Уже второй день чувствуя себя более чем хорошо, Маринетт (и таскающийся за ней по пятам Адриан — от скуки?) постепенно наводила порядок в доме и своей голове, воспоминаний в которой стало слишком много, если сравнивать с последними неделями жизни. Ей казалось, что до начала болезни она и то меньше деталей помнила, чем сейчас.

Это не могло не радовать, однако Маринетт всё равно не позволяла надежде на чудесное выздоровление зародиться в душе. Так ведь не бывало. Да и Шен, когда она позвонила ему с утра, сказал, что пока рано выводы делать.

Вторую половину дня она провела в саду за домом, в котором росли цветы Марианны, оставив Адриана мыть посуду после обеда — он сам настоял. Здесь было просто чудесно! Мари не знала, каким чудом они ещё не погибли с таким непостоянным уходом, но потрясающе красивые пионы стояли, гордо задрав бутоны-головы вверх, как ни в чём не бывало. Девушка рьяно выдёргивала сорняки из почвы рядом с ними, свято веря, что это действительно сорняки, а не ростки чего-то потенциально красивого, но то и дело зависала взглядом на пушистых лепестках. Она таких нигде не видела.

Это занятие увлекло её настолько, что опомнилась Маринетт только когда Адриан вынес ей чашку сока со льдом через два часа.

— Здесь так мило, — он огляделся, отметив среди цветов небольшой участок травы под тенью дерева. Было заметно, что её стригли раньше, но сейчас зелёные перья пробивались один выше другого. — Почему я раньше не выходил во двор? Нам точно стоит вернуться сюда с едой, посмотри: идеальное место для пикника!

Дюпен-Чен согласно кивнула, принимая напиток. Местечка и правда лучше не придумаешь. Размяв уставшие от работы плечи, она поблагодарила друга и без сопротивления поддалась просьбам оставить растения в покое и отдохнуть самой.

Так удачно совпало, что Тикки пряталась на улице где-то в кроне дерева, пока Маринетт возилась с садом, и даже Плагг согласился подстраховать его на случай внезапного вторжения, так что выждав минут двадцать, Адриан отправился в комнату подруги, постоянно оглядываясь. Желание закончить начатое зудело во всём теле всё настойчивее, вынуждая задвинуть совесть подальше.

— Ну а что такого, в самом-то деле… — успокаивал он себя шёпотом, выдвигая ящик стола и перекладывая в сторону другие блокноты в поисках нужного. — Всего лишь хочу убедиться в парочке моментов. Я и так всё самое важное уже знаю…

Или не всё?

Удивительная вещь происходила с Адрианом уже второй раз: как только в его руках оказывался дневник, всякое желание дочитать его умирало тут же мучительной смертью, стоило представить разочарованный взгляд Тикки или того хуже — Маринетт. А если он правда чего-то не знал? Недавно ему хватило глупости подумать, будто ничего не сможет больше его удивить, и что же? Вскоре едва ли сердце не остановилось от своеобразного признания Мари в любви сначала к нему-Коту, а потом и к нему-Адриану — или наоборот? — он сам уже запутался в своих личностях. Было ли что-то ещё не менее шокирующее написано там?

Что-то подсказывало, что да, было. Могло быть.

Испытывая раздражающее чувство, близкое к дежавю, он повторил все те действия, что и пару дней назад: спрятал дневник кое-как, забросав сверху тем, чем было, задвинул ящик и вышел из комнаты, сердито хлопнув дверью.

Адриан и сам не понимал, на что злится. Выведенный из душевного равновесия ещё со времён исчезновения Ледибаг, он до сей поры не мог найти баланс и реагировать на происходящее здраво. Казалось, иногда то, что не должно было вызывать ярких эмоций, вроде того же дневника Маринетт, именно их и вызывало. Всего было слишком. Боли, отчаяния, обиды, непонимания — вначале, раздражения, недовольства, усталого смирения, волнения — ещё недавно, но теперь при одной мысли о Мари и всём, связанном с ней, его затапливало необъятное счастье и только это, пожалуй, давало дозу кислорода в лёгкие, заставляло отряхнуть дурные мысли как пылинки с одежды и жить.

