Когда деда Родя поднялся на ноги, были лихие девяностые. Папенька тогда только шагнул во взрослую жизнь, успев закончить столичный универ, крутясь между подработками на стройке и защитой диплома.

С рыжей девчушкой они познакомились на каком-то подобии нынешних вписок. Оказалось, она нигде не училась — денег не было совсем, но работала в библиотеке и жила в соседнем доме.

История любви закончилась также быстро, как и началась, — отец просто уехал работать в родной маленький город, закончив вуз.

Тогда же Родион Огнев поднял с колен старый металлургический завод в компании старого знакомого, бывшего одноклассника — Астрагора Драгоция, чьи родители в рассвет Совка перебрались в Рашку, да тут и остановились. Мальчик, которого в школе за глаза называли чуркой, вырос в предприимчивого мужика и быстро поднял бабла.

А потом на пороге старой обшарпанной квартиры Огневых объявилась Лисса — в строгом костюме, в выглаженной рубашечке. Оказалось, не только деда умел вертеться.

Название маленького городка, в котором уродился ее суженный, Лисса запомнила. Узнала, что шороху навел там заново открывшийся завод, но познакомиться с отцом ненаглядного Нортона не успела, зато устроилась под крылышком его старого друга, старательно убедив, что и без вышки способна стать прекрасным работником.

И теперь они с отцом неожиданно стали коллегами, оба — по связям. Вместе зарывались в документы, а по ночам сбегали в центр города, гуляли по пустынным ночным улочкам и все болтали.

Батя мой был окрылен новой любовью, а потому болтал без умолку. Нортон Огнев — и болтал? Мне казалось, что в моем отце эта функция отсутствовала как факт.

Ну и выбалтывал без зазрения совести все секреты рыжей нимфе, о том, что папенька планирует отщепиться от Драгоция, предварительно наебав на крупную сумму — в этой истории крысами и змеями были все.

В то время иначе было и не выжить.

Но деда сделать почти ничего не успел — в девяносто первом произошло сразу несколько вещей.

Развалился Союз, Лисса потянула отца венчаться, а Астрагор Драгоций сел за то, что, подавившись своей жадностью, слишком много наворовал, но не у тех людей.

Родион Огнев чудом только не упал в эту лужу дерьма следом за ним, успев вовремя договориться с теми самыми «не теми», но нужными людьми.

И так уже большим предприятием, вместо маленькой хэнд-мейд фирмы стали управлять только Огневы.

А Лисса среди Огневых так и осталась.

Семейная их жизнь с отцом была красивой, точно из сказок — общее дело, приятные теплые вечера у камина, первые совместные приемы у богатеньких предпринимателей маленького городка.

Они тусовались с местными бандюгами, танцевали полуголые на еще самой первой свадьбе Елены Мортиновой, подруги отцовского детства, били тарелки во время масштабных ссор, Лисса выбрасывала из окна отцовские вещи, а тот пьяным жаловался на жизнь тогда еще молодому — и живому — Фолькору Ляхтичу.

Было очень странно осознавать, что тусовка этих именитых фамилий сформировалась еще до моего рождения.

Лисса была сумасшедшей — подговаривала серьезного Родиона покрасить волосы в кислотно-зеленый, врубала классический рок на старом проигрывателе так громко, что соседи били по батареям, могла на несколько вечеров полностью уйти в работу, а потом неожиданно пригласить всю семейку Огневых на какую-нибудь выставку шедевров мирового искусства.

А еще Лисса любила — так, что до звезд перед глазами.

И ее любили в ответ. Все, без исключения.

Даже Мортинова, превратившаяся сейчас в железную леди, как-то поддалась уговорам моей матери и на поезде вместе с ней уехала куда-то в Норильск. Играть в снежки, будучи беременной уже от второго мужа.

Лисса была гением от мира юриспруденции, а мой батя смело мог воплотить все ее безумные идеи в жизнь с легкой руки Родиона, умилявшегося светлым головушкам голубков. Так завод стал монополией на рынке металлургии и смог удержаться даже в нулевые, оставшись частным предприятием и не перепав в загребущие ручонки государства.

А потом Лисса, дарившая всем вокруг свет, погасла.

Неожиданно вышел из тюрьмы Драгоций, еще пару лет поиграв в молчанку.

