Кавех меряет шагами просторную гостиную, залитую светом — настоящим, а не искусственным от ламп. Дом Шер — ближе к краю Сумеру, чем к центру, потому ничто не мешает солнцу освещать комнаты с солнечной стороны. Когда окна открыты, чтобы спастись от дневной духоты — шум оживлённой столицы остаётся далеко-далеко за порогом.

      Идеальные условия. Ни единого дурного воспоминания, связанного с самим домом. Хозяйка — воплощение свободолюбия и очарования, а не напоминания о собственной неудаче.

      Как вышло случайно остаться в первый раз у неё, так и все последующие разы — такие же не обговоренные, но сами собой разумеющиеся. Единственное, что напоминает об их отсутствующей связи — утренние букеты львиного зева, украшающие стол на кухне, служащих скорее напоминание себе — не забывать причину, по которой он вновь оказался в этом доме.

      Когда Кавех сказал, что дом выглядит не самым обжитым из-за отсутствия приятной для глаза зелени, Шер ответила, что ей всё равно — и сама дала волю на действия своим безразличием. Как и тем, что ни слова не сказала на первый принесённый горшок с цветущей геранью.

      Кавех знает — от обстановки дома многое зависит. Он не может просто прийти в гости и, заметив недостаток в дизайне или слишком много пустого пространства, промолчать, не вмешавшись. Пусть некоторые из друзей стабильно закатывают глаза на это, но уже достаточно было подарено мелочей, способных заполнить пустоту.

      Дом Тигнари похож на ботанический сад — порой в глазах рябит от вездесущего зелёного, потому каждый визит Кавех несёт с собой картины, разбавляющие вид. Сайно — человек практичный, не любящий лишнего в своём доме, такому лучший подарок — нечто полезное. В прошлый раз Кавех около получаса выбирал самые подходящие для него настенные часы. Санера — человек, просто радующийся всему, к тому же её увлечения более чем понятны всем окружающими, потому Кавеху достаточно выбрать что-то, связанное с её давней любовью к звёздам, но…

      Что нравится Шер? Чем она дышит, чем увлекается? Что заставляет её сердце замирать в предвкушении и восхищении?

      Это странно — в последнее время он проводит большую часть дня с человеком, чьё имя узнал даже не в первую и не вторую встречу. Шер — не одна из тех, кто разбирается в искусстве; ей безразлична теория цвета; она не знает историю архитектуры Сумеру. И всё равно общение с ней складывается… приятным. Она не упрекает его за частое употребление алкоголя, как и не напоминает о долгах, о которых знает — Кавех помнит, что проболтался ей по-пьяни.

      И помнит, как она призналась в своих переживаниях — совершенно мельком, и всё же Кавех всегда был внимателен к деталям, совсем как на курсах по живописи, когда нужно было анализировать картины. Пусть есть единый шаблон трактовки символов, но каждый трактует увиденное по-своему.

      Истина в том, что люди мало чем отличаются от искусства — вопрос всё ещё в том, кто как интерпретирует то, что видит. И сколько человек хочет увидеть.

      Шер — полотно с тихим и безмятежным лесом в котором, на первый взгляд, ничего нет. Если присмотреться — найдутся и спрятавшиеся в тени животные, и сочные ягоды, проглядывающиеся сквозь густую листву кустов, и мягко падающий свет на траву.

      Шер по утрам — воплощение пуризма; чёткие и строгие линии, мазки уверенной кисти и соблюдение всех правил. Всегда — встаёт рано и в одно время, бегло завтракает, лишь методично набрасывает на плечи синюю мантию матры и бросает полушуточную угрозу, так ни разу и не заколебавшись, прежде чем оставить ключи от дома:

      — Украдешь что-нибудь — найду и лично посажу.

      Кавех смеётся, перебивая себя зевком, и думает о том, что ему нужны краски. Хочется зарисовать утреннюю рутину, в которой вновь нашлась своя красота — в идеально-выглаженной форме, стабильности в подъёме, неизменности себе.

      День в, чаще всего, одиночестве — романтизм, мягко укрытый солнечным светом и включающий в себя Бандита под боком. Шер не протестовала против растений, как и не протестовала, когда Кавех перенёс некоторые из своих начатых проектов к ней. Всё ещё не родная мастерская в проданном доме — уже не комната в чужом доме, в которой всё отражает его упадок творчества.