Адриан украдкой наблюдал за её сражением с сорняками через окно, постепенно успокаиваясь. В какой-то момент ему даже стало смешно: ну в самом деле, он позволил такой ерунде вывести себя на эмоции! А ведь вообще-то мог собой гордиться, дважды устояв перед соблазном.

Маявшись от безделья, парень вдруг вспомнил, что обещал отцу в записке дать о себе знать и, вставив старую сим-карту в телефон, быстро напечатал сообщение, где кратко заверил, что с ним всё в порядке, возвращаться он пока не собирается и вообще не планирует продолжать работу моделью. А что, подумал он, раз уже осмелился сбежать из дома без ведома отца, исключив даже способы связи, почему бы не довести начатое до конца? Даже если пока он не знал, чем хочет заняться, модельный бизнес никогда не привлекал Адриана.

После он отправил сообщение и Нино, который тоже его потерял. Ничего особенного, просто парой слов дал понять, что пришлось срочно уехать из Франции. Нино был толковым парнем и хорошим другом, так что точно понял бы его и не стал обижаться.

И всё бы ничего, только скука одолевала смертная. Глядя на Мари, Адриан пытался всеми силами сдержать себя, чтобы не пойти помогать в войне против зарослей, но точно знал — лучше стоять на месте во избежание порчи всего сада. Так что он остался у окна, напоминая себе пса в будке, стерегущего хозяина от неприятностей, пока ноги не начали гудеть от усталости, а затем не выдержал и отправился забирать Маринетт.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

С этим вопросом она появилась в кухне, застыв около дверей. После душа с волос капала вода, но её это, кажется, совсем не беспокоило, чего не мог сказать Адриан — он-то как раз заворожённо провожал взглядом каждую каплю, сорвавшуюся с кончиков. Она была невероятно…

— Адриан?

…красивой. И что-то точно ожидала услышать, но он даже не запомнил вопрос.

— Прости, что ты сказала?

— Я спросила, не хотел ли ты мне кое-что рассказать?

— Кое-что?..

Явно серьёзное, судя по хмурому выражению лица, и вариантов было немного. Да чего таить, он сразу догадался о предмете разговора — были бы на голове кошачьи уши, Адриан точно в ужасе их опустил бы, виновато поглядывая исподлобья.

— Смотри, вот это, — протянув вперёд руки из-за спины, она показала тот самый злосчастный дневник, — тебе не кажется знакомым? Я ведь в точности помню порядок, в котором лежали все вещи в ящике. Вот это не было на своём месте.

Сглотнув, Адриан пялился то на него, то на Мари, не находя слов. Чувство вины подступало к горлу, выцарапывая изнутри грудную клетку… на что он надеялся, в самом деле? Что она ни о чём не догадается до более удачного момента, когда он надумает признаться?

— Так ты теперь всё знаешь, выходит, — она понимает и без слов.

— Прости, Маринетт, я… не хотел, просто…

— Просто нехотя вскрыл и прочитал мой дневник.

— Он был открыт и я случайно!.. Прости, я даже не до конца…

— Забудь, — бросает она огорчённо и замолкает на несколько долгих минут, опустившись на стул.

Перед глазами у Агреста проносятся моменты, так или иначе связанные с Маринетт. Он не был готов потерять их, рассорившись из-за подобных мелочей… хотя мелочью его поступок не являлся. Он вторгся туда, куда не следовало ни при каких обстоятельствах, при этом понимая неправильность совершённого.

— Мари, прости меня… я в тот день заметил другой твой дневник здесь, — он похлопал ладонью по краю стола, — и решил отнести в твою комнату, а там этот, раскрытый, я просто случайно… Прости.

— Я не обижаюсь, Адриан, — качает головой девушка, и он медленно выдыхает. — Если только злюсь на себя за свою неосмотрительность… Я столько сил тратила на то, чтобы сберечь тайну личности… Что ж, в любом случае она утратила свою ценность, так что… ничего страшного. Я больше не Ледибаг. Мой Талисман в надёжных руках сейчас. Да и жить мне осталось не так долго, чтобы Бражник успел…

— Не говори так!

