Шер, кажется, думает больше, чем за всю свою поспешную и необдуманную жизнь; думает впервые настолько тщательно. Кавех молча, упорно отводя взгляд, заваривает крепкий кофе и ставит одну чашу на стол — решает, что не заслуживает даже такой мелочи, как разделить с Шер этот момент. Садится лишь тогда, когда она говорит это сделать.

      Думает о том, что ей, так-то, есть что сказать. И о словах Кавеха, брошенных так небрежно ночью, и о ситуации в целом, и о себе… Раньше — всегда молчала, болтая лишь о пустяках, чтобы не разбираться с копившимися проблемами.

      Сейчас? Сейчас… пора начать говорить.

      — Я без понятия, сколько ты знаешь обо мне, но дело в том, что я бывшая наёмница, — начинает Шер, не притрагиваясь к кофе, — причина, по которой мне не нравился твой интерес ко мне, заключается в том, что я делала многое ради денег. И это были далеко не высокодуховные вещи, только очень далёкие от искусства.

      — Если бы это было чем-то незаконным, Сайно не позволил бы тебе быть матрой, — резко выпаливает Кавех, мгновенно бросившись оправдывать её, отрицая возможность того, что она может быть плохим человеком; кидает на неё взгляд, но быстро отворачивается, крепче стискивая руки, скрещенные на груди.

      — Верно, — усмехается Шер, — верно. Технически, я не нарушала закон. Я позволяла его нарушать другим. Основными моими клиентами были те, у кого очень много моры, которую честным путём не заработать. Для меня деньги были деньгами, и не важно, каким образом они получены. Уже стало мерзко?

      — И всё же… и всё же теперь ты — матра, — Кавех сглатывает, избегая прямого ответа на вопрос, и всё же стойко поддерживает зрительный контакт, — были же причины, по которым ты… завязала с этим. Ты не плохой человек.

      Шер молчит пару мгновений, коротко постукивая по столу короткими ногтями, а после всё же усмехается, решив продолжить:

      — Когда у меня спрашивают, почему я перешла в матры, я говорю, что тут стабильнее и выше заработок. И я в эти моменты вру. Я не была Пламенной Гривой с идеальной репутацией, но мне это и не требовалось для заработка. Последняя моя заключённая сделка принесла мне полтора миллиона.

      Кавех неуютно ведёт плечами после её слов, нервно вздыхает, а по рукам проходится дрожь. Для человека, что увяз в долгах, такая сумма звучит баснословной. А догадки, какое поручение может крыться за подобной оплатой, явно неутешительны.

      Шер слишком смешно с того, что эта сделка была… самой безобидной из всех, которые она заключала в своей жизни. Потому она сразу продолжает, чтобы не дать Кавеху накрутить себя:

      — Когда Санни и Гринберг ещё учились в Академии, они ввязались в одну… неприятную историю. Не буду углубляться в подробности, но им требовалась информация и проводник, а я как раз была свободна. Если ты не знал, то Гринберг — аристократка, потому подобная сумма для неё была не проблемой. Не удивлюсь, если она до сих пор думает, что моё хорошее отношение к Санни — исключительно последствия той сделки. Пусть так.

      Кавех вздыхает с очевидным облегчением — Шер не удивилась бы, если бы он успел решить, что ей столько заплатили за заказное убийство. Привычно шутить вслух о том, что она бы взяла за подобное куда больше, не хочется — воспримет ещё буквально. Оттолкнуть его не хочется, всё же она рассказывает всё это с одной конкретной целью.

      — Твоя очередь, — спокойно произносит Шер, откидываясь на стуле и наконец-то взяв чашку с кофе, — я рассказала о себе, и теперь, по правилам честной сделки, ты рассказываешь о себе. Что случилось? Просто скажи мне прямо.

      Словно не ожидая такого подвоха от этого разговора, Кавех снова напрягается, отрывисто бросая:

      — Я не хочу говорить об этом.

      — Ты всегда хочешь говорить.

