Юньмэнские озёра всегда по-своему очаровывали. Стоять на пристани после долгой дороги и не менее долгих переговоров — потому что глава Цзян всегда был непреклонен, когда дело касалось ордена, и убедить его уступить стоило неимоверных усилий — было особенным удовольствием. Такие моменты заставляли хоть немного расслабиться — и как будто отдавали воспоминаниями детства, которое сейчас казалось таким далёким, словно было в другой жизни.
В Пристани Лотоса вообще было спокойнее, чем в Башне Кои. Тут было больше людей, бойкие торговцы расходились поздно, детские голоса звучали с самого раннего утра и до сумерек. Во всей этой живости Цзинь Гуанъяо сам себе иногда казался белым пятном, которому место уже давно не здесь. Вот только в Ланьлине места ему было ещё меньше — а вместе с тем и спокойствия.
— Ты бываешь на этой пристани так часто, что мне теперь даже гадать не приходится, где ты пропадаешь, пока я копаюсь в бумагах, — скрип досок под твёрдыми шагами и отрывистые фразы за спиной тоже уже совсем слились с этим отдалённым местом. Хотя сегодня Ваньинь пришёл как-то неожиданно рано.
— Я ждал тебя позже, — губы посетила мягкая усмешка, когда глава Цзян подошёл ближе, став с ним на одном уровне. Взгляд плавно перешёл с ровной глади озера на пришедшего.
— Справился быстрее, чем думал.
Были бы они вдвоём, Ваньинь точно обнял бы, уткнувшись носом в шею и согнувшись при этом в три погибели, а, стоило бы Гуанъяо указать на эту необычную для главы Цзян нежность, принялся бы ворчать о том, что ничего это не нежность, просто устал и спина болит, нужна опора (что, конечно, правда лишь на половину). Но сейчас вокруг было слишком много людей, поэтому ограничиваться приходилось только короткими взглядами и незаметными за тканью длинных рукавов касаниями рук.
— Ты бываешь здесь едва не чаще, чем в моих приёмных покоях. Я почти готов поверить, что в Пристань ты приезжаешь не ради дел ордена, а ради озёр.
— Скорее ради чистых рек*, — губы Ваньиня с этими словами как-то странно дёрнулись, словно он собирался что-то сказать, но в итоге смолчал и повернул голову чуть в сторону. Заметив на его щеках едва видный румянец, Цзинь Гуанъяо почувствовал укол почти удовольствия — и всё же отвернулся, снова возвращая взгляд к озеру.
— Эти места навевают воспоминания, — после небольшой паузы добавил он, уже совсем переводя тему. — Мой родной город, Юньпин, стоит на берегу такого же озера. Я уже плохо помню, каким он был раньше, но, если откинуть детали, здесь можно представить, что я снова там — хотя бы на пару мгновений.
И не столь важно, что быть в Юньпине довелось относительно недавно — уладить проблемы с бумагами на собственность и найти архитектора. Поездка ради решения важных вопросов совсем не располагала к ностальгическим настроениям. Хотя Гуанъяо никогда и не считал себя романтиком.
— Юньпин… Он же недалеко отсюда, разве нет? — Ваньинь нахмурился, словно сомневаясь в собственных знаниях (что само по себе было глупо: глава Цзян подчинённые ему земли знал лучше многих). — Хочешь сказать, что ты родом из Юньмэна, а я узнаю об этом только сейчас?
— Ну да, — Цзинь Гуанъяо небрежно пожал плечами. — Раньше просто к слову не приходилось.
На самом деле, говорить и не хотелось. Хватало ходящих по миру заклинателей слухов, которые Ваньинь, к счастью, обходил стороной и не верил, считая их пустой тратой времени и нервов. Вместе с городом неизбежно пришлось бы назвать и место. А публичный дом в его прошлом ещё никогда не вызывал в людях хороших ассоциаций. Подрывать и так с трудом завоёванное доверие не хотелось — тем более мало что менял тот факт, что росли они, как оказалось, всего в нескольких десятках ли друг от друга.
— Если задержишься ещё на пару дней, я постараюсь найти время и мы можем вместе туда съездить, — внезапно прозвучавшее предложение заставило резко повернуть голову.