— …найти меня, — объясняет Дюпен-Чен. Это вызывает в ней чувство дежавю: её милая квами-пацифист Тикки тоже всякий раз теряла спокойствие и перебивала, стоило поднять тему возможной смерти. — Я всего лишь смотрю правде в глаза.

— Никакая это не правда, ладно? Я говорил тебе, что нашёл других врачей. Маринетт, нужно надеяться. Верить в чудо, в конце концов!

— О, Адриан, в моей жизни случалось столько чудес, что, боюсь, лимит давно исчерпан! Я понимаю, как выгляжу со стороны, прости за это. Я не хотела, чтобы хоть один человек запомнил Ледибаг слабой, унылой и немощной, поэтому давай забудем, ладно? О том, кем я когда-то была. Сейчас я всего лишь Маринетт.

— Девочка, живущая самой обычной, но не очень, жизнью… — процитировал парень невольно, изменив конец фразы. — Ты ведь понимаешь, что это невозможно? Ледибаг не должна оставаться вечно ни яркой, ни позитивной, ни всемогущей. Боже, Мари… супергерои тоже люди, у людей бывают плохие времена. И настроение. Разве это отменяет то, что ты сделала для Парижа?

— Что сделала?

Адриан непонимающе замолкает, хлопая глазами.

— В смысле? Я, конечно, могу перечислить, но…

— Нет, Адриан. Я оставила их. Когда ситуация с Бражником начала накаляться, — Дюпен-Чен переводит взгляд к окну, за стеклом которого уже начинает садиться солнце. — Оставила всё на Кота Нуара.

— Ты серьёзно, Маринетт? — Агрест устало опирается на стол локтем, пальцами потирая глаза и мысленно проклиная то, что вообще развил этот разговор. Мог бы просто промолчать или продолжить оправдываться. С одной стороны.

А с другой ему подвернулся отличный шанс вытащить из Мари всё, что её гложет, ведь судя по этим высказываниям она винила саму себя в своей болезни и, вероятно, ещё в куче других ситуаций. Милыми беседами этого не добьёшься, однако же через боль, печаль, досаду и ссоры — легко. Вот когда правда открывает себя. И что ж, ладно, он с готовностью пожертвует своими нервными клетками, если это даст его Леди, да и ему самому выговориться и вздохнуть с облегчением. Ну и заодно найти ответы на свои вопросы в качестве бонуса — почему нет?

— Ты так говоришь, будто тебе дали выбор: заболеть или сражаться! — он и без того уже был на взводе, напрочь забыв о начале разговора.

Так кстати вспомнился момент, когда он получил шкатулку и письмо Ледибаг. А потом и дни после, проведённые в ужасе. Он ведь понятия не имел, как страдает здесь Маринетт, одна, пока обвинял её там, в Париже, во всех смертных грехах. А ведь мог быть рядом с самого начала, может, всё не зашло бы настолько далеко, может, в других больницах, городах или странах ей помогли бы ещё тогда.

— Да, ты поступила неправильно, очень неправильно. Но только в том, что ему об этом не рассказала! Своему напарнику! Как тебе вообще могло прийти в голову улететь чёрт знает куда в одиночестве, зная, что ты теряешь сознание, падаешь на ровном месте или не можешь управиться с йо-йо?! Нужно было схватить его за хвост, привязать к Эйфелевой башне и рассказать всё, всё, понимаешь?!

Ох, кажется, он только что наговорил лишнего, скомпрометировав себя несколько раз подряд, припомнив даже момент падения с крыши, и тут же испуганно замер.

Но даром — Маринетт не обратила никакого внимания.

— Как я могла, Адриан?! — воскликнула срывающимся голосом, чувствуя подступающие слёзы. Те, что не пролились тогда, в последнюю их встречу, в вечер прощания с родным городом и домом. Тогда её глаза были до того сухими, что даже моргнуть было сложно. Но вот они, вернулись. О, Маринетт точно знала — это были те самые слёзы тех самых непережитых эмоций. — «Привет, Кот! Ты знаешь, я постоянно отталкивала и игнорировала твои чувства, и вот сейчас, когда ты наконец-то счастлив, я хочу сказать, что мне конец, так что давай-ка ты бросай все свои дела, води меня за ручку по больницам и наблюдай за тем, как я медленно умираю!». Замечательный разговор получился бы!

