Ровно бьющееся сердце напротив груди — чужое, не его (собственное из-за этой близости неукротимым галопом заходится); горчащие пылью смоляные волосы, лезущие в рот и щекочущие нос, и безвольно раскинутые руки: одна как будто бы обнимает его, Неро, за талию, а другая — на полу, выше его головы; ноги переплетены; и дыхание, хоть и тёплое, но приятно охлаждающее обожжённую кожу шеи — все эти мелочи, мелочи важные, свидетельствовали о том, что падение он всё-таки пережил. Они оба.

Неро осторожно шевельнулся, придавленный к полу распластавшимся на нём Ви, чтобы не потревожить последнего, и попытался определить, насколько сильно им досталось. Ожоги и раны мучили не меньше прежнего, но тело повиновалось — уже хорошо. Удар о пол на какое-то время лишил его сознания, но, судя по тому, что их до сих пор не загрызли провалившиеся вместе с ними демоны, забвение длилось недолго. Ви в себя ещё не пришёл, но ритм его сердца вселял надежду, что с ним всё в порядке: размеренный, спокойный, как у спящего. Неро обнял его чуть крепче и ласково провёл пальцами по полукольцам разметавшихся волос.

Расфокусированным взглядом окинул тёмно-серые стены цокольного этажа, где они и очутились, неровную кромку разлома пола над головой, торчащие изогнутые арматуры и устало прикрыл глаза. Фрагменты бетонной плиты упали весьма удачно: образовали собой достаточно высокое нагромождение и скрыли молодых людей от глаз тварей, но рано или поздно те их найдут; отыщут по запаху или натолкнутся случайно — и охотники станут добычей. Это было лишь вопросом времени. И лучше бы им к тому моменту оказаться как можно дальше от торгового центра; как можно дальше от зубастых пастей, когтистых лап и стрекочущих крыльев; от затупленных, забрызганных подсыхающей кровью мечей, доспехов и прочных щитов; от огня, дыма и грозных криков.

Рычали и раздражённо царапали когтями плитку демоны, оставшиеся наверху. Шумно принюхивались к запаху гари и крови, тянущемуся от Неро тонким шлейфом, и скалили клыки их сородичи, свалившиеся вниз и не свернувшие себе шеи; были среди них и те, кому повезло меньше — их трупы горстями праха медленно тлели в полумраке. Тень ещё не восстановилась, а Грифон исчез, стоило Ви потерять сознание.

Неро вновь остался предоставлен самому себе, но обожжённый, раненый, небоеспособный, а на нём — Ви, чей затылок он бездумно гладил кончиками пальцев. Кожа саднила даже от этих невесомых прикосновений, но Неро пропускал чёрные пряди между пальцами и поглаживал их, потому что, когда их найдут — не если, а когда, сомневаться в этом не приходилось, — он ничем не сможет помочь Ви. А Ви навряд ли сумеет помочь ему, и эти скользящие прикосновения могут стать последним, что он испытает перед смертью. Но и одного этого — уже слишком много, так что дышать тяжело, практически невозможно; так что сердце колотится и рвётся прочь из груди — туда, к нему, к Ви, ведь он близок как никогда.

И чувства овладевают Неро быстрее адекватных мыслей, стоит Ви умильно причмокнуть губами.

Набраться бы наглости и поцеловать его, ощутить вкус кожи и собрать языком ту самую прогорклую пыль и капли пота с подбородка и шеи, но не дотянуться; не достать, не выдав себя и не потревожив Ви, да и нечестно это по отношению к нему. Неро так не поступит. Он ведь не такой, право слово.

«Не такой, не такой, не такой, — твердил он самому себе и с каждым повтором верил себе всё меньше; терял смысл фразы и чеканил букву за буквой по памяти, не понимая, что они означают в совокупности. А кисть жила своей собственной жизнью и перебирала чернильно-чёрные пряди смелее, требовательнее, почти властно, но по-прежнему — с бережливой осторожностью: даже на подсознательном уровне Неро знал своё место; зарывалась в них и, поддевая, слегка оттягивала назад, но тотчас отпускала при малейшем сопротивлении. Шёлк волос скользил по обожжённой коже с приятной болью. И рука повторяла движение раз за разом, настойчиво, уже заученно, но бессмысленно, как и Неро — свои спасительные, а на деле не значащие ничего слова: — Не такой, не такой, не такой…»

