Тренировки и подготовка ко встрече с бывшим героем заняли времени намного больше, чем Маринетт изначально предполагала.

Она оказалась не сильна в танцах и ничуть не талантлива. Природная неуклюжесть давала о себе знать в самые неподходящие моменты, и пластичной девушка была не более, чем любой другой неподготовленный человек, а потому долгое время её прогресс не двигался с мёртвой точки. Но стремление подобраться к Коту Нуару было столь сильным, почти осязаемым — до дрожи, до исступления и подчас нервного тика, — что она даже на мгновение не допускала мысли оставить свою задумку и вернуться к прежней бесцветной жизни.

Зима плавно перетекала в весну, дни сменяли дни, недели — одна другую, а месяцы выстраивались в ряд взлётов и падений, успехов и хоть сколь-нибудь ощутимого прогресса на пару с травмами, злостью и унынием от очередной неудачи.

Но до тех пор, пока повсюду белел снег, а крыши оставались скользкими, девушка не рисковала высовываться наружу, а потому продолжала регулярно посещать занятия в институте, репетировала танцевальные движения в небольшой частной студии, а в свободное от учёбы и тренировок время представляла, как отнимает у негодяя кольцо и, быть может, даже предаёт его, преступника — бывшего героя, изничтожившего светлую память о себе непростительными проступками, — в руки правосудию.

Маринетт заботила мысль, что Нуар мог узнать её, и тогда весь тщательно выстроенный план изначально был бы обречён на провал: она была почти полностью уверена, что парень тотчас бы ушёл, не желая встречи со своим прошлым мимолётным увлечением.

Но ей неожиданно повезло. Однажды, натолкнувшись на свои старые эскизы, девушка ощутила небывалый прилив вдохновения — внесла в них кое-какие правки и с энтузиазмом принялась за шитьё.

Чем глупее и несуразнее будет её одежда, тем лучше: так было больше шансов привлечь Кота и заставить его обратить на неё внимание. И яркий макияж будет ей в этом великолепным дополнением и подспорьем, а заодно частично сокроет от него и её лицо.

Словно маска, нанесённая не магией квами, но умело наложенной декоративной косметикой.

Параллельно танцам Маринетт записалась и на курсы по самообороне. Она больше не станет ничьей жертвой, как тогда, в ночь двадцать первого января; научится защищать себя и своих близких, а ещё это может дать ей неоспоримое преимущество, если вдруг Нуар окажется отъявленным, окончательно опустившимся на социальное дно, негодяем.

А в скором времени, как будто желая задеть и подстегнуть её, весь Интернет взорвался сенсационной новостью: Кот Нуар ограбил ювелирный магазин.

Неслыханно. Возмутительно. Оскорбительно. Нахальный вызов общественности и правопорядку, продиктованный желанием покрасоваться, ребяческим позёрством и вседозволенностью обладателя Камня Чудес, — и чем же ещё, если не этим?

И если на порчу рекламных щитов многие закрывали глаза, то эта вопиющая выходка затронула каждого, кто хоть немного питал симпатию к парню в магическом костюме, и обратила их прежние чувства признательности и благодарности в ничто.

Преступник — незаконно загруженное в сеть обличающее видео с камер видеонаблюдения набрало более миллиона просмотров в рекордные сроки — наконец-то продемонстрировал свою чёрную душу всему миру, и девушка недолго думая купила себе складной нож.

На всякий случай.

Чем теплее становилось на улице, тем тревожнее было на душе у Маринетт. Она волновалась, страшилась предстоящей встречи и не знала, хватит ли у неё сил взглянуть этому человеку в глаза и быть твёрдой до самого конца.

Но мысль о том, чтобы найти его как-то иначе, её не прельщала: девушка помнила своего «спутника» без маски очень приблизительно, а рисковать проснуться в постели очередного проходимца после посещения баров и ночных заведений хотела в самую последнюю очередь. И поэтому продолжала усердно разучивать новые, постепенно усложняющиеся элементы и грезить справедливостью.

Так миновала весна, и уже незаметно подкрадывалось лето, раскаляя дневным зноем растрескавшийся бетон и черепицу, и Маринетт поняла, что её час настал.