— Зачем? — вопрос сорвался с губ прежде, чем Цзинь Гуанъяо успел как следует подумать. Ваньинь в непонимании вскинул тонкие брови.
— В смысле «зачем»? Обычно люди не отказываются от возможности посетить родные места и вспомнить детство.
— Я… Не отказываюсь. Спасибо.
«Но ни дома, ни людей, которых встретить хотелось бы, там уже нет», — заставить себя договорить не получилось. Слишком многое придётся объяснять. Сейчас этого делать не хотелось. Может, позже. А в том, чтобы вместе пройтись по улицам Юньпина, наверное, нет ничего плохого.
Цзинь Гуанъяо слишком поздно словил себя на мысли, что впервые хочет, чтобы дела ордена в ближайшие дни не позволили Ваньиню покинуть Пристань Лотоса.
***
Дела позволили — и Цзинь Гуанъяо искренне не понимал, стоит этому радоваться или нет. Ведь кто знал, что, в довершение к самому факту поездки, глава Цзян решит, что плыть — хороший способ добраться до места?
Не иметь под ногами твёрдой почвы оказалось неудобно. Небольшую лодку качало при каждом шаге, так что приходилось сводить движения к минимуму, чтобы не показывать, насколько неловко и неуклюже такое положение заставляло себя чувствовать.
Цзинь Гуанъяо лодки недолюбливал. Ни в детстве, ни в юношестве так и не пришлось путешествовать по воде далеко. Потом тоже приходилось в основном прибегать к сухопутным путям или к мечу. Существование рек и лодок воспринималось как данность, но пользоваться этим благом, пока есть альтернатива, он не спешил. До сегодняшнего дня. Не скажешь же Ваньиню, что плыть не хочется. Ещё вопросы задавать начнёт, а там уже и вовсе от стыда сгореть можно: родом из Юньмэна — а к лодкам совсем непривычный. Нет, терять лицо перед Ваньинем он не собирался. Упрямство было сильнее всяких опасений.
— Ты натянут, как струна, — впрочем, Ваньинь и так заметил, что что-то не так. Он, давно привыкший к воде и её возможностям, держался сейчас куда увереннее, управляя маленьким судном. — Если не хотел ехать, надо было сразу сказать. Заставлять тебя я не собираюсь, так что, если хочешь, можем…
— Всё в порядке, не изволь переживать. Просто задумался, — Цзинь Гуанъяо постарался улыбнуться как можно более непринуждённо. Они едва успели выплыть на середину широкой реки, Пристань Лотоса только-только скрылась из виду. Ещё есть возможность повернуть и вернуться, не тратя зря время. Но, раз уж решили, надо доводить до конца, верно? Если человек часто меняет решения, окружающие начинают сомневаться в его надёжности. Этого допускать нельзя.
Цзинь Гуанъяо сделал шаг назад, собираясь прислониться к борту лодки, найдя хоть такую опору. Вот только он совсем не учёл, что эти самые борта были низкими. Протянутая назад рука провалилась в пустоту — и в следующее же мгновение Цзинь Гуанъяо почувствовал, что теряет равновесие.
Окутавшая со всех сторон вода была холодной. А ещё, судя по ощущениям, здесь было глубоко. Цзинь Гуанъяо, оказавшись без опоры под ногами, совсем потерялся в пространстве. Мысль о том, что надо было бы задержать дыхание пришла — но во вторую очередь, когда ртом уже удалось схватить немало воды.
Как же глупо это было: уметь столь многое, провернуть столько дел, оставшись незамеченным, — и не суметь выплыть из-под толщи воды лишь потому, что в детстве так и не нашёл у кого научиться плавать. Собственные попытки хоть как-то выбраться на поверхность сейчас казались до невозможного нелепыми. Впервые за долгое время ситуация была не под его контролем — и это оказалось гораздо более неприятно, чем он мог себе представить.
Прошла целая вечность, прежде чем Гуанъяо почувствовал твёрдое и уверенное прикосновение и, прижатый к чужому телу, оказался вытянут на поверхность.
На то, чтобы откашляться от воды и осознать произошедшее, понадобилось некоторое время. Сначала слух уловил плеск воды, разгребаемой сильными движениями рук, тяжёлое дыхание рядом — и лишь после глазам удалось сфокусироваться на остром профиле явно недовольного Ваньиня, одной рукой придерживавшего заклинателя и постепенно продвигавшегося к оставленной лодке.