В штанах стало тесно. Неро тихо чертыхнулся и завозился под Ви, пытаясь сдвинуть его в сторону, но сделал только хуже: сам себя раздразнил, непреднамеренно потеревшись пахом о его живот. Об обнажённый живот; о бледную кожу, на которой ни миллиметра одежды, но плавные изгибы графитовых узоров татуировок. Пряжка ремня Ви острой гранью надавила на бедро, и мурашки колкой волной прошлись вдоль позвоночника. Неро жадно схватил ртом воздух, задохнувшись в ту же секунду, и навил на палец тёмный локон.

— Эй, Ви, — сглотнув, неожиданно охрипшим голосом позвал он и мягко сжал волосы на его затылке. Лежать так дальше было опасно во всех смыслах. Их же найдут.

«Нас же найдут», — повторил самому себе Неро. Как будто это могло быть всей правдой; как будто причина была исключительно в этом, а не в тянущей боли внизу живота.

Мелкие ранения регенерировали — Неро чувствовал постепенно усиливающийся знакомый зуд, — но более глубокие и обширные всё ещё доставляли сильный дискомфорт. Но не притупляли его возбуждение, какое неудобство. И воображению ничуть не мешали.

Сутки бы проваляться в постели вот так, обнимая Ви, до полного исцеления. До полного изнеможения. Поглаживать не только его затылок, но и плечи; скользить ладонью по спине книзу, к пояснице и дальше — насколько хватит длины руки и собственной дерзости, и изучать точёный рельеф его тела столько, сколько захочется. Упиваться им, дразнить и от нетерпения срываться первым самому же; видеть в зелёных глазах ответные влечение и страсть. И хищно улыбаться, победно, торжествующе, когда к заживающим ранам добавятся свежие: цветущие кровоподтёки на шее — следы чувственных губ Ви и его зубов; скученные синеющие пятна на запястьях и бёдрах — из-за судорожно сжатых на них пальцев; и, может быть, несколько царапин на спине. Чем более глубоких и беспорядочнее расположенных, тем лучше.

И Неро совсем не будет против, если Ви захочет смены ролей. Вжимаясь лбом в смятую подушку, смаргивая капли пота с ресниц и прогибаясь в спине, разгорячённый, податливый и согласный на всё, он бы с голодным предвкушением смотрел, как длинные пальцы, исчерченные чернильными линиями, влажно блестящие из-за лубриканта и невысохшей слюны — его, Неро, слюны, — обхватывают его член у основания. И, прихватив тонкую кожу, ведут вверх, по плетению вздувшихся вен, к головке. Подушечка указательного пальца давит на уздечку, массирует её тяжи, нарочито медленно, почти издевательски, и Неро глушит стон и зажимает зубами уголок подушки, сотрясаясь не то из-за ритмичных фрикций Ви, не то из-за красочности ощущений. Да и какая в сущности разница…

Увлажнившийся возбуждённый член дёрнулся под плотной джинсовой тканью. Неро покрылся холодной испариной и закусил губу, пытаясь отвлечься болью. Но не почувствовал её; не почувствовал вообще ничего, кроме нарастающего всепоглощающего желания. Ситуация грозилась стать патовой.

Надо бы передвинуть Ви, убрать его с себя, пока всё не вышло из-под контроля и собственный организм не предал его. Но…

«Но когда ещё такая возможность представится, да?» — коварно нашёптывало что-то алчное, крамольное, сладкоголосое, и Неро медлил. И промедлением рыл самому себе могилу.

По телу разливалось дурманящее тепло. Ви ощущался приятной тяжестью, а его волосы щекотали ладонь Неро и его подбородок. Истома, сводящая с ума, опутывала Неро сетью, похожей на ту, что раскинула замысловатые петли на предплечьях и плечах Ви. Каждая из петель — ловушка, умело поставленный силок, но Неро — лёгкая добыча — попался во все разом. И запутался в них намертво.