За полгода тренировок её тело стало сильнее, пластичнее и послушнее, и девушка уже не боялась оступиться или неловко свалиться прямо во время выполнения движения. Она была готова, по-настоящему готова выставить себя посмешищем в глазах бывшего героя, если только это могло помочь получить ей ответы на свои вопросы и хотя бы частично отомстить за всё то зло, что он ей причинил.

Родители отнеслись к новым увлечениям дочери поначалу с настороженностью, но затем приняли её горящие лихорадочным огнём глаза за здоровый блеск — добрый знак, вестник благих перемен — и успокоились. Их девочка наконец-то стала потихоньку оживать после гибели жениха, и они всеми силами её поддерживали, не подозревая, какую тяжёлую, не по силам ношу взвалил на себя их единственный ребёнок.

А их примерная дочка, дождавшись, когда те заснут, собирала рюкзак со сменной одеждой и торопливо покидала квартиру. И забравшись на чердак заранее выбранного дома, перед карманным зеркальцем красила лицо и переодевалась в самодельные наряды, после чего выходила на крышу и отдавалась музыке со всей силой своей злости, искренней ненависти и обиды на Кота Нуара.

И ничто не было ей препятствием: ни полиция, ни недовольство потревоженных жильцов, ни собственные страхи и сомнения, ни банальный риск оступиться и сорваться вниз.

Одолженный у Нино старый магнитофон стал её добрым другом, а тёплые летние ночи, усеянные пятнами искусственного света и крупицами звёзд, — немыми зрителями.

Но, как оказалось, безмолвствовал не только застланный смогом небосклон. Нуар тоже не спешил выходить на контакт. Да и вообще показываться на глаза.

Казалось, он даже не забредал в двадцать первый округ, и все усилия девушки пропадали пропадом.

И Маринетт, спустя месяц бесплодных попыток и бессонных ночей, впервые поймала себя на мысли, что хочет и может всё бросить. Она очень уставала от своих тайных вылазок, и это отвратительно сказывалось на её успеваемости в учёбе и бодрости в целом. А результата не было никакого: Кот Нуар своим вниманием её отчего-то не удостаивал.

Но новая цель и жажда отмщения заставляли девушку упрямо раз за разом взваливать на плечи старый обтрёпанный рюкзак и бродить по ночному Парижу в поисках подходящих зданий с плоской, пригодной для танцев, крышей; переобуваться в затасканные оранжевые кеды и смело шагать навстречу неизвестности; небрежно исполнять заученные до автоматизма движения, жить и дышать в скачущем ритме оглушительных мелодий и, закрывая глаза, представлять улыбчивое лицо Адриана.

Для него она танцевала бы совсем иначе: мягче, плавнее, чувственнее — без скрытой агрессии и ярости, без страсти, ненависти и размытого отчаяния, так легко читаемого в каждом изломе её тела — но с любовью и толикой зажигательной пикантности. Только так. И только для него одного.

И как же жаль, что этому уже не суждено было сбыться.

Наверняка Адриан находился где-то там, наверху, среди звёзд, и смотрел на неё. С неодобрением ли? С нежностью, любовью и грустью или же с бесконечным разочарованием?

Маринетт не хотела об этом думать. И громкая музыка помогала ей ненадолго отвлечься от тягостных мыслей.

Она не могла ошибиться. Это должно было сработать. Рано или поздно, но Кот найдёт её, и тогда его останется только пожалеть: девушка не будет милосердной и отплатит ему сполна. Щедро. С лихвой.

За всё.

***

И однажды он действительно появился. Подкрался бесшумно и незаметно, словно нарочно подгадал момент, когда она меньше всего этого ожидала.

Был уже конец июня, душный, напоенный ароматом цветущей зелени и отравленный резким запахом резины и битума, и зной раскалённой ночи ласкал Маринетт своим нестерпимым дыханием и заставлял её кровь пылать, а сердце дробиться на части в унисон низким басам тяжёлого рока.

Она не потеряла надежду завлечь в свои сети бывшего героя, всё ещё не сдалась и танцевала с прежним рвением и азартом. Вот только уже даже не столько для Нуара, сколько для себя самой, и находила в этом ни с чем не сравнимую, особую прелесть.

