Я хочу забыть тебя,

Я хочу стереть тебя,

Я хочу очистить всё.

Боль, причинённая тобой, невыносима.

В мои кости проникает любовь.

Я терплю тебя, я терплю всё это.

Хоть это выглядит жалко, я снова учусь дышать.

Но всё равно никак не могу забыть тебя.

Фэн Синь вынырнул вслед за Му Цином. Кусочек суши, способной удержать двух взрослых мужчин, был скользким, заросшим водорослями, и хрупкая каменная порода осыпалась от каждого неосторожного движения. Вода в этом пространстве доходила почти до шеи богов, поэтому им было важно выбраться на берег.

Сюаньчжэнь крепко сжимал в руке мерзко мерцающий в рассветных лучах, пробивающихся сюда снаружи, осколок маски, держа его над водой, и на мгновение Наньяну показалось, что он видит дрожь в чужих руках. 

Но, как ни страшно было это признать, сейчас их эмоции и чувства были не так уж важны: очевидно, что в головах обоих богов кружились только вопросы о том, как этот предмет, от одного взгляда на который кровь стыла в жилах, оказался здесь, в месте, куда их завели все зацепки, что они собрали за время миссии. Им нужно было выбраться отсюда целыми и невредимыми, вернуться в Небесную столицу и наказать того, кто так низко пал…

Невозможно было поверить в то, что предатель на Небесах, на охоту за которым их отправили, был как-то связан с Безликим Баем. Пусть это это отчасти объясняло, почему целью нападок стали именно они вдвоём, но в то же время — вызывало очень много тревожных мыслей и догадок.

Фэн Синь чувствовал, как зарывается в них, и, стоило им наконец вскарабкаться на небольшой клочок берега, ведущий, по всей видимости, к выходу из пещеры, он выпалил:

— Нам срочно надо сообщить об этом, не считаешь?

Му Цин хмыкнул:

— Считаю. Я просто… — он бросил странный взгляд, полный… беспомощности? — Я просто хочу ещё раз убедиться, что это именно…

Фэн Синь понятливо кивнул. Му Цин разжал ладонь, и обоим стало очевидно: никакой ошибки быть не могло. Перед ними точно предстала маска Безликого Бая, их давнего ночного кошмара. Того, с кого начались все ужасы и лишения их юности, нанёсшие самые уродливые шрамы на их души. Переглянувшись, боги поняли, что увиденное отвечало на все вопросы. Му Цин со странным трепетом коснулся кончиками пальцев уголка улыбки, кусочек которого оказался на осколке маски. Казалось, что эта улыбка — сплошная насмешка, едкая, раздражающая. 

Фэн Синь почувствовал, как по телу прошлась дрожь. Холод и страх почти всегда шли рука об руку, и Наньян невольно придвинулся ещё ближе к Сюаньчжэню, словно подсознательно искал его поддержки.

— Мы не справимся, — едва слышно прошептал Му Цин.

— Но… — хотелось по привычке возразить, сказать поперёк, но он понимал: нечего. Им не тягаться с Безликим Баем: даже если они, боги, объединят усилия, разве способны они будут победить не просто Непревзойдённого — а демона, ставшего их ожившим страшным сном, терзавшим сердца виной, стыдом за ошибки прошлого? 

Осмелятся ли они в открытую пойти против того, кто принёс столько боли, ночных кошмаров и сожалений?

Молчание заполнило пещеру: лишь капли воды, стекая одна за другой с потолка, срываясь в воду с характерным звуком, создавали хоть какой-то фоновый шум. 

Фэн Синь не понимал, сколько времени прошло в таком жутком молчании. Он не мог пошевелиться, размышляя: как дальше? Что им теперь делать? 

Вдруг перед ним пронеслись старые воспоминания о том, в каком ужасе был Се Лянь после встреч с этим демоном. Тот, кого он считал сильнейшим из людей, достойнейшим из них, самым юным из богов. Тем, кто был способен изменить мир.

Но на Фэн Синя тогда, после падения Сяньлэ, после ухода Му Цина, смотрел не бог — а мальчишка: исхудавший, грязный, с запутавшимися волосами, с искрами безумия во взгляде. Всё в нём кричало о сумасшествии, но телохранитель был слишком занят для того, чтобы рассыпаться ещё и на помощь наследному принцу мёртвого государства. Фэн Синь тонул в свалившихся на него обязанностях, пытался заработать хоть каких-то денег, которых хватит для того, чтобы прожить следующий день… и не сойти с ума самому при этом.

Получалось, впрочем, паршиво: после того, как Му Цин принёс рис, картины прошлого, до этого на время отступившие, вновь заполнили его сновидения, а внутренний голос слышался всё более явно, говорил всё громче, выражаясь всё смелее. Фэн Синь пытался нагружать себя так, чтобы уставать до смерти, чтобы у него оставались силы на то, чтобы только мертвецки заснуть, — лишь бы не оставалось сил мечтать, думать, как могло бы быть. 

Однако все его старания, казалось, воспринимали как должное — в конце концов, это было его обязанностью. Прислуживать, помогать, растрачивать себя по крупицам.

