Порой в самые серые дни Маринетт помнила только то, что позволял вспомнить дневник. Самую важную информацию.

Я Маринетт, мне 20 с хвостиком. Я болею. Я в Китае. Подробнее читай в дневнике номер один.

Понимать всякий раз, что ты смертельно болен, прокручивать эти мысли снова и снова — это стало настолько привычным, что начинало пугать. Вчера она могла помнить период только детства, сегодня утром — коллеж, а вечером забыть даже имя. Завтра Маринетт могла вспомнить почти всё, вместе с неловким беспамятством накануне. Иногда из памяти исчезали большие отрезки времени, иногда меньшие, но полное, ясное сознание пришло к ней тогда, когда Адриан был к этому совершенно не готов.

— Что ты здесь делаешь, Адриан?

С этой фразы началось утро. За ночь тело изрядно затекло от неудобной позы, так, что даже оторвать голову от подушки вышло не с первого раза.

— Мари?.. — сонно произнёс он, протирая глаза. — Прости, я вчера перенёс тебя из гостиной сюда и уснул… случайно. Не хотел тебя будить и…

— Тебя не должно здесь быть!

— Мы ведь это уже обсуждали, так что… Подожди, — Агрест поднялся с пола, поморщившись от неприятной боли в ногах и плюхнулся на край кровати, разминая стопы, — что ты помнишь? Наверное, ты могла просто забыть наш…

— Я помню всё!

— Всё? В с-смысле… вообще всё?

— Абсолютно! Именно поэтому говорю: тебя не должно здесь быть, Адриан, как ты вообще можешь находиться тут, когда от этого страдает твоя работа, отец и…

— Стоп, остановись, — парень вытянул вперёд ладонь и нахмурил брови. Он ещё не встречался с ней в таком серьёзно-негативном настроении, да ещё и с полным комплектом воспоминаний. Он даже начал сомневаться: а к лучшему ли это сейчас? — Мари, послушай… работа, отец и его недовольство мной, и что бы то ни было другое — оно не стоит твоей жизни.

Не понимая, почему из-за этого девушка ещё больше огорчилась, Адриан старался подбирать правильные слова, но быстро пришёл к выводу, что оратор из него не очень — в её глазах собирались слёзы.

— Маринетт… Единственное место, где я должен быть, здесь.

— Чёрт возьми, — шепчет сквозь слёзы, неверяще качая головой, — я так боялась стать кому-то обузой…

Ах, вот оно что.

— И из-за этого ты так расстроилась? Маринетт, брось! С чего ты вообще это взяла? Клянусь, если бы я не хотел, меня бы здесь уже не было. Слышишь? Это только моё желание!

Благоразумно решив промолчать о том, что всего неделю назад выносил мозг Плаггу разговорами о внезапных преградах в лице Мари, Адриан поморщился от воспоминаний… пусть он и быстро изменил своё мнение — буквально на следующий день, осадок остался. Можно было бы списать всё на то, что он ещё не знал, насколько серьёзно больна Маринетт или на свой вспыльчивый, нетерпимый в последнее время характер, но был ли смысл обманывать самого себя?

Очевидно, нет.

Адриан клевал себя за эти мимолётные эмоции — например, злость на то, что именно ему посчастливилось узнать о беде, в которую попала подруга, и остаться с ней — ежечасно, но вернуться в прошлое и накостылять себе не мог… по разным причинам. Так что страх Маринетт быть обузой кому-то не был таким уж беспочвенным, что заставляло парня ненавидеть себя ещё больше.

А вот ей знать обо всём этом не нужно.

— Я должен быть здесь, — вновь твердит Адриан, пытаясь проглотить ком нахлынувшей вины в горле. Всё изменилось. Он тоже переживает метаморфозы внутри себя, понимая, чувствуя этот процесс. Меняется. Однако всё равно не может отпустить совершённые ошибки. — Я же… твой друг, верно? Ты совершенно одна, и я не могу тебя оставить.

— Я справлюсь!..

