Глава третья. О песчаных кошках

      Большой базар — самое шумное место во всём Сумеру, но Шер больше обращает внимание на Санеру, напевающую под боком мелодию колыбельной из пустыни и позволяющую почувствовать себя по-особенному уютно.


      Шер любит пустыню, но пустыня её не принимает до конца — воспитанная по чужим традициям в тени раскидистых деревьев Сумеру, она просто чужая везде, куда бы не пошла.


      Патрулировать город вместе с неизменной напарницей — приятное занятие. Всё ещё слишком скучное, но Санера способна абсолютно всё сделать лучше. Дети, носящиеся по базару, тоже её любят — зовут «тётей кошкой» и получают от неё шоколадные конфеты из Мондштадта. Многого для любви малышей не требуется, и всё же Санера гордится каждой их искренней улыбкой — настоящая матра, заботящаяся о жителях. В мирном городе, где Санере не нужно обнажать клыки, действительно нет никого миролюбивее неё.


      — О, это же Кавех, — внезапно произносит Санера, когда они останавливаются, а сама она оглядывается на одну из лавок, — давно не видела его в Сумеру.


      Шер не слишком заинтересована в очередном близком человеке Санеры и всё же лениво оборачивается в сторону, куда она смотрит, довольно навострив уши.


      Как там говорят? Бойся своих желаний?


      Кавехом оказывается знакомый ей пьяный парниша из таверны, куда она не заглядывала несколько последних ночей — не было желания вновь добровольно подписываться на решение чужих проблем.


      — Друг твой? — спокойно спрашивает Шер, не подавая виду, что уже встречалась с ним, и она даже почти искренна и с собой, и с Санерой. Потому что такого его она ещё действительно не видела — собранного, спокойного. При свете дня. Вне таверны.


      Этот Кавех стоит у одной из лавок с тканями, тщательно выбирая — торговец что-то говорит ему, задумчиво переводящему взгляд с одного товара на другой и изредка что-то отвечающего. Даже не верится собственным глазам.


      — Друг Сайно, — отвечает Санера и одновременно с этим кивает, ведь все друзья Сайно автоматически становятся и её тоже.


      Так повелось, что все его близкие — либо те, с кем Санера училась в академии и сама хорошо знакома, либо гиперобщительные люди, с которыми невозможно не поладить, и что-то Шер подсказывает, что этот Кавех из второй категории.


      — Пойдём, подойдём, — беззаботно предлагает Санера, и Шер лишь пожимает плечами, не отказываясь.


      — Когда я вёз эти ткани в Сумеру, на моего вьючного яка напали бандиты, я едва сумел героически отбить их, чуть не заплатив своей жизнью…


      Шер, стоит подойти ближе и расслышать слова продавца, фыркает и выгибает бровь. Таких вот сказочников они достаточно видели уже и столько же посадили за мошенничество, но вот КавехКавех пораженно восклицает, явно впечатлений:


      — Какой кошмар!


      Наивная душа.


      — Я буду рад, если вы поймёте такие высокие цены на товар, господин архитектор, всё же я очень многим рисковал…


      — Конечно!


      — Насколько я знаю, вам было предоставлено сопровождение матр, чтобы вы успешно пересекли пустыню, — произносит Санера, вмешиваясь в разговор, и от доброжелательной малышки Санни не остаётся ничего — по тону ясно, что она вновь настроена на работу, — я буду рада, если вы не будете пытаться нажиться на своей лжи. Если я не ошибаюсь, вам ведь отказали в разрешении на торговлю?


      Торговец пугливо вздрагивает, а Кавех оборачивается; Санера холодно улыбается ради приличия, и Шер не может не усмехнуться.


      — Ч-что вы, госпожа матра… как бы я по-посмел…


      Низкорослый мужчина в смешном ярком тюрбане, кажется, старается сделаться совсем крошечным под взглядом Санеры; она в качестве приветствия коротко кивает Кавеху, и он отвечает тем же, не разрывая зрительного контакта с Шер. Тоже узнал.


      — Хочу проверить ваши документы и разрешение на торговлю, господин торговец, так что предоставьте мне их, пожалуйста, — с холодной любезностью произносит Санера, словно вовсе не на её поясе поблёскивает пиро Глаз Бога, а после, прежде чем последовать за перепуганным до смерти торговцем, обращает внимание на друзей, — я быстро проведу профилактическую беседу. Пожалуйста, Кавех, прекрати верить каждому встречному на слово, я не смогу пересадить всех мошенников Сумеру ради тебя, как бы мне не хотелось этого.