Никого не волновало, что Фэн Синь был совсем юным и неопытным — вчерашним ребёнком. Он должен был служить своему принцу, своему государству.

Поэтому Фэн Синь зарывался в свои обязанности ещё глубже, чувствуя себя оставшимся один на один с самим собой, одиноким даже в толпе людей.

Примерно тогда этого он и познакомился — совершенно случайно — с Лань Чан. Она, такая маленькая, но необыкновенно сильная и смелая, смотрела на него, голодного и уставшего жить оборванца, по-доброму и даже пыталась помочь чем могла. 

Несмотря на свою незавидную судьбу и ужасные ситуации на работе, о которых она рассказывала так, словно за распитием чая делилась последними новостями, она даже не думала выгнать Фэн Синя. Может быть, так она надеялась расположить его к себе, чтобы он помог ей сбежать из борделя, но он стыдливо прятал взгляд, стоило ей вновь заговорить об очередном отвратительном клиенте-дебошире. 

У Фэн Синя было и без того много забот — он приходил к ней для того, чтобы почувствовать рядом хоть кого-то живого, вдохнуть хотя бы немного глубже, поговорить хоть с кем-то, кто не вспомнит о Безликом Бае, падении Сяньлэ, о войне, о неудачных решениях… о том, как можно было бы изменить судьбу.

Ему было невыносимо стыдно за себя, за свои мысли, за слабость, но он всё равно при первой возможности позорно сбегал к Лань Чан, каждый раз тщетно надеясь, что возвращаться в их временный дом больше не придётся.

Но за всем этим он не сразу увидел, как Се Лянь всё меньше стал напоминать прошлого себя: он стал то спать целыми днями и не делать совсем ничего, то, наоборот, не мог сомкнуть глаз и усидеть на месте. В один момент, словно набравшись сил, он вскакивал, суетился, выдвигал новые идеи для того, как заработать пару грошей или несколько корочек хлеба. 

Фэн Синь едва ли слушал, но всё же кивал — охотно, со всем соглашаясь. 

Это было его работой.

Се Лянь выхаживал по комнате, спотыкаясь о собственные ноги. Смотреть на него, ставшего таким жалким, напоминающим простого, ничем не выделяющегося человека, ничем не одарённого, не бывшего когда-то богом, было невыносимо. 

Больно, страшно. 

Хотелось сморгнуть этот образ, но, к сожалению, это было невозможно.

Фэн Синю было особенно тошно от воспоминаний о том прошлом — он честно не представлял, что испытывал Его Высочество, видя себя таким. 

Осознавал ли он? 

Даже если да, Се Лянь всё равно день ото дня нёс несусветную чушь: от этого казалось, будто тогда он совсем не понимал всего ужаса происходящего.

Это злило, но при этом заставляло работать ещё больше, придумывать новые способы добыть еду и лекарства…

Фэн Синь, пропуская сквозь себя чужие слова, чувствовал только жалость: к нему, к себе, к государю и государыне, к Лань Чан, к Сяньлэ — весь он, бывший телохранитель, невероятно одарённый, по мнению многих людей при дворе, превратился в бледную тень самого себя.

— Фэн Синь, — паника в голосе Му Цина звучала страшно, отдаваясь тяжестью в груди. Фэн Синь тяжело сглотнул вставший в горле ком. — Проверь, есть ли у меня духовные силы, я не…

На запястье Му Цина тут же опустились пальцы, сжимая, как последнюю драгоценную надежду — то, за что можно было зацепиться, почувствовать себя живым. Фэн Синь старался не позволить выдать собственного страха, поэтому смог сказать хоть что-то лишь спустя время. Му Цин смотрел на него исподлобья и ждал, нервно кусая губы.

— Поток ци стабильный, недостатка, который бы отразился на твоих силах, я не чувствую. А почему…

— Я не могу связаться ни с кем: ни с Линвэнь, ни с младшими служащими… даже общественная сеть — и там ничего. Обычно их не заткнуть, а сейчас я бы даже был рад их услышать, но… Никого нет.

Фэн Синь нахмурился, почувствовав, как по телу пробежали мурашки, и сам попытался присоединиться к общественной сети, обратиться к Линвэнь — но ответом служила полная тишина. Она мерзко звенела, оседала в ушах, не позволяя услышать ничего, кроме неё. 

Одного его взгляда на напарника было достаточно для того, чтобы послышался раздражённый вздох.

— Прекрасно, теперь мы ещё и отрезаны от мира и лишены любой возможности на подмогу.

— Ну не может же быть такого… Вдруг проблема в этой пещере? Надо выйти из неё, и тогда…

— Послушай же себя, а, — не сдержался Му Цин: сейчас он, зло сверкающий глазами, едва сдерживающий гнев, с подрагивающими губами, так напоминал давно знакомого Му Цина. Того, кого, как считал Фэн Синь, он ненавидел всем сердцем, от кого хотел избавиться. — Как, по-твоему, пещера должна влиять на связь богов? Мы на наших землях, мы не должны быть такими же беспомощными, как новорождённые котята! Но, если так подумать, то, объявись сейчас Бай, он нас с лёгкостью утопит — настолько мы слабы!

