Стыдно признаться, Данте смутно помнил своего отца.

Жизнь потрепала Тони Редгрейва, показала ему зубы и заставила заматереть раньше, чем он сам того хотел. А то, что некогда выглядело цельным и крепким, казалось нерушимым, со временем дало трещину и превратилось в осыпающиеся осколки. Включая его собственную память.

В голове отложилось что-то смазанное, нечёткое, как залитый пивом кроссворд в одном из тех однотипных журналов, какими постоянно был завален его стол. Но где собственные воспоминания, а где — потемневшие намоченные страницы? И смех, и грех.

Каким был Спарда? Легендарный воин, защитник человечества, в узких кругах высших демонов известный как заклеймённый предатель, не достойный даже быстрой безболезненной смерти. В чём-то непримиримый и дьявольски жестокий, а в чём-то — по-простому, по-человечески мягкий. Сложный, неразгаданный и противоречивый порой. Тёмный рыцарь Спарда. Отец.

Вспоминался строгий взгляд из-под круглой стекляшки монокля, тайно умыкнув которую, можно было жечь головки одуванчиков на заднем дворе и тихо посмеиваться с братом. Рокочущий приятный голос, едва ли вяжущийся с прохладой глаз, и крепкие руки: сгребёт, бывало, в объятия, прижмёт к груди — и целый мир замкнёт в себе, в облаке знакомого парфюма; и острый локоть Вергилия, упирающийся в бок, будет постоянно мешаться и давить. Колкая щетина и аккуратно уложенные — чудаковатое сочетание молодцеватого буйства и подчёркнутой утончённости — волосы, подвязанные атласной лентой. Старомодная одежда. Неторопливая вальяжная поступь и скрежет трости о гравий.

И гигантский изогнутый меч, инкрустированный драгоценными камнями — вопиющим напоминанием о далёком отнюдь не невинном прошлом.

Да, Данте помнил отца смутно, но бережно хранил в памяти то немногое о нём, что сумел сохранить. У него было хотя бы это.

У Неро же не было ничего.

Своего отца мальчик не знал. И только что прикончил его собственноручно, даже не подозревая об этом.

Угли тлели, пеплом осыпался хрупкий выжженный каркас Уризена, Вергилия, и клеился к плащу паренька узорными разводами, словно в подобии запоздалого объятия отца и сына, которому случиться не суждено уже никогда. А Данте взгляда оторвать от травы под ногами не мог. Блуждал по ней, смятой, растоптанной, вспыхнуть вслед за павшим демоном готовой от малейшей искры, и терялся в её сложном плетении. В плетении собственных дум и мыслей.

Уж кем-кем, а тюфяком Неро не был. Пусть он не прожил всю жизнь в бегах, не скрывался от клятого Владыки демонов, Мундуса, и не подчищал за собой хвостами вьющееся прошлое, но и его жизнь в Ордене лёгкой назвать язык бы не повернулся. Он был закалённым, крепким, бойким и отчаянным порой сильнее, чем это могло бы пойти ему на пользу — как сейчас. И всё же его броня подобного удара не выдержит, Данте чувствовал, не выдержит точно.

Мальчишка не должен был приезжать, не должен был вмешиваться туда, куда не следовало, и лезть на рожон. Он сломается, если узнает. Озвереет, одичает, набросится с кулаками — и не поймёт, почему Данте молчал долгие годы и почему смолчал в этот раз.

Да разве о таком расскажешь?..

И стоит ли рассказывать теперь?

Как-то же ведь ему придётся уживаться с этим знанием, с этим каменным грузом на сердце; может, Мэри попросить поговорить с ним? Уж она-то поймёт его наверняка лучше остальных, лучше самого Данте, который в их разношёрстной компании больше по части братоубийств.

Медленно покатав прелую задумчивость на кончике языка, Данте невесело хмыкнул и исподлобья покосился на мальчишку. Тот бродил вокруг Уризена сам не свой, опустив плечи и бросая в сторону охотников короткие напряжённые взгляды, но подойти не решался. Угли ворошил лезвием меча, тревожил затухающие искры и словно бы высматривал среди пепла что-то. Ямато, должно быть.

