— Объяснишь мне это?
На стол перед Цзинь Гуанъяо опустилось несколько листов бумаги — и, наверное, впервые от одного вида документов на землю его дыхание так перехватило. Это было очень, очень плохо.
В этих бумагах, конечно, ничего необычного не было и доказательством чего угодно из того, что принесший их Ваньинь мог себе надумать, они не являлись. Вот только хранились они далеко не в том месте, куда было легко попасть и которое не могло вызывать лишних вопросов.
Мысли вихрем заметались в голове. Спросить, как Ваньинь попал в тайную комнату? Нет… Нет, слишком подозрительно. Может, его там и вовсе не было, а этот вопрос его только выдаст. Узнать, откуда у него эти бумаги? Тоже не пойдёт. Разве что…
— Неужели главе Цзян не приходилось видеть бумаги о владении землёй? — спустя несколько мгновений наконец придя к чему-то нейтральному, Цзинь Гуанъяо выдавил из себя привычную улыбку и, отложив в сторону кисть, поднял взгляд на так бесцеремонно ворвавшегося в его покои. В груди неустанно клокотала тревога, но он надеялся, что годы притворства возьмут своё и это останется незамеченным.
Когда Ваньинь на этих словах нахмурился так, что, казалось, ещё немного — и тонкие брови и вовсе пересекутся над переносицей, Цзинь Гуанъяо как-то запоздало подумал, что, возможно, играть непонимание было не самой лучшей тактикой в случае того, кто от любой наигранности только больше закипал. Но отступать было некуда, теперь — лишь продолжать стараться изобразить полную невозмутимость и уйти с наименьшими потерями.
Успокоиться. Главное успокоиться и не действовать опрометчиво. У него получится. Не может не получиться. Провалиться вот так просто с его стороны было бы совсем глупо.
— Это документы на землю в Юньпине, — чеканя каждое слово произнёс Ваньинь и без того очевидное. Пока ничего, на что нельзя найти приемлемого оправдания. Пока. — И на них твоё имя.
— И что? — Цзинь Гуанъяо, копируя чужой тон, позволил себе пустить в голос намёк на раздражение, после чего тут же словил на себе заострившийся взгляд. Ошибка, ужасная ошибка… Но исправлять некогда. — Я не могу иметь землю за пределами Ланьлина?
Лучшая защита — нападение. Ответить вопросом на вопрос, заставить засомневаться, не дать времени на раздумья и накинуть сверху новый вопрос, выигрывая немного времени для новых решений… Раньше в случае Ваньиня это работало. Однако в этот раз что-то точно шло не так.
Слишком мало было информации, чтобы продумать пути отступления до того, как они понадобятся. Слишком много было мыслей, которые метались в голове в хаосе и никак не собирались во что-то связное.
— Мы были в этом городе несколько раз, — слишком тяжёлым был взгляд Ваньиня, направленный на него и как будто пронизывающий насквозь. — Но ты ни разу даже не обмолвился об этом.
Цзинь Гуанъяо не мог объяснить, почему, но в голове неустанно билось ощущение, что эту битву он проиграл ещё до того, как вступил в неё. С каждым самым мимолётным изменением на чужом лице, с каждой новой ноткой недоверия в голосе это ощущение только увеличивалось.
— Я не думал, что это важно, — как он ни старался заставить себя звучать уверенно, голос на следующей фразе всё же надломился. Глаза Ваньиня зло прищурились. Со следующей фразой сердце всё же сорвалось вниз.
— Голова Чифэн-цзуня в твоей потайной комнате — тоже не важно?
Всё пространство его покоев сузилось до нескольких чи*, что окружали их двоих, всё происходящее — до стального блеска в глазах напротив.
Он знал. Вряд ли в подробностях. Вряд ли обо всём. Но Ваньиню с его упрямством добраться до истины — лишь вопрос времени. Если его вовремя не устранить, конечно.
От этой мысли кинуло в холодный пот и руки нервно сжались в кулаки, больно впиваясь ногтями в ладони. Будь на его месте кто угодно другой, Цзинь Гуанъяо даже не сомневался бы. Сколько людей стали его жертвами лишь оттого, что слишком много знали, ему не привыкать ломать судьбы для того, чтобы обезопасить себя. Но Ваньинь и не «кто угодно».
С тех пор, как стало ясно, что их отношения зашли куда дальше сотрудничества в политике, Цзинь Гуанъяо не раз представлял ситуации, в которых выбирать приходилось между ним и собой. И каждый раз позорно сбегал от решения, обещая себе, что никогда не допустит того, чтобы подобный выбор вообще перед ним стал.
Ваньинь глава клана, чьё исчезновение ни за что не останется незамеченным. Глава клана, который не один год был рядом на политической арене и за её пределами. Тот, кто за острыми словами и упрямством прятал заботу и свои немногочисленные слабости, которые ему всё же открывались. Тот, кто ценил таким и так, как есть, не загоняя в рамки ожиданий. Тот, кто открывался сам и позволял хоть немного отрываться ему. Тот, к кому Цзинь Гуанъяо просто преступно недальновидно позволил себе привязаться.