— Да откуда тебе знать, что он счастлив?! — не выдерживает Адриан и резким движением смахивает со стола стеклянный стакан с водой. Он подскакивает с места, отмечая звон битой посуды краем уха, делает пару шагов к выходу, но после разворачивается обратно и подходит к окну — если уйдёт сейчас, они больше никогда не заговорят об этом, он знает. Напряжение доходит до предельной точки и сбросить его хочется любым быстрым способом. Тишина в кухне становится почти звенящей.

Маринетт если и испугалась, то виду не подала, только вздрогнула и проводила взглядом разлетающиеся брызги осколков и мокрое пятно на белой стене.

Ноздри Адриана всё ещё гневно раздуваются, на ладонях остаются полукруглые следы от ногтей, настолько сжаты руки в кулаки. Правильно. Не могло всё подавленное и дальше оставаться нетронутым. Обида, злость, разочарование — оно искало выход, сколько ни прячь, так что парень взрывается искрами, словно сдобренный горючим, когда разговор доходит до больного.

— Из-за своей чёртовой самостоятельности… ты не задумывалась, сколько боли могла ему причинить? Ему, родителям, своим друзьям, в конце концов, Маринетт! Тебе это не понравится, конечно, но знаешь, о ком ты думала? Только о себе! Ты скрыла всё не потому, что хотела уберечь их от боли. Потому что сама не хотела страдать, видя их переживания! Конечно, легче всего исчезнуть и тихо умереть на другом конце мира. Замечательно ты придумала! Только вот что потом будет со всеми этими людьми? Сколько кругов ада они пройдут, когда узнают, что не смогли даже… попрощаться с тобой… И это не значит, что я сейчас признал твою болезнь и дам тебе умереть! Чёрта с два!

Адриан отталкивается от подоконника и медленно бредёт обратно за стол, бессильно прикрыв глаза дрожащей ладонью. Эта речь и этот разговор вывели его из равновесия за считанные секунды, он не хотел срываться на беспорядочный крик, но, кажется, в итоге даже немного охрип от него. Однако после внезапной вспышки гнева его отпускает. Понемногу отпускает. Будто кто-то проколол воздушный шар, тонкой струйкой выгоняя воздух.

— Может, он полжизни бы отдал, чтобы водить тебя за ручку по больницам, Маринетт. Лишь бы ты не исчезала, — продолжает уже спокойнее, но глубокой горечью пропитано каждое его слово, и это пугает куда сильнее, чем разбитый стакан. Гулко отдаётся где-то внутри, пульсирует чистейшей болью, отчего Маринетт даже теряет желание разреветься, нет — эта боль была выше слёз. — Может, он счёл бы за счастье быть с тобой до конца, чёрт бы тебя побрал с твоим упрямством… Может, ему и даром не нужна жизнь, в которой тебя нет?

Маринетт стыдливо прячет глаза и проглатывает что-то вроде «ты не можешь этого знать», потому что она и сама знать не может, а то, что говорил Адриан… Это было абсолютно в духе её Котёнка. Если бы он узнал, если бы она только рассказала ему — несомненно, Нуар и шагу бы от неё не отступил, хоть метлой, хоть палкой отгоняй. Адриан знал его куда лучше её самой. И, боже, это почему-то так настораживало… она определённо подумает об этом позже.

Агрест опускает голову на сложенные на столе руки и замолкает, полностью опустошённый. Ему ещё было что сказать. В теории. Однако в эту минуту он больше не был способен производить хоть какие-то эмоции.

— Но в итоге здесь ты, — еле слышно роняет Маринетт, теряясь взглядом где-то в пространстве. Ей некомфортно, неловко, ей стыдно так, что предложи кто посыпать голову пеплом, она согласилась бы немедленно, — и я понятия не имею, как от заикания перед тобой дошла до того, чтобы обсуждать такое…

Тишина в который раз окутывает их. Силясь выровнять дыхание, Адриан отворачивается в сторону и взъерошивает волосы.