Было страшно признаться в том, что Му Цин был прав. Он боялся, и его страх передавался напарнику, заполнял собой всю пещеру. Казалось, что стало снова нечем дышать: спёртый воздух забивался в нос, заполнял собой лёгкие, и вдохнуть полной грудью было невозможно.

— Надо выбираться отсюда и уходить дальше, может быть, успеем, — сказал Му Цин и встал на ноги, упёршись шеей в низкий свод пещеры. Передвигаться здесь было возможно, только пригнувшись — и это добавляло давления в и без того неприятную атмосферу.

— Куда успеем? Ты правда думаешь, что он не сможет нас найти, если мы поскорее унесём ноги? — приподнял бровь Фэн Синь. — Нет абсолютно никакого смысла в том, чтобы сбегать сейчас, лучше вернуться в дом и восстановить силы…

Ну вот — они снова ссорились, словно забыли обо всех пережитых чувствах, что испытали ещё совсем недавно, но теперь начавших рассыпаться. 

Оба бога знали, что должны остановиться прямо сейчас, чтобы не вернуться к тому, с чего они начали эту миссию. Но идти на попятную, видя чужой дикий взгляд, было просто невозможно! 

— Смысл всегда есть, он ведь вряд ли поймёт, что мы решили вот так уйти… — Му Цин словно попытался сгладить углы этой фразой.

— Ну да, конечно, он ведь тупой и не догадается! И ещё — куда ты пойдёшь? Дальше на юг или, может быть, попытаешься вернуться в небесную столицу? Да он нас так прихлопнет на первом же повороте! Ты забыл, насколько он…

Опасный, быстрый, абсолютно вездесущий. Вызывающий животный страх, желание сбежать подальше даже от мыслей о нём, способный манипуляциями заставить совершать ужасные вещи… 

Му Цин раздражённо выдохнул в сторону:

— Предположим, ты прав… — конечно же, он не мог не согласиться. Даже несмотря на назревающий беспочвенный конфликт, отрицать очевидное было невозможно. 

Му Цин и сам боялся, пусть и не хотел показывать этой позорной слабости. Но его защита — панцирь из острых игл, задевающих каждого, кто пытался бы подойти слишком близко, — не позволяла. 

— Если уж он сумел найти и выманить нас сюда таким изощрённым способом, то, уверен, наш побег вряд ли поможет. Сложим лапки, как послушные котятки, и подождём своей участи. 

Фэн Синь проигнорировал злую иронию в его голосе, лишь устало кивнул. Он уже ничего не хотел, потому считал наиболее важным прекратить бессмысленный спор прямо сейчас.

Возможно, он слишком устал: на него разом навалились воспоминания о странном сне, что предшествовал резкому пробуждению; усталость и тянущая боль по всему телу из-за недостатка духовных сил и, наконец, ужасное осознание того, что задание было намного опаснее, чем казалось изначально. Всё это смешалось с чувствами к Му Цину, резко вспыхнувшими и почти взорвавшимися, подобно вулкану при извержении.

Из-за этого, вероятно, Фэн Синь теперь был способен только уснуть — свернуться прямо здесь, и пусть его убивает хоть Безликий Бай, хоть восставшая из мёртвых жаба. Даже если сон вернёт его в болезненные воспоминания о временах, когда он лишился человека, которого любил, остался один на один с выжившим из ума принцем и его родителями, полным отсутствием денег и желания жить, жгущим изнутри чувством долга. 

Фэн Синь прикрыл глаза и понял: то, что Му Цин, так рвавшийся сбежать ещё совсем недавно, не торопился покинуть пещеру, не вызывало желания зло усмехнуться чужой нерешительности. 

Опёршись на шершавую стену пещеры, Наньян сполз, чтобы наконец сесть. Блаженно выдохнув, он сосредоточился на ощущениях.

Руки жгло усталостью, в обуви мерзко хлюпала вода, воздух неприятно холодил влажную кожу, а одежда липла к телу, вызывая дрожь. 

Их враг был определённо изощрённым садистом: мало того, что собрал такую тварь из кусков разных тел, даже несчастных заклинателей ради этого погубил, так ещё и запихнул получившееся существо в воду, заставив своих врагов с ним сражаться…

Эта битва не могла морально и физически не вымотать даже Фэн Синя, который хорошо плавал, что уж говорить о его напарнике, который так отчаянно пытался показать, что уверенно держался на плаву, а сам, едва расслабившись, тут же начинал беспомощно водить руками и ногами, держался за своды пещеры…

Стоило Наньяну открыть рот, чтобы спросить, как тот себя чувствует (он ведь имел на это право?), послышалось сдавленное ругательство со стороны, где стоял Му Цин. 

— Кажется, это кость… Блять, она не одна, тут скелеты, почти целые, только…

Фэн Синь тут же вскочил и, подойдя, обнаружил грязные, некогда белые одежды, оплетающие скелет, который ещё даже не успели растащить птицы.

— Только без головы… — скорее для себя произнёс Фэн Синь. Картина была жуткой — интересно, сколько таких же заклинателей, пришедших сюда ради того, чтобы помочь местным жителям, пали жертвой этой твари и её жуткого создателя?