В какой же момент всё обернулось вот так? Где он просчитался?
Цзинь Гуанъяо нервно сглотнул, не решаясь отвести взгляд. Разум прострелило странной, близкой к отчаянной мыслью: может, они ещё могут договориться? Ваньинь ведь тоже не свят. Ему знакомо чувство ненависти, заставляющее забывать о моральных устоях и совершать непоправимое. Он не понаслышке знает о желании мести. Значит, сможет понять? Значит, не осудит, даже если не станет поддерживать. Значит, выбирать и не придётся.
— Ваньинь, — Цзинь Гуанъяо постарался натянуть на себя новую улыбку и медленно встал. Внутри всё переворачивалось от сомнений. Хотелось кричать и паниковать, но такой роскоши он никогда не мог себе позволить. — Думаю, мы не с того начали. Давай спокойно всё…
— Сидеть, — Ваньинь даже не повысил голос, но сказанное им прозвучало как настоящий приказ.
И Цзинь Гуанъяо сел. Почти упал с подогнувшихся ног, сам не до конца понимая причину этой внезапной несобранности, необоснованной покорности. Он словно вновь оказался совсем зелёным юношей, накликавшим на себя гнев командира и теперь не имевший даже возможности возразить, пока его отчитывают последними словами. С той только разницей, что Ваньинь молчал. Лишь прожигал в нём дыру взглядом, полным злости, которая ещё чуть-чуть — и ненависть. И от этого внутри всё совершенно нелогично переворачивалось в страхе.
Поздно. Не поймёт. Не примет.
— Даже сейчас ты пытаешься извернуться и уйти от ответа, — казалось, что с этими словами на него вывалилось всё разочарование, которое Ваньинь только мог в себе поместить. Глубокое, поглощающее собой всё, чего коснётся. — Неужели ты настолько мне не доверяешь, что даже в такой ситуации не можешь мне рассказать хотя бы часть?
Цзинь Гуанъяо открыл было рот, чтобы ответить, сказать хоть что-то, оправдаться, — и в этот момент понял, что не может произнести ни слова. Шею намертво сдавило нечто неосязаемое, он чувствовал, что задыхается, но хуже — не может даже сопротивляться. А Ваньинь продолжал смотреть. Неотрывно, но уже однозначно ненавистно, как будто отсутствие ответа только подпитывало это сильное, так знакомое ему чувство.
Его презирали, ненавидели, смотрели с отвращением, хотя всего несколько дней назад в этих же глазах была несвойственная этому человеку мягкость и даже нежность. И это было ещё более невыносимо, чем невозможность свободно вдохнуть и хотя бы попробовать объясниться.
Цзинь Гуанъяо отчаянным рывком попытался ухватить хоть глоток воздуха… И открыл глаза.
Тишина ночи оглушила, когда он подорвался на кровати и сел прямо. Грудная клетка часто вздымалась от рваных вдохов и прошло какое-то время, прежде чем удалось осознать, что больше ничто не держит и дышать можно спокойно. Это был сон.
Разум постепенно прояснялся. Всё ещё пытаясь выровнять дыхание, Цзинь Гуанъяо медленно перевёл взгляд в сторону. На кровати рядом, повернувшись к нему лицом и так привычно хмурясь сквозь сон, лежал Ваньинь. Не знающий ни о храме в Юньпине, ни о тайной комнате, ни о чём-либо ещё — и смотрящий на него днём иногда с быстро проходящим раздражением, но никогда ещё — с ненавистью.
Сердце отчаянно билось в груди, не давая окончательно успокоиться. В рассуждения уже вернулась холодность, но тело всё ещё неконтролируемо потряхивало. Уснуть в таком состоянии было бы невозможно. Как же невовремя эти сны решили вернуться…
Цзинь Гуанъяо выдохнул и осторожно, стараясь не разбудить спящего, встал с кровати. Нужно просто отвлечься. Это пройдёт. Не в первый раз ведь. Нужно просто немного пройтись, снять напряжение… Или переключиться на рабочие дела, если уснуть всё же не получится.
— Ещё даже не утро, куда ты подорвался? — за спиной раздался сонный голос. По коже вместе с ним пробежались мурашки. Этого только не хватало… Сейчас на разговоры у него точно не было сил. И объяснять тоже ничего не хотелось.
— Извини, не хотел будить, — произнёс Цзинь Гуанъяо, не оборачиваясь. Возможно, не вполне естественно, но вряд ли спросонья это заметят. — Спи дальше, я скоро тоже лягу.
Послышался шорох и едва уловимый скрип: судя по всему, Ваньинь ответом не удовлетворился и решил тоже встать. Когда он вновь заговорил, голос звучал уже совершенно серьёзным и осознанным:
— Кошмары?