      Кавех драматичный, но это не отменяет его искренности. Он может чрезмерно громко возмущаться, казаться гиперчувствительным, но это не притворство — каждая из проявленных им эмоций искренняя и невозможно не понять, когда с ним что-то не так. С ним настолько же просто, насколько и сложно. Возможно, им обоим было бы лучше, будь Шер чуть тактичнее и понимающее, но Кавех, скорее всего, знал, на что идёт. Или хотя бы подозревал.

      Шер не умеет ни ласкать, как солнце — песок, ни искусно подбирать слова, как великие мудрецы академии. Полукровка во всём с самого рождения.

      Шер считает, что не имеет морального права считать Кавеха проблемным, потому что такая же. И раз он всё равно хорошо к ней относится, то и она тоже будет.

      Раз их не связывают деньги — будут связывать идеалы и принципы.

      — Я просто… — сдается Кавех, устало проводя рукой по лицу и прикрывая глаза, — вспомнил, что у меня нет своего дома. И вспомнил причины. Снова почувствовал себя жалким. Я всегда чувствую себя жалким, но в твоей компании я… забыл об этом на время. Почувствовал себя нужным и важным. Глупо, да?

      Кавех всё ещё кажется ей морально разбитым, но Шер не собирается сейчас его жалеть — ей нужно, чтобы он наконец-то выговорился.

      — Почему тебя настолько разозлили мои слова?

      — Я не злился! Правда не злился, — уже спокойнее отвечает Кавех, — не на тебя так точно. Я просто… расстроен. Я же… сам продал свой дом. Ради того, чтобы покрыть расходы на строительство Алькасар-сарай. И я не жалею, потому что он вышел действительно потрясающим и великолепным, просто… просто я наделал столько ошибок, из-за меня столько всего провалилось, и теперь все друзья точно считают, что я сошёл с ума, но я… я…

      Шер со вздохом ерошит свои волосы, отводя взгляд. Про Алькасар-сарай слышала даже она, но не углублялась в детали — странно осознать, что это дело рук Кавеха. Что он действительно невероятно талантлив, амбициозен и знаменит в своих кругах. Пусть детали этого дела улавливаются слабо, но в одном Шер уверена — этот повернутый на искусстве парень действительно рехнулся.

      И это всё ещё его красит.

      Жизнь была бы хоть и проще, но скучнее без таких людей, как Кавех.

      — Я не буду говорить, что ты поступил глупо, потому что это твоя жизнь, — спокойно произносит Шер, — но я хочу поговорить о том, что ты сказал ночью. Если ты был серьёзен, конечно.

      — Ты мне действительно нравишься, — сходу произносит Кавех, словно обижаясь, что его слова не восприняли всерьёз, — и я был честен, когда говорил, что хочу остаться, чтобы узнать тебя лучше.

      Шер вздыхает, прикрывая глаза. Почему именно она должна заводить разговор об этом? Она предпочла бы молча работать и выполнять свои обязанности, чем разбираться с чужими… чувствами. Но с другой стороны… кто, если не она, в конце-то концов.

      — Я уверена, что тебе просто комфортно со мной, — начинает говорить Шер, хмурясь от дискомфорта, — и ты, видимо, принял это за симпатию. Не одобряю и не понимаю ни один из этих вариантов.

      Кавех молчит, напряжённо вгрызаясь в нижнюю губу. Смотрит в сторону, думает о чём-то — весь мыслительный процесс ярко изображён на лице. Хмурится, надувается — не согласен с её словами, но не может подобрать аргумент, которым мог опровергнуть сказанное.

      — Это не просто комфорт, — наконец произносит Кавех, глубоко вдохнув, точно готовясь к целой тираде, — мне и с Сайно, и с Санерой комфортно. Даже с Азалией было… неплохо, хотя она своеобразная. Мне со многими людьми комфортно, понимаешь? Тут дело в другом.