— С… Спасибо, — голос всё ещё отказывался слушаться, поэтому вышло хрипло и с запинкой. Ваньинь на это только сильнее нахмурился.
— Помолчи лучше, — он схватился за борт и чуть повернул голову в сторону Цзинь Гуанъяо. — Назад залезть сможешь? — тот кивнул и свободной рукой потянулся к лодке.
Ваньинь поддержал, помогая забраться и не упасть в воду снова, после чего и сам подтянулся на руках, залезая следом. О том, сколько воды в итоге разлилось по палубе, решено было не думать.
— В таком виде я тебя точно в Юньпин не пущу, — резко выдохнул Ваньинь, направляя лодку к берегу. — Мало того, что Верховный заклинатель, так ещё и насквозь мокрый. Слухи потом полжизни разгребать будешь. Недоразумение…
Он ещё что-то ворчал себе под нос, с каждым новым словом говоря всё тише и, кажется, даже повторяясь. Цзинь Гуанъяо не отвечал. Он вполне мог поспорить — ничего страшного, не считая вполне себе близкой возможности утонуть, не произошло, да и со слухами, какими бы они ни были, ему не составило бы труда справиться, не впервой. Но сейчас спорить с Ваньинем явно было очень плохой идеей. Не нужно было уметь анализировать людей, чтобы догадаться: он злится и тронуть его сейчас — всё равно что собственноручно обречь себя на смертную казнь.
— Почему ты не сказал мне, что не умеешь плавать? — уже когда лодка пристала к безлюдному заросшему лотосами берегу, спросил Ваньиня, опускаясь на землю у самой кромки воды.
— Ты не спрашивал, — Цзинь Гуанъяо пожал плечами, ступая на землю и садясь рядом. Направленный на него взгляд вдруг помрачнел ещё больше.
— Я, по-твоему, догадаться должен был?! — теперь уже можно было даже не гадать: Цзян Чэн абсолютно точно был зол. Только что искры в стороны не летели — хотя, возможно, если бы оба они не были сейчас мокрыми, Цзыдянь уже во всю заходился бы короткими всполохами. — Не спрашивал, главное… Чуть не поседел из-за тебя! — движениями, резкими, как и слетающие с губ слова, глава Цзян развязал пояс и сбросил с плеч насквозь мокрые верхние одежды, тут же принимаясь выжимать их. Но не успела хотя бы половина влаги покинуть ткань, как одежды в возмущённом жесте плюхнулись Ваньиню на колени. — Как вообще человек, выросший в Юньмэне, может не уметь плавать?
Он говорил не с целью всерьёз задеть или упрекнуть, это было ясно как день. Ваньинь переживал, искренне и глубоко, и лишь из-за этого в голос и интонации просачивались грубость и злость — то ли на себя, за то, что не доглядел, то ли на Гуанъяо, который ничего не сказал. Это было хорошо известно, выучено за всё время вместе — но сейчас слова, пусть и неумышленно, затронули ту часть, затрагивать которую не стоило.
— Ну знаешь… В публичном доме никого не волнует, Юньмэн или нет: мальчишку на побегушках учить плавать никто не станет.
Гуанъяо сказал — и, лишь словив на себе внезапно успокоившийся, словно поражённый осознанием взгляд, понял, что сейчас лучше было бы промолчать.
Они никогда не говорили о его прошлом — более далеком, чем то, о котором Ваньиню вообще знать не следовало. Цзинь Гуанъяо не стыдился своего происхождения, вовсе нет. Как бы это ни выглядело со стороны, первые полтора с лишним десятка лет ему жалеть было не о чем: матушка научила всему, что знала сама, общение со множеством разных людей с самого детства дало неоценимый опыт, что уже сейчас помогал не раз, а детские светлые мечты тогда дали цель в жизни, пусть и были после безжалостно растоптаны человеком, на которого столько лет полагался, даже не зная его. Его детство было почти счастливым — вот только что бы он ни думал о своём прошлом, в глазах окружающих оно встречало лишь презрение и отвращение. И пусть это уже было почти привычно, пусть он научился не обращать на это внимание…
Увидеть вдруг осуждение в глазах Ваньиня почему-то не хотелось.
