Как Аня ни уговаривает себя последовать совету тренера, ей не удаётся набраться решимости. Допустим, выберет она один из вариантов — и что? Попросит от течки неизвестную таблетку или незнакомого альфу? Ужасно. Если бы у Ани не было другого выбора — она, наверное, спустя какое-то время смирилась бы с неизбежным и на чём-нибудь бы остановилась. Но выбор есть. Ещё один вариант — прямо перед ней, в раскрытом диалоге с Женей. Стоит написать, и Женя примчится, надёжный и тёплый. Она знает, чего ожидать от Жени, знает, каково это — быть с ним. В этом нет ничего непонятного или тревожного. Аня смотрит на раскрытый диалог и наконец решается написать:

>Да, стало плохо после проката

>Сейчас лучше

>Приходи, пожалуйста

>Ты мне нужен

Следом Аня скидывает ему номер комнаты и блокирует телефон, кладёт экраном вниз. Она не готова сейчас отвечать на уточняющие вопросы и объяснять, что случилось и зачем Женя ей нужен. В переписке это всё будет выглядеть как-то по-дурацки, совсем не убедительно и, может, даже нелепо. Обсудить с глазу на глаз будет гораздо лучше. Аня плотнее кутается в халат и ждёт. Несколько раз она слышит, как вибрирует телефон, но упорно не притрагивается к нему. Что бы там ни было — сначала она дождётся Женю. Всё остальное потом.

Ей кажется, она долго-долго сидит, обняв руками колени, вздрагивая от уведомлений на телефоне и гипнотизируя взглядом дверь. Тело продолжает гореть, раскаляется неумолимо и влажно, словно поджаривается на медленном огне. Хочется схватиться за телефон и поторопить Женю — Аня заставляет себя терпеть, уговаривает саму себя не дёргаться и не дёргать других. Потом она наконец слышит стук в дверь и бежит открывать, едва ощущая пол под босыми ногами.

Она чувствует, что Женя сильно взволнован, ещё до того, как он начинает засыпать её вопросами: в его запахе ничего не разобрать, кроме древесного дыма, густого и горького. Аня торопливо закрывает за Женей дверь и спешит обнять его за шею. В первый миг это приносит облегчение. Потом омежьи инстинкты снова дуреют и начинают вопить внутри: альфа. рядом. к нему. ближе. скорее. Аня сама едва не дуреет под натиском инстинктов, и даже то, как Женя мягко гладит её по волосам, кажется чем-то будоражащим и предельно откровенным.

— Мне лучше, мне лучше, — повторяет Аня, как заклинание. В каком-то смысле, на самом деле ей хуже: рядом с Женей огонь пожирает её тело в разы неистовее. Ане хочется прикоснуться к себе. Хочется, чтобы Женя прикоснулся к ней — но у прикосновений Жени пока совсем не та тональность. Они мягкие, заботливые, совершенно не похожие на жадность вчерашних объятий.

— Встретил твоего тренера, — вдруг сообщает Женя, и Аня напрягается. Блин. С учётом того, как настроен Сергей Викторович — как бы он не успел наговорить чего-нибудь лишнего или откровенно не того. — Он, хм… очень просил, чтобы я рядом с тобой не вертелся. У тебя проблемы из-за меня? Я тебе мешаю?

— Нет-нет! — протестует Аня. И бестолково хватает Женю за запястья, тянет в комнату, чтобы усадить рядом с собой на кровать. Ей откровенно неуютно говорить на такие темы, стоя в коридоре. Ей в принципе не очень уютно разговаривать о подобного рода интимных проблемах настолько открыто. Но сильно помогает то, что она беседует не с кем-нибудь, а с Женей — который внимательно слушает, смотрит умными ясными глазами и не высмеивает. Аня крепко держит его за руку и старается объяснить: — Всё как раз наоборот. Мне легче теперь, когда ты рядом. — Она ненадолго закусывает губу, набираясь решимости перед тем, как признаться: — Женя, у меня течка. Не кончается. И блокаторы не помогают почти. Я их, не знаю, кучу приняла, чтобы только на короткую выйти, поэтому и плохо стало. Ты мне нужен. Ты… сможешь провести меня через течку?