Со временем девушка научилась совмещать дневные обязанности с танцами, подобрала идеальный баланс между простой девушкой Маринетт, прилежной студенткой института Марангони и послушной дочерью своих родителей, и бесшабашной уличной танцовщицей, откровенно смеющейся в лицо общепринятым моральным принципам; привыкла, подстроилась и в какой-то момент с изумлением поймала себя на мысли, что её нестандартное «увлечение» отчего-то сделало её спокойнее, терпимее и даже несколько радостнее. Она нашла в нём свою отдушину, свой способ, необычный и странный, и всё же донельзя эффективный, выплеснуть негатив.

Её сон стал крепче, будни — ярче, а жизнь понемногу начала казаться менее безнадёжной.

В какой-то степени Маринетт была даже рада, что её план оказался неудачным: так она нашла действенный способ спастись от реальности и теперь могла танцевать на крышах ночи напролёт, не думая ни о чём. Хотя бы на несколько часов — жалкие брызги солёной пены в океане вечности — отрешиться от происходящего, и это оказалось лучшим, что случалось с ней за прошедшие два с половиной года.

И поэтому появление Кота Нуара стало для потерявшей бдительность девушки полной неожиданностью.

Поначалу она ничего не почувствовала. Не было того самого мучительного томления в груди или укола в сердце; дыхание не сбилось, а внутренние демоны не выпустили свои когти, предвкушая скорую расправу. И лишь совершенно случайно заметив проблеск его серо-зелёных глаз, Маринетт внутренне содрогнулась от волнения, но почти сразу же улыбнулась самой себе и поспешно отвела взгляд.

С этого момента у неё не оставалось права на ошибку. Обратный отсчёт начался.

И балисонг, спрятанный в потайном чехле под джинсовой юбкой, впервые показался ей тяжёлым как никогда.

***

Девушка не спешила.

У неё была только одна попытка, и не следовало всё портить жгучим нетерпением, несмотря на то, что руки так и чесались залепить негодяю звонкую пощёчину и стянуть с его пальца магическое кольцо. О характере своих дальнейших действий в случае успеха Маринетт пока не задумывалась, боясь развеять и без того призрачную удачу.

Она не знала, сумеет ли удержать подле себя бывшего героя, или же его появление было и останется единичным случаем — всего лишь стечением обстоятельств, подарившим ей ложное воодушевление и бледный проблеск надежды, — а потому в ту ночь постаралась абстрагироваться от тревог, раскрепоститься и, не думая о собственном вычурном внешнем виде, вложить в танец всё, что имела: свою истерзанную душу, разбитые мечты и пепел горьких чувств.

И её старания были вознаграждены. Нуар заинтересовался и стал раз за разом приходить в неоговоренное место «встречи», но отчего-то по-прежнему не торопился являть себя девушке и терпеливо таился в тени, наслаждаясь предоставленным зрелищем издали.

Но Маринетт была рада и этому. Поначалу.

Она справилась с первым этапом поставленной задачи и теперь неумолимо двигалась дальше, завлекая парня в губительную для него ловушку. Глупый мотылёк сам летел на свет, не подозревая, что чарующие языки пламени, которыми он постепенно привыкал любоваться, однажды коснутся крыльев и сожгут его дотла.

Девушка продолжала совершать тайные вылазки, на первых порах танцуя исключительно на той крыше, где её впервые и заметил цепкий кошачий взгляд, а чуть позже, проверяя реакцию своего немногословного наблюдателя, стала более смело перемещаться по городу и менять места импровизированного танцпола. И бывший герой покорно следовал за ней, словно на невидимой привязи, не пресекая границ дозволенного, но и не желая идти на попятный; а Маринетт, сгорая от стыда — видели бы близкие и друзья, в какой одежде и чем она занимается в компании незнакомца! — и незатухающей ярости, продолжала поражать его импровизированными танцевальными связками.

— Ну же, Котик, давай поиграем, — беззвучно шептала она, всем своим видом стараясь дать понять Нуару, что не знает о его присутствии, но тем не менее была бы не прочь найти дополнительных приключений на остаток ночи, — тебе же нравится, так выходи! Не заставляй девушку ждать.