Отцовское наследие.

Крякнув и покачав головой, Данте сел на корточки к Ви и улыбнулся ему криво. Доходяга уже отнял руки от лица и бесцветно смотрел на землю, постепенно теряющую облик зелёной лужайки, и на улыбку не ответил. Совсем как Вергилий, когда тот бывал не в настроении — то есть почти всегда.

Совсем как Вергилий. Занятно.

Приподняв бровь, Данте придирчиво окинул взглядом Ви. Всмотрелся пристальнее, вдумчивее, уже мысленно замахиваясь для подзатыльника самому себе: за невнимательность и чудовищно запоздалое прозрение; за потерю хватки и угасшую интуицию, не достойную его репутации — ваша легендарность покурить вышла, сэр, скоро вернётся; за то, что самолично позволил их отношениям свестись к тому, что Ви пришлось лгать и притворяться кем-то другим, чтобы получить помощь от него, Данте, от человека, который в помощи никогда бы ему не отказал и безо всякой оплаты.

Если это действительно было правдой. Если Ви действительно являлся им.

А Ви хмурился, горбился и губами беззвучно шевелил, едва ли замечая чужой интерес к себе. Бестелесный, как тень, и такой же тихий, неприметный, в глазах же — только присмотрись, только вдумайся в значение увиденного! — непримиримая война полыхает. И имя странное, короткое, как если бы обкромсанное в спешке и необдуманности было, и желание настичь Уризена ценой всего, ценой своей жизни и жизней чужих, и книга эта… Данте же видел её раньше — да что там! он и пару крепких подзатыльников получил ею в своё время, — должен был вспомнить, но память подвела именно тогда, когда подводить ни в коем случае не должна была.

И как-то вышло вдруг, что Вергилий своей малой человеческой частью вокруг пальца его обвёл. Их всех.

Вергилий. Ви. Обхохочешься.

Кто бы мог подумать?..

— Знаешь, братец, — неторопливо начал Данте, прощупывая почву, проверяя трескуче вспыхнувшую догадку и бесстрашно засовывая в неё пальцы, как в огонь. А Ви вскинулся мгновенно и уставился на него со смесью раздражения и опаски. Но, как с удовлетворением отметил Данте, на обращение среагировал. — А я всё гадал, появишься ли ты и, если появишься, какое дерьмо вытворишь на сей раз. Но! — Разведя руки в стороны, Данте хохотнул и небрежно хлопнул Ви по плечу. Тот пошатнулся, сжал губы, но смолчал. Одни лишь мерцающие частицы с его ресниц посыпались белыми искрами — Данте не боялся их, не боялся ни пронзительных взглядов Ви, ни выпадов его фамильяров. Ощущение, расцветшее в груди, он мог бы сравнить с тёплым пивом или зачерствевшей, но ещё съедобной пиццей: оно было сродни слабому облегчению, усталой запылённой радости. И чувствовалось неожиданно приятным. Недостающим. — Но ты превзошёл все мои ожидания. Сам додумался или подсказал кто?

— Очень смешно, — шикнул Ви, разом отбросив свои манерность и поэтичную возвышенность, и вернул внимание постепенно исчезающей траве. Моментально потеряв интерес к брату.

Брату.

Что-то разорвалось в груди, вскрылось и затрепетало надорванными краями, избавляясь от плотной патины принятия чужой смерти. Забилось горячо и больно, бестолково, как Данте в юные годы Мятежником о хребты демонов колошматил, толком не освоив ни одну из техник боя. И ожило тотчас, окрепло и налилось взбаламученной силой.

Его полудемоническое сердце, выходит.

— Правда, вот какая штука… — нарочито медленно, словно увязая в раздумьях, продолжил Данте и устремил взгляд к Неро. — Этот паренёк, Неро. Он ведь, кажется, привязался к тебе.

