«И потому, если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего»

(1 Кор. 8, 13).

Чимин отбивает мешочек, набитый монетками, ногой пятый, шестой, седьмой раз. Юнги восторженно вздыхает, наблюдая за ним. Пак чуть расставил руки в стороны, чтобы удерживать равновесие. На его лице широкая улыбка, но при этом крайне сосредоточенный взгляд. На девятый раз он отпинывает чеги слишком далеко и поймать его уже не может. Он едва не садится на шпагат, стараясь задеть носочком чеги. Юнги спешно ловит его, приговаривая, какой тот дурак, раз рискует здоровьем и связками. Тот лишь хохочет, хватаясь за чужие плечи.

— Девять. Побьёшь это число? — усмехается Чимин, всё ещё находясь в крепких объятиях и не спеша вставать на ноги.

— Ни за что. Из меня слишком плохой игрок в чеги. Я больше двух раз не отобью, — смеётся Юнги, подтягивая парня за локти выше, но тот, наоборот, тянет его вниз, отчего оба валятся на песочное покрытие спортивной площадки за школой.

— Что ты делаешь? — продолжает хихикать Мин, когда подминает Пака под себя, вдавливая в сухой и рассыпчатый песок. Тот жмурится от яркого солнца и обнимает за плечи. — Нас увидят, — говорит спокойнее Юнги. Он коротко оглядывается по сторонам. Где-то совсем вдалеке играют футболисты, он едва может разглядеть их силуэты, но зато крики «пас!» и «мне!» слышно хорошо.

— Поцелуй, — просит Чимин шёпотом. Он смотрит только на замешкавшегося Юнги, пока тот оглядывает территорию вокруг них. Слева пустующие, старые, облупленные трибуны, которые больше не используются по назначению. Сюда иногда приходят школьники, чтобы скрыться от школьной суеты или пообедать. Некоторые парочки прячутся тут и делят поцелуй один на двоих тоже подальше от чужих глаз.

Справа от них корт, точно такой же пустой и тихий. И только совсем вдалеке те самые футболисты. Юнги вздыхает, переводя взгляд на распластавшегося под ним Чимина. Тот футболку его в кулак сгребает, тянет на себя.

— Поцелуй меня, как в том фильме. С языком, — говорит он всё тише, опуская взгляд на губы одноклассника.

— Вредный мальчишка, если нас кто-то увидит…

— Если будешь так тянуть, то в самом деле весь город сбежится посмотреть на нас, — рычит Чимин и кусает за подбородок, а Юнги хрипит, отрывая того за челюсть от себя. Добился же! Мин сразу сминает губы мальчишки, одну ладонь кладя тому под шею, ближе к затылку. Он надавливает ей вверх, чтобы Чимин чуть запрокинул голову, а Юнги получил удобный угол для того, чтобы пропустить в приоткрывшийся рот свой язык и огладить им нёбо. Чимин тихо мычит от удовольствия, оплетая его шею руками и притягивая ближе к себе, сплетаясь языком с Мином. Это оказывается приятнее, чем он себе представлял. Бархатный язык ласкает его, такой же горячий и мокрый, из-за чего губы вмиг розовеют и пухнут от ласк.

Несколько раз раздаётся громкий чавкающий звук, а когда Чимину перестаёт хватать воздуха, он разрывает поцелуй, растягивая тоненькую ниточку слюны. Ему жарко от этого и от припекающего солнца. Юнги усмехается и от смущения прячет взгляд в изгибе его шеи.

— Чимин? — раздаётся неуверенное позади. Пак вздрагивает, а Юнги мигом слезает с него, неуверенно поднимаясь на ноги и дрожащими руками поднимая мешочек чеги, перебирая тот пальцами.

 — А? — растерянно охает Пак, приподнимаясь и садясь на песке. Он уверен, что если встанет сейчас, то упадёт от того, как сильно дрожат его колени. В пяти метрах от них стоит Чи Сухо. Он мнётся, неуверенно заламывая пальцы. Он видел? И сколько он видел? Почему никто из них не услышал шагов по шуршащему песку? Почему никто его не заметил? Чимин в ужасе, его от паники начинает немного тошнить. — Сухо? — зовёт его Чимин, а в его глазах страха больше, чем осознанности.

— Тебя т-там химик зовёт к себе. Просил сообщить, — невнятно бормочет он, и Пак с такого расстояния едва может его услышать и понять.

— Зачем? Я что-то сделал? Плохо написал проверочную? — пытается непринуждённо звучать он, а сам песок пальцами сгребает.

— Н-не думаю. Вроде, хочет позвать на какую-то презентацию, — отвечает он и совсем не смотрит ни на Чимина, ни на ошивающегося поблизости Юнги.

— Спасибо, скоро подойду.

— Мгм, — мычит он и порывается уйти.

— Сухо! — зовёт он, не зная, что вообще хочет сказать. Тот застывает в полуповороте, смотрит под ноги. — Мы тут в чеги играем, хочешь с нами? Сегодняшний рекорд — девять!

— Я ненавижу чеги, — отвечает он и всё же сбегает с площадки, оставляя их снова наедине.

— Твою мать, — хрипит Пак, падая обратно на горячий песок. Юнги вздыхает поблизости, а затем садится на корточки над Паком. Тот смотрит на него снизу вверх, кусает губы. — Что делать? Думаешь, он видел?

— Даже если не видел, то понял, — отвечает Мин, неуверенно оглядываясь по сторонам.

— Думаешь, расскажет? Или его стоит прижать к стене и заставить держать рот закрытым? — тихо хрипит Пак. Ему, на самом деле, не хочется обижать Чи Сухо. Он всё ещё его хороший школьный товарищ, пускай из-за Юнги они стали меньше видеться, ведь каждую свою свободную минутку Чимин радостно дарит именно Юнги, ловя его пальцы и выпрашивая внимания в свою сторону. Но если тот будет категорично настроен, кажется, придётся задать трёпку единственному товарищу Чимина.