А ведь было бы намного лучше, если бы Ви собственноручно связал его; проверил каждый узел на прочность, поводя прохладными пальцами по джутовой верёвке и периодически, будто бы случайно — по коже Неро. А после, удостоверившись в их надёжности, хмыкнул собственным мыслям — Неро бы непременно зазнобило из-за неоднозначности его интонации — и завершающим штрихом завязал ему глаза.

Над верхней губой проступили бисерины пота, и Неро нервно слизнул их, стараясь не думать о том, как бы выглядел подобный жест у Ви. Жар нарастал, давление в паху усиливалось, и грубый шов, врезаясь в кожу, причинял неудобство, но что хуже — навязчиво навевал мысли о верёвках. Ещё большее неудобство причинял Ви, так доверчиво прильнувший к тому, кто доверие это предавал своими нечистыми мыслями. Если бы он только знал… О, Неро охотно, пусть и поминутно сгорая от неловкости, поделился бы с ним, стоило бы Ви попросить. Положил бы руку ему на колено и прошептал на ухо слово в слово всё, о чём думал, о чём мечтал и что планировал. И сжал бы пальцы на выступающих косточках в знак того, что не шутит.

— Ви, очнись, — почти взмолился Неро.

Кровь кипела, воспламенившимся горючим обжигала его изнутри и заставляла пальцы судорожно скрести чужой затылок. Если Ви шевельнётся, лишний раз прикоснётся к нему или издаст хоть звук — Неро пропадёт. И унизительно испачкает нижнее бельё в сперме. Как подросток, перевозбуждённый неопытный подросток.

«Дожили, блять», — мысленно выругался он и прикусил зубами прядь вьющихся волос, упавшую ему на лицо.

А Ви завозился, глухо застонал и приподнялся на локтях. Неро зажмурился, услышав его голос, его проклятый, невыносимо долгий грудной стон — «Повтори, но медленнее и громче… О, пожалуйста…» — приоткрыл рот, выпуская увлажнённые слюной волосы, и вжался в пол, чтобы свести контакт их тел к минимуму. Тот же наверняка почувствовал его эрекцию. И понял всё правильно.

Встречаться с ним взглядом не хотелось совершенно.

Одно радовало — пронесло. Пока что.

— Ты как? — беззвучно выдохнул Неро, не спеша убирать ладонь с затылка Ви, и медленно открыл глаза. Всмотрелся в нависший над собой силуэт, не заостряя внимания на деталях.

— Бывало и хуже. — Взъерошенный, потрёпанный, но преступно притягательный — в паху вновь болезненно заныло, — Ви возвышался над ним и выглядел отчего-то не менее безумно, чем сам Неро.

Но по его нечитаемому лицу и замутнённым глазам определить причину его состояния было невозможно. Страх, усталость, напряжение — что угодно, Неро мог гадать бесконечно. И столько же раз мог ошибаться. Ви — загадка без ответа и без подсказки, морочащая голову и лишающая покоя. А Неро всегда был плох в кроссвордах и шарадах; здесь же он ощущал себя абсолютно беспомощным.

— Ну да, видок у тебя тот ещё. — Неро повёл ладонью ниже, к шее, бегло очерчивая кончиками пальцев выступающую ость позвонка.

— Кто бы говорил, — фыркнул Ви. И поинтересовался ответно: — А ты?

Он не среагировал на прикосновение. Может быть, не почувствовал, может быть, не захотел почувствовать. Но Неро был ему за это благодарен; за то, что тот не отнимал у него мгновения ласки, односторонней, украденной, но всё ещё — ласки. Что позволял ему, раненому и измученному, делать то, что в любой другой ситуации пресёк бы на корню. Что пожалел его. И Неро почти не сердился на эту жалость, задевая ногтями высокий кожаный воротник и поглаживая шею и худощавую спину.

«А я… люблю тебя, кажется». — Неро ломко улыбнулся. Но ответил совершенно иначе:

— Теперь нормально.

Неопределённо хмыкнув, Ви привстал на колени и поднял вместе с собой и Неро.

— Тогда поторопимся. Нужно убираться отсюда.

— Согласен полностью.