      — Долго ещё будешь занимать место в моей гостиной? — фыркает Шер по наступлению выходных, когда она может стать свидетельницей работы Кавеха.

      — Тут свет лучше всего падает, — самодовольно отвечает Кавех, отрываясь от чертежа и повертев карандаш меж пальцев, — и благоприятная атмосфера для творчества.

      — Есть разница? — хмыкнув, Шер потягивается, прежде чем уйти в сторону кухни. — Странные вы, творческие ребята.

      Кавех закатывает глаза на «творческих ребятах». Ей бы больше уважения проявить — он, на минуточку, единственный творческий человек в её ближайшем окружении, и, заодно, самый талантливый, без сомнений — а она обобщает, словно видела людей, похожих на него. Явно ведь не осознаёт, какой бриллиант подобрала. Довольно кивнув себе, Кавех, привлекая внимание к своей наигранной обиде, идёт следом, чтоб она так просто не соскочила с темы.

      Пол в доме — холодный, и Кавех брезгливо кутается в свою накидку, не понимая, почему Шер игнорирует наличие домашних тапочек, которыми он обидчиво шаркает. Она совсем как Сайно — Кавеху хватило одной минутной прогулки по пустыне босиком, чтобы понять, что его прелестный друг очень специфичный человек.

      — Разница, вообще-то, действительно есть, — упрямо продолжает Кавех, подхватывая спящего на кухонном стуле Бандита, — если будет недостаточно света — я не смогу оценить правильно работу, потому очень важно, чтобы было подходящее освещение, а ещё…

      — Будешь карри?

      Кавех закатывает глаза, раздражённо потрепав недовольно засопевшего Бандита, а после, надувшись, кивает:

      — Буду.

      Шер — не лучший повар, как и далеко не лучшая домохозяйка — она не забывает лишь исправно кормить кота. И всё равно Кавеха, на самом деле, всё устраивает — приятно не чувствовать себя чужим хоть где-то, даже если по логике — должен.

      Спрашивать о том, что на самом деле творится между ними, никто не спешит — Кавех не думает, что Шер размышляет о подобном, а для себя он уже всё решил. Это чистейшее воплощение сентиментализма, отражённого на холсте их взаимодействий уверенными мазками и самыми тёплыми оттенками. Золотисто-медный, золотой крайола и, самую малость — бирюзово-голубой.

      Кавеху часто говорят — он чрезмерно доверяет всем подряд, словно не осознавая, какая опасность за этим таится. Когда он заявил о своём желании отправиться путешествовать по пустыне, все друзья тяжело вздохнули, но не смогли ничего изменить. Вопреки своей пожизненной болтливости и желанию рассказать обо всём, что у него на душе, Кавех мало говорит о разочаровании в себе, — мысль, заложенная в него ещё в далёком детстве, что он обязан соответствовать статусу гения, не позволяла даже помыслить о том, чтобы признаться в собственной слабости, — но близкие давно научились улавливать тонкую грань между его настроениями. Потому и отпустили.

      Вряд ли кто-то из них подозревал, что в первый же день в пустыне он не сгинет в песчаной бури, а сумеет пересечься с кочевниками-торговцами, обменивающих товар в Караван-рибате. Они ответили ему искренностью на искренность и провели по песчаным холмам, позволив почувствовать на себе, каково это — когда сапоги полны песка; показали величие давно разрушенных храмов, сохранивших былое величие даже в виде руин; дали почувствовать вместе с водой, а не вином, как в Сумеру, вкус свободы.

      Жители пустыни никогда не были скованы глупыми предрассудками, а их театральное искусство не было заперто на крошечной сцене театра Зубаира — прожив достаточно с племенем, Кавех сумел сполна насладиться их танцами, совершенно отличающихся от скованных движений чопорных жителей Сумеру. Загорелая кожа блестела на солнце, а плавные изгибы чарующих танцовщиц напоминало Кавеху о том, что значит быть живым воплощением искусства — пусть в столице это чувство смазалось, стоило вернуться ко всему, что напоминало о его персональном провале, но тогда это было удивительно-восхитительное чувство, вновь вернувшееся к нему наедине с Шер.

      В один из последних своих дней в пустыне Кавех сумел увидеть виргу, в очередной раз убедившись, что природа — самый совершенный из художников. И то время, что пролетело быстрее, чем миг, убедило Кавеха — он всё делает правильно.