Краем глаза заметив, как встрепенулся Ви, Данте не смог сдержать плутоватой усмешки. И продолжил прежде, чем тот перебил бы его:

— Ты глянь, как рванул вперёд. Накуролесил… — О, он растрясёт этого хитрого ублюдка, вытянет из него откровение, потому что Вергилий задолжал ему разговор по душам много-много лет назад. Потому что пора перестать быть бесчувственной задницей хотя бы в облике Ви. Потому что он рад видеть этого засранца не кучей дымящегося пепла, а живым человеком, пусть и затасканным жизнью до неузнаваемости, и перекинуться с ним парой-тройкой слов не скрещивая мечи. Просто поболтать. Как когда-то давным-давно, на заднем дворе, прячась за тяжёлыми кудрями цветущей спиреи, шутливо толкаясь лбами и сжигая головки одуванчиков круглой линзой монокля; в прошлой жизни, кажется. — Даже представить не могу, как он разозлится, когда узнает всю правду.

И встал показательно неторопливо, плечи размял, будто бы и впрямь собираясь окликнуть пацана и вывалить ему как на духу, кто на самом деле лишил его руки и был в ответе за бесчинства в городе. Пусть не Ви собственнолично, но дело это едва ли меняло. Не для буйного урагана по имени Неро.

— Не говори ему! — яростно рыкнул Ви и схватил Данте за запястье. Хватка некрепкая, пальцы скользят и подрагивают, точно у хронического алкоголика, а в глазах — ты ли это, Вергилий? — гранёный страх, как по углам размётанные осколки разбитого стакана. — Это только между тобой и мной, не впутывай его!

— О-о-о как, — протяжно мурлыкнул Данте сытым котом. Рваться прочь не стал, Неро не окликнул и великодушно позволил усадить себя. Снова устроился на траве рядом с Ви и вытянул ноги — ни дать ни взять семейный пикник на природе, в утробе адского дерева. Даже шашлыки из Уризена доходят: запах смольного и жареного на всю округу, так что глаза до слёз щиплет и в горле першит. Красота. Красотища! — Что, неужели научился замечать кого-то, кроме себя? Давай, колись. — И, подначивая, локтем в бок толкнул брата.

Юный Вергилий всегда злился из-за мелких тычков, отвечая на них куда более серьёзными зуботычинами. В такие моменты Данте обожал его; обожал его провоцировать и видеть чистый гнев в штормовых глазах, слепнуть от молний, что они метали, и упиваться предвкушением грядущей драки.

Но Ви не был Вергилием в полном значении этого слова. И на подначку не среагировал.

Под несколько разочарованным взглядом Данте он поник, будто бы съёжился, пальцы в пожухлую траву запустил и смял её. Губу пожевал рассеянно — и уронил голову разом, как если бы сломался вновь, как если бы заряд его иссяк и требовалось повернуть декоративный ключик в спине. Волосы тяжело упали на лицо и спрятали глаза, а шея, обнажившись, выдала частое биение пульса, острый выступающий позвонок и ветвистый рисунок нитевидных трещин на меловой белизне кожи. А вместе с тем — и багровые полулуния подживающих отпечатков зубов у воротника. Эка демон ему в глотку впился, чудом что не перегрыз — Данте бы такое везение!

Когда же Ви заговорил, то показалось, что говорит не он сам, но что-то внутри него, встроенное, скрипящее, как устаревший кукольный механизм:

— Ты даже представить себе не можешь, как я жил. Чем я жил. Моё существование, каждый его день, неизбежно сводилось к одному: я делал всё, что было в моих силах, чтобы обрести целостность. Использовал тебя, использовал мальчика… — Данте фыркнул, а Ви продолжил механически скрежетать, вместо ржавчины просыпая себе на колени откровение: — Я верил, что… Что, когда это произойдёт, он поймёт меня и простит. Он ведь не такой, как мы с тобой, ты заметил? Он лучше нас. — Удивлённо вскинув брови, Данте согласно кивнул. А всё-таки любопытным он был, этот Ви. — Я показал бы ему, какой силой владею, что я могу большее, гораздо, гораздо большее, чем сейчас! Я раскрыл бы его потенциал! Научил бы всему, что знаю сам. Ты видел его технику боя?! — Ви распрямил спину, с горящими глазами повернулся к Данте и с корнем вырвал пучок травы, грубо растирая между пальцами поникшую зелень. — Это же катастрофа! Столько небрежности, столько лишних движений и никакого уважения к оружию! А я… я научил бы его обращаться с Ямато…