Она с замиранием сердца ожидает ответа — и видит, как Женя краснеет. Смущённый румянец выступает у него на щеках, волной поднимается к ушам и переползает на шею. Аня тоже краснеет в ответ. Ей кажется, что это всё в итоге получилось неловко и немножко глупо.

— Это, наверное, очевидно, но я должен сказать вслух: я мало что знаю про течку, — предупреждает Женя, заливаясь краской всё гуще. — То есть, я знаю некоторое количество теории, но на практике, сама понимаешь… В общем, ты уверена?

Аня ценит его честность. И ещё думает, что не похоже, чтобы у неё был выбор, потому что всё остальное звучит как не альтернатива, — а потом со стыдом гонит от себя эти мысли. Нет-нет, дело же не в том, что она позвала Женю только потому, что вынуждена это сделать! Физиология диктует многое, но одной только физиологией ведь всё не ограничивается!

— Я уверена, — говорит Аня, стараясь придать своему голосу твёрдость. Она садится к Жене на колени и быстро, не давая себе передумать, снимает халат. Под халатом у неё ничего; по обнажённой коже пробегают мурашки. Аня касается ладонью лица Жени, добавляет: — Я доверяю тебе, — и нежно целует в губы.

В следующее мгновение её начинает трясти: густой древесный дым словно расступается, раскрывает терпкую полынь и ледяной шалфей, которыми Аню почти оглушает, а по телу скользят горячие ладони, ласкают чувствительную кожу, сладко обжигая. Аня скулит сквозь поцелуй, тесно обхватывает Женю за шею и охает, выгибаясь навстречу, когда ласкающие пальцы касаются груди и мягко сжимают соски. Неловкость стремительно тает, уступая место сокрушительному притяжению. Аня изнывает под жаркими руками и губами, дрожит, тянет с Жени футболку — Женя льнёт ртом к её плечу, снова зализывает чужую метку на коже усердно и горячо.

— Не кусать, — бормочет он медленно и глухо, словно с усилием заставляет себя вспоминать, — не вязать, не использовать альфа-тон…

Аня отчаянно мотает головой, пока не соображает, что Женя едва ли это видит.

— Нет. Нет, — возражает она, зарываясь пальцами в светлые волосы и крепче обнимая Женю. — Давай… давай сегодня без табу. Забудь это всё.

Женя вопросительно вскидывает голову. Аня чувствует, как в его запахе снова проступает дымная нотка, и уже не задумываясь понимает: это означает тревогу.

— Может, не стоит? Если это тебя пугает и тебе неприятно, — мягко напоминает Женя. Аня снова мотает головой: вчера она уже ставила условия, и кончилось это… ну, в общем, да. В итоге-то кончилось плохо. Аня полагает, что пугливые полумеры не помогут и на этот раз; она делает глубокий вдох и повторяет:

— Сегодня без табу. Я доверяю тебе.

Женя опрокидывает её на кровать и зацеловывает, заласкивает, похожий на жаркий шквал, так неистово, словно эти слова пробуждают в нём бурю. Аня выгибается под ним, задыхаясь от восторга: ей нравится. Нравится, что Женя не сдерживается, что от жгучих прикосновений можно расплавиться и сойти с ума. Она послушно разводит бёдра, подчиняясь лёгкому нажиму ладоней, и вскрикивает, когда чувствует откровенное прикосновение горячего языка. Женя ласкает влажные складки, бесстыдно собирает языком густые потёки смазки, и у Ани голова кружится от ослепительно ярких ощущений.

— Ещё, ещё! Пожалуйста! — стонет она и задыхается, комкая в пальцах простыню. Приятно, Боже, как же приятно, как никогда не было наедине с собой. Аня изнывает под горячим ртом, её бёдра дрожат в руках Жени, ей тесно и жарко в собственном теле. Наслаждение накатывает волнами снова и снова; Аня всхлипывает и всё твердит «ещё, ещё», пока собственный голос ей не изменяет, срываясь, пока очередная волна не накрывает её с головой — долгая, горячая, сладкая.

