— Я люблю тебя, Адриан, — как всегда твёрдо говорит Кагами без доли сомнений, заставляя парня вздрогнуть и отвернуться от окна.

— Кагами… — слова даются ему с трудом, буквально в горле застревают и не желают складываться в предложения. — Я тоже очень дорожу тобой.

— Иными словами, ты не испытываешь ко мне любви.

— Мы ведь обсуждали это, — Адриан едва ли не физически ощущает, как очередной разговор в подобном духе высасывает из него все силы, оставляя только гулкую пустоту в голове и тяжесть в груди. — Я… ты знаешь, что я не готов…

— Не готов для чего? — резко прерывает его девушка, и Агрест понимает её раздражение, честное слово, понимает. Уже несколько лет они считались парой, но по его вине понятию этому соответствовали откровенно мало, и это нервировало Кагами в последнее время всё больше и больше.

Кагами… она была хорошей. Очень. Всегда говорила, что думает, всегда была решительна, смела, настойчива, кроме того, с Адрианом они были похожи во многом, если не во всём. Они могли обсуждать фехтование, физику, композиторов или историю, могли гулять по парку, держаться за руки или сходить в кино, но… Было ли это всё тем, чего по-настоящему хотел Адриан? Кого по-настоящему хотел для себя Адриан?

— Ты до сих пор любишь Маринетт, — не спрашивает, нет — констатирует, не дождавшись ответа, и Адриан резко поднимает на неё взгляд.

— Причём здесь Маринетт? Ты же знаешь, что мы виделись в последний раз около полугода назад, и то из-за отца! — не выдерживая, Агрест позволяет себе слегка повысить голос, чувствуя, как в груди быстро забилось сердце. — Мы даже не созваниваемся, о чём ты говоришь?

— Как бы я ни старалась, ты всё равно постоянно не готов. Ледибаг это или Маринетт, или кто-либо ещё — твоё сердце занято, и я не понимаю, что должна делать, чтобы…

Её прервал звонок телефона, и Адриан рывком соскочил с дивана, принимая вызов как можно быстрее, лишь бы выдохнуть, наконец, и стряхнуть с себя это отвратительное чувство неуместного стыда и безысходности.

— Хэй, бро, — облегчённо бросает блондин, отвернувшись от цепкого взгляда Цуруги. — Да, у меня тут выдалась парочка свободных деньков неожиданно, так что… Да, думаю… О, правда? Маринетт?.. Да нет, просто не ожидал… Ага, мы давно не собирались вместе… Ладно, я понял. Конечно, буду… До завтра.

Выслушав лучшего друга, который передал приглашение Маринетт на встречу, Агрест тут же согласился, даже не задумавшись над тем, как это выглядит в глазах Кагами. Он хотел этого. Он скучал по своим друзьям, по прогулкам и приключениям на пятую точку, скучал по Нино, Алье, и по Маринетт, разве он не имел права за ними скучать? Он не понимал, почему его девушка приписывает ему какие-то романтические чувства к бывшей однокласснице и постоянно ими попрекает, будто это неоспоримый факт. Но он так хотел встретиться с ними, что даже не думал отказываться, пусть и знал, что за этим последует.

— Нино?

— Ты же слышала.

— Куда вы собираетесь?

Адриан тяжко вздохнул.

— Маринетт пригласила ребят и меня завтра в кофейню.

— В этот раз тоже из-за отца? — одним уголком губ усмехается Кагами, припоминая недавнюю реплику. — Я пойду с тобой.

И Адриан знал, что спор был заранее проигран, так и не начавшись.

Когда Адриан увидел Маринетт, он немного удивился. Нет, критически ничего в ней не изменилось, просто, кажется, волосы она теперь убирала в пучок, и это ей было очень к лицу. Она была одета в обычные джинсы да клетчатую рубашку с неизменной маленькой сумочкой, которую парень помнил ещё с коллежа. Мари была действительно красива, Адриан не мог этого не замечать. Только вот выглядела какой-то уставшей.

— Эй, Маринетт! — Цуруги позвала её, пока Адриан молча рассматривал бывшую одноклассницу издалека. Та в свою очередь заметила их и поспешила подойти.

— Привет, Кагами, — мягко улыбнувшись, поздоровалась девушка, совсем, кажется, не удивившись присутствию здесь человека, которого не приглашала на встречу. — И… Адриан, здравствуй.