Впрочем, увиденное заставило Наньяна и Сюаньчжэня прикусить языки и приняться за дело: исследуя пещеру, они обнаружили, что чуть поодаль и правда был ещё один скелет — похожие одежды, тоже расшитые каким-то простым узором. Точно определить, принадлежали ли погибшие одному клану, было сложно: неизвестно, сколько здесь пролежали тела — некогда белая ткань покрылась грязью, пропиталась влагой, кое-где уже прохудилась. Но и без всяких разговоров было понятно, что тела принадлежали тем обезображенным и пришитым к жабьему тельцу головам, что понуро повисли, стоило лезвию чжаньмадао отсечь жабью.

Особенно жутким было то, что кости рук обоих трупов, с которых уже давно слезла кожа, тянулись друг к другу. Последнее движение, навсегда замершее, запечатлённое в этой всеми забытой пещере, показывало страх и погибшую надежду.

— Мы должны похоронить их, соединив головы с остальным телом, — тоном, не терпящим возражений, сказал Му Цин. — Я не знаю, как мы определим, где чья, но…

— Ничего, разберёмся, — он не знал, как так вышло, но находка подарила надежду хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей о том, что ждёт южных богов дальше; о том, в какой опасности они оказались. 

В тот момент, скорее всего, оба отринули мысль о том, что вернуться с этой миссии живыми — уже большая удача.

Но, вероятно, именно благодаря этим печальным размышлениям Наньян и Сюаньчжэнь поняли, насколько важно было позаботиться об останках неизвестных заклинателей. Оставить их здесь было бы совершенно бесчеловечно. Наверняка, если о них не побеспокоиться, бедняги никогда не обретут покой. Ведь, даже если каждый из них был защищён своим кланом специальными талисманами, неупокоенные души рисковали стать демонами: наверняка их смерть была ужасной, и никакие расписанные клочки бумаги не защитят от распирающей ненависти и желания отомстить за причинённую боль.

Последующие приготовления к захоронению прошли почти в полном молчании. Выбравшись из пещеры и аккуратно перенеся то, что осталось от тел заклинателей, южные боги в молчаливом согласии сами, без намёков на ссору, разделились: Фэн Синь вызвался вырыть яму, а Му Цин — приготовить то, что осталось от заклинателей, к захоронению. Лишь изредка Наньян и Сюаньчжэнь обменивались парой фраз. 

Но когда Фэн Синь, вырыв одну могилу, бросил осторожный взгляд на Му Цина, последний предложил похоронить погибших заклинателей в одной, широкой яме, тут же пояснив:

— Мне показалось, что эти двое были довольно близки. Не знаю, были ли по жизни ли или стали уже накануне своей страшной смерти… Разве мы имеем право их разлучать после такого ужасного конца? Ты же помнишь: их руки тянулись друг к другу.

— И когда ты стал таким сентиментальным? — проворчал под нос Фэн Синь, расширяя погребальную яму. Он уже почти во весь рост оказался под землёй и поспешил уступить место Му Цину, закончившему с подготовкой тел. Так благодаря совместной работе они с Сюаньчжэнем, иногда меняясь, чтобы не растратить все духовные силы, довольно быстро справились с подготовкой к похоронам. 

Оставалось сделать буквально последние штрихи — работы было всего ничего, но Фэн Синь всё чаще отвлекался. Он не мог оторвать взгляда от Му Цина, внимательно, без доли брезгливости оглядывающего головы несчастных заклинателей.

— Ты что-то сказал? — Фэн Синь помотал головой. — Мне всё же кажется, что эта голова принадлежала этому, — он указал пальцем в сторону останков, кости которых были чуть плотнее, чем у второго скелета. Голова, о которой говорил Му Цин, тоже, казалось, была более широкой: обладатель её при жизни обладал грубыми чертами лица, широкой челюстью, а раскосые глаза его были довольно далеко посажены. 

— Я уже говорил, что это вполне возможно, он выглядит… мощнее, — согласился Фэн Синь, но без особого энтузиазма. — Почему ты вообще так долго не можешь определиться? Уверен, ты насмотреннее меня в таких вопросах, и вряд ли ты ошибся с первого раза…

— Вот это доверие, конечно, — ухмыльнулся он, и Фэн Синь почувствовал, как у него замерло сердце. Солнечные лучи играли в волосах красивого юноши, за тонкими чертами которого прятался бог войны, ещё более прекрасный в своём истинном облике. — Но что-то я не слышу твоей усердной работы.

Фэн Синь раздражённо выдохнул, но быстро вернулся к подготовке могилы: иначе души погибших заклинателей, наблюдая за ним, запросто смогут преисполниться ненависти лишь от взгляда на то, как он безбожно отвлекался на собственного напарника вместо работы.

Погребение трагически погибших заклинателей было скромным: засыпая первыми горстями земли могилу, оба бога благословили души, попросили прощения у их семей и друзей за то, что эти юноши так и не вернулись с миссии, и пообещали заботиться о землях, принявших их кости. Аккуратный камень, на котором Сюаньчжэнь ровно вывел, использовав духовную силу, несколько благословений, стал надгробием двух заклинателей, встретивших такой незавидный конец.

