про что читаешь? — поинтересовался вдруг Фенрис. Джорго вздрогнул и захлопнул учебник, будто разглядывал там что-то непристойное.

— Я картинки смотрю, — пробормотал новоиспеченный студент.

— И как?

— Интересно. Всегда хотел посмотреть на собаку в разрезе, — не встречая осуждения, Джорго медленно открыл учебник обратно.

— Выходит, тебе нравится биология? — Фенрис заметно воспрянул духом. Он хорошо разбирался в этой области, и, стало быть, мог действительно чему-то научить своего подопечного, потому как моральных качеств, как у настоящего лонтана, у него не было.

— Мне нравится Фина, — с кристально чистым взором ответил Джорго и глупо улыбнулся. Фенрис тихо завыл от безысходности, закрыв лицо руками, и стукнулся головой о стену, — Эй… Ты в порядке? — Джорго в мгновение соскочил со стула и оказался рядом со старшим студентом. Не то, чтобы это было только от желания увильнуть от учёбы — он и впрямь не понимал, почему Фенрис испытывает такие негативные эмоции.

— Ты можешь хоть пять минут не говорить про Фину?!

— А ты говори… Не знаю, кто тебе важен, но с кем ты не можешь быть так часто, как хотел бы? Вот про них и рассказывай.

— Все. Каждый в Академии, кого я знаю по именам и кого мельком видел, — проворчал Фенрис, отворачиваясь лицом к стене. Гложущее одиночество особенно сильно ощущалось рядом с такими людьми, как Джорго или Кэтрин.

— И ты даже…

— Всё! — грозно воскликнул юноша, садясь и обнимая себя за колени, — иди учиться. А я… Я спать хочу, у меня в полночь астрономия. Не мешай.

Джорго, поняв, что Фенриса лучше не тревожить, сел обратно за стол, поджав под себя левую ногу. Матушка Жизель ругала его за то, что он так сидит, утверждая, что от этого бывает кривая спина, а в акробаты с кривой спиной не берут. Но теперь… Наверное, что-то эдакое было в этой свободе-несвободе, раз он ещё отсюда не сбежал. Да, сон и еда по расписанию и никуда нельзя выходить, зато ты — совершенно один и тебя никто не трогает в свободное от учёбы время. Сделал глупость? Об этом забудут! Не поладил с кем-то? Всегда можно сменить компанию! Конечно, в обитателях этих стен ясно чувствовалась чужеродная беспомощность, но у них были иные дары… как они сами говорили, Фортуны. Джорго не отрицал божественный случай, но и идей академистов… В смысле, студентов Академии, не разделял, просто не имея желания вникать в теологические учения.

— Фе-е-е-енрис… — спустя честные двадцать минут Джорго стало смертельно скучно. Картинки закончились, а описания под ними содержали столько непонятных слов, что у юноши складывалось впечатление, что он читает что-то со знакомыми буквами, но на чужом языке.

— М? — Фенрис было хотел не реагировать, притворившись спящим, но душевный голод оказался сильнее выученной гордости.

— А где твой сосед? Кровати две, а людей… Один.

— Дайон? Не знаю.

— Почему не знаешь? Вы же дружите.

— С чего ты взял? — Фенрис взялся руками за спинку кровати и положил на согнутые пальцы подбородок.

— Вы же соседи. Значит, друзья. Это же очевидно! — Джорго говорил вполне себе искренне, но Фенрису казалось, что тот просто издевается над ним. Ну не бывало на свете таких недалёких людей, и уж точно никто из подобных не мог попасть в Академию!

— Мы почти не общаемся. У Дайона есть Малакай, другой друг, получше, чем я.

Джорго удивлённо захлопал глазами, смотря то на Фенриса, то в книгу, будто там мог найтись ответ на вопрос, почему этот юноша так странно себя ведёт.

— Так не бывает. Друг есть друг, нет друзей «получше» и «похуже».

— Очень даже бывает, — вздохнул юноша. Наверное, открываться малознакомому человеку было дурным тоном, но никто не видел, так что… — я нужен Дайону, только когда ему требуется помощь.

— Тогда это не друг, — заключил Джорго, уже более откровенно отвлекаясь от занятий. Знания в голову не шли: то ли объем разума был маловат, то ли по Академии до сих пор гуляли духи культа пустоты.

— А я тебе о чём говорю! У нас совершенно ничего общего, а то, что мы раньше могли душевно беседовать — не считается.

— И это разрушилось с появлением Малакая?

— Да. Вернее, Малакай появился как раз из-за меня.