Туманной влагой застились глаза Ви, а взгляд, размытый и расфокусированный, устремлялся в никуда. Ви уже был не с ним, он был в недосягаемости, в своих несбывшихся грёзах и желаниях — и Данте подсел ближе, решительно накрыл ладонью трясущиеся руки брата и крепко сжал. Заставил его ослабить хватку, выпустить несчастные травинки и просыпать их на колени вторым слоем — на вымученное откровение, на пласт прелого неосуществимого. Вернуться.

Когда речь шла о Ямато, Вергилия заносило в любом облике.

— Как лихо ты всё распланировал! А ты уверен, что это нужно ему, а не тебе? — доверительно склонившись к Ви, не без ехидства уточнил Данте. — Может, ему нужен Ви, этот лохматый задохлик со своими стихами, а не Вергилий, которого он знать не знает?

— Абсурд, — озадаченно нахмурившись, отрезал Ви и выдернул руки из-под ладони брата. Из глубокого разлома на его плече раздвоенным змеиным языком скользнула кровь, а Данте отвёл глаза, устало потёр переносицу. — Это тело… Я совсем бесполезен, как я могу?..

— Лучше у него спроси, — посоветовал Данте и, повторно обратив взгляд к Неро, ободряюще подмигнул парнишке; тот как раз заканчивал отряхивать ножны Ямато от налипшей золы и вновь встревоженно косился в их сторону. — И знаешь, иногда, чтобы показать, что кто-то тебе дорог, совсем не обязательно пафосно размахивать Ямато. Быть рядом — уже достаточно.

— Достаточно… — одними губами произнёс Ви, и взгляд его наконец прояснился.

— Но что-то ты не думал об этом, когда заманивал его сюда, а? Эй, Неро! — И Данте бодро подорвался на ноги и помахал парню, подзывая к себе.

— Нет! — Цепкие пальцы крепко, не в пример первому разу, сомкнулись на поле плаща и рванули вбок так, что Данте едва удержал равновесие. — Пожалуйста, Данте!

От удивления Данте чуть ли не присвистнул. Пожалуйста? Что-то новенькое! Сильно же прижала жизнь его непутёвого братца, раз уж тот пустил в ход простые человеческие приёмы, к которым прежний Вергилий никогда бы не прибегнул. Он лишился всего, ему не за что было сражаться, не за что бороться. Но он просил, почти умолял на коленях, как будто на свете ещё оставалось что-то, что имело для него значение, кроме власти и силы.

Вергилий таковым не был и не повёл бы себя так ни при каких обстоятельствах, но что насчёт Ви?

— Вергилия больше нет, — словно подтверждая чужие неозвученные мысли, горько прошептал Ви и смял край плаща. — Остался только я.

— Что? — Неро приблизился к ним, бросая беглые взгляды на Ви, и крепко сжал в механической руке Ямато.

Из нагрудного кармана его плаща острым углом выпирало что-то гранёное, просвечивало золотым сквозь плотную ткань. Данте не припоминал у мальчишки новой игрушки, но внимания заострять не стал. Взгляд его по-прежнему был прикован к Ви.

Непривычным выходило зрелище, неправильным и отчасти нездоровым, но занимательным до крайности. Не оторваться.

— Пожалуйста, — в тихой мольбе повторил Ви и отпустил плащ Данте, бессильно уронил руки.