Цзинь Гуанъяо поджал губы и опустил голову. Если бы это был простой кошмар…
Подобные сны были не редкостью, но привыкнуть к ним он так и не смог. Днём все его планы работали идеально, без единого просчёта, — а ночью его раскрывали и убивали всё самообладание, пока мозг лихорадочно соображал, где же допустил ошибку — и никогда не мог найти ответа. Но в этот раз было как будто ещё хуже, чем обычно.
В этот раз ко всему прочему добавился взгляд, который даже после пробуждения ярким пятном стоял в памяти, как он ни старался гнать от себя эти образы. Полный ненависти и презрения взгляд человека, в глазах которого эти чувства увидеть было страшнее всего.
Человека, который прямо сейчас, без лишних слов встав с кровати и одним движением развернув, прижимал его к себе в неловком подобии утешающего объятия.
И этот нехитрый жест даже мог бы успокоить… Если бы только Ваньинь не был главной фигурой того самого кошмара, о котором сейчас спрашивал.
— Не расскажешь?
Было непонятно, вопрос это или утверждение, но Цзинь Гуанъяо хватило лишь на то, чтобы помотать головой, сильнее утыкаясь в чужое плечо. Рассказать бы, может, и хотелось… Но, учитывая все переменные, делать это было почти страшно.
Ваньинь никогда не задавал лишних вопросов. Он не любил распространяться о себе — и свято верил, что другие тоже не любят. Поначалу это было удобно: нет вопросов — нет рисков. Но чем ближе они становились, чем откровеннее становились разговоры, тем отчётливее Цзинь Гуанъяо чувствовал, что тонет в обмане всё глубже и глубже, пусть прежде и казалось, что он уже давно достиг дна. И это было просто невыносимым.
Иногда, во время их долгих разговоров в полумраке ночи, ему казалось, что если Ваньинь спросит, он ответит. Расскажет о каждом деянии, откроет каждую тайну, вывернет наизнанку душу, устав прятаться. Ведь Ваньинь тоже не свят, он знает о ненависти и жажде мести, он поймёт и примет… Но он не спрашивал, довольствуясь крупицами переживаний настоящего, которые ему позволяли увидеть, и рассказами о детстве, проведённом в Юньпине. А сам открывал душу почти настежь, не всё и не всегда произнося вслух, но вовсе не пряча то, что невооружённым глазом читалось между строк.
Цзинь Гуанъяо знал о нём почти всё — Ваньиню известно было лишь то, что узнать ему позволяли. И это можно было бы считать огромной удачей… Если бы только желание ответить откровением на откровение, которое он так тщательно в себе душил, не вырывалось временами на волю.
— Ваньинь, — в том, чтобы шептать сейчас, не было никакого смысла. Но Цзинь Гуанъяо не смог заставить себя говорить громче. Признание, которое не раскрывало даже половины, произнести оказалось сложно даже сейчас, когда тревога от увиденного во сне ещё давала о себе знать, не давая мыслить рационально. — Я не такой хороший человек, как ты думаешь.
Над ухом раздалось тихое фырканье.
— Не говори ерунду, я никогда и не думал, что ты хороший человек. Тот, кто так приторно улыбается всем и каждому, не может не прятать пару-тройку неприятных тайн.
«Так спроси о них!» — где-то в голове умолял голос, обычно прятавшийся за сотнями «нельзя», «опасно», «не рискуй», но теперь почти выпущенный на волю порождённой видениями паникой.
— И ты всё равно мне доверяешь? — вместо этого произнёс голос в реальности. Всё так же тихо, словно его владелец всё ещё не был уверен в том, хочет ли слышать ответ.
Слишком многое сейчас зависело от слов Ваньиня, даже если сам он об этом не подозревал. Но он продолжал молчать, долго и сосредоточенно. Цзинь Гуанъяо успел сотню раз пожалеть о том, что вообще начал этот разговор, прежде чем волосы на макушке колыхнулись от тяжёлого вздоха.
— Я никому не доверяю безоговорочно. Но если бы я тебе не доверял тебе совсем, меня бы сейчас здесь не было.
И этот ответ более чем исчерпывающий. Цзинь Гуанъяо медленно прикрыл глаза. Чужие слова не успокоили — но окончательно расставили всё по местам.
Ваньинь не станет задавать вопросов. Не станет намеренно лезть в душу. Оттого ли, что его устраивает всё так, как есть, или оттого, что он боится, что лишние знания могут разрушить хрупкое ощущение такой желанной близости. Цзинь Гуанъяо не хотелось этого признавать, но последний страх он разделял в полной мере — и только что чуть не позволил ему сбыться, поддавшись тревожным иллюзиям собственного разума.
С губ сорвался короткий вздох. Значит, пусть всё остаётся, как есть. Ваньинь не спросит — он не расскажет. Просто нужно будет приложить ещё немного усилий для того, чтобы не увидеть полный ненависти взгляд из снов в реальности. Чтобы выбирать всё же не пришлось.