Южные боги замерли над могилой. Каждый думал о своём, но неизменно возвращался мыслями к моменту, когда в мутноватой воде перед ними мелькнул злополучный осколок белой маски. 

Теперь никто из них не знал, что ждёт их дальше: выйдет ли Безликий Бай к ним? Постарается ли их разделить? Фэн Синь чувствовал, что недавно вспыхнувшее между ними напряжение никуда не делось. 

Но в то же время он был уверен в том, что они не должны разлучаться и ссориться во что бы то ни стало.

Однако неловкость, повисшая между ними после всего произошедшего, не могла не вылиться в осторожный вопрос:

— Му Цин, ты… плохо плаваешь, верно? — спросил Наньян, о чём тут же пожалел: что за формулировки такие? Но вернуться в прошлое, не позволить себе сказать что-то, что может разрушить только начавшие выстраиваться между ними связи, было невозможно. 

Му Цин посмотрел на него, поджав губы:

— Как ты мог заметить, да, — в голосе читалась злая ирония. — А что, хочешь дать парочку уроков?

— Нет, я просто… — «волновался». — Я хотел спросить, может быть, у тебя есть ещё такие… особенности? Для того, чтобы мы могли быть готовы к разным случаям… Я, например…

— Ты сейчас серьёзно? 

Казалось, что Му Цина трясёт. Фэн Синь смотрел на него потерянно: может быть, он не лучшим образом подобрал тему для разговора, выбрал не те слова, но… когда, как не сейчас, о таком спрашивать? Он даже подготовился сам сказать о своих снах — не обо всех, конечно. Но нельзя не поделиться с собственным напарником тем, насколько Наньяну важен сон: если он не имел возможности забыться во сне, ему становилось невыносимо: он мог не пить и не есть, но каждый раз, когда ему не удавалось погрузиться в себя, поговорить с самим собой, коснуться Его хотя бы мимолётно, он ощущал пустоту. 

— Ты правда, осознавая, что находишься в смертельной опасности, что каждый твой шаг могут предугадать, что нас могут услышать, увидеть каждое наше действие, решаешься спросить об этом? — его руки, сжатые в кулаки, подрагивали, а от взгляда, что упёрся в Фэн Синя, сквозило холодом. — Давай ещё и ты расскажешь о том, чего боишься: не знаю, может быть, темноты, одиночества? Чтобы нас было удобнее уничтожить.

— Да почему ты всё в штыки воспринимаешь! С тобой просто невозможно разговаривать, я же… Ладно, неважно, — Фэн Синь не знал, что больше его разозлило: эти привычные жёсткие интонации Сюаньчжэня, которых от него не было слышно почти с самого начала миссии; слова, которые по остроте могли сравниться с лезвием его чжаньмадао, или эти бесстыжие предположения. — И, в конце концов, почему сводишь всё к Безликому Баю? Ведь, если ты не можешь этого понять, то я напомню: именно по его вине мы рискуем оказаться в ситуации, когда не сможем друг другу помочь.

— Мы боги, Фэн Синь. Боги войны, между прочим, и именно поэтому нас так просто не убить. Даже ему, демону. Даже если ты ещё совсем молод как бог, даже если мы ослабли, мы не… — он запнулся, словно бы сам не верил в то, что говорил. — Мы не можем умереть легко, понимаешь? Да, он охренеть какой сильный Непревзойдённый, который способен угробить целое государство, но мы ведь и сами… стали сильнее.

От того, как Му Цин с трудом смог произнести последние слова, хотелось рассмеяться в голос: почему он врал так нагло, но так неумело? Почему он сам настолько не верил в свои слова, но пытался убедить ими другого человека?

— Ещё совсем недавно, кажется, ты меня настойчиво убеждал в том, что мы не справимся, — сложив руки на груди, выпалил Фэн Синь. Злость закипала в груди, бурля всё сильнее. Хотелось скорее избавиться от неё, излить на виновника. — Определись уже, а?

— Да я лишь стараюсь мыслить логически! Тогда я правда считал, что всё безнадёжно, но… подумай сам, мы ведь правда стали сильнее с тех пор. Именно поэтому мы не должны оказаться совсем беспомощны перед лицом этого…

Этот диалог и зарождающаяся ссора были совершенно бессмысленны, но ни один из богов не мог отстсупиться ото своих слов. Они стояли, упёршись лбами, словно два барана. Но если до этого хрупкий мир между ними держался, лишь легонько покачиваясь от каждого зло выплюнутого слова, то вскоре они достаточно осмелели, чтобы ранить словами больнее.

Никто не знал слабые места друг друга лучше, чем Наньян и Сюаньчжэнь.

— И кому ты это говоришь?! — первым не выдержал Фэн Синь: усталость, копившаяся так долго, нашла выход. Он вспомнил все обиды, что безжалостно зарывал в израненное сердце целое столетие. Они готовились взорваться, накрыв собой всё вокруг, как лавой при извержении вулкана. — Ты только и умеешь, что врать, юлить, пытаться отвести разговор в другую сторону, как только чувствуешь себя как-то не так… но что толку? Каждый раз, когда мне кажется, что моё общество тебе в самом деле не противно, ты обязательно выдаёшь какую-нибудь грубость или вот так — вместо того, чтобы хоть немного приоткрыть двери твоего чёрствого сердца, ты просто, блять, начинаешь оправдываться, переворачивать собственные слова, лишь бы не сказать мне ни слова, не выдать своих слабостей… Неужели настолько… ненавидишь? Неужели я зря…

Фэн Синь, не выдержав, запнулся: ком в горле не давал ему дышать, не позволял сказать больше ни слова. 