— Он тихоня и неконфликтный. Даже если ему… такое не нравится, вряд ли пойдёт кому-то рассказывать, — вздыхает Юнги, сжимая чеги в руке. — Идём, провожу тебя домой. Ты весь в песке, — он улыбается и ерошит ему чёлку. Чимин жмурится, чтобы песчинки не попали в глаза, но встаёт, отряхиваясь и накидывая на плечи рюкзак.

— Сначала заскочу к химику. Подождёшь?

— Конечно, идём, — Мин также накидывает рюкзак и шагает следом. Осадок от ситуации остался. Теперь нужно быть осторожнее, мало ли, кто ещё мог их увидеть?

_______________________

Чимин просыпается посреди ночи от тихого, но резкого звука. Он сонно открывает глаза и оглядывает тёмную комнату, в которой нет ни намёка на свет — шторы плотно закрыты. Он предусмотрительно с вечера зашторил окно, чтобы выспаться получше, чтобы первые лучи солнца не разбудили его. И сейчас он ни черта не видит в этой тьме, но кажется, будто что-то не так. Кто-то тут есть ещё, помимо него самого. Он чувствует чужое присутствие всей кожей.

Тело не двигается, он не может даже пальчиком пошевелить. Только дышит странно, как тяжело больной туберкулёзом, и осоловело смотрит по сторонам. Вдруг в углу он замечает фигуру. Первые несколько секунд заставляют сердце колотиться в бешеном темпе от испуга, сковавшего мышцы параличом. А затем он вдруг понимает, кто это. И от этого становится ещё хуже. Потому что, нет, только не он.

Чимин не видит его лица, не видит никаких опознавательных черт, но он ясно осознаёт, кто стоит в его спальне, остро смотря прямо в глаза сквозь темноту. Пак гулко сглатывает скопившуюся слюну и пытается пошевелиться, но бесполезно. Пробует сказать что-то, но губы не двигаются, и язык неподъёмным камнем лежит во рту.

Фигура начинает двигаться и через секунду вдруг оказывается непозволительно близко. А ещё через секунду — уже нависает над ним. Чимин пристально смотрит в лицо, а у него черты размыты, смазаны, но Пак всё равно узнаёт в нём Мин Юнги. Он не слышит ни его запаха, ни дыхания. Тот словно неживой. Или так и есть?

Чимин понимает, что они оба без одежды. Что Юнги нависает над ним, рассматривает пристально что-то на лице, ничего больше не делая. Если опустить взгляд, то Чимин наверняка увидит то, что обычно всегда скрыто под одеждой благодаря нормам социума.

Когда Юнги вдруг наклоняется и обводит его грудь холодными ладонями, Чимин дрожит крупно. Он пытается перехватить чужие руки и отбросить прочь, но у него ничего не выходит, кроме как беспомощно трястись и хрипеть.

Не бойся, я всего на одну ночь, слышит он у себя в голове чужой голос, от которого Пак не то, что дрожать перестаёт, у него остатки дыхания спирает. Он громко сглатывает, чувствуя на открытой шее влажные, отдающие трупным холодом поцелуи.

Утром я исчезну. Ты ведь тоже любишь так делать, да?

Жутко становится от того, что Юнги не ощущается живым. От него не идёт жар, от него не исходит запах, и когда касается шеи, кожа не покрывается мурашками от дыхания.

Чимин уже сотню раз зажмурился в попытке избавиться от наваждения, но в следующий раз, когда он распахивает глаза, то видит свой крепко стоящий член. Тот не лежит на животе, переполненный кровью, он буквально, как маяк, стоит во мраке, и видно его из любой точки.

Юнги тоже это замечает. Он усмехается и, скользнув ладонями по телу вниз, в две руки начинает стимулировать орган Пака. Тот практически скулит, чувствуя, как сильно возбуждён. И если всё это может оказаться галлюцинацией, то ощущения невероятного возбуждения точно настоящие.

Чимин чувствует действительно всё. Кажется, его восприятие сейчас напряжено до предела, и любое касание к его телу воспринимается в сто тысяч раз ярче и мощней, чем обычно. Чимин чувствует жёсткие волосы на лодыжках Юнги, он чувствует, когда тот от поглаживаний подушечками пальцев переходит на лёгкое царапание кончиками ногтей его кожи. Чувствует, когда тот меняет позу, потому что ноги затекают. Он всё это чувствует, и от этого делать маленькие спасительные вдохи приходится чаще.

В следующее мгновение он сильно пугается от того, что Юнги оказывается сверху на корточках. Он не церемонится, сразу приступает к главному. Чимин итак достаточно возбуждён и испуган. Мин обхватывает его член продолговатой ладонью и помогает себе насадиться на него. Чимин начинает протестовать всем своим существом, но Мин никак не реагирует на слабые попытки тела под ним оттолкнуть его. Он зажмуривается, Чимин уверен, и нечёткие губы чуть приоткрывает, пока пропускает в себя плоть на всю длину. Но тем не менее, у него получается это так легко, непринуждённо и уверенно, словно он каждый день занимается тем, что скачет на других мужчинах. И сейчас Юнги упирается руками о паковы бёдра и начинает сразу быстрые и резкие движения тазом, что дарит поистине невероятные ощущения. От них Чимин задыхается и даже стонет, когда Юнги сжимает его внутри. Как же чертовски неправильно всё, что сейчас происходит. Чимин всё ещё старается убедить самого себя, что это лишь бредни воспалённого алкоголем сознания, но какие же приятные ощущения это наваждение дарит, просто с ума сойти!

Но Чимин не может смотреть на всё происходящее. Он жмурится, молясь, чтобы это поскорее закончилось. В его голове мелькают отрывки молитв одна за другой, он проговаривает их мысленно. После Чимин и правда стал чувствовать, что вот-вот кончит. Долгое воздержание ему в этом помогает — он бы не продержался и дольше пяти минут.