Аня понятия не имеет, сколько времени проходит, пока она безвольно захлёбывается наслаждением. Она смутно чувствует, как Женя продолжает мягко прикасаться к ней, гладит бёдра, целует живот и грудь. Аня едва способна отвечать ему; она обнимает склонённую к ней голову, перебирает в пальцах светлые пряди и тихо растворяется в ласке.

Ей поначалу кажется, что на большее её сегодня не хватит. Потом Женя откровенно шепчет ей на ухо: — Ты умопомрачительно красивая, когда кончаешь, Анечка, — и Аня вспыхивает от его прямоты. Бесстыдное признание обжигает и возбуждает, и снова закручивает в животе тугой узел желания. Чувствуется, что течка по-прежнему не слабеет, но пока Женя рядом, Аню это почти не волнует.

— Так заставь меня кончить ещё раз, — шепчет в ответ Аня, чувствуя, как горит лицо. Ласково прикасается к крепкой груди, ведёт ладонями вниз вдоль рёбер и дальше вниз, нащупывает и тянет ткань, помогая Жене раздеться, снова разводит колени, подпуская его ближе, и ждёт с тянущим предвкушением. У неё сердце стучит, отдаваясь в висках. На миг у Ани мелькает тревожная, подленькая мысль, что она просто пользуется своим альфой, ничего не предлагая взамен, не ласкает сама, а только выпрашивает ласку. Но почти сразу эту мысль вышибает из головы: Женя мягко толкается навстречу, соединяется с Аней, неторопливо погружается глубже. Аню сладко изводят его размеренные движения; она сжимает пальцы у Жени на спине и податливо стонет в такт глубоким толчкам. Ей кажется, она готова провести всю ночь вот так, утопая в медленной близости, плавясь от омывающего тело удовольствия.

— Анечка, — выдыхает Женя, целуя её. Его голос звучит низко и вибрирует так, что у Ани внутри всё сладко дрожит; это по-прежнему не альфа-тон, но слова завораживают, почти что гипнотизируют. — Хорошая, красивая, драгоценная Анечка. Ты такая нежная. Я всё для тебя сделаю. Люблю тебя, — его голос звучит всё глуше, всё чаще сбивается на рык. Он беспорядочно осыпает Аню поцелуями, касается губами то лица, то шеи, мягко прикусывает кожу на плече, словно порываясь оставить метку. Аню перетряхивает от дразнящих прикосновений; Аня скулит и запрокидывает голову, подставляя шею горячим губам.

— Я тоже, тоже! — задыхается она. Вскидывает бёдра, подаваясь навстречу, и жадно тянет Женю ближе к себе, чувствуя, как он погружается глубже. — Люблю тебя. Милый мой. Мой альфа. Ещё, пожалуйста! Быстрее! — Ей нравятся пронзающие её глубокие движения и нравится, как Женя отзывается на её слова: он подхватывает Аню под бедро, раскрывая сильнее, вбивается в неё чаще и глубже, дышит тяжелее. Его постепенно срывает на всё более быстрый ритм. Он впивается в Аню пылающим взглядом и почти рычит, жадно овладевая её телом.

Аню разрывает от ощущений, перемалывает ускоряющимися толчками. Она стонет, почти кричит, сбиваясь на вой, захлёбывается острым наслаждением — оно беспощадно, оно только продолжает нарастать, когда Женя сцепляется с ней в долгой судороге, когда внутри затягивается узел. Крепкие руки жадно обнимают, сжимают так, что дышать сложно — или это раскалённый воздух выгорает прямо в лёгких? Аня впивается ногтями Жене в спину, беспорядочно и широко царапает, извиваясь; ей слишком хорошо, внутри разливается жар, похожий на раскалённую лаву, и толчками выходит горячая сперма, ей некуда деться и невыносимо хорошо; она растягивается на узле, переходит на крик и срывается на плач, пока её бесконечно долго жжёт бесконечным удовольствием.

Первое, что она чувствует после того, как наконец опадает узел, спадает жар и получается выдохнуть, — как Женя целует её заплаканные щёки.

— Я сделал тебе больно? — тревожно спрашивает он. Аня пытается помотать головой, но расслабленное, размякшее тело едва слушается.