      Может, он и проживёт короткую жизнь, сгинув по собственной глупости, но это будет бесконечно красивая жизнь, наполненная эмоциями, красками и интересными знакомствами, которых нельзя было бы завести, если бы он постоянно оглядывался по сторонам и боялся ошибиться.

      К тому же сейчас, сидя на кухне с задумавшейся Шер, пьющей чай, нет никакой опасности.

      В конце концов Шер — всего лишь безгранично одинокий человек, а Кавех не имеет ничего против того, чтобы быть рядом, раз она нуждается в этом.

🌟🌟🌟

      — Я действительно считаю, что классицизм переоценён! Да, конечно, можно сказать, что это воплощение золотого века культуры и пример идеального общественного устройства, но!..

      — Восхитительно, — безразлично перебивает его Шер, отпивая чай, — я в таком восторге с твоих рассуждений, словами не передать.

      Кавех раздраженно складывает руки на груди, картинно надуваясь и отворачиваясь — весь взъерошенный и растрёпанный, он кажется скорее комичным, чем действительно злым, потому Шер лишь фыркает, не воспринимая его всерьёз. Лучше так, чем слушать его лекции про искусство, в котором она, кажется, начала что-то понимать — если его не заткнуть вовремя, он начнёт болтать слишком много, Шер уже это выяснила.

      На самом деле Шер не очень-то и против его длинных речей — его слушать увлекательно, и, пусть она не самый образованный человек, его энтузиазм заразителен, но, ради семерых, не с самого утра же. Если у неё выходной, это не повод в такую рань, когда она толком не проснулась ещё, начинать свои лекции.

      Кавех подпирает щёку кулаком, бросает обиженный взгляд на Шер, всем видом выражая своё глубокое недовольство, и, заметив, что в ответ ему лишь усмехаются, не думая даже извиняться, он уже собирается заговорить первым, но его прерывает стук. Шер выгибает бровь, отставляя кружку с чаем, но сразу же расслабляется, стоит послышаться открывающей двери. Лишь Санера привыкла так делать — не нужно гадать, кого занесло к ней без предупреждения.

      — Решила навестить тебя перед… — начинает Санера, заходя на кухню и приглаживая волосы, но, заметив, что её подруга не одна, замирает, договаривая уже машинально, — патрулём.

      Мгновение она пристально смотрит своим немигающим кошачьим взглядом на них обоих, заинтересованно махнув хвостом, но оцепенение быстро проходит, к удивлению Шер, наклонившей голову. Санера улыбается чему-то своему, словно её любимые звёзды успели шепнуть ей секрет, который из всех присутствующих известен лишь ей одной, и заговаривает:

      — Общаетесь, смотрю?

      Шер переводит взгляд на Кавеха, что, отведя взгляд, задумчиво обводит подушечками пальцев край кружки. Не поздоровался даже, хотя тоже дружит с Санерой — тоже понял уже что-то.

      — Время от времени, — спокойно отвечает Шер, — хотела чего?

      Санера хихикает, заговорчески так, прищурившись, заставляя нахмуриться.

      — Да нет, просто поздороваться, — Санера качает головой, навостряя уши, словно подготавливаясь к тому, чтобы расслышать что-то интересное, — и мне всё интересно было… Кавеха давно не видели ни в таверне, ни дома у аль-Хайтама. Гадали, куда запропастился, а вот оно как…

      — Я отлично провожу время, могли не переживать, — показательно-отстранённо произносит Кавех, переводя взгляд на окно, — и это как-то оскорбительно, знаешь ли, что меня можно ожидать встретить либо у аль-Хайтама, либо в таверне.

      — Прости, я не хотела тебя обидеть, — примирительно смеётся Санера, — просто… рада за твоё отличное времяпровождение.

      Шер вздыхает, потрепав волосы. Вот ведь… начинает осознаваться, как это выглядит со стороны — даже если ей нравится внимание взбалмошного и неугомонного Кавеха, вечно тащащего в дом свои растеньица и скрашивающего её пустые дни, это не отменяет того факта, что он практически поселился у неё. Словно между ними есть нечто больше, чем лекции об искусстве, множество подаренных горшков с цветами и пара пьяных ночей в таверне.

      Кажется, пора уже поговорить по-человечески, а не плыть по течению, раз происходящее заметили уже даже их общие друзья.