И это всё? Звучит вдруг женский голос, когда Чимин с гортанным стоном кончает. Он вздрагивает, совершенно не ожидая вдруг увидеть женщину на месте Мина. Он открывает глаза, и внутри со свистом взрывается такая огромная истерика, такие паника и ужас, что он начинает неистово кричать сквозь сомкнутые сухие губы.

Мать сидит на нём вместо Юнги, качаясь точно так же, как это делал Мин несколько минут назад. Она смотрит прямо ему в душу и нахально улыбается. Её лицо также нечётко, но это не мешает Чимину читать все эмоции. Её грудь скачет в такт толчкам, и Чимин не может позволить себе опустить взгляд ниже бесформенного лица. Всё, что он может, это смотреть в её уродливые очертания глаз и плакать от сковывающего ужаса.

Тело вдруг начинает, наконец, сопротивляться. Он с трудом отрывает от постели руки, и, приподнявшись с великим трудом, сталкивает мать с себя. Она такая же холодная, как и Юнги. Женщина валится на спину, вскрикнув. Тело Чимина так трясёт от испуга, что он едва способен контролировать свои движения. И пока мать не успела подняться и сделать что-то ещё, Чимин, путаясь ногами с её, валится с кровати. Он хочет убежать куда-нибудь подальше отсюда, может, даже прочь из квартиры, но всё, что у него получается, это упасть с постели и немного отползти в сторону коридора на руках.

И вот тогда Чимин просыпается. Он жадно и громко дышит ртом, словно его душили всё это время и сейчас дали наконец-то возможность попробовать кислород на вкус. Он упирает ладони в пол и чуть приподнимается, опасливо оглядываясь. На постели только скомканное одеяло после борьбы с ночными демонами-искусителями. Чимин снова смотрит перед собой, осознавая весь ужас ситуации. Потому что в штанах мокро. Он жмурится и всхлипывает, сжимая ещё неокрепшие после сна кулаки.

С трудом соскребает себя с пола и на дрожащих слабых ногах идёт в ванную, где смотрит на перепуганное лицо в отражении, всё ещё припухлое после алкоголя и нескольких часов беспокойного сна.

Он опускает взгляд на мокрое пятно на пижамных штанах и вздыхает тяжело. Поллюции в его случае — далеко не редкость. В воздержании с ним это случается время от времени. По началу они настигали его едва ли не каждую ночь, после чего он неизменно занимался стиркой. С возрастом поллюции прекратились, лишь крайне редко навещая его и намекая на то, что он что-то всё-таки делает не так.

Но проблема одна: он не помнит, чтобы ему снились подобные сны. Обычно, он просто просыпался с мокрыми штанами и сетовал на мужскую физиологию. Но не помнит, снилось ли ему что-то подобное хоть когда-нибудь. А этот сон был до жути реалистичным, он хоть сейчас воспроизведёт в голове с точностью до ста процентов любой фрагмент оттуда. Как это возможно?

И почему Юнги — понятно, он действительно занимает все мысли Пака в последнее время. Ещё и сегодняшний разговор с Тэхёном о его прошлом, об отношениях с Мином. Всё это обосновывается легко, хотя от этого и не легче. Но… мама? Это оказывается кошмаром наяву. Наверно, это всё последствия её последнего предложения зачать ребёнка. Отвратительно.

Они больше не общались с самого момента, когда Чимин с крепким стояком сбежал из дома аки марафонец на забеге с призовым фондом в четыре миллиарда вон.

Во рту становится кисло от осознания и неприятных воспоминаний. Чимин фыркает и, бросив штаны и бельё в стирку, яростно вычищает рот зубной щёткой. Спать всё равно уже не хочется. А вот как дальше общаться с матерью и делать вид, что всё в порядке, он не понимает до сих пор.

_______________________

Голова гудит, но ничего такого, с чем бы Чимин не справился. Он на работу и с мигренью ходит, и с диареей, и с простреленным коленом. Неважно абсолютно, что с тобой, ведь ты врач. И от того, выйдешь ты сегодня на смену или нет, зависит чья-то жизнь. Чимин давно свыкся с этой мыслью, и поэтому спокойно игнорировал любые проблемы и боли, параллельно зашивая кишку и умудряясь подпевать песне из приёмника.

Пак медленно вплывает в помещенье, проводя пятернёй по и так взъерошенным волосам, после приспуская чуть куртку. Веки опухли ещё ночью, и сейчас всё его лицо выглядит не лучше, чем варёный дамплинг, но это всё ещё ничего не значит. Чимину некого тут сражать наповал, поэтому он даже не думает, что выглядит так, словно выпил вчера лишнего, даже если так оно и было.

Внезапно запыхавшийся Тэхён догоняет его, ловя за руку. Глаза огромные, испуганные. Он мнётся, шумно сглатывает слюну и не может собраться с мыслями. Ким словно от стада кабанов спасся только что, и до сих пор адреналин жжёт ему вены, не давая успокоиться. Чимин озабоченно осматривает его на предмет физических повреждений, заглядывает тому за спину, боясь и правда увидеть стадо диких животных, но нет. Периметр чист, и сам друг цел.

— Ты чего? — спрашивает Чимин, перехватывая руки невролога. Они у него ледяные.

— Чимин, я… я-я никому ничего не говорил. Я не знаю, что произошло, — его трясёт, он говорит тихо и вкрадчиво, но сбивчиво. Чимин даже наклоняется ближе, чтобы лучше слышать. Брови его съезжаются к переносице, потому что тревога внутри нарастает в геометрической прогрессии.

— О чём ты? О чём не говорил?

— О тебе. О вас. С тем парнем. Кто-то услышал наш разговор. Я клянусь, я молчал. Я-я же с тобой домой уехал сразу, ты помнишь?

— С каким парнем…? — его глаза вдруг тоже округляются, когда он понимает, о чём говорит друг. — Господи, тише ты, Тэхён! — Чимин опомнился, и, дёрнув друга на себя, утаскивает того за угол, пряча за нагретым автоматом с кофе. — Что происходит, объясни же ты нормально? Кто что услышал?