      Кавех неловко смеётся, треплет и без того растрёпанные волосы и отводит взгляд, не смотря вслед подруге, скрывшейся вместе с дёрганным торговцем к своеобразному складу из коробок с товаром, сложенных чуть отдалённо от лавки. Шер с усмешкой складывает руки на груди, без слов понимая невысказанное Санерой «присмотри за ним» и «я же знаю, что ты не любишь возиться с подобным».


      Санера, ни дать, ни взять, золото. Шер хочется сделать для неё хоть что-то в ответ, но всё, что она может, это взять самую жестокую часть их работы на себя, избавив необходимости марать руки солнечной девочки.


      И присмотрев за её горе-другом. Снова.


      Благо, теперь ситуация ощущается чуть лучше, чем раньше — раз он друг Санеры, значит, у Шер есть оправдания для своего спонтанного желания помочь ему, и одновременно с этим ей жаль, что не удалось избежать новых встреч. Двойственность, преследующая её с детства, разыгралась с новой силой.


      — Значит, ты подруга Санеры? — первым же начинает Кавех, стоит им остаться наедине.


      — Я взаимно удивлена, — Шер усмехается, — не думала, что малышка Санни дружит со всякими любителями напиться в таверне.


      Кавех цыкает и закатывает глаза, прежде чем неловко повести плечами, выдавая с головой все зашкаливающие эмоции — сверхэмоциональный даже в трезвом виде, как Шер и предполагала. Вот только его эмоции всё ещё не вызывают отторжения. Искренние люди… приятные.


      — Непривычно слышать, что её ещё кто-то так называет, — Кавех мотает головой, словно отбрасывая всю прошлую нервозность, и полубоком поворачивается к ней, — вы близки, да?


      Шер задумчиво наклоняет голову. Странные ощущения из-за того, что он так беззаботно болтает с ней, несмотря на всю специфику их прошлого общения. Но намного больше неуютно из-за вопроса. Они обе на своём месте благодаря друг другу, вечные напарницы, дополняющие друг друга. Значит ли это для Санеры то же, что и для Шер? Она сильно сомневается.


      Санера искренняя и открытая, но словно из другого мира — её не волнуют обычные для других людей вещи. Воспитанная в тени смерти, постоянно нависающей над пустыней, она занята размышлениями о своём. Пока все звали её любимую подругу неспособной на поддержание крепких связей, из них двоих именно Санера не написала ни весточки ей, совершенно не переживая даже о том, что она понятия не имеет о местонахождении её родного племени кочевников, пусть семью любит до невозможности.


      Тяжело понять, действительно ли они близкие друзья, если Шер не способна в полной мере осознать, что для Санеры значит близость.


      — Как знать, — Шер простодушно пожимает плечами, упираясь руками в бока, — у неё и спроси.


      Наёмники намного проще в этом плане. Их лучшие друзья — те, кто больше всего заплатили. Дружба с чётко прописанными условиями и правилами и, ко всему прочему, предельно искренняя — что наёмники, что нанимающие слишком ценят деньги. Шер с радостью приняла бы улыбку Санеры в качестве оплаты, но не знает курса — Санера улыбается абсолютно всем, ставя под сомнения ценность таких моментов. В этом проблема отношения Шер к таким открытым людям — хочется что-то для себя, что-то, чего не видели и не слышали другие, а не быть «одной из множества».


      Впрочем, Санера всё равно остаётся золотцем — Шер прекрасно помнит их первую встречу, когда малышка Санни была зашуганным песчаным котёнком, за которого искренне хотелось заступиться. Приятно видеть её уверенной в себе, и приятно знать, что в этом есть личная заслуга, и всё же Шер намного больше ценит моменты слабости, ведь знает — это нечто сакральное, недоступное для большинства.


      Возможно, она просто слишком жадна до всего сокровенного. Жадна до доказательства того, что у неё есть… что-то. Что-то личное, принадлежащее ей одной.


      — Я надеялся пересечься с тобой в таверне, но ты перестала приходить. Случилось что-то?