Маринетт решительна как никогда, а в глазах только слёзы. Интересно, замечала ли она, что плачет? Не кричит, не всхлипывает, не задыхается от истерики, нет. Только безостановочно катящиеся капли по щекам. Адриану всё же казалось, что она не замечала.

— Я знаю. Позволь мне просто немного помочь, — выдыхает парень, тяжёлым взглядом смотря на Дюпен-Чен. — Мари, это не обсуждается. Это не затруднит меня, не создаст проблем, не изменит моё о тебе мнение. Я хочу остаться здесь. Я хочу.

— Но твой отец, К-кагами…

— Не думай об этом, — ободряюще улыбнувшись — получилось ли? — он поднялся с кровати. — Хочешь чаю?

Маринетт замялась, терзая зубами нижнюю губу. Аргументы закончились, да и было их не так уж много, а Адриан не собирался отступать. Положа руку на сердце, она могла признаться себе: отъезда своей первой любви и хорошего друга ничуть не хотелось, даже несмотря на то, что никаких романтических чувств к нему в ней не осталось. Ей просто было одиноко. Страшно. Остаться одной… умереть в одиночестве. А с ним она отогревалась душой.

Маринетт уже хотела было согласиться, потому что отказываться от компании в её состоянии просто не моглось, когда вдруг замерла, уставившись на Агреста огромными глазами.

— Постой, я только сейчас обратила внимание… ты в крови. Твоё лицо, щека… Адриан, что с тобой? И рука, боже, ты видел свою руку?!

Только сейчас он понимает, что после скоростной поездки всем телом по крыше даже не умылся, не говоря уже об обработке ран. Находясь в таком напряжении, ему это даже в голову не могло прийти, а теперь, прислушавшись к ощущениям, он заметил саднящую боль в предплечье и недоумённо осмотрел себя. Рана была неглубокой, но длинной — видимо, распорол вместе с тканью костюма и кожу обо что-то на скорости, а на лице, как оказалось позже, остались только небольшие ссадины.

Маринетт не отпустила его в кухню, пока не обработала каждую царапину.

Адриан готов был просидеть вот так вечность, пока её руки осторожно касались его.

— …ничего не известно. С момента последнего сражения с главным злодеем города — Бражником, прошло почти две недели, но ни его, ни супергероев парижане с тех пор не видели. Простых людей интересует вопрос: куда вслед за напарницей исчез Кот Нуар и что же случилось со всеми любимой Ледибаг? Почему целый квартал в Париже разрушен после битвы, а её чудесные способности не вернули всё на свои места? Разбитая дорога создаёт пробки и волнения среди водителей, а городской бюджет не может в короткие сроки компенсировать пострадавшим ремонт помещений. Мы опросили прохожих…

— Переживёте, — криво усмехнулся Адриан, убавив громкость в телефоне. В утреннем эфире парижских новостей бойкая журналистка вела репортаж с места недавних событий, показывая повреждённые здания высоток-офисов, рытвины в асфальте и снесённые напрочь лавочки и урны. Здесь не было жилых домов, поэтому с чистой совестью Агрест мог позлорадствовать в своё удовольствие.

Его всегда раздражало отношение людей к их работе, за которую даже гроша ломанного не платили. В последние годы Кот Нуар недовольно морщился, когда Ледибаг Исцелением возвращала всё на круги своя. Люди принимали это как должное. Никакой благодарности, ни в словах, ни во взгляде. Каждый день они рисковали своим здоровьем, а иногда и жизнью, чтобы защитить их всех, а в ответ часто получали недовольные взгляды, мол, могли бы и быстрее всё исправить.

Произошедшее должно было опустить их с небес на землю, по крайней мере, Адриан на это надеялся.

Он пошевелил перебинтованной рукой, разминая пальцы, и задумался. Всего каких-то несколько дней перевернули привычный мир, словно кропотливо собранную картину вновь разбили на фрагменты-пазлы. Парень не чувствовал в себе сил начать заново собирать по кусочкам свою жизнь, пока нет. Но он точно знал, что жалеть не о чем и всё к лучшему. К тому же, после стольких потрясений за небольшой период он думал, что отныне закалён перед любыми невзгодами. Ничего больше не способно его удивить.