Но он заставлял. Осторожничал. Молчал и таинственно щурил глаза, оставаясь на отдалении и вынуждая Маринетт открывать в себе всё новые и новые грани её личного безумия и идти на бо́льшие ухищрения, чтобы добиться желаемого. Этот парень в маскарадном костюме из магического спандекса — и кто из них двоих выглядел более нелепо и жалко? — был нужен ей, потому что у девушки больше ничего не оставалось, кроме всепоглощающей обиды и боли; никого не оказывалось рядом в тёмное время суток, когда отчаяние достигало своего пика, кто помог бы ей отделить белое от чёрного и протянул руку помощи.

Никого, кроме Кота Нуара.

Адриан был мёртв, но бывший герой всегда находился где-то поблизости — только сделай несколько размашистых шагов и руку протяни — и как будто ожидал её вердикта относительно него самого; как будто знал больше, чем показывал всем своим невозмутимым видом, и постепенно выстраивал шаткий мост между Маринетт и ним самим.

Мост, ведущий в зияющий первозданной чернотой провал. В никуда.

А девушке так хотелось, вопреки изначальному плану скрывать истинные намерения до последнего, демонстративно вынуть складной нож, ступить на дощатые перекладины с угасающей улыбкой на губах и пересечь черту этого самого «никуда». Чтобы наконец-то узнать, что там — за гранью, куда она не раз стремилась попасть, — и, быть может, даже мельком увидеть те самые родные зелёные глаза.

Всего один раз — о большем она и не мечтала. И этого было бы достаточно.

Вот только, казалось, Кота всё устраивало, и сближаться с эффектной незнакомкой он не спешил. Но Маринетт жаждала иного.

Она ломала голову над поведением бывшего героя; искала к нему подход, часами кривлялась перед зеркалом, примеряя на себя различные образы: от милой кокетки до дерзкой соблазнительницы, — и никак не могла остановиться на чём-то одном. На второй неделе тщетных попыток девушка уже была близка к тому, чтобы сделать первый шаг самой, но всё разрешилось самым неожиданным образом: на крышу пожаловали полицейские. И, в отличие от Нуара, настроены они были весьма решительно.

— Именем закона, я приказываю вам прекратить! — рявкнул один из стражей порядка, и у Маринетт упало сердце.

«Это конец, — с испугом подумала она, замирая на середине прерванного элемента движения. — Родители обо всём узнают, и тогда…»

И тогда ей вновь придётся пройти через тернии долгих обстоятельных разговоров до поздней ночи, визитов к специалистам и строгого контроля каждого её шага; придётся ежедневно видеть тоску в глазах матери и с сожалением и раскаянием отмечать всё новые морщинки на лице отца, с неохотой отвечать на частые звонки Альи и мучиться от неизвестности, навсегда потеряв шанс подобраться к Коту Нуару.

Маринетт не могла допустить подобного, только не сейчас, когда её цель молчаливо восседала за её спиной на дымоходе и тоже ждала развязки событий. Если у девушки и имелась возможность впечатлить бывшего героя, то лучшего момента и придумать было нельзя.

— Я… П-простите, я не хотела, — нерешительно выдавила она, не в силах придумать ни одного пригодного оправдания. — Мне правда жаль.

И, опасаясь последствий, невзирая на опасность и наплевав на оправданные и надуманные риски и страхи, Маринетт бросилась бежать прямо по крышам. Не дожидаясь ответа полицейских и их действий; не дожидаясь, пока жизнь в очередной раз сделает петлю и обовьётся вокруг её шеи, девушка летела, словно на невидимых крыльях, и жалела только об одном: в этот раз она надела слишком длинную юбку.

Укутанный редкой проседью облаков город слился для неё в один мерцающий сотнями полутонов мазок антрацитово-серой краски, и Маринетт, рыская по кровле в поисках наиболее безопасного маршрута, уже не знала, преследует ли её кто-нибудь из полицейских или нет, остался ли с ней Кот или же предпочёл удалиться по своим делам, подальше от проблемной незнакомки.

Скорее всего, он сбежал. Поступил именно так, как она с презрением и полагала: парень был явно не из тех, кто обременял себя лишними хлопотами, даже когда это означало спасти чью-то жизнь.