— Думаю, кто-то из персонала услышал вчера, что ты рассказал про влюблённость в мужчину. И сегодня все ходят странные какие-то, как будто знают что-то.

— Тэхён-а, — выдыхает чуть облегчённо Чимин, расслабляя хватку на чужих плечах, — я, конечно, немного жалею, что выпил вчера и поддался своему состоянию и атмосфере, выдав всё как на духу, но… ты что-то параноишь. Вряд ли кто-то что-то слышал. Мы были там одни поздно ночью. И незачем взрослым людям чужие кости перемывать. Расслабься.

— Нет, ты не понимаешь! — Тэхён отскакивает в сторону, сбрасывая руки друга. Смотрит на него волком. — Ты в розовом мире живешь? Тогда объясни мне, что означает слово μαλακός на двери твоего шкафчика и почему он облит чем-то очень похожим на мужскую семенную жидкость? — Чимин бледнеет.

— Нет… — он срывается на быстрый шаг, идя в раздевалку для персонала. Тэхён семенит за ним, опасливо оглядываясь по сторонам в поисках возможных недоброжелателей.

Волнение разрастается в теле и неприятно кусает за горло, отчего то першит, и Чимин прокашливается в кулак. Он дрожащей рукой толкает дверь в раздевалку и несмело переступает порог. Пак не замечает нескольких людей, переодевающихся там. Он не здоровается с ними, сразу сворачивая к своему именному шкафчику. На нём маркером выведено греческое слово. Дверца облита чем-то белым для имитации брызг спермы. А, может, это она и есть.

Пака тошнит, он едва стоит на ногах. Тэхён оказывается под боком, хватая мужчину за локоть. Чимин через силу смотрит на это, не зная, что ему сейчас делать. Он тянет руку к замку, видя, что тот сбит. Кто-то сломал его замок, наверно, чтобы порыться в вещах. Он вытаскивает сломанный замок из петли и подцепляет пальцами дверцу, приоткрывая.

Из горла рвётся удивлённый вздох. Его халат безбожно испорчен. Облит кровью. Яркий запах подтверждает, что это не кетчуп и не какая-нибудь жидкость из магазина приколов. Это самая настоящая кровь, которая натекла ещё и на его сменную обувь, на его рабочую форму и несколько капель красовалось на полу перед шкафчиком.

Тэхён обращает внимание на календарь, висящий на внутренней стороне дверцы. Он тычет в него рукой, и Чимин видит, что тот исписан угрозами.

Проваливай, пидор

Урод

Нравится, когда тебе задницу лижут?

Таким, как ты, не место тут

Иисусу должно быть стыдно, когда ты упоминаешь его

— Мне так жаль, Чимин-а, — выдыхает Тэхён, крепче сжимая локоть осевшего на лавочку хирурга. Он оглядывает помещение и замечает персонал, который украдкой смотрит на них, не скрывая своего пренебрежительного взгляда. — Что уставились? Кто из вас, имбецилов, сделал это? — кричит Тэхён, делая несколько шагов к коллегам. Те тушуются и быстро уходят, ничего не говоря.

— Не надо, Тэ, — хрипит Чимин. Он обнимает себя за плечи и смотрит в пол, гипнотизируя две одинокие капли засохшей крови. Тэхён тут же подлетает к нему, обнимая крепко за плечи.

— Давай пойдём и скажем об этом Сокджину? М?

— Не-нет-нет-не, — протестует Чимин, смотря широко на Тэхёна и хватая того за полы халата, чтобы не смел вырываться и самостоятельно бежать к старшему. — Никто больше не узнает об этом, слышишь? Не смей.

— Чимин, это клевета. Никто никогда не узнает, правда это или нет. Это не более, чем грязный слух.

— На просто слух, ничем не подтверждённый, люди не реагируют так, как мы, — Чимин слышит истерику в своём голосе. — Своей реакцией мы наоборот покажем, что они правы.

— Чимин-а…

— Не смей. Никому. Больше. Говорить. Об этом. Ясно? — шипит сквозь сжатые зубы Чимин, притягивая друга за ворот халата к себе, и Тэхён видит в его глазах помимо злости плещущийся страх и стремительно подступающие слёзы. Он смотрит с несколько секунд, но после кивает, соглашаясь с другом.

— Что значит это слово? — спрашивает Тэхён, кивая на надпись, оставленной маркером на дверце шкафчика. Пальцы Чимина разжимаются, и Ким выпутывается из крепкой хватки, поправляя воротник и одёргивая рубаху.

Надпись на греческом языке. И хотя они знают его азы, так как это предусматривается их профессией, такого слова Тэхён не видел ни разу. Чимин сглатывает шумно, жмуря усталые веки.

— Это… слово, которым обозначают гомосексуалов. Тех, что снизу. «Мягкий», если дословно, — тихо говорит Чимин, опуская голову на свои ладони. Тэхён облизывает губы, не зная, что ещё сказать. Ситуация складывается плачевная.

— Ясно, что ж… — Тэхён мнётся, не зная, что ещё сказать, — сегодня же тридцатое? Пойдём получать зарплату, а вечером сходим в ресторан с тобой. Хосока-хёна ещё с собой прихватим. Он сказал, ты ему тофу задолжал.

— Тэхён-а, я не думаю, что это хорошая идея.

— Верно, потому что это не просто хорошая, это отличная идея! — Ким садится рядом с ним, обнимая и укладывая голову тому на плечо. Чимин не реагирует на эту близость. Все его мысли занимают угрозы и возможный конфликт на работе. — Тебе надо расслабиться в компании знакомых людей. Да и нам ещё есть, о чём поговорить.

— Ла-адно, — тянет Пак, поджимая губы в конце.