Кряхтя от натуги, Неро тоже принял вертикальное положение и сел на пол, привыкая к ломоте в суставах и борясь со слабостью и головокружением. Ладонь его всё ещё покоилась на шее Ви. Прикосновение липкой обожжённой кожи, наверное, было неприятным, но тот не спешил отодвигаться: давал Неро время прийти в себя, очевидно. Его ровное дыхание сбилось, стало чаще, беспорядочнее: Ви быстро выдохся или же был взволнован — Неро так и не понял. Но аккуратно отстранил его от себя, чтобы увидеть его лицо; чтобы прочесть в тёмно-зелёных глазах ободряющее «всё в порядке» и вдруг — спонтанно, для самого себя неожиданно — податься вперёд. Бездумно скользнуть губами по его скуле и щеке, коснуться уголка губ и тревожно замереть, не решаясь двинуться дальше.

Запёкшаяся кровь из собственной рассечённой губы пачкала атласную кожу частицами бурого. Ви выбрит гладко, безукоризненно, и Неро устыдился своей щетины. Но ощущения интересные, новые, необыкновенные — настоящий калейдоскопный шквал, циклон — уже затопили; опьянили его; не погасили, а напротив — одним махом разожгли внутреннее пламя и раззадорили вожделение.

И их, ощущений, мало, их всё ещё слишком мало.

Их много, много настолько, что тело едва слушается; внутренние блоки сорваны, печати грубо вскрыты. Но Неро нужно больше. Гораздо, гораздо больше: он жаден, он ненасытен. Он так долго об этом мечтал.   

— Неро… — невнятно выдавил Ви, и уголок его губ шевельнулся. Носогубные складки стали более выраженными; тонкие тени от волос легли на щёки и скулы тёмно-серыми иглами и потянулись к его губам и к Неро, замершему в сантиметре от них.

Ви склонил голову набок, словно подначивая этот оставшийся сантиметр преодолеть и нырнуть в омут чувств с головой. Словно наперёд зная, чем всё закончится, и желая жестоко наказать Неро за его любовь, над которой тот был не властен. Проучить его. Ткнуть носом в его опрометчивость, как нашкодившего щенка в искусанный башмак. И безжалостно уничтожить.

Но как тут сдержаться, когда возбуждение ещё дурманит разум; когда смерть обошла его стороной, показав зубы напоследок, а Ви — живой, тёплый — сидел напротив и придерживал его за спину бережно, почти ласково, боясь надавить на ожоги? И говорил прерывисто, сдавленно, на выдохе. Произносил его имя. Будто бы завлекал и звал. А на его волосах тускло серебрилась дорожка слюны Неро.

— Молчи, — кончиком языка мазнул по уголку его губ Неро. Он ведь чуть не умер, чуть не сгорел заживо, так что мог побыть эгоистом ненадолго — этим он себя и оправдывал. Неубедительно, крайне неубедительно, но поверить отчего-то получалось. Потому что нестерпимо хотелось обмануть самого себя; потому что любая ложь по такому поводу сгодилась бы. — Просто молчи. Всего минута.

— Неро, не… — подавился воздухом Ви, но не отстранился, всё ещё не отстранился. Как будто нарочно провоцировал или же искренне не понимал, что своим бездействием провоцирует на большее.

— Минута, одна долбаная минута, пожалуйста! — Окрик прозвучал громче и резче, чем должен был.

Блуждающие поблизости демоны встрепенулись, завыли и ощерили зловонные пасти: дичь выдала себя сама, осталось лишь добраться до неё и взять своё по праву. Но какое это теперь могло иметь значение для Неро, когда Ви вдруг как-то покорно обмяк, словно соглашаясь на его условия, сник и прикрыл глаза? И Неро, посылая к чёрту свою выдержку и гордость, до конца не веря в то, что делает, придвинулся ближе. Чтобы дотянуться до его губ. Чтобы наконец-то — неужели это не сон и не бред погибающего в агонии? — поцеловать его.

Короткое прикосновение — и где-то над их головами зашёлся столбами электричества материализовавшийся Грифон; Тень соскочила сверху и бросилась расшвыривать противников гибкими лозами, увенчанными лезвиями, а Ви… просто позволял Неро целовать себя.

Может быть, он хотел отвлечься, призвав фамильяров. Может быть, и впрямь желал защитить их обоих и продлить хрупкий момент близости, но в последнее Неро поверить боялся: последующее разочарование могло сильно его ранить.