Девушка испуганно вздрогнула, стоило ей задуматься и оступиться, и едва ли не сорвалась вниз. Чертыхнувшись сквозь зубы, она инстинктивно взмахнула руками, возвращая равновесие, и напомнила себе сосредоточиться на дыхании и внимательнее смотреть под ноги. Несмотря на свои попытки в прошлом, умирать именно сейчас она уж точно не хотела.

Маринетт упрямо продолжала бежать, надеясь, что стражи порядка полностью увлекутся ею и не обнаружат спрятанный на чердаке рюкзак и не тронут магнитофон. Потеря последних означала бы перерыв в её ночных похождениях на неопределённый срок. И это в далеко идущие планы тоже не входило.

Нуар был почти на крючке, и любое вмешательство извне грозило спугнуть его и свести на нет все её усилия.

«Соберись, Маринетт, — мысленно подбодрила себя девушка, когда, преодолевая очередное препятствие, не успела подхватить соскользнувшую бандану, — у тебя всё получится. Не может не получиться».

Конец пути возник слишком быстро и ошеломляюще внезапно. Она резко остановилась на самом краю крыши недостроенного здания и в смятении обернулась, не зная, как быть дальше: повсюду, куда ни посмотри, виднелись лишь ненадёжные строительные конструкции, непригодные для безопасного перемещения. А молодой полицейский, к своей чести, не спасовал и не отступил и теперь неторопливо приближался к ней, отрезая путь назад, а спустя время к нему присоединился и его более старший напарник.

Бежать было некуда.

Сердце суматошно колотилось в груди, лёгкие горели, обжигаясь о свежий воздух, а на языке понемногу оседал горьковатый привкус пыли. Маринетт нахмурилась и исподлобья взглянула на полицейских, гадая, как бы обвести их вокруг пальца и обойтись минимальными потерями без крупных штрафов и привлечения родителей.

Вариантов было немного, а точнее — их не было вовсе. Снова попытаться сбежать? Выхватить нож и попробовать отбиться? Прикинуться послушной, а затем подгадать момент и улизнуть?

Исключено. Из-за её спонтанной выходки мужчины теперь глаз с неё не спустят, а холодное оружие станет значимым отягчающим обстоятельством; да и не была уверена девушка, что сумеет поднять руку на человека и намеренно причинить ему боль. Что, впрочем, к бывшему герою ничуть не относилось: его она за человека почти не считала.

Маринетт закусила губу и уже приготовилась было к словесной — пока что — обороне, как вдруг оказалась накрыта широкой тенью, и чей-то силуэт, сотканный из тьмы и терпкого запаха крепких сигарет, отрезал её от запыхавшихся полицейских. И каковым же было удивление девушки, когда спустя мгновение она узнала в неожиданном спасителе того, кого меньше всего ожидала здесь увидеть.

— Не так быстро, — агрессивно оскалился опешившим стражам порядка Нуар и недвусмысленно выхватил из-за спины жезл. — Не так быстро…

«Вот и всё, — прикрыв глаза и опустив голову, чтобы не выдать себя торжествующей улыбкой, отстранённо подумала Маринетт. — Ты наконец-то попался, Котик».

Она была удивлена его выходкой, озадачена и даже несколько разочарована: приставить клинок к горлу абсолютно, на сто процентов виновного было легче, чем отмахнуться от подобного проявления участия и продолжить лгать самой себе, что поступает она в любом случае правильно. Но правильно ли?..

Кот Нуар — негодяй, вор, хулиган и попросту преступно халатный во всех смыслах человек, и девушке не стоило бы заострять внимание на его единичном хорошем по отношению к ней поступке и идти на попятный. Её погибшие близкие и она сама должны быть отомщены.

Маринетт завела руки за спину и коснулась кончиками пальцев спрятанного под юбкой балисонга. Его наличие успокаивало и дарило ощущение правильности происходящего.

— Оставьте её, — между тем с нажимом процедил парень, и девушка проглотила неуместный нервный смешок и украдкой посмотрела на перекошенные лица полицейских. Такого отпора они явно не ожидали. — Она вам ничего не сделала.

«Ты явно не о том беспокоишься, Кот Нуар, — покачала головой Маринетт, по-прежнему не проронив ни звука, и испытующе уставилась в спину своему защитнику. — Лучше подумай о себе самом. Как ты обычно это делаешь».

