Мой яд прорастает в темноте ночи,

За которой скрыта боль.

Почему мое сердце отворачивается от истины?

Прочь из моей головы,

Я не могу справиться с этим и боюсь самого себя.

Правда связывает меня,

И я серьёзен как никогда —

В конце концов, тебя это затронет.

Наньян и Сюаньчжэнь, покинувшие деревню, не отступили от изначального плана, даже не сговариваясь. Пусть произошедшее на озере спутало их мысли, подарив множество тревог, но всё же позволило узнать больше о загадочном предателе. 

И, казалось, осознание того, что южных богов загнали в угол, посеяв между ними новые непонимания и забытую вражду, заставило их всем сердцем возжелать довести дело до конца. Потому дорога, извивающаяся под их ногами, вела глубже, на юг: небожители упрямо шли дальше, совсем не страшась нависшей над ними угрозы. 

Птицы вокруг них чирикали, даже не подозревая, что за беспорядок царил в головах у людей, молчаливо пересекающих их владения. 

Весна, тем временем, была совершенно безучастна к божественным проблемам и к мыслям, наводнившим умы Фэн Синя и Му Цина; она уверенно вступала в свои владения, отчего воздух становился всё жарче, и со всех сторон уже слышалось оглушительное пение цикад. Кое-где этих насекомых было так много, что казалось, будто кроме их стрекота больше ничего во всём мире не существовало. Они умолкали только ближе к закату, когда опускалась приятная ночная прохлада, даря долгожданную тишину. 

Но до наступления ночи оставалось ещё до ужаса долго, и Фэн Синь, до этого бы обязательно погрузившийся в себя, чтобы променять раздражающий звон цикад на не менее раздражающие подтрунивания второго себя, шёл, опустив голову. Он не мог слышать свой внутренний голос с того самого момента, как они покинули пещеру — в ушах гудело абсолютное безмолвие, но невозможно было различить ни одной пропитанной сарказмом фразы. 

Сначала Фэн Синь был даже рад выдавшейся возможности наконец побыть с самим собой, со своими, не Его мыслями наедине, но вскоре затянувшееся молчание начало пугать. Как Он мог ничего не сказать о ссоре с Му Цином? Как мог не назвать Фэн Синя полным идиотом за выброшенную заколку, за каждое выплюнутое им грубое слово, пропитанное ложью, желанием позорно сбежать, поджав хвост? 

В этой тишине в один момент стало удушающе жарко, страшно, невыносимо — настолько, что захотелось закричать, что-то, а лучше — кого-то — ударить.

Но позволить себе подобное было нельзя. К тому же, единственный, кто заслуживал удара сейчас, это сам Фэн Синь.

Молчание внутреннего голоса оглушало: Наньян никогда бы не поверил, что однажды будет по Нему скучать. Но скучал — Фэн Синю было жизненно необходимо услышать хоть что-то. 

Он боялся, что сойдёт с ума, если не услышит живую речь: ощущение напоминало то, что он испытывал, когда слонялся после того, как Се Лянь его выгнал — никому не нужный, не умеющий жить сам по себе, не имеющий ничего, кроме лука за спиной. 

Это изводило, заставляло ощущать себя никому не нужным, совершенно бесполезным. Одиноким.

Даже с Му Цином они практически не разговаривали с того момента, как попрощались с приютившей их доброй женщиной. Донёсшиеся вслед собирающимся уходить мужчинам слова о необходимости помириться вызвали у обоих только горькую усмешку. 

Это было просто невозможно. Не для них. Фэн Синю казалось, что это конец — отношения окончательно испорчены.

И, конечно, у них так и не получилось перестать смотреть друг на друга исподлобья за долгие дни путешествия: проходя новые города и деревни, Наньян и Сюаньчжэнь то и дело затевали ссору на ровном месте.

Каждый на небесах знал: боги южных земель славились злопамятностью и упрямством, и даже на задании им было не до до такой нелепости, как очередная затянувшаяся ссора. Но никто не мог даже догадаться, что на этот раз стало причиной обострения их отношений — они и сами, казалось, не до конца понимали. 

Но старые привычки брали верх над разумом, ведь Наньяну и Сюаньчжэню было не привыкать находиться на грани, еле сдерживая себя от разгрызания чужой глотки. Это было самым простым и понятным состоянием для обоих, ведь не требовало сдерживать себя и — тем более — анализировать ситуацию, свои и чужие слова и действия, придумывать способ решить проблему.