Он видел только его нахмуренные брови и складку между ними, густые ресницы, трепет крыльев его носа, а ещё — губы, полные, манящие, что на мгновение приоткрылись. Наверное, Ви хотел что-то сказать, как-то образумить его, но Неро не позволил ему: он поступил так, как не должен был — он ведь «не такой», в самом-то деле, — но так отчаянно жаждал. Сработали рефлексы охотника: воспользоваться ошибкой врага и обратить её себе во благо.

Ошибкой Ви было разомкнуть зубы.

Неро скользнул языком к нему в рот, с наслаждением провёл им по острым режущим краям резцов и толкнулся глубже, к языку Ви. Бесчестно, дерзко, но с упоением и затаённой нежностью. Твёрдая эмаль сменилась податливой слизистой, горячей, влажной из-за их смешавшейся слюны, и Неро шумно выдохнул и непреднамеренно оцарапал шею Ви ногтями: пальцы точно судорогой свело. А тот вздрогнул и тут же вытолкнул его язык своим; но задержался, широким мазком провёл по нему прежде, чем вновь плотно стиснуть зубы. Словно приласкал напоследок. Словно у самого себя выторговал что-то нужное; что-то, о чём даже думать себе запретил.

— Проклятье, сделай так ещё раз, — просительно прошептал Неро, теряясь в бездне укоряющего, заискрившегося глубоким алым, взгляда напротив.

Он невесомо провёл подушечками пальцев по щеке Ви, безмолвно извиняясь за нанесённые царапины, и остановился на подбородке, точно в попытке удержать; не дать сбежать, не дать уклониться, не дать исчезнуть. Никуда бежать и не нужно: Неро ведь любит его и не причинит ему вреда, разве что случайно, в порыве страсти, как сейчас. Но кто не грешил подобным хотя бы раз?..

Кожа Ви покрылась мурашками — неужели облажался и озвучил мысли вслух? Но думать об этом некогда: возможно, через минуту их обоих уже не станет; возможно, завершение их жизней ближе, чем кажется. Но если так, то почему бы не побыть эгоистом ещё на несколько секунд дольше?

Губы Неро грубые, шероховатые, покрыты коркой свернувшейся крови, и с привкусом гари и соли, должно быть. Ви совсем другой: он весь из себя мягче, деликатнее, наверняка отзывчивее. И губы у него такие же. Он не шелохнулся, когда Неро приник к ним повторно, но ресницы его дрогнули, и выдох прозвучал громче обычного.

«Умеешь быть покладистым, да?.. — вскользь вспомнилась недавняя насмешка. — Вот и проверим».

— Неро, у тебя шок, — процедил Ви, не размыкая зубов — быстро извлёк урок из своих же ошибок, Неро стоило бы гордиться столь смекалистым учеником, — но без злости: устало и отрешённо. Словно окончательно смиряясь с происходящим.

— С первого дня твоего появления, — парировал Неро и нежно, в контраст едкой иронии в голосе, провёл языком по его губам.

— Чёрт тебя дери, Неро…

— Только если этим чёртом будешь ты.

Ви не отвечал на ласку, но и не пробовал отстраниться. Сама неоднозначность — как же это на него похоже. Будь Неро внимательнее, заметил бы, как дрожат его плечи и тесно сведены бёдра, но он был ослеплён болью в ранах и желанной близостью. И не знал, чем сильнее.

А Ви обнял Неро крепче, пока тот целовал его. Стиснул свитер на его спине и поднялся на ноги, и Неро встал вместе с ним, готовый к чему угодно. Готовый на что угодно, лишь бы всё так же, неизменно — с ним. Ви надвинулся, рывком прижал его к стене своей грудью; его ладони, покоящиеся на лопатках Неро, оказались плотно зажаты между ним и растрескавшейся плиткой. Надёжно зафиксированы. Повреждённые встряской и чрезмерным давлением, обширные ожоги засочились влагой; края глубоких порезов разошлись, и те закровоточили — бурые потёки заструились по запястьям и предплечьям Ви, добавляя новых красок поверх расписного чёрного; пропитали шерстяную ткань свитера.

Неро слабо поморщился, мотнул головой и положил руку Ви на поясницу. Как бы там ни было, его всё устраивало.