— Опять этот твой тон. Прямо как в день, когда мы познакомились, — Ким вдруг усмехается. — Боже, у тебя такой расквашенный нос был! Не нос даже, а шнобель, — уже в голос хохочет Тэхён, прижимаясь ближе к другу.

— Не напоминай. Никто, чёрт возьми, не приходит в первый день интернатуры со сломанным и посиневшим носом, — усмехается Чимин, вспоминая свой опухший нос с фиксирующим пластырем на спинке. Из-за отёка у него вздулись веки тогда и синяк растёкся под глазами. Он выглядел, мягко говоря, не очень. Удивительно, что он смог заинтересовать своей персоной кого-то из уважаемых специалистов. Того же Ким Сокджина.

— Зато сейчас какая кнопка у тебя, — Тэхён бупает чиминов нос и хихикает, а Пак отфыркивается, поглядывая на Кима с лёгкой усмешкой. У того отлично получается разрядить обстановку, но… — А кто тебя тогда так? Ты так и не рассказал.

— Да там, напали в подворотне, пытались ограбить. Ничего серьёзного.

Ким смотрит на него снизу вверх, всё ещё лёжа на плече. Улыбка медленно сползает с его лица, когда он замечает, как Чимин трёт кончик носа пальцами. Врёт.

— Я думал, мы достаточно близки для того, чтобы ты перестал утаивать от меня всю свою жизнь. Я начинаю уставать от того, что мне приходится вытягивать из тебя информацию, буквально умоляя «Чимин-а, откройся мне», «Чимин-а, что случилось, почему ты побитый?». Ты никогда ничего не рассказываешь. Если думаешь, что таким образом уберегаешь меня от своих проблем, то нет, ты наоборот макаешь меня в них лицом, — Тэхён поднимает голову и шмыгает носом, отворачиваясь. Чимин смотрит на него с удивлением на лице. Он действительно никогда не посвящал Тэхёна в свои проблемы и дела, думая, что тому оно попросту не надо.

— Я обидел тебя этим? — тихо уточняет Чимин, облизывая вдруг пересохшие губы.

— Мы дружим уже семь лет. И я только вчера узнал, что ты гей. Конечно, ты меня обидел.

— Я не… не… Давай не тут, хватит с меня слухов, — выдыхает Чимин. Хорошее настроение, так внезапно нагрянувшее из-за воспоминаний Тэхёна, так же внезапно исчезает. — Прости. Наверно, мне давно стоило выпустить все мысли и дать им высвободиться. Ты прав.

— Идём. Отыщем тебе у медсестёр чистый халат, заберём наши честно заработанные деньги в бухгалтерии и пойдём уже на смену, — Тэхён встаёт и хлопает по плечу Пака. Тот поднимается следом. — А то меня там уже частники заждались.

Однако их спокойному плану не было суждено сбыться. Прямо в дверях бухгалтерии они сталкиваются с Мин Юнги. Тот удивлённо охает, а Чимин снова злится, но уже гораздо более сильно, чем во все их встречи до.

Он предполагал, что слова «не приходи сюда больше» не сработают для Юнги должным образом. Что он, возможно, снова появится тут. Упёртый баран! Но какого чёрта он забыл в бухгалтерии больницы, а не в каком-нибудь приёмном отделении, вылавливая нужного ему врача?

— Тебе за четырнадцать лет доводилось ударяться головой? — шипит Чимин, сжимая кулаки в карманах своего халата. Юнги ухмыляется на это и окидывает его спокойным взглядом с ног до головы. Очень оценивающе и далеко не приятно. — Или по какой-то другой причине до тебя не доходит, что появляться тут не надо?

— Это государственная больница, с какого перепугу вход в неё закрыт для меня? — отвечает он, не меняя своего выражения лица. — И давно ты исполняешь роль шлагбаума, решая, кого впускать, а кого — нет? — напирает в ответ он.

Тэхён усмехается сначала, но быстро собирается с мыслями, натягивая на лицо недовольное выражение.

— Какого ты тут забыл? — спрашивает серьёзно Тэхён, чуть закрывая собой Пака. Вдруг тот снова накинется на него, решив подраться?

— Мне позвонили из больницы и сказали, чтобы я оплатил своё лечение, потому что зарплата Пак Чимина, на имя которого был выписан чек, не покрывает всей суммы. Они побоялись оставлять своего хирурга без денег.

«Вот же чёрт», — шипит про себя Чимин, пряча глаза. Как неловко! Он абсолютно точно не должен был говорить об этом вслух.

— Я ударю тебя. Если ты не понимаешь словами, я ударю тебя, — сквозь зубы проговаривает Чимин, сжимая челюсти и надвигаясь на Мина. Тот выпрямляется и не даёт загнать себя в угол. Как только Чимин равняется с ним, он хватает его за такой всегда удобно подставляющийся ворот халата, разворачивает и вдавливает в стену, не давая Паку вырваться. Он давит ему на грудь предплечьями, заставляя лопатки хирурга вжаться в холодную стену. Тэхён рядом охает и подрывается с места.

— Прекрати сыпать в мою сторону угрозами. Не в твоей компетенции таким заниматься, — рычит Юнги. Тэхён бросается к ним, хватая обоих за плечи. Но они не замечают его, сверля друг друга озлобленными взглядами, как бездомные псы, сцепившиеся посреди улицы из-за куска выброшенного кем-то более-менее съедобного мусора.

— Ненавижу тебя. Ненавижу тебя, Мин Юнги. Была бы у меня возможность, я бы выстроил километровую стену между нами.

Юнги сильнее вдавливает его в стену, и Чимину становится действительно больно. Но он молчит об этом, обхватывая кулаки Мина своими, уязвимость показывать он не намерен.