— Так твой секретный друг, о котором ты рассказывала, выходит, Кот Нуар.

— Он, — коротко роняет и поднимается с места. — Давай проводим закат в саду. Ты говорил что-то о пикнике, так что…

— Да…

Не одному Адриану хотелось наконец сменить тему.

А разговор всё равно плавно перетекал в сторону супергеройской жизни. Они расположились под деревом с тарелкой различных тостов и тёплым чаем, наслаждаясь летним вечером. Может Маринетт действительно стоило выговориться, может, она скучала за теми временами, а может быть и за напарником, но сейчас она болтала об этом достаточно легко и непринуждённо, словно и не было никакой ссоры час назад.

— Пусть мы знакомы и не всю жизнь, но такое чувство, будто вместе успели прожить не одну. Слишком многое уместилось в эти несколько лет.

— Расскажешь что-нибудь? Что угодно, — Адриан, впрочем, тоже не горел желанием помнить этот неприятный разговор. Он хотел выпустить пар и добился своей цели, ко всему прочему выйдя на новый уровень — доверия? понимания? чего-то там — с Маринетт, и этого было достаточно. — Например, какая битва запомнилась больше всего?

— Больше всего? — задумалась брюнетка, прикрыв глаза ненадолго. — Хм, больше всего… Когда объявился злодей из будущего, и мне пришлось через Банникс передать будущей себе сообщение, чтобы победить — это было сложно, но жутко интересно. Или когда нам с Котом пришлось обменяться талисманами — до сих пор ума не приложу, как мы оказались рядом в то время и квами нас нашли. Из тех, что всем известны, наверное, это были бы эти две битвы.

Нервно хохотнув, Адриан вспомнил, как именно они оказались рядом тогда. Но кое-что зацепило внимание сильнее.

— «Из тех, что всем известны»?

— Да, знаешь… — неопределенно повела рукой Маринетт, уставившись на почти исчезнувшее за горизонтом солнце.

Битвы, что были всем известны… Но все их сражения транслировались в прямом эфире! Даже когда они были вне камер, очевидцы давали интервью и всё равно всё было известно каждому парижанину.

— Это что-то секретное? Ты не можешь об этом говорить?

— Не то, что бы… — прикусила губу Дюпен-Чен.

— Тогда расскажешь?

Адриан не мог держать себя в руках, снова оказываясь в беспомощном ловушке сводящего с ума любопытства, как и в случае с дневником. Понимал, что проявляя такую нетерпеливость и настойчивость он может всё испортить, но Нуар не помнил ни единой битвы, которая не была освещена в СМИ.

— Ладно, только не стоит тебе об этом кому-то говорить… — Маринетт тяжело посмотрела на друга, — лучше бы об этом вообще никому не знать.

Адриан сглотнул, чувствуя холодок, пробежавший по стене. Выходит, это прошло мимо него. Но как? Когда он пропустил нового врага и почему, чёрт побери, до сих пор ни сном ни духом о нём не догадывался?

— Это было давно, ещё… кажется, вы с Кагами ещё не были вместе, но примерно в тот период, — начала Маринетт. Было заметно, что слова поддавались ей с трудом. — Это был мой самый страшный противник, Адриан. Самый ужасный сон наяву, и я сама не знаю наверняка, что произошло и что стало виной, но мне пришлось драться со своим лучшим другом. Со своим напарником.

С лучшим другом. Напарником. Ага.

Вот почему.

Дыши, Адриан.

Ради всего святого, дыши.

— Кот Блан. Так он назвался. Его костюм, кожа, волосы и даже глаза, ох, это… Это было ужасно. Они были белыми, такими… холодными. Это происходило не в нашем времени. В ближайшем будущем. В один обычный день появилась Банникс — она из нашей команды, может, ты знаешь? — в общем, ей была нужна помощь. Она особо ничего не объясняла, наверное, сама не понимала, что случилось. Просто забрала меня с собой и…

Маринетт снова запнулась и вздохнула. Это было на грани её сил.