— Ты познакомил их? В итоге, ты общался ещё и с Малакаем, и выходит…

— Не выходит. Я вселил в Дайона уверенность, а дальше он, поборов страх перед знакомствами, отправился в большой студенческий мир, где на одной из злосчастных лекций встретил Малакая. Я как глянул на них — сразу понял, что сама Фортуна велела им дружить. И что я там явно лишний, — старший студент печально вздохнул. Это был не первый случай, когда он оказывался на обочине жизни, в то время как дело касалось межчеловеческих отношений. Когда он был совсем юн, у него даже была дама сердца, но и та предпочла ему другого, сославшись на то, что это было проще и удобнее. Постоянно ожидая удара, Фенрис сам открывал свои слабые места, куда и била жестокая Фортуна.

— Ты очень добрый. Я увидел это ещё когда мы только познакомились!

— Я не мог пройти мимо твоего горя, — пожал плечами юноша, грустно улыбаясь, — Не сбылось у меня — пускай сбудется у другого.

— Ты говоришь так, будто у тебя уже вся жизнь мимо прошла! А тебе всего лишь… — Джорго задумчиво нахмурился, ловя себя на мысли, что знает о своём собеседнике непростительно мало, — Сколько тебе?

— Чуть за двадцать. Но ты по каким-то причинам выглядишь старше меня. Если в глаза не смотреть, — сам же Фенрис посмотрел. Не такие уж и глупые, раз Джорго, оказывается, умел слушать и задавал правильные вопросы. С ним можно было бы даже подружиться, разве что, держа в голове, что тот исчезнет, как рассветная звезда, как только рядом окажется Адольфина.

— «Чуть за двадцать» у всех разное. Главное не переставай пытаться. Даже эта ваша Фортуна сдастся, если быть достаточно упорным. Так почему Дайон так всех боялся?

Фенрис состроил недовольное лицо, услышав фразу про Фортуну, но ничего не сказал.

— Он считал себя настолько мерзким и уродливым, что уверен был, что любой, с кем он заговорит, страшно оскорбится. Или побьёт его и начнёт насмехаться. Я не знаю, откуда это у него — расспросы ничего не дали, кроме пустой агрессии, но эта мысль у него была ещё более навязчивой, чем твоя про Фину.

— А он правда некрасивый? — любопытство Джорго не знало предела с самого детства. Наверное, попади он чуть раньше в курсисты — сейчас был бы примерным студентом.

— Очень даже симпатичный. Белобрысый, синеглазый — редкие в наших краях черты.

— Тогда он подлиза и нытик! — Джорго в праведном гневе стукнул кулаком по столу. Ему было обидно за Фенриса, хоть и знались они недолго. Впрочем, для Джорго другом мог быть даже человек, которого он видел от силы минуту.

— Не кипятись. Ему правда тогда нужна была помощь и, возможно, нужна до сих пор. Хоть я и предан медицине, но знаю, что дух идёт прежде тела. Пока он сам всё не поймёт — ничего хорошего не будет, даже если станет таким красивым, как хочет.

— Если всех жалеть — тебе очень быстро сядут на шею, — Джорго вдруг почувствовал укол совести. Он ведь точно так же воспользовался добротой этого несчастного человека!

— Я не жалею. Жалость — это унизительно. Я так… — Фенрис сделал абстрактный жест руками и закатил глаза, — Издалека сочувствую.

Джорго хотел было возразить, что «издалека» — это совсем другое, но как-то внезапно понял, насколько они со студентами Академии были разными. Говорили разными словами об одних вещам и одними — о разных, и нужно было уважать их, раз уж приютили. Наверное, была в этой встрече доля божественной удачи. Точно кто-то строгий свыше пригрозил ему пальцем, как делала матушка Жизель, когда он шкодничал.

— Ладно, спасибо… Тебе за разговор, — Джорго, садясь обратно за книгу, вздохнул под недоуменный взгляд Фенриса, который тут же начал бояться, что что-то сделал не так. Из наглого и неугомонного он вдруг сделался робким и кротким, и впервые за всё это время начал думать о чём-то кроме встречи с Финой. Не стоило разбрасываться шансами, особенно рядом с теми, кто самой судьбою был ими обделён.

***

Океан пугал Адольфину. Смотреть туда — точно ослепнуть; глазу не за что зацепиться, нигде не найти ориентиров, и это ещё было не туманно.

Фине было лестно, что профессора отметили её как прилежную и ответственную студентку и позволили идти изучать странные вещи, происходящие на этом клочке земли, но, честно сказать, в лектории она чувствовала себя куда уютнее. Там у неё были задания, конкретные цели и прямые вопросы, здесь же — она даже не понимала, зачем пришла, просто двигаясь за остальными; неопределённость пугала и раздражала девушку сильнее всех неутешительных тенденций.