В сложившейся ситуации у них вряд ли бы нашлись силы для того, чтобы после всего пережитого за столь непродолжительный срок, который они находились на задании, поговорить по душам и обсудить вопросы ненависти и того, что ей противоположно. 

Каждому казалось, что это было совершенно лишним, ненужным: было проще про себя решить, что напарник и оппонент в одном лице всё понял, просто не спешил принимать.

В конце концов, подобного никогда не было и не будет в их отношениях — Фэн Синь это прекрасно понимал. Потому даже в моменты, когда становилось невыносимо от вечного молчания — и Его , и Му Цина — стоило лишь погасить в груди противный огонёк и не дать ему разгореться, превратившись в повод для серьёзного разговора. Всё равно из этого ничего не выйдет. А Му Цин прекрасно понимал, что они слишком разные — с этим нужно было только смириться, задвинуть любые чувства поглубже, не позволив себе вновь сказать или сделать что-то неправильное .

Оба знали, что даже несмотря на разногласия, они могли сражаться плечом к плечу, спиной к спине — доверие между ними было взращено годами совместных тренировок и перепалок, умения понимать друг друга без слов, с полувзгляда. 

Всё это — ни тогда, ни сейчас — не могли пошатнуть никакие ссоры или страхи перед неизвестностью. 

Даже чувства — и те не могли сделать их плохими напарниками.

Именно благодаря этой слаженности они, отходя от одной деревни к другой, могли, разделившись, вернуться к назначенному месту, кратко обсудить всё, что выяснили при опросе местных жителей, а затем, в случае возникновения какой-либо мелкой проблемы с демонами и духами, взяться за оружие.

Всё это время никто из них не выпускал из рук ни чжаньмадао, ни лука со стрелами. Но Фэн Синь вернул Му Цину нож — словно опасался, что любой предмет напарника, попадая ему в руки, вынуждает говорить ужасные вещи — и пообещал, что поспешит купить собственный охотничий нож в первой же деревне по пути. 

Оружие, вскоре оказавшееся в его руках, холодно блестело своим чуть более толстым и длинным лезвием, отражая источники света с широкой главной улицы. Днём Фэн Синь носил его, прикрепив на пояс так, чтобы им можно было легко и быстро воспользоваться. Он был готов обнажить клинок в любой момент, если вдруг враг подберётся слишком близко для того, чтобы было возможно применить лук и стрелы. 

Каждую ночь Фэн Синь, вперившись в потолок пустым взглядом, сжимал рукоять, пряча оружие рядом с собой, не смея выпустить его из рук.

Сон к Фэн Синю совсем не шёл: первые ночи ему везде мерещился белый силуэт. 

Сначала бог видел его только на опушке леса, затем — у самого окна, а позже — в углу комнаты. Места для ночлега двух богов, как и их образы заклинателей, сменялись друг за другом, ведь обоим казалось, что так безопаснее, но Наньян этих изменений, казалось, не замечал: он чувствовал лишь страх, ужас и приближение собственной смерти.

Иногда ему начинало казаться, что он остался совсем один: вдруг Безликий Бай уже успел расправиться с Му Цином, что теперь всегда снимал отдельную комнату? Преодолевая панику и дрожь в руках, Фэн Синь вскакивал, обнаруживая, что белые одежды и убийственная аура ему только померещились. Но всё равно тихо, боясь вздохнуть излишне громко, он проверял, всё ли в порядке с Му Цином, заглядывая к нему, слегка приоткрыв дверь или заглядывая через окно.

Лишь одно оставалось неизменно: Наньян был напрочь лишён сна, мучил себя догадками о происходящем, а воображение изводило его, подсовывая образы приближающихся врагов. 

Но при этом Фэн Синь не смел просить Му Цина о том, чтобы разделить комнату на двоих, как раньше. Эта просьба казалась ужасной и постыдной, особенно если учесть повод, послуживший почвой для мыслей о подобном: что о нём подумает напарник, признайся Фэн Синь в этом непрекращающемся кошмаре?

Но он, казалось, и не думал заканчиваться, а каждая новая деревня не приносила ничего нового: им встречались всё те же мелкие, не заслуживающие внимания богов войны демоны. С ними могли бы справиться даже слабые заклинатели, но они в такую глушь почти не заходили, предпочитая работать ближе к крупным городам и густо населённым деревням, где было возможно побольше заработать.  

Но самым жутким и настораживающим было то, что опросы местных жителей всегда приводили к одному и тому же выводу: словно в головы людей людей, которым задавали вопросы о подозрительных вещах и событиях в округе, вложили один-единственный ответ. 