Вокруг клубился дым, сизыми крыльями укрывая двух не то любовников, не то вцепившихся друг в друга обречённых грешников; горели пироманты и обрывки саванов ножниц; фамильяры яростно рвали демонов на части и растирали осколки их крови в порошок. Но им двоим было плевать. Ви уворачивался от поцелуев, избегал их, но как-то вяло, нерешительно, и Неро ему не верил. Не хватало категоричности, не хватало однозначности и определённости — с подобным у Ви всегда были проблемы. Он как будто боролся на два фронта: с Неро и, вероятно, самим собой.

И Неро поможет победить его правильной стороне.

Он напорист, но в то же время терпелив и осторожен; ищет его пределы, переступает границы дозволенного и с опасением ожидает, что тот вот-вот оттолкнёт его. И с удивлением не встречает активного протеста. Глубокого поцелуя всё ещё не получается: Ви не даётся, но позволяет себя касаться, позволяет чужим губам терзать свои собственные. Он хмурится и отворачивается, поджимает губы, и крылья его носа раздражённо подрагивают, а дыхание — частое, свистящее, не то из-за удушливого дыма, не то из-за притязаний Неро. Неро хочется думать о втором. И совсем не хочется думать, что тот терпит только из-за чувства вины: не будь он так резок, Неро бы не сбежал, не пострадал и ничего бы этого не случилось.

Ответ становится очевидным почти сразу же. Из Ви лжец искуснее, чем из него самого, но здесь его защита дала трещину. Его пульс подскочил, когда Неро спустился ниже, к шее, и поддел зубами шнурок с кулоном. Крупная артерия проступила под кожей бьющейся жилкой; ногти Ви впились в скатанную ткань свитера, а в горле низко зарокотал зарождающийся полухрип-полустон. Неро, задыхаясь, зашипел в ответ сквозь крепко стиснутые зубы и потянул шнур на себя.

На теле Ви нет татуировок, принадлежащих Тени и Грифону: выцвели, пока те в бою отстаивали их жизни, — но Неро по памяти нарисовал бы их все. Нико права: он слишком часто на него заглядывался. И он рисовал; пользуясь случаем, вычерчивал каждую линию губами, старательно и кропотливо, но распаляясь всё больше из-за утяжеляющегося дыхания Ви. Шнур на его шее служил Неро цепью: он боялся разжать зубы и выпустить его, иначе потеряет контроль над собой окончательно; иначе одной шеей уже не ограничится.

Его ладонь вжималась в поясницу Ви, а пальцы будто бы повторяли движение губ поверх плотного материала плаща. Ви льнул к нему и жарко дышал ему в ухо. А Неро млел, таял и растворялся в его объятиях, и пространно размышлял, что будь на его губы нанесена чёрная помада — если бы только Ви сам накрасил его, — на коже Ви остались бы следы, сравнимые с оригинальными; точно такие же, пусть и более широкие, расплывчатые, но всё ещё — легко узнаваемые.

Закончив выписывать невидимые узоры, Неро отпустил шнур, слизнул с губ солоноватый привкус кожи Ви — никогда не забыть, отныне никогда — и сразу же прикусил его за шею. А тот проглотил сдавленный возглас, словно бы ослаб в ногах и навалился на него. Не будь позади стены — упали бы оба. Неро казалось, что он воспламенился повторно или же не погас в первый раз, и огонь его перекидывается на Ви, жадно лижет его кожу — или же это делает он сам? — и оплавляет её.

Он потёрся пахом о бедро Ви, хмельной, едва соображающий, что вытворяет, уже не тая́ своих низменных желаний. Ви же уткнулся лицом ему в плечо, сотрясаясь крупной дрожью, и зашептал о чём-то, но в общем шуме слова его терялись. Неро не слышал его, но понимал — это важно. Он не перебил и не переспросил, но молча, превозмогая боль в обожжённой руке, поднял её и пригладил растрепавшиеся смоляные волосы. И прижался губами к щеке, по-простому, целомудренно, как будто бы не он мгновением назад мучил Ви своей навязанной лаской, и внимательно вслушался.