Чтобы не плестись совсем в хвосте, Адольфина прибавила шаг, делая вид, будто является частью небольшой компании что-то бурно обсуждающих молодых людей. Впереди шли трое взрослых мужчин: один из них был преподавателем химии, второй — абстрактных наук, а третий, кажется, был студентом старших курсов и, как рассказывала Кэтрин, лучшим учеником мастера Бертольфа. Присутствие последнего придавало уверенности, хотя бы за счёт того, что она знала, с кем можно будет поделиться возможными находками, другое дело — что они собрались искать?

Привал, объявленный профессором химии, оказался очень кстати. Ноги уже не несли, а голова отказывала соображать, перегруженная поиском деталей, за которые можно было зацепить внимание, в такой одинаковой береговой линии.

— Студенты! — мастер Бальмаш поднял руку, — обратите внимание на пустырь под вашими ногами — здесь десяток лет назад упал мелкий метеорит неустановленной природы, после чего в радиусе нескольких километров вокруг начали находить странные кристаллы, подобные тем, которые я вам показывал на практических занятиях. Ваша задача — изучить окружающую обстановку на предмет прочих странностей и найти определённые закономерности. Это целесообразнее делать в группе, поэтому попрошу оставить все разногласия и объединиться по три-четыре человека. Приступайте!

Задание же, которое они получили, заставило Адольфину только печально вздохнуть. Не из-за того, что собирать мусор — какая-то глупость, а потому что придётся делать вид, будто она заинтересованна в сиюминутном обсуждении этого вопроса с другими студентами. Просто подойти и заговорить с кем-то из студентов было для Адольфины задачкой посложнее, чем сдать экзамен по ненавистной алгебре. Многим казалось, что она смотрит на всех свысока, считая себя лучше других, и до какого-то момента подобное вовсе не волновало студентку: её не травили, не распускали слухи, не делали ей гадости — и слава Фортуне. На деле же, она просто не могла найти не то, что тему — даже причину для разговора. В детстве её ругали за пустую болтовню, и оттуда осталась привычка открывать рот исключительно по делу или когда тебя спрашивают. Сейчас же она понятия не имела, о чём можно было говорить с другими студентами, чтобы не выглядеть глупо или странно — вся когда-то свойственная ей непринуждённость растерялась ещё в детстве. Мир вокруг двигался, покуда она оставалась на месте. В буквальном смысле.

Фина, недолго побродив по пустырю, создавая видимость деятельности, наткнулась взглядом на странную жабу.

«И куда я её дену? Она помрёт и протухнет быстрее, чем мы вернёмся в Академию.» — Адольфина присела на корточки и ткнула подобие жабы найденной рядом палкой. Та зашевелила деформированными конечностями и издала гадкий звук. Девушка могла бы сумничать и сказать, что никогда таких не видела и это, скорее всего, какой-то новый вид, но что она вообще видела в своей жизни кроме осточертевшей Академии?

Определённо, после окончания учёбы (если до этого момента мир не рухнет) она отправится путешествовать по свету и собирать все упущенные ранее возможности, чтобы потом не удивляться, что небо, оказывается, голубое, а у лошади четыре копыта. В этом плане она завидовала Джорго и тем, у кого в своё время свободы было куда больше, чем у неё — многие жизненные уроки следовало вынести ещё в ранней юности, чтобы дальше идти по жизни приспособленным к ней человеком. У всех был какой-то багаж опыта, знаний и умений, а Фина будто бы только вчера родилась, имея возможность похвастаться только тем, что знает наизусть несколько томов научных трудов, умеет прекрасно играть на фортепиано и преуспевает в текущей учёбе. Пафосно и совершенно бесполезно.

В последнее время, по наставлению Кэтрин, девушка пыталась общаться с Фенрисом. На лекциях он появлялся редко, но, что удивительно, всё понимал, а из-за того, что был старше своих сокурсников на два-три года, вовсе производил впечатление второгодника, либо человека, который поздно одумался. Его отчуждённость совершенно не отталкивала — Адольфина по себе знала, что она вовсе не означает враждебный настрой и старалась заранее не думать о нём дурно, однако познакомится поближе всё равно не удавалось: этот юноша шарахался от неё как от огня, ровно как и от Кэтрин, будто бы скрывал какую-то страшную тайну.