Щелчок захлопнувшейся двери в ванную дал ему понять, что скоро Маринетт составит ему компанию за завтраком… которого не было. Ну, впрочем, чем чай не завтрак?.. Поставив чашки на стол, Адриан встретил подругу улыбкой, не забыв при этом отключить телефон — не хватало ей ещё не очень радужных новостей для полного счастья.

— О, я совсем забыла, что обещала тебе круассаны вчера! — оглядев пустующий стол, Дюпен-Чен поджала губы. — Прости, я сейчас что-ниб…

— Сядь, — односложно бросил Адриан, подвинув к ней чашку ближе, — и пей. Я не голоден, но если ты хочешь перекусить, мы можем… не знаю, заказать что-нибудь? Пиццу? Или… точно, я же вчера купил яйца! И бекон. И овощи! Сейчас, подожди, я быстро!

Вмиг оказавшись возле холодильника, Агрест распахнул его и достал всё необходимое, едва поймав выскользнувшее от спешки из рук яйцо, чем рассмешил Маринетт.

— Сковородка не там, — засмеялась она снова буквально минуту спустя, — в шкафчике слева!

— Ага, так… бинго!

Может, его неуклюжесть и была преувеличенной, но в награду Адриан слышал её смех и радовался сам, как ребёнок малый.

— Знаешь, Мари, я ни для кого не готовил раньше, даже для себя, так что… — он резво развернулся с лопаточкой в одной руке и махнул ей так, что капля масла незамедлительно отлетела на стену, оставляя после себя жирный след. — О, ну вот, о чём я и говорил…

— Я вытру!

— Похоже, без твоей помощи мой дебют не состоится, — кивнул парень, виновато улыбнувшись, на что Маринетт с улыбкой покачала головой. — Так что… не знаю, каким на вкус будет это… эта яичница, с позволения сказать. Быть тебе дегустатором сегодня.

— Сочту за честь! — отсалютовала она взмыленной мочалкой, случайно выпачкав волосы пеной.

На этот раз сам Адриан не удержался от смеха.

— Знаешь, Адриан… — мягко начала Маринетт, болтая ногами. Кухонные свершения блондина получились вполне съедобными — он просто не мог позволить себе испортить простую яичницу, так что теперь, сытые и умиротворённые, они болтали за чаем, который успел порядком остыть. — Ты мне очень напоминаешь одного моего старого друга.

— Правда? — Адриан тут же навострил уши, заподозрив, о ком пойдёт речь. — А кто он?

— Мм… я не могу рассказать, вообще-то, — бросив извиняющийся взгляд, она продолжила. — Да и ты вряд ли его знаешь…

— Ладно. А чем тогда напоминаю? — живо задал следующий вопрос Агрест.

— Вы очень похожи и внешне тоже, но я не совсем об этом, — Мари прикрыла глаза и слегка улыбнулась, с удовольствием погружаясь в воспоминания, пока они были для неё открыты. Пшеничные волосы, такие блестящие и мягкие, которые она порой жутко любила, дразнясь, взъерошить рукой, и глаза такие зелёные-зелёные. — Есть что-то такое… одинаковое. Неуловимое. Даже не знаю, за что ухватиться. Как будто… жесты? Или улыбка. Или то, как ты щуришься, вот прямо как сейчас — очень похоже.

Девушка тепло усмехнулась, вспоминая моменты из прошлого. Когда-то она пришла — приползла, если точнее — едва живая на патруль, с температурой, лихорадкой, но героиня же! И Нуар так же сощурился подозрительно, сначала не понимая, почему движения Ледибаг настолько резкие и беспорядочные. А потом, отлучившись, он скупил половину аптеки и отчитывал её на одной из крыш за неразумность. Ну, как отчитывал? Мягко так, не повышая голоса просил не подвергать себя опасности, ведь мороз хоть и небольшой, но крыши тонкой коркой льда покрыты, а она едва на ногах стоит. Нуар никогда не обращался к ней панибратски, не позволял себе лишнего. В движениях, в голосе, в поступках — сквозь прослеживалась нить уважения. Он не переступал грань даже в своих нелепых каламбурах.