— Знаешь, этого я предпочла бы не помнить никогда… Париж был затоплен — это первое, что я увидела, потом Банникс отправилась в своё временное пространство, а я заметила его на крыше. Услышала. Моего Котёнка. Боюсь представить, каким одиноким он себя чувствовал тогда, ещё и эта песня…

— Ты его жалеешь? Он же сам всему виной! Как он позволил себя акуманизировать?! — выпалил Агрест, до сих пор не до конца осознавая то, что говорила его Леди. Это было невозможно, он никогда бы не встал против Ледибаг! Так он думал раньше, по крайней мере.

— Нет! — в тон ему резко ответила Мари, и у Адриана сжалось сердце. Она его защищала. Ни в чём не виня, просто отстаивала честь, даже если он этого не заслуживал. — Всему виной акума. Он боролся, Адриан! Он просил меня спасти его!

Едва ли эти слова могли облегчить ужас парня и всё больше нарастающее чувство вины. Снова. Слишком много для одного дня.

Вина была… ошеломительной. Чёрт возьми, он позволил себе акуманизироваться. Он оставил Ледибаг один на один с собой!

— Потом оказалось, что тот Нуар из будущего знал мою личность. Он что-то говорил о том, что нас раскрыл и Бражник, что это наша с ним любовь виновата в том, что мир разрушен — наверное, в том будущем, которое мне пришлось исправить, мы друг друга полюбили. Кот был в таком отчаянии, что его Катаклизм едва не уничтожил всё. Вообще всё, понимаешь? Весь мир, Адриан… Мне удалось его заболтать, очистить акуму и повернуть всё так, чтобы избежать подобного финала в своём времени, но… я никогда не забуду его взгляд. То, что он пытался им сказать.

Он был почти уверен, что продолжал бороться внутри себя, но всё же…

— Значит, раскрой вы личности друг другу тогда, и случился бы конец света?

— Один из вариантов развития настоящего мог к этому привести, наверное… Он был убит произошедшим. Тем, что уничтожил ту, будущую меня — он сопротивлялся акуме до последнего, я точно знаю, но что-то пошло не так. Кот сполна поплатился за это своим одиночеством, которого даже не заслуживал. Хотелось бы не помнить этого, правда…

Адриан ничего не ответил, пытаясь просто переварить услышанное.

— Это так иронично. Я ведь должна была потерять память однажды, — горько усмехается Маринетт, — как мой предшественник, который… ну, неважно, впрочем. Я должна была бы когда-нибудь передать одну вещь своему преемнику, может, в глубокой старости, и забыть всё-всё, что со мной происходило, представляешь? Мне едва ли удалось смириться и принять этот факт, но всё это было так далеко в будущем, что я предпочитала просто не задумываться. А в итоге, получается, потеря памяти настигла меня гораздо раньше и совсем не от того.

И это было несправедливо, конечно. Вообще всё: и болезнь, и обязанности Хранителя со всеми вытекающими последствиями. Прожить такую насыщенную жизнь и лишиться возможности помнить всё… несправедливо. Людей, что окружали её, квами, не чаявшие в ней души, счастливых воспоминаний… Кота Нуара, который принимал решение пожертвовать жизнью ради неё быстрее, чем успевал вдохнуть.

— Думаю, ты прав, — покосившись в сторону Агреста, признала Маринетт. — Я ошибалась. И поступила как эгоистка, бросив всех в неведении. Но знаешь что?

— М?

— Как бы эгоистично это не звучало снова, я многое бы отдала, чтобы он оказался рядом и я могла посмотреть ему в глаза сейчас.

В тот же миг Адриан взглянул на неё, и для Маринетт почему-то всё встало на свои места. Эти глаза сказали ей слишком много, чтобы не понять — отдавать ей ничего не нужно.

Адриан, кажется, тоже понимает. Несмело протягивает руку, проведя большим пальцем по её щеке, мягко привлекает за затылок и оставляет тёплый поцелуй на лбу, ощущая, как Маринетт расслабляется всем телом и утыкается ему куда-то в ключицу. Обвивает руками спину и тихо всхлипывает, когда Адриан шепчет ей на ухо:

— Прости, моя Леди. Твой глупый кот не смог без тебя.

Первую яркую звезду на сером небе Адриан принимает за хороший знак.