— Нет. Нет, не сделал, — на выдохе шепчет Аня. И жмурится: ей нравится, как губы Жени тепло скользят по её щекам, стирая размазанные слезинки. — Наоборот. Мне очень хорошо, я даже не знала, что так бывает. Слёзы, это… не знаю, наверное, от счастья? — робко предполагает она. И слабо улыбается: — Мне не было больно. Правда.

Женя мажет лёгким тёплым поцелуем по её губам, обнимает Аню, пока она ещё слегка дрожит после долгого оргазма. У Ани внутри — расслабленное мягкое спокойствие и полное ощущение удовлетворения. Как будто она наконец всё сделала правильно. Оказывается, узел — это не страшно и не больно, когда сцепка со своим альфой, когда этой сцепки отчаянно хочется. Не сразу Аня приходит в себя настолько, чтобы заметить, что у неё под ногтями размазана подсохшая кровь, — зато когда это наконец бросается в глаза, то пугает так, что сердце бросается в горло. Господи, да что же это!

— Я тебя поранила? — испуганно спрашивает Аня. И хватает Женю за плечо, пытается развернуть, чтобы взглянуть на его спину — Женя спокоен и вообще не позволяет себя сдвинуть.

— Ерунда, Анечка. Так, пара царапин. Не страшно, — убеждает он. И чуть крепче обнимает перепуганную Аню, греет у себя на груди: — Всё в порядке, честное слово. Не переживай.

Аня утыкается носом ему в ключицу, вдыхает густой запах полыни и пытается успокоиться. Даже если просто царапины — всё равно, ей неприятно думать о том, что у Жени на спине теперь кровоточат следы её ногтей. Никому из них не должно было быть больно.

— Я не хотела, — виновато говорит она ему в плечо.

— Я верю, — отвечает он и нежно целует в висок. Аня постепенно пригревается в руках Жени; вина тает, смытая ласковыми словами. Аня расслабленно целуется с Женей, почти мурлычет под тёплыми руками и губами и совсем не чувствует, чтобы внутри снова поднимался мучительный возбуждённый жар. Неужели на этот раз близости хватило, чтобы унять течку? Неужели действительно дело было в узле?

Женю, в отличие от неё, как будто что-то гложет. Он едва заметно хмурится, словно непрерывно размышляет о чём-то, и наконец негромко спрашивает: — У тебя есть противозачаточные?

Аню всё так же бросает в краску от его прямоты. Она смущённо прячет взгляд, припоминает, что что-то такое ей и правда выдавали вместе с пачкой блокаторов, — а ещё думает, что Женя прав, вспомнив об этом. И кивает: — Да, что-то такое есть. В косметичке должно быть, в ванной, — следом она хочет сказать «я сейчас схожу», но вообще не чувствует в себе сил подняться. Идти никуда не хочется, хочется только продолжать принимать неторопливые ласки. Аня поднимает глаза на Женю и неуверенно просит: — Ты не принесёшь?..

Ей неловко вешать на него свои проблемы, пусть даже мелкие. Женя же как будто не видит в этой просьбе ничего особенного. Он кивает и поднимается с кровати. Аня провожает его взглядом. Ей удается разглядеть у него на спине следы своих ногтей — припухшие розовые полоски, изредка переходящие в тёмные кровоподтёки. Аня снова досадует на себя. Из ванной Женя возвращается, держа в руке всю косметичку целиком. И неловко дёргает плечом: — Не стал копаться. Там же всё-таки твои личные вещи.

В косметичке Аня быстро находит пачку противозачаточных. Она закидывает таблетку в рот, а Женя подаёт ей бутылку с водой. Ане уютно рядом с ним. Она снова льнёт к Жене и просит: — Ты можешь остаться? Например, до утра? Я не хочу, чтобы ты уходил.

Женя хмурится. Он немного размышляет, и наконец его лоб разглаживается, когда он кивает: — Тогда придётся будильник ставить пораньше, но в целом — да. Могу. С радостью останусь.

Аня улыбается и тянет его под одеяло.