      — Даже не знаю, в чём же дело, — усмехается Шер, разводя руками, явно намекая на дом, — и приводить в пример Санни и Сайно глупо. Они женатики и лезть к ним бессмысленно, это и дураку ясно. Азалию ты недавно встретил…

      — Как и тебя.

      — Как и меня, — кивает Шер и собирается продолжить, но Кавех её перебивает.

      — Дело не во времени, жилплощади, деньгах или чём-то ещё совершенно не важном, — отрывисто произносит Кавех, словно силясь быстрее сказать всё, что на душе, — дело в отношении. В том, что ты сделала для меня.

      — Я тебя пьяным домой отводила, — насмешливо произносит Шер, — не звучит, как что-то значимое.

      — Ты просто не хочешь принимать тот факт, что в действиях, даже самых незначительных на первый взгляд, есть свой смысл, — Кавех снова хмурится, — даже в твоих. Особенно в твоих. Ты не принимаешь собственные заслуги, словно считая, что ты их не заслуживаешь. Но это ведь не так!

      — Не могу поверить, что об этом говоришь мне ты. Вчера…

      — Вчера я был пьян!

      — Удобно выборочно оправдываться алкоголем.

      Кавех резко выдыхает, отворачиваясь — опять задела. Шер закатывает глаза и показательно-незаинтересованно отпивает кофе. Вот и поговорили.

      Кажется, они ходят по кругу.

      — Мне жаль, что вчера я всё высказал тебе, — тихо, точно виновато произносит Кавех, потупя взгляд, — и сегодня. И вообще…

      — Прекрати извиняться за это, — цыкает Шер, прежде чем прикусить язык, моментально пожалев о резкости слов, и всё же продолжила, — ты ни в чём виноват, давай остановимся на этой мысли. И никто тебя не ненавидит, не выгоняет, и вообще тебе нужно проще относиться к жизни.

      Кавех ерошит свои волосы, жмурится — явно изнутри весь кипит от зашкаливающих эмоций, которые он не знает, куда деть. Такому говорить, что нужно проще воспринимать жизни, всё равно, что пытаться дрессировать зяблика. Смешная птичка вряд ли сможет научиться хоть чему-то.

      Но даже неумехой она продолжит быть очаровательной и радующей глаз спутницей.

      — Я не собиралась тебя выгонять по простой причине, — начинает Шер, чуть понижая тон и чувствуя себя глупо из-за того, что она собирается сказать, — мне нравится внимание. Твоё — особенно, потому что его чертовски много, и с тобой…. интересно. Я заговорила по поводу жилья из-за того, что хотела понять, почему всё так сложилось. Вот и всё, что я хотела тебе сказать в тот раз.

      Кавех поднимает на неё неуверенный взгляд, в котором отчётливо читается то, что дурой себя чувствует не только Шер. Они восхитительно дополняют друг друга — одна не умеет нормально и серьёзно общаться, а второй не умеет буквально воспринимать чужие слова, постоянно ища скрытый смысл везде, где только можно.

      И всё равно ведь не хочется прекращать общение.

      — Значит… — несмело начинает Кавех, чуть наклоняя голову и смотря на неё из-под ресниц, — мне не нужно забирать свои вещи?

      — У тебя так много вещей, несколько чертежей и тапочки, — усмехается Шер, но, заметив, как Кавех снова надулся от обиды, чуть смягчается, — хорошо, ладно, не буду шутить об этом. И да, ты можешь оставить своё невероятное количество вещей.

      — Ты не можешь дать обещание и сразу же нарушить его!

      — Если хочешь нормального ответа — нормально спрашивай, — насмешливо фыркает Шер, ухмыляясь, — давай, это не сложно.

      Кавех гордо задирает голову, обидчиво щурится — всем видом выдаёт уязвленность и гордость. И почти сразу поникает, вздохнув и опустив плечи — не хочет спрашивать прямо, всё ещё боясь отказа. Выходит едва слышно:

      — Я могу остаться?

      Шер отвечает не думая:

      — Можешь.