Девушка, сняв с плеча дорожную сумку, достала оттуда пустой мешок и, свернув втрое, взяла им странное существо, найденное возле большого камня в высохшей луже, которому без воды явно было не очень хорошо, но тем удобнее — не трепыхалось больше. Брезгливостью Фина, как ни странно, не отличалась, когда дело не касалось крови и внутренностей, в конце концов, человек — такой же кусок мяса, как и прочие живые существа, и наверняка кому-то из них да тоже кажется несусветно гадким. Глядишь, необычный вид существа так или иначе будет связан с кристаллами.

Впрочем, нужно было что-то решать с компанией. Мастер Бальмаш ей не нравился совершенно, как и его ученики. То ли сумасшедший, то ли вечный ребёнок — да, его теории в своей оригинальности и правдоподобности могли поспорить даже с трудами ректора, но это всё равно не делало ему чести в глазах Фины и того большинства студентов, которые не входили в компанию постоянных благодарных слушателей. Только слушателей, потому что дискуссию с ним было вести просто невозможно: на каждое твоё слово у этого мужчины находилась пара десятков своих. Академия в принципе дробилась на противоборствующие фракции: каждая группа студентов следовала за лидером из числа профессоров, а иногда дискуссии даже переходили в откровенные драки, чего не было при ректоре Лукасе. Порою девушка удивлялась, как в принципе настолько разные люди собрались под одной крышей и умудряются при этом не идти друг на друга войной. Молодые, старые, мужчины, женщины, гении, дураки, приверженцы самых разных теорий — такое разнообразие виделось полнейшим хаосом, но единой идее сделать мир лучше удалось невозможное. Прошли уже те времена.

И всё-таки — нужно было к кому-то подойти. Вдох — выдох. С ней ничего страшного не случится при любом исходе событий.

— Вы не против, если я буду работать с вами? — обратилась девушка к компании молодых людей, неформально возглавляемой одним из учеников мастера Бертольфа, — я уже нашла экземпляр, — она кивнула на жабу в своих руках, которая окончательно смирилась со своей участью и перестала дёргаться.

— Извини, у нас уже есть нужный набор теорий и точка зрении на происходящее, — пожал плечами юноша. Он не испытывал неприязни лично к Фине и много хорошего слышал о ней от своей подруги Кэтрин и действительно отказал только по им же озвученной причине.

— А если…

— Хочешь, я буду работать с тобой?

Фина подскочила на месте от неожиданности, тихонько вскрикнув, а юноши пошли дальше, немо заканчивая их непродолжительную беседу.

— Джорго! Напугал. — девушка нахмурилась, прижимая к себе несчастную жабу.

— Я не нарочно! Я думал, у тебя всевидящие глаза и ты не испугаешься, заранее меня заметив.

— Почему ты так решил? — Фина чуть нахмурилась и недоуменно склонила голову.

— Я бы в жизни не обратил внимание на эту квакшу. Таких в соседней части города больше, чем звезд на небе! А что в ней необычного?

— Да?.. — Адольфина покраснела и, пока никто не видит её позора, выбросила жабу и вытерла руки о юбку. Та издала всё тот же гадкий звук и поскакала восвояси. Какая глупость — она, дочь ректора, не отличила благословение великой Фортуны от одного из тысяч таких же земноводных, — ничего… Мне просто захотелось немного проверить тех ребят на сообразительность.

— Они не прошли проверку, — Джорго обернулся вслед ученикам Бертольфа с брезгливым выражением лица, — а вот Фенрис бы прошёл.

— Фенрис… — Адольфина попыталась вспомнить, — какое-то сказочное создание. Все о нём слышали, но никто с ним лично не общался.

— Я общался! — гордо провозгласил юноша, — и мы поговорили, как настоящие друзья, правда я всё ещё не уверен в том, что он человек. Он какой-то… Сломанный, — Джорго пытался формулировать мысли так, чтобы и чётко выразить задуманное и не сказать грубо о своём лонтане, — он делает всё правильно, но его отвергает сама жизнь!

— Метка Фортуны, — печально кивнула Фина. Когда она жаловалась на жизнь, Кэтрин всегда припоминала ей опыт таких людей, как Фенрис и мастер Бальмаш. А в том, что у её подруги всё в порядке, студентка была более чем уверена.

— А что, если мы возьмём Фенриса как образец? Тогда мы точно будем лучше всех!

— Это… Как тебе сказать, немного неэтично, — Фина и Джорго отошли чуть дальше от группы, глядя по ноги в поисках чего-то необычного. Неплохой день для прогулки, если абстрагироваться от задания: недалеко от воды было свежо и красиво, а о страшных тайнах этих мест профессора тактично молчали.