Они все, как один, отвечали одно и то же — «такого точно не припомню» — и эта фраза, как и одинаково слабые мелкие демоны, что встречались на пути, пугала обоих богов. Они словно застряли в иллюзии, и каждый день был похож на предыдущий — Фэн Синь почти перестал различать вчера и сегодня. 

Вскоре Наньян и Сюаньчжэнь даже перестали обсуждать опросы местных жителей, но понимали: было в этих ответах, одинаковых, что-то жуткое. Что-то, что таило ответ на главный вопрос: кто в этом замешан? Но мысль словно блуждала где-то на границе подсознания, не смея проявиться. Никто из богов не мог вспомнить, с чьих слов началась эта вереница абсолютно идентичных ответов. Точно так же невозможно было предположить, являлось ли всё это иллюзией.

Все эти слова звучали из уст людей разного происхождения, разного достатка, живущих и у реки, и на берегу озёр, и рядом с рисовыми полями… Не могли же они все, разделённые сотнями ли, быть ненастоящими?

Но ни Му Цин, ни Фэн Синь так и не смогли найти хоть что-то, объясняющее эти странности в ответах жителей каждой из деревень, через которые проходил их путь. 

Единственным, что связывало все населённые пункты, жители которых отвечали им одно и то же, было наличие храмов хотя бы одного из них. Поэтому слова местных жителей о божественной защите, обязательно присутствующие в каждом ответе, звучали не так уж странно. 

Может быть, встретившиеся им люди правда не подозревали, что мелкие демоны-вредители, уничтожающие урожай и посевы, могли нанести серьёзный вред, а став сильнее — принести за собой голод и разруху. А может, жизнь на берегу прекрасного озера для них, живущих сегодняшним днём, была намного лучше, чем отпугивающие из этих мест путников слухи о жутком монстре, убивающем невинных детей.

Причины замалчивания происшествий и нелепые попытки поскорее избавиться от любопытных заклинателей, задающих так много вопросов, вызывали множество подозрений, но ни Сюаньчжэнь, ни Наньян не спешили ломать себе голову над разгадкой поведения жителей южных территорий. Информации о происходящем всё ещё было непозволительно мало, а если она и была, то оказывалась так разрознена, что только больше путала мысли.

Но всё изменилось в тот момент, когда перед ними, спускающимися с невысокой горы, раскинулся город, в котором не оказалось ни намёка на действующие храмы. Переглянувшись, Наньян и Сюаньчжэнь по взглядам друг друга поняли, что думают об одном и том же: здесь определённо что-то изменится, подарит им ответы на их вопросы…

Но это вряд ли будет хоть сколько-нибудь приятно.

Стоило их ногам переступить свод городских ворот, тень от которого словно создавала границу между территорией поселения и окрестностями, как множественные недружелюбные взгляды оказались направлены на заклинателей, словно сотни заточенных лезвий, готовых пролить кровь. Фэн Синь рефлекторно сжал рукоять ножа: во время обучения, обязанного сделать его телохранителем наследного принца, он научился чувствовать чужую злобу по настолько незначительным деталям, что простой человек ни за что бы не понял, что что-то не так. 

Однако здесь враждебность была бы заметна даже несмышлёному ребёнку. Му Цин неосознанно ступил ближе к напарнику, хмыкнув в привычной раздражающей манере: Фэн Синь косо глянул на него, будто призывая удержаться от подобных выходок и не усложнять и без того паршивую ситуацию.

Но, несмотря на это, атмосфера вокруг богов, пересёкших границу города под видом заклинателей, всё равно же сгустилась. Послышался шёпот толпы, заставивший волосы на затылке Фэн Синя встать дыбом: им здесь были не просто не рады — их ненавидели заведомо, и людское недоверие, такое непривычное для Наньяна и Сюаньчжэня, смешивалось с презрением. Насколько приветливы и любезны были люди в местах их предыдущих остановок, настолько же злы на них были эти горожане. Казалось, что любая искра сумеет разжечь пожар, способный поглотить всех.

С чем была связана такая реакция местных жителей на появление незнакомцев? Ненавидели ли они заклинателей, становилось ли им страшно от появления чужаков на их территории — не было доподлинно известно, но злые взгляды прожигали в остановившихся у самых ворот богах множественные дыры.