— Вы были хорошими друзьями, я ведь прав? — Адриан после такого описания был почти уверен, что его Леди говорила о нём, о своём напарнике, а потому кошачье любопытство взяло верх. Это было не очень-то по-джентельменски и вовсе несправедливо, ведь Мари не догадывалась, что рядом с ней сейчас сидел тот, о ком велась речь. Но разве можно было удержаться и не выспросить о себе чуточку больше у самой Ледибаг?

— О да, более чем. Он был мне как будто… как будто частью меня самой, знаешь? — сбивчиво принялась объяснять брюнетка, активно жестикулируя. — Я никогда бы не подумала, что такое возможно, но мы, вроде как, могли общаться без слов, просто… по взгляду всё становилось понятно, представляешь? Мне просто не могло повезти ещё больше!

Адриан взволнованно сглотнул. Столько приятных слов в его сторону — заслужил ли? Ещё несколько лет назад он принял бы всё это на свой счёт и ухом не повёл, потому что тот бесконечно влюблённый юный Нуар не давал повода в себе усомниться, слепо идя за Миледи. Нуар же более поздней версии жил с затаёнными обидами, задушенной любовью, у которой не было шансов выжить, страдал от недоговорок, недоверия, недодружбы и многих других «недо» — они не могли в конечном итоге не отразиться на его поведении. Он часто избегал общества напарницы, часто отдельно патрулировал другую часть города, часто привычное «получилось!» не получалось, так быстро он уносил ноги после битвы.

Они отдалялись незаметно, но когда Адриан оглянулся назад, перед глазами выросла огромная стена, разделившая их по разные стороны. Это было так странно… Как будто всё изменилось, но осталось прежним. Он был всё так же бесконечно влюблён, хоть и убеждал себя в обратном, прикрываясь Кагами, всё так же лез на рожон, рисковал жизнью, чтобы Ледибаг не пострадала, всё так же хотел проводить с ней каждую секунду, но настойчиво заставлял себя минимизировать их общение, отчего сам же и страдал. Но Маринетт говорила о нём так, словно ничего этого не было.

И если говорила она так тепло, то почему скрыла свои проблемы?

— Почему ты ничего ему не рассказала? — решился спросить Адриан, понимая, как всё могло повернуться, не растеряй они той близости отношений. — Уверен, он бы всё отдал, чтобы тебе помочь.

— Знаю… я не хотела обременять его. Быть обузой — самое мерзкое чувство, клянусь. К тому же я обидела его, Адриан. Сильно, и это отдалило нас, — горько усмехнулась Дюпен-Чен, качая головой. — Хочешь, открою тебе секрет?

— Давай, — парень даже чуть подался вперёд. Быть обузой? Чушь! Ледибаг никогда не могла стать для него обузой. Обидела его? Так, чтобы сейчас об этом жалеть до показавшихся на глазах слёз? Неужели он своим поведением подпитывал в ней такое чувство вины на протяжении нескольких лет?

— Он был в меня влюблён, — доверительно шепнула Маринетт, так тихо, словно боялась, что кто-нибудь иной услышит. — Говорил, что влюблён, по крайней мере. Приглашал на свидания, постоянно глупо шутил и всегда, всегда поддерживал. А я была влюблена в другого человека. Я была им настолько ослеплена, что даже не замечала, сколько боли причиняю своему другу, и однажды я окончательно всё испортила. Нет, мы остались друзьями, конечно, просто… Как будто всё изменилось, но…

— Но в тоже время осталось прежним.

— Точно, — кивнула она, пытаясь контролировать дрожащий голос, а парень беспомощно улыбнулся, понимая, что они даже мыслили одинаково. — Потом он переключился на кого-то другого, я точно не знаю — не спрашивала, неудобно как-то было. Но той дружбы… нет, того понимания между нами уже не было. Знаю, я сама всё разрушила. Глупо было надеяться на то, что со временем станет лучше.