— Привет, Мари, — блондин улыбнулся в ответ, поймав на себе её потускневший взгляд. — Эй, с тобой всё в порядке? Выглядишь неважно.

— О… Да, всё хорошо! — ещё шире улыбнувшись, что показалось Агресту совершенно не искренним, брюнетка пожала плечами. — В последнее время много заказов, так что всю ночь провела за шитьём, и вот…

Она указала пальцем на глаза, словно в подтверждение своих слов, и Адриан, кажется, воспринял их за чистую монету, задумчиво кивнув. Он хотел задать ей несколько вопросов касательно работы, расспросить, что нового случилось за прошедшие месяцы, как продвигается её карьера дизайнера, да и в целом узнать хоть что-то, но рядом стояла Кагами, мёртвой хваткой вцепившись в его предплечье, тем самым ненавязчиво намекая, что лучше ему помалкивать. Маринетт же, видя эту картину, не стала навязываться, а только перевела взгляд на просторное окно, легко покачиваясь из стороны в сторону. Внешне она выглядела вполне спокойно и расслабленно, нельзя было сказать, что её тревожит что-то, не даёт покоя, однако внутри она с каждой секундой падала всё дальше в пропасть, бездонную и совершенно чёрную. Перед ней незримо-неслышимо тикали часы, отсчитывая секунды её прежнего существования. Всё закончится уже этой ночью, вместе с рейсом в Китай.

Вероятно, эта встреча с друзьями станет последней в её жизни, и она даже не до конца осознавала, что это реальность, а не сон. Маринетт украдкой рассматривала Адриана, пока Кагами что-то (совершенно неприятное, судя по выражению лица) тихо ему втолковывала. Отметила заметно укороченные волосы, как всегда идеально уложенные, чуть заострившиеся с возрастом черты лица и эти его удивительные глаза, насыщенного зелёного. Ничего практически и не изменилось, за исключением окрепнувшего тела и разницы в росте — Адриан был на голову выше неё. Недосягаем, идеален, с иголочки одет и безупречно воспитан… как и всегда. И Маринетт с облегчением поняла, что сердце больше не замирает так болезненно при виде него, как это было когда-то в коллеже. Что-то в её душе всё ещё теплилось, как это часто бывает у всех: первая любовь, первые серьёзные чувства, какой-то особый трепет… всё это оставляет след, конечно. Но уже не болит, и это приносило слабое облегчение.

Весьма слабое, потому что даже если её не так сильно беспокоил Адриан, то Кот успешно занял его место в мыслях, и с ним было куда сложнее. Адриан был только одноклассником, другом. Кот — семьёй. Сердце замирало, когда Маринетт представляла, что к ней будет чувствовать напарник после её ухода. Ненависть, грусть, непонимание? И если она каким-то чудом сможет однажды вернуться, простит ли он её?

За размышлениями Маринетт не заметила неловкую паузу, повисшую в воздухе, которую, впрочем, прервала влетевшая ураганом Алья и спешащий за ней Нино.

Они болтали обо всём и ни о чём. Вспоминали дни в коллеже, общие проекты, рассказывали о планах, и только Маринетт отмалчивалась, жадно слушая рассказы друзей, впитывая каждое слово, жест и интонацию. На все вопросы отвечала кратко, ничего не сказала об отъезде, и только слушала, слушала… Она хотела запомнить их, насмотреться, даже попросила сделать коллективное фото на память. Несмотря на то, что Кагами она не приглашала, видеть её всё равно было приятно. Мари была рада, что они с Адрианом до сих пор вместе и он уже не так одинок, как прежде, в подростковые годы, ведь отец вполне одобрял выбор сына. Друзья вроде неё самой или Нино Габриэлю никогда не были по душе, он не считал их достойными: без именитого рода, без особых талантов, без славы. Чего не скажешь о Кагами. И да, Маринетт чувствовала себя спокойнее, зная, что Адриан не одинок, хоть и тяжело переживала тот период, когда они начали встречаться.