— Об этом… Я не подумал, — с запинкой ответил Цзян Чэн через некоторое время и… И больше ничего. Снова вернувшись к одеждам, он не произнёс ни слова. Словно сказанное для него совсем не оказалось новостью.
— Ты… Даже не удивишься? — это молчание почему-то настораживало. Ваньинь всегда был невозможно прямолинеен, искать в его словах подвох было бы просто глупостью — но, когда он не говорил ничего, все бывшие ранее действенными алгоритмы переставали работать.
— То, что я не верю слухам, не значит, что я не знаю, о чём говорят, — он отложил одежду в сторону и, как ни в чём не бывало, потянулся к стягивавшему волосы гуаню. Освобождённые от заколки, пряди тяжёлой от влаги волной упали на плечи. — Хотя признаю, это объясняет некоторые твои навыки.
— Я ничего подобного не…
— Я про шитьё и игру на цине.
Цзинь Гуанъяо почувствовал, как к щекам приливает румянец — то ли от возмущения, то ли от того, что собственные мысли свернули совсем не в ту сторону. Когда дело вдруг коснулось его прошлого, они словно поменялись ролями: он впервые не мог найти нужные слова, а Ваньинь был даже слишком невозмутим — только где-то на глубине глаз отражалась почти незаметная, но Гуанъяо хорошо видная скованность. Он словно не знал, как себя вести, пусть внешне и старался казаться спокойным.
Они молчали, не глядя больше один на другого, — и вокруг все словно тоже решило застыть и замолкнуть. Хотя, возможно, дело было в том, что рядом с этим берегом не было поселений и людям просто неоткуда было взяться.
Ваньинь вздохнул и откинулся назад, опираясь на предплечья и почти ложась на траву. И продолжил молча смотреть перед собой, лишь немного хмурясь от слепящего глаза солнца. Мокрая одежда прилипла к телу и от лёгкого ветра стала совсем холодной. Было неуютно, а висящая в воздухе недосказанность давила всем возможным весом. Надо было сказать — хоть что-то.
— Слушай, я знаю, ты сейчас можешь думать всякое, но…
— Если ты сейчас начнёшь оправдываться — брошу в воду и будет тебе внеплановый урок плавания, — Ваньинь прервал, не дав даже начать. Цзинь Гуанъяо замолк, во все глаза глядя на повернувшегося к нему заклинателя. — Мне не важно, где ты рос. В публичном доме или на святой горе — одно и то же. Это не меняет того, кто ты сейчас. Я и так знаю, что ты не такой белый и пушистый, каким хочешь казаться. Но это явно не оттого, что воспитывала тебя цветочная дева. Так что выбрасывай дурь из головы и переставай пытаться угодить всем и сразу. Мне уж точно твоя идеальность не нужна.
Всё это было в высшей степени абсурдно. Ваньинь — с головы до ног мокрый, с распущенными волосами, без верхних одежд — говорил резко и грубо, но вовсе не производил впечатления суровости. Наоборот: вдруг стало легко и как будто немного радостно. Цзинь Гуанъяо коротко улыбнулся. Когда последний раз ему было так приятно вспоминать прошлое рядом с кем-то?
— Спасибо.
— Да не за что, — Ваньинь хмыкнул и повернулся на бок, теперь подпирая голову рукой и глядя внимательно и словно со смешинкой в уголках глаз. — И всё же, может, расскажешь что-нибудь, пока мы сохнем? А то ты про мою семью знаешь почти всё, а я о твоей только то, что с Цзинь Гуаншанем спорить было едва ли не сложнее, чем с тобой. Нечестно, не думаешь?
Цзинь Гуанъяо вдруг почувствовал, что ему очень хочется рассмеяться. Ваньинь сейчас меньше всего походил на грозного и беспощадного Саньду Шэншоу, которого рисовали в слухах завистники и просто бездельники. Перед ним словно был подросток, любопытный и ещё не познавший потерь и забот, — и сам он словно тоже возвращался в детство, пусть тогда ничего такого точно происходить не могло. Улыбка абсолютно неконтролируемо стала шире.
— Ну, раз тебе интересно…