— «…енный ста… …еть, — не слышно, неясно. «Громче, громче, Ви!» — и Неро едва успел прикусить язык. Такие вещи нужно говорить при других, особых обстоятельствах. Он понадеялся, что у него ещё будет возможность сказать это вслух, чтобы так же: и припухшие губы, и бьющаяся жилка на шее, и ногти, впивающиеся в спину, и жаркий бессвязный шёпот. — …еня пленил, раскинув шёлковую сеть».

Неро изумлённо распахнул глаза. Ви шептал свои стихи, перебирал рифмованные строки, точно искал в них истину или спасение. От чего? От кого? От Неро? Неро не враг ему. Или от самого себя; от того, что прятал за маской напускного безразличия? Или же всё произошедшее — лишь бред задыхающегося в дыму разума Неро? Галлюцинация. Но галлюцинация восхитительная, стоящая того, чтобы отравиться угарным газом.

— Эй, Ромео! — расколол их уединение надтреснутый возглас Грифона. Неро так и не сообразил, к кому именно тот обратился. Но Ви отшатнулся от него не глядя, выдернул руки, залитые багрянцем, и обхватил себя ими. Неро разочарованно вздохнул, расслабил плечи и откинул голову к стене. Момент был безвозвратно утерян. — Надо сваливать! Их стало больше.

— Идём, — коротко обронил Ви. Он стоял как-то неправильно: сгорбленный, с опущенной головой, точно провинившийся ребёнок перед строгим отцом. Но провинился ведь не он, а Неро.

Чудовищно, непростительно провинился. На щеках, губах и шее Ви — бурые разводы, и Неро коснулся подушечками пальцев своих губ и, отняв их, обнаружил капли крови. Их вид отрезвил мгновенно. Неро будто бы заледенел и примёрз к стене остывающей влагой, до сих пор сочащейся из его ран: испугался самого себя; испугался того, что наделал и на что, оказывается, был способен. И сердце внезапно провалилось куда-то вниз; сорвалось с большой высоты и летело, летело, летело, рассыпаясь на части прямо в воздухе, не находя ни дна, ни спасительной опоры.

— С-слушай, я… — До Неро только сейчас дошёл весь масштаб учинённого им бедствия: да Ви же после этого его к себе ни за что не подпустит! Станет избегать сильнее обычного; окончательно замкнётся, выстроит непреодолимую стену отчуждения, а то и вовсе покинет его навсегда.

Он спугнул его. Он перегнул палку. Вот теперь-то он окончательно всё испортил, без сомнений: дальше-то ведь просто уже некуда! Что же он, эмоционально нестабильный влюблённый идиот, наделал?!

— Послушай… — Неро порывисто схватил его за руку, но Ви резко выдернул её и сделал предупреждающий шаг назад. И лишь после этого поднял на него глаза. Чёрные. Сплошь чёрные из-за недостатка освещения и расширившихся зрачков, заполонивших, казалось, всю радужку. Бездонные, что та пропасть, в которую устремилось сердце Неро минутой ранее. Безумные. Пустые и страшные.

Неро сделал это с ним. Он виновен. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит.

Раскаяние выбило все прежние навеянные похотью мысли; реальность удручала, давила на плечи неподъёмной тяжестью и гнула к полу, и Неро был готов сказать что угодно и что угодно сделать, только бы Ви больше никогда не посмотрел на него так. Только бы заслужить прощение. Только бы вычеркнуть произошедшее из его памяти (но не из своей). Неро даже упал бы перед ним на колени — он хотел, он собирался, — но побоялся, что без посторонней помощи уже не поднимется, а утруждать Ви ещё сильнее он бы не посмел.

— Идём, — повторил Ви с нажимом, вытер тыльной стороной ладони кровь с лица и, отвернувшись от Неро, побрёл к лежащей неподалёку трости.

И Неро молча проглотил скопившиеся на языке извинения: не нужны они Ви — без слов понятен стал его вердикт, по одной закрытой позе и скрещенных на груди руках. Руках, залитых его, Неро, кровью — какая ирония. Как будто именно он и вырвал его сердце и брезгливо выбросил его, ещё живое, бьющееся, захлёбывающееся кровью и переполняющими его чувствами, в пропасть.

Неро кивнул, хотя увидеть его жеста Ви уже не мог, и с трудом отстранился от стены.

Под звон поднятой трости сердце наконец достигло дна и брызнуло мириадами осколков — кровавой пылью.