— Ты думаешь, я бы её не обошёл? — смеётся прямо ему в лицо Юнги, с неким азартом разглядывая злобно изломленные брови врача. — И за что ты так ненавидишь меня? За то, что я хорошенько оттрахал тебя, как ты и просил? Или за то, что приютил, когда собственный папаша выбил из тебя всё дерьмо? Или, может, за то, что ты до истерики боишься самого себя? — Юнги склоняет голову набок и отталкивает Тэхёна, попытавшегося оттянуть его в сторону. — То, что я держу сейчас в руках, сраная фальшивка. Дешёвая подделка с лицом, как у Пак Чимина. В твоих глаза нет ни капли ненависти ко мне. Ты ненавидишь только себя и только за то, что тебе приходится сопротивляться сейчас. Ты ненавидишь эту борьбу, да? Больше всего на свете ты ненавидишь то, что тебе приходится притворяться другим человеком. Но не меня. Ты ненавидишь не меня.

Чимин с ужасом смотрит в глаза, обрамлённые изогнутыми в злости брови. Мин Юнги по-настоящему зол на него сейчас. И Чимин, если честно, мечтает, чтобы он расшиб ему сейчас череп о стену, к которой прижимает. Пожалуйста, просто сделай это уже!

— Я прямо сейчас вызову охрану, если ты не отпустишь его, — перед лицом Мина возникает рука Тэхёна с пейджером, в котором набран номер охраны для экстренных ситуаций в больнице. Мин смотрит в глаза Чимина, полные сожаления и обиды, и отпускает его, поправляя воротник и отряхивая халат врача. Чимин стоит, как кукла, неподвижно. Смотрит в глаза Юнги, закусывает дрожащую нижнюю губу и сейчас вот-вот заплачет. Юнги жаль. Но если это помогло Чимину хоть на минуту задуматься о том, что он творит…

— Чонгук ждёт своего врача уже двадцать минут. У вас все тут такие непунктуальные? — спокойным тоном говорит Юнги, направляя свой взгляд на взъерошенного всем инцидентом Тэхёна. Тот с секунду не меняет выражения, но потом вдруг словно вспоминает что-то.

— Чимин, мне пора. Кричи, если он снова попытается что-то сделать, — Тэхён хлопает Пака по плечу и срывается на бег в противоположную сторону.

Чимин, не теряя ни минуты, проскальзывает за дверь бухгалтерии в этот момент, где позволяет себе прикрыть веки и выдохнуть скопившийся адреналин. Он растирает трясущимися и чуть влажными ладонями лицо, пытаясь привести себя в чувство.

Он никогда не ошибается. Чимину кажется, Мин Юнги всегда видел его, как раскрытую книгу, как бы глупо это ни звучало. Даже спустя столько лет, тот видит больше, чем все те, кто был рядом последние годы. Мин Юнги у него под кожей, и это так очевидно.

Зарплату Чимин получает полную, без единой вычтенной воны на лечение Мина. Ему слабо верится, что эта сумма не смогла покрыть лечение Юнги. Никто не делал ему никаких сложных и хитро вымышленных анализов и процедур. Стандартное лечение не должно стоить с месячную зарплату врача-хирурга. Чимин делает себе пометку в голове ещё вернуться к этому вопросу, потому что пока его голову занимает недавний разговор с…

Юнги всё ещё там. Стоит у дверей и ждёт, когда Пак выйдет. Возможно, он подготовил ещё одну лекцию, чтобы добить врача ей. Чимин игнорирует его, отправляясь в своё отделение. Мин идёт следом. Чимин чувствует нарастающий ритм сердца, но всё равно старается сохранять невозмутимый вид. После всех слов и того, что Юнги на самом деле видит его жалкие попытки оттолкнуть, всё выглядит неловко и смущающе. Чимин не хочет быть сейчас здесь и испытывать всё это на себе.

— Нет ничего сложного в том, чтобы не лгать, Чимин. И не убегать. Это даже проще, чем дышать. Но ты ведь всю жизнь занимаешься тем, что только убегаешь и лжёшь, верно? Ты же живёшь театром одного актёра. Собрал вокруг себя публику и радуешь её представлениями. Разве я не прав? — спокойно говорит Юнги, идущий в ногу с ним, но на пару шагов назад.

— Прекрати меня преследовать. Я правда не хочу этого, — он находит в себе силы, чтобы противостоять.

— Скажи, почему мне стоит прекратить попытки получить свою долю правды? Почему мне не стоит знать, что тогда случилось? Почему ты лишаешь меня права на то, чтобы знать, за что со мной так обошёлся близкий и действительно дорогой человек?

— Потому что это разобьёт меня. И разозлит тебя. Возможно, доломает даже, — тише отвечает Чимин, тормозя. Он встаёт посреди полупустого коридора, смотря себе под ноги с великим отчаянием в груди. Он не хочет вот так рассыпаться на глазах Юнги, но держать оборону становится всё сложнее. Юнги стоит совсем рядом, за спиной. Чимин практически чувствует его тепло, едва достающее кожи через ткань медицинской униформы.

— Пожалуйста, Чимин, — Юнги оказывается перед ним, и Чимин может рассмотреть его чёрные вансы. Как ходил четырнадцать лет назад в одних только кедах, так и продолжает. Эта мысль заставляет его усмехнуться. И Пак даже думает, может, рассказать? Высвободить душу, как он вчера сделал с Тэхёном. Может, Юнги всё ещё тот самый мальчишка, в которого он влюбился под лучами осеннего солнца? Хотя и говорят, что люди меняются, может, Юнги эта скоротечная река времени не задела? Чимину страшно думать, что перед ним тот самый человек, которому он когда-то отдавал всего себя без остатка. Но сейчас они разные люди. Разные люди, если сравнивать с тем, какими они были тогда. Он поднимает на него виноватый взгляд.

У Юнги едва заметные мимические морщинки у складочек глаз, но он до сих пор такой притягательный. Его внешность завораживает, а взгляд прижигает на месте. Чимин никогда не мог этому противостоять. Юнги ждёт, смотрит в упор, молчит.