— Почему? Он согласится.

— Как сама идея. Но, честно, предложи мне кто-то провести эксперимент с моим участием — я бы с радостью согласилась, — Фина мечтательно улыбнулась и подняла глаза к небу. Быть нужной — высший дар, о котором она скромно мечтала всю свою сознательную жизнь, и продолжила бы мечтать сейчас, если бы не шумная компания новоиспечённого студента.

— Ну ладно… Тогда поищем жаб! — Джорго удивительно легко перескакивал с одной темы на другую, но главной всё равно была единственная: общение с дочерью ректора.

Студенты остановились возле одинокого раскидистого дерева и принялись ходить вокруг, осматривая выступающие корни.

— Нет, здесь не будет жаб! — разочарованно покачал головой Джорго, — жабы умные и любят прятаться по углам.

— Я тоже люблю прятаться по углам, — несвойственно глуповато засмеялась Фина, — особенно на чердаке и верхних этажах.

— На чердаке? — Джорго почесал затылок и состроил умное лицо, — точно! — не дожидаясь согласия, юноша подхватил на руки дочь ректора, так, что та оказалась лицом напротив дупла.

— Джорго! — Адольфина попыталась возмутиться, но только покраснела.

— Что? Там могут быть древесные лягушки! Я о таких в книжке у Фенриса прочитал.

Профессора тем временем, со стороны занятые бездельем, внимательно наблюдали за своими студентами. Коллективных заданий в Академии было немного, а потому важно было проследить эффекты от таких практик. Преподаватель химии, конечно же, смотрел за своими любимцами, покуда его коллега пытался уследить за всеми остальными. И вот, его взгляд задержался на праздно прогуливающихся Адольфине и Джорго.

— А это нормально, что… Бальмаш! — Бертольф закатил глаза, скрестив руки на груди и напряжённо улыбаясь. Профессор химии в ответ восторженно оскалился и пожал плечами.

— Он забавный.

— Выходит, в твоих глазах этот раздолбай оказался полезнее моей Кэтрин только по праву рождения?

Бальмаш, внимая словам собеседника, развернулся к Бертольфу лицом и страшно заулыбался.

— Я не говорил, что он полезнее. Тем более польза — неверная промежуточная цель в стремлении к истинам. Значимость оценивают люди, покуда для Космоса любое дуновение ветерка важно и значимо. Нам нужны разные люди и разные взгляды!

Все знали, как Джорго попал в Академию, однако Дортрауда винить не решались: вечный студент, как бы он сам это не отрицал, владел теми знаниями, которые не доступны были даже самым выдающимся профессорам.

— Нужно знать грань между хаотичностью и бредом. Наше время под Космосом ограничено. Всего не объять, а потому нужно учиться ставить реальные осмысленные цели, — мастер Бертольф был довольно категоричен во взглядах, что отличало его от большинства нынешних преподавателей. Мастер Карстен был слишком мягок, преемник покойного мастера Фенриса — позволял себе слишком многое в вольной интерпретации теологии, выдавая гипотезы за неоспоримую истину, Бальмаш же… Его имя уже стало нарицательным, когда речь заходила о сумбурных научных подходах.

— Тем более, благодаря нему в наших рядах может стать на одного студента больше! — профессор быстро обернулся по сторонам, — Я сейчас об Адольфине.

— Ты что имеешь в виду?! — Бертольф едва не подпрыгнул. Когда Бальмаш говорил что-то двусмысленное — благоразумнее было наверняка подозревать худший исход.

— Разве она учится? Она машинально существует под страхом разочаровать отца. А так… Кто знает, может, поняв, как можно наглядно применить знания о мире, она будет тянуться за ними по зову сердца.

— Мертворожденное дитя уже не спасти. Она была обречена с самого детства, однако её судьбу решили люди, а не Фортуна.

— Как отличить? — серые глаза ехидно заблестели.

— Качественных признаков нет, но всякий, прикоснувшийся к случайности, сможет понять, где что.

— Согласен, однако надежда есть всегда. Вот на того мальчишку — есть. Поверь, он ещё себя покажет. Несомненно, не в обиду твоей любимой Кэтрин.

Бертольф не стал развивать конфликт, лишь сжав кулаки в крепко сдерживаемой ярости. Нелепые слухи могли разрушить самую прочную систему ценностей, что говорить о его шатком, как сама Фортуна, авторитете. Бальмаш, с удовольствием приметив, что задел собеседника, победоносно оскалился и поспешил к своим студентам. Некоторые, как он ни призывал к свободе мышления, не могли разобраться без него.