      Шер моргает, не до конца осознавая произнесённые им слова; бегло оглядывает Кавеха, совершенно не выглядящего смущенного сложившейся ситуацией, точно они давние друзья, что попросту давно не виделись; пытается зацепиться взглядом хоть за что-то, чтобы удержать моральное равновесие и упорядочить слишком резко сменившиеся мысли.


      Совершенно не хочется ни о чём думать. Шер растягивает губы в нахальной улыбке, отбрасывая все навязчивые переживания, и в наглую прощупывает границы того, насколько далеко ей позволят зайти:


      — Скучал по мне?


      Кавех щурится — если и до этого Шер могла честно себе признаться, что он симпатичный, то сейчас, в отблеске фонарей Большого Базара, без пьяного румянца, понимается, что он таковым останется в любой ситуации. Необычного цвета глаза ярко выделяются на фоне нетронутой солнцем коже и светлых волос; с общим изяществом образа совершенно не вяжется небрежно убранные пряди, всё равно топорщащиеся в разные стороны. Принц, которого слуги не успели собрать как следует; ребёнок, не успевший повзрослеть, как от него начали требовать взрослых решений.


      У Санеры всегда были интересные друзья. Именно поэтому Кавех отвечает ответно-игривое:


      — А что если да?


      И улыбается так — совершенно ребячески, что Шер даже без понятия, что с ним, таким вот, делать, и может лишь расхохотаться от абсурдности ситуации, прежде чем произнести:


      — Тогда я обязательно загляну сегодня в таверну ради тебя, зайчонок.


      Бледность сменяет трогательный румянец, а игривый прищур — удивлённо распахнутым глазам. Настолько очаровательно-живой, настолько невозможно-открытый, что хочется потрепать его по румяным щекам, чтобы подольше насладиться его безграничной эмоциональностью, но к ним возвращается Санера:


      — Прекрати над всеми издеваться со своими прозвищами, — она смеётся, более чем выдавая тот факт, что её это скорее забавляет, чем смущает, а после возвращает себе серьёзное рабочее настроение, — мы с господином-торговцем договорились, что прежде, чем я конфискую весь его товар за незаконную торговлю, он услужливо сделает Кавеху скидку в целых сто процентов, так что пользуйся случаем, пока я не увела его.


      Кавех обронил благодарность между делом, неловко потирая шею, и каждый раз возвращаясь взглядом к довольной собой Шер.


      Возможно, именно из-за этого она всё же сама возвращается вечером в таверну, несмотря на своё прежнее желание не пересекаться с ним. И подходит к нему первее, чем он заметит её или Ламбад попросит об очередной услуге.


      Больше нет возможности насладиться его очаровательным смущением — Кавех спокойно отпивает вино, пока Шер неспешно обходит стол, чтобы сесть напротив. Точно ждал — слишком трезвый для своих обычных посиделок, пусть и навеселе уже.


      — Я начинаю думать, что ты живёшь в таверне, — хмыкает Шер, складывая руки на груди.


      — Я тоже, — смеётся Кавех, одной рукий подпирая голову, а второй — качнув бокал, — я потерял ключи, а аль-Хайтам снова смотался по своим невозможно-важным делам. Иногда мне кажется, что я самый невезучий человек в мире.


      Шер усмехается, перекатывая на языке эфемерное чувство разочарования. Перед заходом в таверну — очередной вежливый отказ Санеры в совместном времяпровождении, ведь впервые за долгое время Сайно берёт небольшой перерыв и остаётся дома, а не возвращается к своим бесконечным поручениям. Барханные коты слишком своевольные хищники; больше всего любят себе подобных, пропахших раскалённым песком и солнцем. Ничего не поделать — нельзя изменить то, что заложено природой.


      Возможно, Шер немного, самую малость, чувствует себя вторым самым невезучим человеком в мире. И слишком много думающей для обычной, пусть и бывшей, наёмницы, которой не положено настолько утопать в своих сожалениях.


      Потому Шер тянется перехватить бокал, когда Кавех собирается отпить — и делает это вместо него, наигранно-возмущенно охнувшего от такой наглой кражи.


      — Ты ведь не против составить мне компанию? — беззаботно бросает Шер, совершенно не думая больше ни о чём.


      Всё, что её волнует, это Кавех, улыбнувшийся и прищурившийся так, что и без слов понятно — ему нужно это не меньше, чем ей.