Рассказать — кажется сладкой слабостью, поддавшись которой он может получить ожидаемое утешение и сострадание. Возможно, прощение. Но с другой стороны, в случае с Тэхёном это всё обернулось неприятным последствием в виде нежелательных свидетелей, которые собираются устроить ему травлю. Нужны ли ему подобные инциденты и дальше? Он сглатывает неуверенно.

Пейджер пищит в кармане, и Пак быстро ныряет туда рукой, смотря в маленький экранчик. Неотложка.

— Мне пора, — бормочет Чимин и огибает Юнги, срываясь на бег, чтобы успеть помочь пострадавшему. Юнги остаётся там же неподвижным изваянием, смотря в пустоту перед собой, которая когда-то представляла из себя Чимина. Он уже видел подобную картину однажды, четырнадцать лет назад, когда проснулся один, зная, что засыпал в тёплых объятиях крепких мальчишеских рук.

С обречённым вздохом он опускает голову и закрывает глаза. Чимин никогда не был для него раскрытой книгой. Он был философским писанием на мёртвом языке.

— Что тут? — Чимин видит Юн Джиан, принимающую носилки от службы спасения. — Три-четыре! — Чимин обхватывает простынь, на которой некрасивым телом лежит молодой парень в футболке, испачканной рвотой, и вместе с группой медиков перекладывает его на больничную каталку.

— Предположительно передозировка парацетамола, — отвечает Джиан. Она щупает пульс, пока Чимин проверяет дыхание.

— Не дышит, — говорит он, доставая необходимые инструменты для интубации лёгких. Вставляет трубку в гортань, прикручивает мешок и равномерно сжимает. — Подключите кардиограмму, что стоите?! — прикрикивает Чимин на медсестёр, ждущих приказов.

— Пульс слабый, едва прощупывается, — Джиан помогает настроить аппарат, который тут же начинает считывать сердечный ритм.

— Суицид? — уточняет кто-то из неотложного отделения. Джиан неоднозначно жмёт плечами.

— Сделайте анализ на токсины, проверим содержание парацетамола.

— Он проглотил почти всю баночку около двух суток назад, а рядом нашли бутылку водки. Проглотил приблизительно сорок таблеток, если упаковка была новая. Это смерть. Мы вызывали рвоту, но лучше ему не стало, — говорит парамедик из службы спасения. — У него печень уже должна быть на грани разрушения.

— Глутатион внутривенно, — говорит Пак. Медсестра открывает нужный ящик и ищет ампулу, пока Пак прокалывает вену и устанавливает катетер. Сестра вкалывает препарат, который должен стать антидотом для парацетамола. Однако Чимин подмечает, что кожа молодого парня уже совсем неестественного оттенка — она желтушная. Печень перестала функционировать.

Сердечный ритм сначала падает резко, а потом вовсе обрывается. Джиан чертыхается, и, переплетая пальцы, надавливает на грудь парню. Пак едва успевает разрезать на парне испорченную футболку, и женщина усердно делает непрямой массаж. Медбрат устанавливает мешок и пускает воздух в лёгкие пациента. Грудь молодого человека едва не трещит от давления. Но сердечный ритм не возобновляется. Ни после пяти минут, ни после десяти.

— При вскрытии выясним, сколько он проглотил и как давно, — говорит Джиан и вымученно покидает операционную. Чимин, окинув напоследок обездвиженное и уже точно мёртвое тело, стягивает перчатки и уходит следом. Однако застывает, потому что врезается в спину Юн.

— Что такое? — спрашивает он, но когда поднимает взгляд, то понимает, что вопрос был глупым. Юнги стоит в нескольких метрах от них. Кажется, он был тут всё время, что Чимин оказывал содействие при реанимации, и наблюдал за всем сквозь стекло. Пак задыхается опять кислородом из-за этого человека.

— Вам нельзя здесь находиться, — говорит громко и грубо Юн Джиан. Юнги кланяется ей коротко, извиняясь за своё поведение несколько дней назад. Чимин кладёт ладони ей на плечи, заставляя женщину чуть вздрогнуть.

— Всё нормально, он ко мне.

— Чимин, всё в порядке? У тебя синяк до сих пор не сошёл, что если он снова…

— Не волнуйтесь, Джиан-щи, — он улыбается ей обнадёживающе, и женщина сдаётся, кивая. Но всё ещё следит за Мином подозрительным взглядом.

Пак коротко кивает в сторону и идёт к лифту. Юнги следует за ним. В лифте они едут молча, пока двери не разъезжаются перед приёмным отделением. Чимин выходит, не оглядываясь. Знает, что Мин пойдёт за ним.

— Здесь самый вкусный кофе в больнице, — говорит Чимин и покупает себе ирландский капучино. По крайней мере, так в подсвеченном меню написано. — Ты всё ещё пьёшь чёрный кофе без сахара?

— Да, — отвечает Юнги и собирается уже купить его себе, как Пак делает это вместо него. Сам платит и нажимает нужную кнопку.

Они выходят на служебную парковку, где Чимин облокачивается о перила и задумчиво смотрит вдаль. Юнги стоит рядом и не спешит пробовать кофе, пока тот горячее кипятка. Чимин же пробует пенку и причмокивает губами от приятного вкуса.

Мин вытаскивает пачку сигарет и прикуривает, уже не предлагая Чимину. Он ставит стаканчик на перила, пока затягивается. Они стоят так в тишине некоторое время, не решаясь разрушить это обоюдное молчание, но Чимина вдруг занимает один вопрос, который он не может не озвучить:

— Почему люди решают, что уйти из жизни — это единственно верное решение? — он не смотрит на Юнги. Его взгляд направлен вдаль и ни на чём конкретном не сфокусирован.

— Потому что устают бороться, — отвечает хрипло Юнги, и Чимин чувствует характерный запах табака, которым пропитывается его рабочий халат. Придётся просить у Тэхёна чистый. — Бороться с собой, или с миром, или со всем и сразу.