Но тогда столько всего навалилось… Мастер Фу, должность Хранителя, шкатулка, полная Чудес, и груз ответственности, неподъёмный такой. Сейчас, когда она задумывалась о тех временах, усталость навязчиво давала о себе знать. Усталость и какое-то обречённое смирение. Кот от неё отстранился, команду по своей глупости растеряла, теперь вот вообще сбегает. Никудышный из неё Хранитель вышел, да и…

И время подходило к вечеру. Как у Ледибаг, у Мари ещё остался последний патруль (на который Тикки в этот раз согласилась даже не начиная спор, потому что знала, как он важен для Маринетт), пропустить который она не могла, и последнее дело перед вылетом.

Прощание с друзьями далось ей с трудом, ведь для них это было всего лишь очередное окончание встречи, которые пусть и не часто, но случались, они вскоре вернутся к привычной жизни, зная, что всегда могут позвонить и вновь собраться вместе. Но Маринетт знала, что у неё такого шанса уже не будет.

Адриан замер на выходе из кафе, пока Кагами прощалась с Альей, смотря вслед уходящей бывшей однокласснице.

На миг ему почудилось что-то странное. Какое-то мимолётное ощущение в груди, что заставляло догнать Маринетт, остановить, пока она не скрылась за углом. Будто если она сейчас уйдёт, то случится нечто непоправимое, но он продолжал стоять, не понимая накатившее чувство тревоги. Уверяя себя, что всё это глупости. Захочет он увидеть Маринетт — зайдёт к ней, скажем, за ароматным багетом. А захочет, чтобы о его визите никто не узнал — придёт под личностью Кота, делов-то.

Когда он к ней приходил в таком виде, к слову?.. Кажется, ещё в коллеже? И пару раз после. Они совсем перестали общаться, и это отдавало глухой, тихо ноющей болью в сердце, но не настолько, чтобы зацикливаться. Не настолько, чтобы жертвовать покоем в отношениях с Кагами, вбившей себе в голову невесть что.

Которая демонстративно хмыкала и игнорировала его слова, явно недовольная излишней активностью своего парня, но предупредила, что позже вечером будет ждать его у себя дома для разговора. И Агрест знал, о чём они будут говорить: невнятные разборы полётов, неподобающее его поведение и всё в том же духе. Слишком предсказуемо. Слишком утомительно.

Но сейчас он не хотел об этом думать. Через полчаса по плану был обход города, поэтому, проводив Цуруги до машины, Адриан неспешным шагом отправился на поиски менее людного места, где смог бы трансформироваться.

Тёплый ветер ласково трепал волосы девушки в маске, завязанные в высокий хвост, погода навевала умиротворение и ностальгию.

Вначале Нуар встретил её не без удивления — он ожидал увидеть сегодня кого-то другого — но с радостью, и долго не унимался, выпытывая всё о самочувствии напарницы. Они метались по крышам города вместе как в старые добрые, не разделяя маршрут пополам, и всё шло на удивление гладко. И тогда, совершенно внезапно…

— Котёнок? — …Маринетт на секунду, всего лишь секунду почудилось, что рассказать Коту о происходящем, хотя бы о своих планах и мыслях, было не такой уж плохой идеей. Всего лишь слабость, одолевшая её мимолётно, перед которой сильная Ледибаг не смогла устоять. — Мы можем поговорить?

Они закончили патруль и уже собирались прощаться, и ей казалось, что лучшего времени не найти, что вот прямо сейчас она может всё как на духу выложить, пожаловаться на несправедливость жизни, поплакаться, в конце концов, но… на лице напарника ненадолго застыло задумчивое выражение.

— Это что-то срочное? — спросил он, оперевшись на шест. — Мы могли бы поболтать в следующий раз, если нет. Меня ждут сегодня.

— О… — Ледибаг вздрогнула, чувствуя, как разочарование — в себе? в Коте? в обстоятельствах? — заструилось по венам, своей тяжестью потянув вниз сначала взгляд, следом плечи и без того паршивое настроение. Возвращение с небес на землю оказалось слишком болезненным, но она всё ещё держала себя в руках, не давая чувствам отразиться на лице. — Нет, не бери в голову.

— Ладно, тогда позвольте откланяться, Леди. Увидимся! — бросил Нуар и махнул рукой на прощание.

Ледибаг не ответила ему тем же, просто смотрела вслед удаляющейся фигуре в чёрном, пока та не исчезла за зданиями повыше.