Неужели всё оказалось так просто? Ей всего-то нужно было попасться, чтобы бывший герой преподнёс ей себя целиком и полностью. Если бы она только знала, что это сработает, уже давно нашла бы способ, как всё провернуть в более краткие сроки; даже могла бы позвонить в полицию и анонимно донести на саму себя.

А Кот, увлёкшись словесной перепалкой, вдруг шевельнулся, перехватил шест поудобнее и устроил полицейским демонстративное представление, щедро сдобренное скрытыми угрозами и едким сарказмом. Из-за смены позы тусклый лунный свет рассеялся по его спине немного иначе, и Маринетт, случайно зацепившись взглядом за выступающие косточки позвоночника, за очерченные плотным спандексом выпирающие рёбра и, медленно проследовав выше, за давно нуждающиеся в стрижке светлые волосы, разом лишилась былого настроя, оробела и растерялась.

Довольные жизнью люди, берущие от неё все допустимые блага, а подчас не брезгующие и аморальными, не выглядели так. Не смотрелись настолько измождёнными, вымученными и неестественными. Словно загнанные и запертые в клетку дикие животные, потратившие весь остаток сил на тщетные попытки перегрызть стальные прутья; с кровавой пеной на губах и напряжением в каждой мышце, с опустошённостью во взгляде и тщательно скрываемой болью в каждом скупом движении. Животные, которых неминуемо усыпляли и которые знали об этом, но всё ещё зачем-то продолжали бороться за свою изломанную бесполезную жизнь.

И Нуар был именно таким, из их числа. Бегущий от самого себя по лабиринту, из которого не было выхода. Один из тех, к кому с некоторых пор причисляла себя и сама Маринетт.

Он должен был выглядеть самодовольным и наглым, и он пытался, наверняка пытался таковым и казаться — девушка слышала бахвальство в его прокуренном хриплом голосе и всё же никак не могла отделаться от ощущения наигранности и фальши — но выходило у него из рук вон плохо.

«Неужели… — В какой-то момент, незаметно для неё самой, у Маринетт перехватило дыхание, а сердце неприятно кольнуло неизвестно откуда взявшееся чувство жалости. — Тебе тоже… больно?»

— А вот она… — Резкий взмах руки в её сторону вынудил девушку вздрогнуть и нерешительно отступить назад. Задумавшись о странностях внешнего вида и поведения Кота, она совсем потеряла нить разговора. И напрасно: очевидно, прямо сейчас решалась её судьба. — Не сделала ничего плохого. Дайте ей уйти. И никто не пострадает.

Маринетт затаила дыхание. Офицер Ренкомпри — она наконец-то признала в нём отца своей бывшей одноклассницы — не желал уступать. Он был сердит и явно взведён: крылья его носа трепетали, щёки алели, а грудь тяжело вздымалась, но глаза были профессионально строги и холодны. Мужчина приблизился к герою и грубо ткнул его пальцем, а девушка опустила голову и сосредоточенно уставилась на носки своих кед, со смешанным чувством раскаяния и негодования зная, что сейчас ничем не сможет помочь Нуару.

И тотчас, настигнутая и сокрушённая опальной мыслью, что она всерьёз задумалась над тем, чтобы помочь ему, Маринетт оказалась буквально выбита из колеи.

Она была уверена, что спустя полгода тренировок и работы над собой сможет уверенно посмотреть в глаза Коту и высказать ему в лицо всё, что она о нём думает; сумеет ожесточиться и даже пустить в ход холодное оружие — при крайней необходимости, разумеется, — а на деле не смогла даже натаскать себя не терять лица в сложных ситуациях.

Её слегка потряхивало от страха и переживаний, но девушка крепилась, с мучительной болезненностью вслушиваясь в каждую резкую фразу спорщиков, но не различая ни слова. Маринетт всецело была поглощена собственными мыслями и не находила себе места: могло ли быть так, что она ошиблась и в порыве эмоций сделала неправильные выводы? Выстроила на их фундаменте целый воздушный замок из ненависти и горечи; взрастила в себе самые тёмные и гнусные чувства — то, чему никогда прежде не было места в её сердце, — по отношению к Коту, человеку, кто этого, быть может, и вовсе не заслуживал, и жила грёзами о пустой нечестивой мести?