Ночью её снова накрывает жаром, и по бёдрам снова начинает течь. Аня даже не успевает этого испугаться: она сразу же бросается в объятия Жени, влекомая сокрушительным инстинктом. Женя снова берёт её, вытрахивает из неё течку, вяжет её ещё раз, всё так же оглушительно и ярко. У него, кажется, прибавляется царапин на спине — Аня очень не хочет снова делать ему больно, а потом опять не контролирует свои руки, изнемогая от наслаждения, когда узел снова растягивает её изнутри. Она поневоле признаёт, что течка ей даже нравится, когда проходит вот так, в крепких объятиях её альфы.

Утром Аня чувствует облегчение: её нутро молчит. Пожирающий изнутри жар успокаивается. На всякий случай Аня принимает крохотную дозу блокаторов, для большего спокойствия и чтобы лишний раз пригасить запахи. Жене нужно убегать раньше: ему выступать первее. Они с Аней желают друг другу чистых прокатов, и Аня крепко целует его напоследок. Она не хочет даже мысленно произносить «на прощание» — они ведь пока не прощаются.

Прокаты проходят идеально. Женя не роняет ни одного прыжка, а следом за ним и Аня тоже. По сравнению с короткой — теперь, когда её не мучает течка, Ане потрясающе легко, и даже четверные кажутся плёвым делом. Она делает в произвольной всё, что должна, а потом в кике открыто бросается Жене на шею, не стесняясь — почему бы вообще она должна стесняться своего альфу? Тем более, теперь, когда на турнире от них больше ничего не зависит?

На награждении они с Женей вешают друг другу на шее золотые медали, словно укрепляя свою связь этим символичным жестом. И, не скрываясь, целуются на вечеринке сборной после, и много времени проводят рядом. Аня захлёбывается счастьем: теперь, после почти целого года мучений, она наконец может считать себя почти нормальной омегой. По меньшей мере, такой, у которой есть альфа и которой не нужно всю течку сидеть на таблетках.

Единственное, что продолжает её беспокоить — чужая метка на плече. Женя стоически делает вид, что почти не замечает её, но Аня не хочет узнавать, как долго он будет терпеть. Вернувшись в Москву, она долго гуглит, проверяет сайты всевозможных клиник и наконец, уже летом, находит одну за границей. Клиника обещает удалить нежелательную метку, но операция стоит дорого. Аня быстро подсчитывает, что на это уйдут все её призовые; потом думает, что стоит попытаться. Она пишет в клинику, задаёт вопросы и получает короткий перечень свободных дат, на которые можно записаться на операцию.

Аня почти отправляет согласие, когда от Жени начинают приходить сообщения.

>Я решил попробовать подать документы в московские универы.

>Не думаю, правда, что выгорит.

>Думаю, только от тренеров получу по шее за попытку бегства, да и всё.

>Но это хотя бы повод приехать к тебе, так что уже того стоит.

>Если ты будешь в городе в это время, конечно.

Аня закусывает губу. Они с Женей ещё в Осаке договаривались встретиться и как-нибудь приехать друг к другу. Потом их закрутило тренировками, сборами, учёбой, а Женю ещё и выпускными экзаменами — и вышло так, что с самой Осаки они до сих пор не виделись. Предложение встретиться звучит ужасно соблазнительно. Но следом Женя присылает даты, в которые сможет быть в Москве — ровно те же, в которые Ане готовы сделать операцию. Аня пытается высчитать, как совместить одно с другим — не совмещается, слишком узкое окошко дат. От чего-то одного придётся отказаться.

Ей невероятно хочется встретиться с Женей, снова окунуться в тёплые объятия, в потрясающее чувство надёжной защищённости и провести так как можно больше времени. Но и с другой стороны — не меньше ей хочется наконец свести чужую метку, убрать последнюю недосказанность в отношениях. Это было бы честно по отношению к Жене: раз она назвала его своим альфой, то не должна постоянно показывать ему напоминание о том, что до сих пор отчасти принадлежит другому, пусть даже не по своей воле.

Аня смотрит то на сообщения в телефоне, то на почти отправленное в клинику письмо, и уговаривает себя наконец на что-нибудь решиться.