Всё правильно. Всё так, как должно быть. Ты сама оттолкнула его, Маринетт, не жалей себя.

И ничего, что ноги сами собой сделали пару шагов вперёд, будто намереваясь побежать и остановить напарника. И ничего, что сердце прострелило острой болью так, что рука непроизвольно легла на грудь, пытаясь сжать в кулак гладкий спандекс, лишь бы унять это невыносимое чувство. Ничего.

— Надеюсь, ты счастлив с тем, кто тебя ждёт, Котёнок.

А вечер был на редкость хорошим. Тихий, типично-весенний вечер. Неспешно уходящее солнце, тёплый ветер. Сегодня совсем не хотелось грустить, несмотря ни на что, но горечь вопреки воле оплетала душу.

Утешало одно: кажется, чувства Кота к ней уже давно превратились только в дружеские, и ему предстояло справиться с потерей лишь напарницы, а не напарницы и возлюбленной в одном лице.

Конечно, её это… расстроило? Да, пожалуй, в своё время так и было. Тогда Маринетт была крайне подавлена из-за происходящего. Она смиренно теряла свою любовь — Адриана, видя их гармоничные отношения с Кагами и решив не вмешиваться, потом и Нуара; она совершала глупые ошибки, которые стоили ей слишком дорого. И пусть она виновата во всём сама, но, чёрт возьми, как же больно было! Просто... поразительно. На плечах хрупкой Мари лежали тонны и тонны груза, она чувствовала дрожь в ногах и совершенно не знала, что делать. Она запуталась в эмоциях, она сомневалась в себе, в каждой своей мысли, она себе верить перестала. И это тогда, когда Парижу была нужна особая защита, родителям — помощь, друзьям — свободные уши, чтобы наболевшее излить, а ещё нельзя было забывать о своём маленьком бизнесе. Маринетт была настолько измотана и одинока, настолько закопана под своими тайнами, загружена проблемами, и никто не мог помочь.

В последнее время жизнь казалась невыносимой.

Апогеем стало известие о болезни — и Мари сдалась. Ладно, спокойно сказала Ледибаг сама себе, сомкнув веки. Она устала бороться. С акуманизированными, со своими дурацкими чувствами, с Бражником, Маюрой и другими его союзниками. Устала. Она ведь была самым обычным человеком! Больше просто не было сил. Дальше она бы не смогла идти. Сильнее быть уже не смогла бы. Иногда героиня отказывалась утром открывать глаза, настолько необъятной была её ноша. Ничего не менялось. День за днём одно и тоже, только ответственность росла, проблемы да обязанности, и так на протяжении… сколько там уже прошло? Шесть, семь лет? И Мари поначалу была рада со всем справляться, спасибо врождённому оптимизму. Ей всегда было интересно учиться новому, подмечать детали, ошибки, чтобы в будущем их избегать, она ощущала невероятную радость от помощи людям. Но чем дальше уходил отсчёт времени, чем больше жизней она спасала, тем меньше вокруг становилось тех, кто мог спасти её. Маринетт ненавидела одиночество, но в итоге стала его жертвой. Пропади оно пропадом, думала она, сжимая йо-йо, когда в последний раз прогуливалась по родным крышам Парижа. Слёз не было, почему-то она не могла плакать. Она просто чувствовала подступающий конец. Да и чёрт с ним, слабо улыбается вместо слёз. Чуть надломленно, немного больше — горько, и совсем чуть-чуть — с предвкушением.

Да, Маринетт было ужасно страшно. Холод пронизывал каждую клеточку тела, несмотря на приближающееся майское тепло её знобило так, как никогда зимой. О, на самом деле это был настоящий кошмар на яву: липкий, ненасытный, тянущий своими когтистыми лапами Ледибаг на самое адское дно, откуда не было выхода. Она чувствовала, что это конец. Она до боли не хотела прощаться с дорогими сердцу людьми, но…

Позади страха Маринетт не могла не заметить облегчение, мягко обернувшееся вокруг её измученной души.

Никаких масок.

Никаких тайн.

Она просто уйдёт. Тихо, мирно, не в бою, не на глазах Кота. Не будучи разоблачённой, она уйдёт, оставшись блеклым пятном в воспоминаниях людей, знавших её когда-то.

И как Ледибаг, и как Маринетт.

Она уйдёт.

Во всех смыслах.