— Может, всё не так категорично, Мари? Вы ведь наверняка ни разу не говорили по душам... Мне кажется, ты себя накрутила.

— Думаешь? — задумалась Леди, а затем отрицательно помотала головой. — Вряд ли. В любом случае, жалеть уже поздно… Если честно, я хотела ему всё рассказать. В самый последний наш разговор набралась смелости и сказала себе, что он заслуживает знать.

— Но так и не рассказала.

— Не рассказала. Он спешил по своим делам, и вся моя решительность сдулась, как и не бывало. Я трусиха, да?

— Нет. Это он — болван, каких ещё поискать надо, — кулаки против воли сжимаются и Адриан прикладывает кучу усилий, чтобы расслабиться, не ударить самого себя и сместить тему немного в другое русло. Он будет казнить себя потом, обязательно будет. Сейчас важнее быть рядом с ней. — А кто же похитил твоё сердце?

Секундная пауза показалась парню оглушительной, он был уверен, что с губ Мари слетит имя Луки, с которым она встречалась недолгое время, а потом вдруг…

— Ты.

…дыхание остановилось.

Вот так просто. Не в бровь, а в глаз. Словно ничего не стоило.

Ты, Адриан.

Маринетт громко рассмеялась, увидев поражённое лицо бывшего одноклассника. Он сначала покраснел, потом позеленел и побледнел под конец, вытаращив в шоке глаза. Что он там имел в виду, когда говорил, что ничего в жизни больше не способно его удивить?

— Это правда, Адриан! Я была так влюблена в тебя! Не понимаю, как ты не заметил, я вела себя настолько очевидно! — смеётся, пока в голове Агреста падают астероиды, извергаются вулканы и кружат торнадо, сметая на пути все слова на всех языках, выученных за двадцать один год жизни. — Помнишь, стеснялась так, что даже говорить внятно не могла? Но не переживай. Я выросла и мои чувства выросли тоже, так что… На тебя больше не посягаю, клянусь!

— Я д-даже не догадывался… Я д-думал, что тебе н-неловко рядом со мной и… — смотрит будто сквозь стену парень. Его мир рухнул в который раз. Это же… получается, Ледибаг всегда любила его, пока он тем временем любил её, но как Ледибаг, а она его — как Адриана, и… Боже, какая глупость… — Маринетт, прости, я…

— Да брось, — легко улыбнувшись, Мари хлопает его по плечу. — Это дело лет давно минувших. Я ведь говорю, мои чувства изменились со временем. Со временем, которое уже играло не в мою пользу. Знаешь, я даже не могу выразить, насколько меня ранит то, что мои глаза наконец рассмотрели его, когда поезд давно ушёл.

— Ты имеешь в виду, что…

— Я поняла это, когда было уже слишком поздно. Судьба сыграла со мной злую шутку, и совершенно справедливо. Я поплатилась за то, что не верила его чувствам, — Мари поджимает губы, глядя куда-то в сторону. И только начавшее зарождаться веселье как ветром сдуло. Прикрыв глаза ладонью, Адриан обречённо качает головой: круг сомкнулся. Когда он отказался от мысли быть с Ледибаг, она вдруг допустила в своей голове, что может быть с Котом… О, чёрт возьми. — Правду говорят, что по-настоящему ценить начинаешь тогда, когда теряешь. Буквально я не потеряла его, но… Я знаю, что кто-то подарил ему то, что не смогла я, — слова давались ей с трудом, слёзы упрямо пытались скатиться вниз, но девушка подняла голову, не позволяя слабости прорваться наружу. — Надеюсь, она поможет ему перенести то, что меня больше нет, я ведь… много для него значила раньше.

Получается, что она любила его и как Адриана, и как Кота Нуара, пока он носился с девушкой, к которой кроме симпатии и уважения ничего больше не испытывал. Но в тоже время… ох, Маринетт любила его. В смысле, она любила только его. Одного. Всё это время — всегда. С первой встречи до этой минуты её сердце было отдано ему, а он и понятия не имел.