Данте почти услышал, как щёлкнул последний зубчик шестерёнки и крошечный декоративный ключик в спине замер, вернувшись в исходную позицию. Ви омертвел, застыл. И задышал тихо-тихо, как если бы и не дышал вовсе. Судьбу свою вверяя в руки брата, смиренно и пугающе покорно дожидаясь его решения, его приговора — и заведомо не оспаривая его, каким бы оно ни стало.

Сразу бы так, право слово, Ви. Сразу бы так.

— Пацан дал тебе шанс прожить нормальную человеческую жизнь, — снисходительно прошептал Данте, склоняясь к брату и шутливо тормоша Его Кукольное Величество. — Не упусти его. И будь с Неро помягче, у него ещё ветер в голове, но парень он неплохой. — И отстранился рывком, оправил плащ как ни в чём не бывало и отвернулся от Ви.

— Ну так?.. — пожевал губу Неро, явно озадаченный поведением охотников.

Красные отсветы гуляли по его лицу, вонзались в волосы огненными иголками и ссыпались тенями по щекам. А в глазах ещё детство искрило, замыкало и взрывалось белым-белым; и океан наивности плескался, накрытый пенной шапкой юношеской заносчивости — он перерастёт это однажды, обязательно перерастёт. И Данте перерастёт, и Вергилия, и — кто знает? — самого Тёмного рыцаря Спарду оставит далеко позади.

Вергилию следовало бы хорошенько приглядывать за мальчишкой, уж если он так прикипел к нему.

— Ви только что слёзно упрашивал меня пустить его пожить в моём агентстве, пока всё не устаканится, — осклабился Данте и небрежно поправил меч за спиной. — Говорит, устал отбирать еду у голубей и драться с бродячими котами за возможность спать в картонных коробках.

Ви возмущённо открыл рот, но тотчас закрыл с лязгом. Его землистого цвета щёки приобрели нежно-малиновый оттенок, а жилка на шее забилась заметнее. Загляденье! Кто бы что ни говорил, а Вергилий в тихой ярости — само очарование, просто душка. Будь Ямато в руках у него, а не у Неро — лежать бы Данте в траве располосованным надвое.

И Данте, вдохновившись красноречивым выражением лица брата, едва удержался от того, чтобы не отсалютовать последнему. Вместо этого продолжил самозабвенно:

— Я дал добро, но с условием, что ты присмотришь за ним. А то вдруг этот пройдоха стащит что-нибудь?

Нежно-малиновый оттенок щёк плавно перетёк в приятный салатовый. Блеском глаз можно было сносить демонам головы, да и весь Клипот высечь с корнем — на раз. Явно эффективнее дешёвой игрушки-трости. А, главное, зрелищнее-то насколько! Данте умилялся не переставая.

Растерянно захлопав оленьими снежно-белыми ресницами, Неро нервно улыбнулся, явно не понимая, шутит старший охотник или нет; тот же весело подмигнул Ви и шепнул ему украдкой:

— Не за что!

А затем отобрал у остолбеневшего мальчишки Ямато и бодрым шагом направился прочь. Портал вместо него никто не закроет, увы — Данте давно подозревал, что у всех сервисов, ориентированных на самообслуживание, с порождениями ада общего до возмутительного много, — а эти двое не маленькие, сами разберутся и без его участия.

Безмятежно улыбаясь самому себе, Данте углублялся в недра Клипота и уже не видел, как пошатнулся Ви и как Неро, отбросив Красную Королеву, поспешно метнулся к нему и упал перед ним на колени. Придержал Ви и что-то негромко, но, судя по ответным кивкам, убедительно зашептал ему. Улыбнулся неуверенно, почти застенчиво, вытаскивая из нагрудного кармана нечто, забрызганное кровью Уризена, подёрнутое кружевом пепла, но даже сквозь тёмные разводы отливающее благородным оттенком.

Золотой орб.

И как Ви благодарно улыбнулся Неро и коснулся его щеки кончиками пальцев, прежде чем закатил глаза и безжизненно рухнул в скрюченную ржаво-красную траву, подняв облако мелкой пыли.