Тогда и замкнулась цепь событий — Лисса залетела, с помощью Драгоциев, вставших с колен, наебала нашу семейку на крупную сумму, ввязав в какие-то мутные судебные тяжбы с, собственно, Драгоциями и их ближайшими соратниками.

А потом родила дочь и «по нелепой случайности» разбилась в автокатастрофе.

В общем, суеты моя мать навела приличной.

Тогда фирма Огневых едва и не загнулась — умерла бабушка, дед отошел от дел, а незаконнорожденную меня буквально вырвали из лап заботливой опеки. Отцу все дерьмо пришлось разгребать самому.

Спустя еще полгода оказалось, что Лисса суету наводила не просто так — в банке на имя Василисы Огневой лежала такая сумма, что мне бы хватило не только до конца жизни, но еще и на две лишние. Оказалось, с дедом она-таки договорилась, и вклад помог оформить именно он.

А потом также бессовестно сдох.

Отец остался на руках с ребенком, судебными тяжбами и полуразрушенной фирмой.

А к Марте Михайловне я попала из опаски, что Драгоции доберутся и до меня. Очевидно, череда смертей моих родственников случайной не было.

Все эти скандалы-интриги-расследования напоминали, по меньшей мере, Игру Престолов.

А потом я неожиданно увидела слезы на глазах отца и — безоговорочно поверила.

Фирму-то с колен поднял теперь уже он, как и Драгоции, став конкурентами на рынке. Продукция обоих предприятий частенько мелькала за границей, а мне, откровенно нихуя не понимающей в этом, оставалось лишь невинно хлопать глазками.

Теперь отец шел на огромный риск, доверившись очередному Драгоцию.

На кой черт Лисса натворила столько хуйни, не знал доподлинно никто — видимо, хотела мне безбедной юности. Проебалась маменька маленько.

Но теперь я знала эту историю полностью, от начала и до конца, который меня не то чтобы устраивал. Но выбора мне никто и не давал.

За душевными вечерними разговорами с отцом и подготовкой к последним экзаменам пролетели и сами экзамены. Догорал июнь.

И сегодня Маришка написала свою чертову физику.

Я ждала ее у самих ворот потрепанной шкалки, в котрой происходило сие непотребство, докуривая третью сигарету.

— Знаешь, мне тебя даже жаль, — меланхолично заметил подошедший Фэш, тоже только что отписавший свою последнюю головную боль в этом месяце. — Я бы не смог… так.

Под своим так он, конечно, имел в виду многое — и наши с Резниковой ебанутые характеры, и риск отношений в нашей великолепной гомофобной стране, и тяжелые разговоры с такими же гомофобными родителями, и неизвестность перед будущим.

Я все это понимала. А потому, как обычно, выбивала двери на пути к очередному пиздецу с ноги, а потом вежливо спрашивала, можно ли войти.

— Вот поэтому тебе, скорее, должно быть завидно, — устало хмыкнула я. Вчера мы болтали с Лешкой по телефону до пяти утра, обсмуждая все то, на что не хватало ни сил, ни времени в период экзаменов.

Дружок мой неожиданно влюбился в самую едкую змеюку нашей компании. Впрочем, вкусы у нас были одинаково хуевыми.

— А мне и завидно, Огнева, — неожиданно серьезно отозвался Драгоций. — Я, думаешь, почему в тебя влюбился тогда? Мне б твою смелость.

— Скорее, вселенскую наглость. И долбоебизм.

— Не без того, — не раздумывая, согласилась кучерявая мразота, прижимая паспорт к груди.

— А отчего Маришка с твоей сестрой подралась? — вдруг вспомнила я историю почти месячной давности. Теперь времени на расспросы было — жопой жуй.

— Захарра вкинула какую-то гомофобную хуйню, — пожал плечами Фэш. — Честно, не будь она моей сестрой, я бы побежал на амбразуру вместе с Резниковой. Все-таки, ты моя подруга, а вредина гламурная — твоя девушка.

— Уже нет, — горько пробурчала я, пряча недовольное ебало за волосами.

Не выдержав, уселась прям на бордюр, скрестив ноги в рваных джинсах.

— Вопрос времени, — философски заметил Фэш, пожимая плечами. — А вот и его решение идет, — кивнул в сторону вялой Резниковой, ползущей от входа в ППО.

Маришка, уже заметив меня, шла, точно на эшафот.

Что ж, я ее отлично понимала.