Но девушка не могла судить по одному только разговору, происходившему даже без её участия, а потому, не отрывая взгляда от своей обуви, словно одно это удерживало её треснувший по швам мир целостным, продолжала внимательно прислушиваться.

— Побе-е-еды, — медленно пропел Нуар, и Маринетт передёрнуло от его интонации. Он словно прошёлся лезвием по её обнажённым нервам, но, кажется, даже не заметил этого. Упоминание той самой битвы с Бражником, во время которой и погибла Бриджит, отчего-то лишило бывшего героя показного спокойствия. Он запнулся, запутался в словах, а его когти судорожно оцарапали полированный металл шеста — девушке со своего места позади были отлично видны появившиеся свежие насечки. И даже стражи порядка в это мгновение выглядели озадаченными, не понимая причины резкой смены настроения Кота. Маринетт её тоже не могла понять, но догадывалась: это, несомненно, было чем-то важным. — …Вы её не тронете.

«А вы — его, — вдруг устало подумала она, смягчившись, и печально улыбнулась самой себе. — Я сама с ним поговорю и всё выясню. Без вас».

И, намереваясь предложить бывшему герою сбежать вдвоём от надоедливых полицейских, девушка протянула руку и осторожно коснулась его локтя. Но тут же, заметив, как парень напрягся, отстранилась, маскируя сковывающую неловкость за негромким кашлем и проклиная свой наивный порыв.

«И о чём я только думала?» — досадливо скрипнула она зубами, отводя глаза. Её поддержка наверняка была ему не нужна. Как и она сама. И всё же он был здесь и зачем-то закрывал её своей спиной; выступал в роли защитника, рискуя скудными остатками репутации, словно делал это уже тысячу раз и сделал бы снова, будь у него такая возможность.

Маринетт было не разгадать его мотивов.

Она могла бы сорвать с него талисман прямо сейчас. Попытаться облегчить задачу полицейским и себе самой, но отчего-то не сумела. Потому что всё, на что хватило её смелости — это всего одно жалкое прикосновение. Прикосновение к человеку, возможно виновному в смерти её сестры и возлюбленного, к человеку, затащившему её в постель, а наутро торопливо сбежавшему, поджав хвост. Это мимолётное касание должно было его испепелить, уничтожить, обратить в прах, а на деле показалось самой девушке лишь проявлением слабости и трусости.

— Мадемуазель, пройдёмте с нами, — позвал её Роджер, очевидно, устав от бессмысленной перепалки. — Здесь небезопасно.

И она была готова пойти с ним. Куда угодно и зачем угодно, только бы очутиться как можно дальше от этого парня в чёрном костюме, вызывающего в ней целую гамму противоречивых чувств: от глубокой обиды и презрения до жалости и даже в какой-то мере признательности за попытку помочь. Пусть не тогда, не два с лишним года назад, когда Маринетт нуждалась в нём сильнее, чем когда-либо, но хотя бы сейчас.

Ей нужно было уйти, чтобы всё тщательно взвесить и обдумать. Покинуть это место, пока её глупое сердце не совершило непозволительную ошибку и не начало постепенно оттаивать и прощать.

Девушка сделала шаг вперёд, и тотчас взметнувшаяся рука героя перекрыла ей путь.

— Стой на месте, — приказал он, и Маринетт могла бы с лёгкостью обогнуть препятствие и выйти к полицейским, но покорно замерла, ожидая, чем же всё закончится.

Её знобило, было неуютно и холодно, несмотря на то, что ночь выдалась тёплой, а сама девушка только и делала, что танцевала или бежала вприпрыжку. Она терялась от происходящего, и даже привычная тяжесть ножа, некогда вселяющая уверенность, уже не помогала. Маринетт обхватила себя за плечи и отодвинулась к краю крыши, во все глаза глядя на разворачивающееся представление: Кот Нуар на взводе, с занесённой рукой, объятой чёрными клубами Катаклизма, смотрелся поистине страшно.

Он был готов применить силу — чудовищную, разрушительную, не поддающуюся контролю, — только бы защитить её. Незнакомку, всего лишь бродячую танцовщицу, о прежних встречах с которой наверняка даже не помнил. И Маринетт, невольно любуясь подрагивающими каплями магии на его ладони, не могла понять, как и когда сумела обрести такую власть над ним.