Зачем? Он и так знал, что Му Цин всё ещё страшно его ненавидел. Но осознание этого всё равно больно било под дых: последние несколько фраз Наньян проглотил, потому что задыхался от переполнявших его противоречивых чувств. 

Он шумно вдохнул носом, сжимая край своих нижних одежд, ещё не до конца просохших. Он надеялся, что это промедление позволит ему успокоиться, чтобы не позволить больше ни единому слову предательски покинуть его рот. 

Но, стоило ему завестись, позволить пламени, что так давно разжигалось в его груди, взять верх над сознанием, как и остановить занимающийся пожар, было уже невозможно.

— Да как ты не видел, я же… — голос Му Цина звучал необыкновенно хрипло, будто вовсе и не принадлежал ему. — Я… я же…

Му Цин едва ли мог связать пару слов. Он неловко замолчал. Фэн Синь, подняв глаза и увидев чужие суженные зрачки, испуганно заглядывающие ему прямо в душу, казалось, преисполнился в своём красноречии.

— Я правда не понимаю тебя, совсем не понимаю, Му Цин, — Фэн Синь поднял подрагивающую руку, с трудом поправив начавшие распахиваться на груди одежды. — Я ведь в самом деле надеялся, что мы хоть сейчас, столько лет спустя, сможем просто работать сообща, не более. Лишь бы без тупых ссор. Но каждый раз, когда во мне загорается крошечное пламя надежды, ты обязательно всё портишь!

Му Цин молчал, но смотрел ему прямо в глаза. От каждого слова, словно от удара, он едва заметно вздрагивал. Его кулаки были плотно сжаты.

— Я правда был готов открыть тебе всё: рассказать даже о том, чего мои младшие служащие не знают. Ведь я знаю, как ты помешан на идеальном успехе своих миссий: я правда хотел… блять, даже смешно и жалко это говорить! Выслужиться перед тобой я хотел, — эти слова Фэн Синь буквально выплюнул, поморщившись. — Я хотел сделать всё, чтобы помочь тебе. Даже несмотря на то, что при этом мне было просто физически больно смотреть на тебя, потому что я до сих пор, как полный дурак, преданная собачка, тебя…

Фэн Синь вдруг замолчал: неожиданно вырвавшиеся откровенности рисковали понести за собой признание в чувствах, ответа на которые Фэн Синь ни за что не дождётся и через тысячу лет. Му Цин смотрел на него так, словно перед ним был не точно такой же бог, как он сам, а какой-то призрак.

— Впрочем, зачем я тебе всё это говорю. Прости, напарник. Надеюсь, ты не сильно жалеешь, что вынужден так долго терпеть моё общество.

— Да с чего ты вообще взял, что я тебя терплю? У тебя проблемы со зрением и слухом? — Му Цин, кажется, наконец нашёл в силы и слова для того, чтобы ответить на длинную тираду своего напарника.

— Вот видишь, — ни капли не удивившись, Фэн Синь пожал плечами. — Даже сейчас ты меня обвиняешь и говоришь гадости.

— Если ты и правда не способен увидеть добра, которое тебе дают, так что я — должен тебя по голове гладить и хвалить? — возмутился Му Цин, страшно побледневший. Но, несмотря на это, он широко расправил плечи и постарался успокоиться, чтобы его голос звучал не как череда не связанных между собой слов. Фэн Синь на это только фыркнул, про себя подумав, что даже в конфликте Му Цин продолжает притворяться и врать, казаться кем-то другим. — Я ведь правда старался о тебе з…заботиться с самого начала! Неужели ты не помнишь, как я… 

До этого бледный, Му Цин теперь вдруг страшно покраснел, отводя взгляд.

— О, что же вспомнить… может быть, как ты отвадил от меня дочь трактирщика? — с сарказмом выплюнул Фэн Синь. — Ну да, спасибо, конечно. Но я уверен, что это было не ради меня, а сугубо для твоего комфорта: только находящийся в многовековом затворничестве небожитель не знает, насколько генерал Сюаньчжэнь нелюдим и как холоден с женщинами! Или, может быть, я должен вспомнить, как ты поделился со мной духовными силами, когда я настолько ослаб, что не мог встать? И в этом, конечно, тоже была выгода для тебя… Не приди я в чувство, кто знает, смог бы ты, не умеющий плавать, уничтожить эту тварь. 

— Но ведь я не только…

— Ах, ты, верно, хочешь вспомнить об этом? Даже если нет… — Фэн Синь резким движением выдернул из ещё влажных волос заколку, которую ещё совсем недавно хотел беречь как зеницу ока. — Я надеялся, что ты забыл, но, видно, я ошибался в тебе… что же.

