На улице — слякоть, влажность, прохлада, мерзкий ветер, лужи от частых в последнее время дождей. На улице — Ким Докча, и поэтому Джунхёк даже не думает о том, чтобы оставаться в доме.

Он выходит, замотавшись в длинный шарф, натянув на голову тонкую чёрную шапку, в своём ставшем уже непривычным пальто. Ким Докча стоит обеими ногами в широкой луже, от края до края накрывающей серый асфальт, и смотрит в направлении его дома. Наконец заметив знакомый силуэт, улыбается чуть заметно, но даже так сердце Джунхёка начинает биться чуть чаще, а ноги сами собой ускоряются, и он переходит на бег.

Он бежит, поднимая ногами целый столп брызг, и его не волнуют грязь на ботинках и возможность промочить ноги. Ким Докча совсем рядом, он машет ему рукой, приветствуя; Джунхёк останавливается рядом, восстанавливая дыхание, и отвечает вслух:

— Привет.

— Рад, что ты пришёл, — слышит он в ответ, и чужие холодные пальцы тянутся к его, переплетаясь и греясь. — Куда пойдём?

Он пожимает плечами. Ему нет дела до места и времени — он просто хочет снова увидиться с Докчей, по которому безумно скучал; он просто хочет компенсировать всё то время, когда его не было рядом; ещё раз убедиться — через робкое прикосновение к замёрзшим рукам, через взгляд на полные радости глаза, через звук его смущённого смеха, который, кажется, теперь останется в его памяти навсегда — в том, что он жив, рядом и не собирается никуда исчезать.

— Без разницы. Куда бы ты хотел пойти?

Ким Докча пожимает плечами тоже, сжимая его ладонь сильнее и пряча вторую руку в карман.

— Было бы неплохо посидеть в помещении, погода, как видишь, не фонтан.

Ю Джунхёк сдерживает слова о том, что ему нет дела до погоды; что никакая погода не сможет помешать им наслаждаться компанией друг друга; что он заберётся на небо и включит Солнце посильнее, если Докча просто попросит. Он потерял достаточно времени, он уже достаточно побыл глупцом и достаточно молчал о чувствах; теперь он не хотел отдавать ни секунды вдвоём.

Раннее-раннее утро, солнце едва выходит из-за горизонта, освещая хмурое небо и будто посеревший Сеул. В контраст с пейзажем Джунхёк чувствует себя ярким, так и светящимся от своего тихого счастья, окрылённым, вернувшимся к жизни. Весна — думает он — уже наступила, пусть ещё холодная и сопливая. Совсем скоро она окрасится в нежный зелёный первых листьев, после — в оттенки ярких цветков на тонких стеблях сорняков на обочинах, и они будут гулять по сухим дорожкам, окружённые лепестками, падающими с деревьев, словно снег. Они, медленно кружась, будут ложиться на плечи и макушки, становясь настоящим небольшим сугробом; Ю Джунхёк будет убирать лепестки из коротких черных волос мужчины рядом с ним, а тот усмехнется и вспомнит похожую сцену из никому не известной новеллы про любовь.

Вокруг почти никого, почти идеальная тишина — лишь плеск бьющих по воде двух пар ног, разговор ни о чём и едва заметно накрапывающий дождь. Изредка мимо проезжают машины с их сонными водителями; у них двоих — сна ни в одном глазу, зато швыркающие носы и лёгкая дрожь от холода. Хорошо быть простым человеком — думает Джунхёк — даже если это означает короткую жизнь и низкую устойчивость к природным условиям. Он по-настоящему ценит свою последнюю регрессию — с пробуждениями ранним утром, прогулками под дождем и бегом вдвоём по лужам, под непонятно почему пробирающий звонкий смех.

Они греются в кафе, повесив промокшие куртки и продолжая смеятся, как глупые влюблённые подростки, как будто у них один большой секрет на двоих. На них косятся официанты — пусть, Ким Докча даже не смотрит в их сторону, и Ю Джунхёк следует его примеру. Они берут по стакану кофе; тепло медленно проникает словно в каждую клеточку тела, успокаивая, умиротворяя. Ким Докча греет его не хуже — он чувствует, как тает глыба льда, наросшая на нём, как панцирь, за сотни регрессий; он чувствует, как медленно исчезает расстояние, с их первой встречи становившееся всё больше. Он чувствует, наконец, что всё было не зря — что он действительно достиг того конца, за который следовало так долго бороться.