Девушка не удивилась, когда полицейские сдались и ушли ни с чем. Она разделяла их решение не связываться с печально известным Котом Нуаром. Вот только оставшись один на один с объектом своих жестоких грёз и мрачных мыслей, Маринетт вдруг остро ощутила, что была бы не прочь улизнуть вместе со стражами порядка и оказаться подальше отсюда, пусть даже и в наручниках.

Это был идеальный шанс подобраться к бывшему герою, лучше не придумать: трансформация вот-вот развеется, и всё, что от неё требовалось, это не дать парню уйти. Но девушка медлила. Только смотрела на него долгим взглядом, не отрываясь, и безотчётно медлила.

В потайном чехле всё так же покоился балисонг, а на её сердце, вопреки всему, царил полнейший штиль.

Маринетт не знала, как ей поступить: она столько раз рисовала в голове различные картины встречи с Нуаром, что не счесть, но ни одна из них даже близко не была похожа на эту. Девушка наивно представляла, как заставляет его раскаяться, как видит слёзы на его глазах и неподдельную муку на лице от осознания, как же низко он себя вёл всё это время; эгоистично воображала, как Кот молит её вернуть ему кольцо, и каждый раз, в зависимости от настроения, она отвечала ему по-разному.

Но сейчас, всматриваясь в черты его лица, Маринетт показалось, что всё это не имело никакого смысла: бывший герой выглядел так, как будто её опередили. Как будто кто-то другой вывернул его душу наизнанку, а пустоту внутри заполнил дурно пахнущим сигаретным дымом и оставил всё как есть, не ушивая раны. И никотиновый яд свободно вырывался вместе с каждым его выдохом, просачиваясь через трещины давней закостенелой боли.

— Нужно уходить, пока они не вернулись с подкреплением, — негромко проговорил Нуар и протянул руку, ту самую, окружённую всеразрушающей магией, и Маринетт в испуге отшатнулась, едва повторно не сорвавшись вниз, и зажала себе рот ладонью.

Её не оттолкнула тёмная материя в его кисти, но взгляд — таких глаз она ни у кого прежде не видела — при ближайшем рассмотрении заставил девушку ужаснуться. Бездонный, мёртвый, пустой, даже опустошённый — у праздных гуляк такого и быть не могло. Да и являлся ли Кот одним из них, или же их встреча в клубе была всего лишь случайностью — одной из череды других таких же?

«Так кто же ты такой на самом деле?.. — беззвучно вопрошала Маринетт, окончательно теряясь от разрывающих голову мыслей. — Откуда ты взялся? Зачем вернулся? И что тебя здесь держит, когда нет ни Леди Баг, ни акум?»

И могло ли оказаться так, что он не спас Бриджит, не помог ей и Адриану не потому, что ему было плевать на них, но потому, что ему было плевать на самого себя? Это всё ещё не оправдывало его в глазах девушки, но…

Маринетт прикусила кончик языка и в страхе смотрела на героя, растерянно ищущего, к чему бы применить ставший ненужным Катаклизм. Несущая гибель магия в его руке казалась не бо́льшим, чем неопасным сгустком дыма, но это была лишь видимость. А он так легко двигался, точно не боялся случайно коснуться самого себя, словно даже мысль об этом не причиняла ему беспокойства.

Как будто парню была безразлична мгновенная смерть от любого его неосторожного движения.

И девушка, наблюдая за ним, беспокойно задавалась всё новыми и новыми вопросами.

«Что произошло в особняке Агрестов? Почему ты выглядишь так, словно вернулся с того света, а твоей напарницы рядом до сих пор нет? Что с ней случилось? А с Бражником? И как, в конце концов, умерла Бриджит?»

Маринетт смутно помнила, как сайты ещё долго пестрели громкими заголовками о победе супергероев, но, глядя на сгорбленный силуэт Нуара, она впервые задумалась над тем, кому же в действительности принадлежала эта победа. Ведь интервью брать было уже не у кого.

И когда девушка всё же решилась сказать ему хоть слово, Кот отвернулся, сжал правую кисть в кулак и ушёл, оставив её одну.

Оставив после себя вопросов ещё больше, чем ответов.