Му Цин вздрогнул всем телом, когда на его глазах нефритовое украшение исчезло в тёмных водах озера. Фэн Синь постарался на славу: он замахнулся очень хорошо, потому закинул заколку так далеко, что вряд ли её красотой сможет полюбоваться хоть кто-то — ведь даже рыбы в этом озере не водится.

— Хочу сказать тебе, что такие подарки — очень большая ответственность. Не знаю, как ты мог не знать о подобном, но такие украшения преподносят очень дорогим сердцу людям — своим возлюбленным. Повезло тебе, Сюаньчжэнь, что я не воспринял это недоразумение всерьёз… — каждое произносимое им слово было подобно стрелам, выпущенным прицельно в поджавшего губы и совершенно безоружного Му Цина и — одновременно — в самого Фэн Синя. Но он не смотрел на Сюаньчжэня и даже не задумывался о том, что сказанное способно хоть как-то задеть этого сделанного из льда бога; он, опустив веки, усердно прятал скопившуюся в уголках глаз влагу.

Наньяну хотелось верить, что так будет лучше, поэтому придал голосу ещё больше жесткости.

— Ах, и я ещё кое о чём забыл вспомнить, — Фэн Синь улыбнулся так, словно желал спрятать в своей душе целый океан боли. — Та… ситуация в воде.

Му Цин поднял на него глаза, абсолютно пустые. Казалось, он не узнавал человека, что стоял перед ним. Да и сам Фэн Синь тоже не узнавал: ему даже начало казаться, что сейчас он не волен над собственным ртом, и каждое слово, вылетевшее из него, было придумано вовсе не богом, а его двойником, решившим сыграть самую злую из своих шуток.

— Я не могу назвать произошедшее поцелуем, хотя со стороны, вероятно, оно так и выглядело… — Наньян заставил себя лукаво улыбнуться. — Но спасибо тебе за то, что поделился со мной воздухом. Вероятно, этот поступок я правда могу приравнять к твоей доброте, которой ты добровольно решил одарить меня. Разумеется, ты не поимел с этого никакой выгоды: только испачкался об меня и зря намок. Но зная, насколько плохо ты плаваешь, ты всё равно бросился мне на выручку… Пусть даже такую. Спасибо, но не стоило: тебя можно неправильно понять. Повезло, что ты так запутал меня, а не, например, Пэй Мина…

— Может быть, я сам решу, что стоило, а что не стоило делать? — горлом Му Цина напоминал утробное рычание. — Ты обвиняешь меня в том что я, якобы, своими действиями ввожу тебя в заблуждение, а ты, само воплощение невинности, даже не задумывался о том, что я правдив как никогда?

— Даже сейчас врёшь, — бездушно задвинув смысл сказанного Му Цином куда-то на задворки сознания, парировал Фэн Синь. — Признайся хотя бы самому себе, ради чего ты это делал? Я правда не понимаю, ты же ненавидишь меня.

— Ты просто непробиваемый идиот! — голос Сюаньчжэня резко сорвался на крик, разорвав утреннюю тишину. Несколько птиц в лесу от этого звука вспорхнули, испуганно переместившись на более дальние ветви. — Вбил себе непонятно что в голову, зациклился на прошлом… Раскрой глаза, Фэн Синь! Никто тебя не ненавидит! Особенно — я.

Наньян от этих слов… рассмеялся. Со стороны могло бы показаться, что воздух разрезал чистый и искренний смех бога, но от этого звука у Му Цина кровь застыла в жилах. Он сделал пару маленьких шагов ближе к напарнику, не понимая, что происходит. 

Но когда Фэн Синь поднял взгляд, стали заметны его наконец излившиеся слёзы: они скатывались по щекам, подобные двум водопадам. Он не помнил, когда плакал в последний раз и был ли вообще способен на это — ему ведь с самого детства запрещали лить слёзы. Но сейчас он не был способен сдержать их, и потому даже не пытался утереть их рукавом.

— Фэн Синь… — шёпот Му Цина, подошедшего так близко, что можно было бы коснуться, протянув руку вперёд, заставил Наньяна вздрогнуть. — Фэн Синь, прости, я…

Му Цин сделал ещё шаг вперёд, подойдя вплотную. Если прислушаться, можно было бы услышать его дыхание, неровное, словно после долгого бега. 

Фэн Синь не понимал, чего он хочет, но чужая близость пугала, заставляла хотеть сбежать как можно дальше. Всё сказанное им лишало его хоть какой-то надежды на хорошие отношения с Сюаньчжэнем — и, возможно, он об этом начинал жалеть.

— Не подходи ко мне, — Фэн Синь отшатнулся от протянутой руки, словно она была занесена для удара. — Уйди, пожалуйста, не смотри…

Он почувствовал себя отвратительно слабым, и слёзы покатились с новой силой. Казалось, что если Му Цин останется здесь ещё хотя бы на несколько мгновений, Фэн Синь выплачет второе озеро.

— Нет, прости, — но Сюаньчжэнь вовсе его не слушал, он поднёс свою дурацкую руку ещё ближе и коснулся головы Фэн Синя, словно желая не то прижать к себе, не то погладить. Наньян рукавом утёр лицо — слёзы застилали глаза, и он не мог разглядеть, с каким выражением на него смотрит Му Цин: с насмешкой, жалостью, презрением? Прикосновение и это «прости», сказанное на выдохе, заставило Фэн Синя на мгновение усомниться в правильности своих суждений и слов.