— Наш психиатр говорит, что так люди надеются снова почувствовать что-то, помимо оглушающей пустоты. Когда человек глубоко травмирован, опустошён и ничего не может почувствовать, кроме апатии и желания исчезнуть, единственным спасением для него становится причинение себе боли. Боль отрезвляет и дарит мгновения, в которые они чувствуют себя живыми. То же и со смертью. В последние секунды люди могут, наконец, почувствовать, что живут. Но это длится недолго — всего пару мгновений, пока сердце не остановится, — Юнги молчит. Чимин отпивает кофе и жмурится от наслаждения. Хороший вкус. Тэхён знает толк в порошковом кофе.

— Ты тоже это делал? Причинял себе боль, чтобы почувствовать себя живым? — спрашивает Юнги осторожно, но знает, что ответа слышать не хочет.

Чимин молчит недолго, чуть напрягаясь всем телом.

— Боль меня больше не берёт. Меня слишком часто били. Этого оказалось достаточно, чтобы поднять мой порог боли, — он вздыхает, оборачиваясь на Мина. Тот смотрит на него в ответ и пробует кофе. Тоже соглашается мысленно с тем, что кофе хорош. — Но самоубийцы — самые несчастные души. Они никогда на находят упокоения. Их не принимают нигде. Муки куда хуже, чем постепенный отказ печени от передозировки, — он кривит губы, — их все презирают. И живые, и мёртвые, и сам Господь.

Чимин кивает самому себе и вновь отворачивается.

— Разве ты верующий? — удивлённо делает вывод из сказанного Юнги, опуская руки на перила и равняясь с Чимином.

— Да, — кивает Пак. Юнги выпускает тихий взволнованный смешок.

— Забавно. Врач и религия — разве это совместимо? — улыбается Юнги, поворачивая голову на Чимина. Но тот смотрит в ответ без улыбки.

— Мужчина и мужчина — разве это совместимо?

Юнги приоткрывает губы в недоумении, но через пару секунд его словно озаряет понимание всего, что происходило до этого. Он охает и часто моргает.

— Чимин, ты… — он не мог понять, как именно должен сформулировать свою мысль, чтобы не обидеть Пака и его неожиданно религиозную сторону. — Не может быть. Что они тебе внушили? Чимин… мне так жаль.

— Твоя жалость ни к чему, — отмахивается Чимин. — Сейчас я чётко вижу смысл своей жизни. Я однажды спросил тебя, нормально ли то, что мы делаем, — Чимин потупляет взгляд, незаметно толкая язык в щёку. Он помнит этот момент хорошо, потому что именно тогда они начали встречаться. Он помнит тот разговор практически наизусть. — И ты сказал, что нормально. Нормально, пока я не начну искать в этом смысл.

— Люди совершают серьёзные ошибки, когда слишком много думают, Чимин, — настаивает Юнги, внезапно поражённый откровением Пака. Он действительно стал сторонником церкви из-за их подростковой влюблённости друг в друга?

— Не называй мою религию ошибкой. Ты не тот, кто может это мне говорить.

— Не называй мою любовь грехом, — Чимин резко поворачивает на него голову, в замешательстве рассматривая некоторую обиду в глазах собеседника.

Чимин стремительным шагом идёт в кабинет Тэхёна. В регистратуре говорят, что он должен быть там, потому как принимает частных пациентов. Чимина не сильно волнует, кого он там принимает, поэтому сразу берёт курс на кабинет невролога.

Он дёргает дверь за ручку на себя и заходит.

— Я видел, что у тебя был ещё один халат, одол… ох ты ж… — он застывает, когда понимает, что что-то не так. На столе невролога сидит парень спиной к Чимину, а в своём кресле и между его ног — Тэхён, который отрывается от чего-то с характерным мокрым звуком и теперь выглядывает из-за чужого бедра.

— Тебя стучаться не научили, да? — вкрадчиво интересуется Тэхён. Парень, сидящий перед ним, поворачивает голову в сторону вошедшего. И его смущённое лицо вмиг меняется на «а этот хер что тут забыл?».

— Ты? — неприятно удивляется Чимин.

— Ты, — вторит ему Чонгук. Они сверлят друг друга недовольными взглядами, тогда как Тэхён громким покашливанием пытается дать понять им, что, может, кто-то и на меня обратит внимание?

— Чимин, мы тут немного заняты, — уточняет Тэхён, и ему даже не надо говорить, чем именно. Пак кривится немного и подходит к шкафу, бурча что-то вроде «скажи спасибо, что это я пришёл, а не Ким Сокджин». Он достаёт оттуда чистый халат, припасённый Кимом на крайний случай, а после выходит из кабинета, предварительно щёлкая замком, чтобы больше никто туда не вошёл.

Он думал, что привык уже к выходкам Тэхёна, но такое? Нет, к такому он ещё не был готов. Тэхён, вот же гад!

Чимин очень зол. Его сердце бьёт набатом, а по венам течёт пульсирующая горячая кровь. Как Ким Тэхён может позволить себе что-то подобное в стенах больницы? И почему Чимин раньше не замечал его за чем-то подобным, за отношениями с мужчинами? Должен ли он был оградить Тэхёна от себя раньше? Что случилось бы, узнай Чимин сразу, что Тэхён тоже предпочитает в постели видеть мужчин? Или не только мужчин?

Чёрт, он же совсем ничего не знает о его собственном и единственном друге. Чимина бросает в жар от этой мысли. Он ничего о нём не знает. И Тэхён не знает его тоже. Они не более, чем два незнакомца, столкнувшихся при нелепых обстоятельствах посреди раздробленных жизней. Один с разбитым женщиной носом, а другой с разбитой судьбой младшего сына в семье, которому вечно ставят в пример старшего брата. Два несчастья нашли друг в друге спасение, вот только почему сейчас так больно? Чувство такое в груди, будто Ким Тэхён — дитя Ада, что был ниспослан Чимину открыть его зажмуренные веки, но делает Тэхён это криво, горячими щипцами, приговаривая при этом искренне «да не больно же совсем». Больно. И даже очень.