— Ты просто мастер влюбляться в законченных идиотов, Мари. Что я, что этот твой друг… Знаешь, что? Мы оба тебя не заслуживаем, — пусть Адриан и был твёрдо в этом убеждён, его в одно мгновение захлестнуло такое счастье, что он едва сдержался, чтобы не подхватить Маринетт и не закружить её прямо здесь.

— Готова спорить, что всё совсем наоборот, — слабо улыбнулась девушка.

— Поверь, я тоже молчать не буду! Ты лучшая!

Маринетт хохотнула громче, и Адриан позволил себе залюбоваться ею. Лучшая. И пусть спорит, сколько душе угодно, для него она — лучшая. Как он вообще мог от неё отказаться когда-то? От неё-Ледибаг, от неё-Маринетт, какая разница? Он действительно не заслуживал ни грамма её любви, а она по-прежнему говорила о нём в обеих личностях исключительно тепло.

— Ты так скучаешь по нему, — Адриан уже не спрашивал. Просто констатировал.

— Очень. Полцарства бы отдала за одну встречу! — рассмеялась Мари, и парень не удержался от улыбки.

Этот день определённо стоит обвести красным маркером в календаре как самый счастливый. Даже если раскрытие личностей он представлял себе совсем по-другому, этот вариант его ничуть не огорчил… если не учитывать болезнь Мари. Господи, она любила его. Любила! Об этом он даже мечтать когда-то перестал, потому что не верил.

В голове крутился ещё один вопрос.

— А когда ты поняла, что?..

— Это не было чем-то внезапным, Адриан, — ответила Маринетт. — Всё к тому шло постепенно, день за днём. Рано или поздно мои глаза наконец должны были разглядеть его. Увидеть в нём то, что было мне необходимо, чтобы… полюбить, наверное. Я не могу сказать тебе дату, но… давно.

А Адриану просто хотелось знать, как долго он был слепым идиотом, не замечая перемены во взгляде и поведении Ледибаг. Она ведь и правда вела себя куда мягче, если подумать. Она, чёрт побери, начала так искренне смеяться с его шуток, что он опешил и, кажется, потерял способность их придумывать.

— И вы оба относитесь ко мне незаслуженно хорошо.

— Снова хочешь спорить?

В очередной раз покачав головой отрицательно, Мари снова улыбнулась и поднесла ко рту чашку с холодным зелёным чаем.

Она была прекрасна.

Вообще-то, ещё немного самонадеянна, слишком самостоятельна и чуточку боязлива (и на одну миллионную долю процента глупа — Адриан этого даже в собственной голове не мог произнести), имела дурную привычку нести всё в одиночку на своих плечах (о, Адриан ещё об этом ей напомнит), но он любил всё это в ней до чёртиков. До искр из глаз.

— Господи, какая же ты… Ты просто чудесная, Маринетт.

И без всяких приставок, вроде «Ледибаг».

— Вот ещё! Разве чудесные могут так глупо себя вести? — спросила она, а потом почему-то задумалась и, словно осознав, сколько всего личного открыла не самому своему близкому другу, закрылась от него. — Совершенно не понимаю, почему всё это вылила на тебя, Адриан… Прости.

— Не говори ерунды. Мари, я… О, ты не могла бы научить меня готовить круассаны? Кажется, у меня талант к готовке — яичница получилась просто блестяще!

В конце концов, менять темы выходило у него так же замечательно.

Возвращаясь мысленно в прошлый день, Адриан понял, почему Тикки не хотела, чтобы он дочитал дневник Маринетт, и правда, прочти он об этом самостоятельно — съел бы себя заживо. Вместе перенести это было на удивление легче.

Но у него осталось несколько вопросов, не то чтобы слишком важных, просто чтобы состыковать отдельные картинки в одно целое.

Он не мог задать их, не скомпрометировав свою супергеройскую личность.

Но если рискнуть и достать тот дневник снова…