Но, не желая себе позволить отступиться, Наньян прикрыл глаза и отступил на шаг назад, избегая прикосновения. Залитое слезами лицо приняло необычайно умиротворённое выражение. Му Цин смотрел в его ничего не видящие от застывших слёз глаза, затаив дыхание.

Вдруг в грудь Сюаньчжэня врезался чужой кулак. Удар ощущался так непривычно слабо, ведь, почти лишённый сил, Фэн Синь не мог нанести ему вреда. Но Му Цин отступил на шаг назад, словно это прикосновение, которое даже ударом было сложно назвать, было способно заставить его отступить от задуманного.

— Пожалуйста, пойдём домой, — шёпотом сказал Му Цин, но больше не посмел пытаться прикоснуться к напарнику. — Мы должны отдохнуть, прежде чем пойдём дальше.

Не дожидаясь ответа, он шагнул в сторону леса. 

Берег порос высокой травой, и, пробираясь сквозь неё от пещеры, в которой в отношениях южных богов что-то надломилось, к тропинке, что должна привести их к месту ночлега, Му Цин пытался придерживать упругие ветви плакучих ив, облюбовавших эти места, чтобы те не ударили идущего чуть позади Фэн Синя. Прекрасно слыша шаги Наньяна, он, тем не менее, не позволял себя нагнать, пусть и убеждался в том, что напарник не рисковал пострадать от хлёстких ударов ивовых прутьев.

Но Фэн Синь, казалось, не замечал того, что его неловко защищали его от таких мелких, не заслуживающих внимания неудобств. Он переживал одну за другой тысячи битв, спасался от страшной непогоды, преодолевал такие трудности, что сам потом не понимал, как. В ушах звенело, и лёгкие сводило от недостатка воздуха: создавалось ощущение, что от всего, что он наговорил Сюаньчжэню, чувство стыда сдавливало его горло всё сильнее с каждым мгновением. 

Смогут ли они теперь завершить эту миссию, учитывая, что напряжение и недосказанность повисли над ними, пропитав воздух вокруг них как минимум на пару ли?

Наньян сомневался. Всему виной была его глупая несдержанность. Его глаза застилали душевная боль, страх, непонимание происходящего и нежелание признать и принять чужую заботу. И Фэн Синь с необыкновенной жестокостью отринул свои чувства, сделав себе ещё больнее. И, кажется, не только себе.

Распущенные волосы развевались от ветра, дующего в спину, и Фэн Синь опустил взгляд, чувствуя, как в глазах темнеет от воспоминаний об исчезающей под водой заколкой, которую он когда-то обещал самому себе беречь и никогда не выпускать из поля зрения.

Наньян и Сюаньчжэнь вздохнули одновременно. 

Казалось, что теперь из общего у них остались только ужасная усталость и непросохшая одежда.

Солнце припекало макушку. Когда они вернулись в выделенный им домик, был уже полдень: хозяйка хлопотала на кухне, охая над мешком продуктов, оставленным Му Цином перед их неожиданным уходом.

Увидев, в каком виде вернулись её гости, женщина с небывалой прытью усадила их за стол, игнорируя все попытки возразить. Наблюдая за тем, как отстранённо выглядят заклинатели, как молчат, не смея поднять взгляда, как неохотно едят, она покачала головой. Заклинатели, спасшие её урожай, стали ей почти родными, потому она осторожно спросила:

— Вы, верно, поссорились? — от этих слов оба замерли и удивлённо посмотрели на женщину, но она, казалось, этого не заметила. — Эта старуха правда не знает, что у вас случилось, но, прошу вас, не забывайте всего, что было между вами… Ещё вчера вы выглядели самыми близкими друг для друга людьми…

Му Цин поспешил успокоить её, пообещав, что они обязательно решат все проблемы. Фэн Синь, несильно веря в то, что это возможно, кивнул, стараясь придать своему взгляду тепло.

— Простите, я, верно, лезу не в своё дело, но… — женщина неловко сжала руки словно в молитвенном жесте. — Просто однажды, когда вы, скорее всего, были ещё совсем юными малышами, я сильно поссорилась со своей лучшей подругой. И не успела даже принести ей свои извинения: через пару дней она умерла по нелепой случайности. И сколько бы я не извинялась перед её могильным камнем, сказанного не вернуть.

Услышанное заставило Наньяна и Сюаньчжэня замереть, спрятав взгляд. 

— Прошу, постарайтесь помириться… — женщина смотрела на молодых людей перед ней с выражением непередаваемой боли в глазах. — Ваша работа так опасна, вы ведь в любой момент можете потерять друг друга…

— Спасибо, — ответили они одновременно.

Обернувшись на голос друг на друга, южные боги впервые за долгое время столкнулись взглядами. Му Цин обжёгся о боль, затаившуюся на дне чужих глаз, а Фэн Синь выдохнул и поспешил поскорее отвернуться.

— Берегите себя, — напоследок сказала женщина, смотря в широкие спины удаляющихся молодых людей.