— Мы пришли с добрыми намерениями, — спокойно, но как можно более дружелюбно начал Му Цин. Он поднял рук с раскрытыми ладонями, словно желая показать языком тела свою открытость и готовность к сотрудничеству. — Мы с моим напарником давно путешествуем по южным землям, помогаем жителям совладать с нечистью…

— Ври больше, сукин ты сын! — резко выплюнул старик, оказавшийся ближе остальных жителей к ним. Казалось, что все они искали защиту у немощного старика, который не мог даже стоять без опоры на палку. Однако пламя в его глазах опалило богов, и показалось, что, скажи они ещё хоть слово, на них набросится напуганная толпа с этим старцем во главе. — Знаем мы таких, как вы, тьфу!

Плевок полетел прямо в ноги чужакам, посмевшим побеспокоить покой этого городка. Му Цин замер, не решаясь выдать хоть какую-то реакцию, когда его едва не задело таким глупым способом выказать своё презрение. Фэн Синь, оказавшийся за его спиной, вздрогнул и подошёл ближе, словно опасаясь, что такое отношение выведет и без того напряжённого Сюаньчжэня из себя. Протянув руку, Наньян попытался тронуть его за плечо, но тут же одёрнул её: слишком сильна была уверенность, что его напарник от любого воздействия норовил извергнуться раздражением, подобно вулкан.

— Приносим свои извинения за вторжение, — к счастью, реакции Му Цина на настолько не радушный приём, не последовало. Улыбнувшись, Сюаньчжэнь склонил голову и отступил назад. От этой улыбки сквозило ледяным спокойствием, которое грозило бы вспыхнуть ужасным пламенем, не обладай бог умением утаивать глубоко внутри истинные переживания, пряча их за маской отстранённой вежливости.

Му Цин развернулся на пятках и тут же вышел за ворота, даже не думая о том, чтобы подождать напарника. Фэн Синь решил этим воспользоваться, постараться хоть немного загладить произошедшее:

— Простите за беспокойство, — как можно громче начал он и показал открытые ладони, не затаившие в себе никакой угрозы. Напряжение в воздухе, пусть и витало, но злые слова и плевок старика, очевидно, уважаемого местными человека, несколько снизили плотность этих чувств, и некоторые люди, до этого застывшие, отправились, успокоенные, дальше. — Мы с напарником правда не знаем, что произошло с вами или вашими близкими, но мы готовы вам помочь. Мы не держим зла ни на кого и готовы откликнуться на ваши просьбы, клянёмся. Мы пока не уходим из этих мест, и вы можете… позвать нас в любой момент, мы обязательно найдём способ вам помочь.

Сказав это, Фэн Синь, не дожидаясь реакции, развернулся и ушёл догонять Му Цина. Впрочем, он был уверен, что услышал вслед наполненный злобой шёпот и тяжёлые шаркающие шаги, словно, стоило ему разорвать зрительный контакт с горожанами, повернувшись к ним спиной, те позволили себе злиться более открыто. Хотелось развернуться и взглянуть на них, столкнуться с ненавистью в чужих глазах, но Фэн Синь знал, что этим сделает только хуже.

Остановившись в тени высокого дерева, Сюаньчжэнь ждал, опёршись плечом о толстый ствол. Со стороны он, прикрывший глаза, нахмуривший брови и сложивший руки на груди, казался молодым капризным господином, раздражённым несправедливостью мира за стенами своего золотого дворца. Фэн Синь невольно усмехнулся пришедшему в голову сравнению.

— Когда мы шли сюда, я видел заброшенную хижину, — стоило Наньяну поравняться с ним, холодно произнёс тот. — Думаю, временно, до выяснения того, что здесь происходит, мы можем остановиться там.

— Конечно, — отстранённо кивнул Фэн Синь, не заглядывая в чужие глаза. С момента их ссоры они больше не пересекались взглядами и старались свести разговоры к минимуму, даже избегая малейших телесных контактов, даже лишних соприкосновений плечами в пылу битвы с демонами.

Но недавно произошедшее до сих пор неприятно отзывалось в сердце: должен ли Фэн Синь спросить у Му Цина о том, как он? 

С одной стороны, хотелось напомнить себе, в первую очередь — своему глупому сердцу — о том, что все пути обратно отрезаны. Больше не будет никаких столкновений взглядами, не будет и улыбок, застывших на губах от ощущения правильности нахождения этого человека рядом. Но с другой — это всё — последнее, за что Наньян мог уцепиться. Может быть, если бы он проявил внимание, то…

Остановив свои мысли, он тяжело выдохнул и пошёл вслед за Му Цином, вызвавшимся провести до той самой хижины. Фэн Синь лишь про себя подумал о том, что тот факт, что напарник соизволил его подождать, несмотря на злость, пусть и направленную не на него, дорогого стоил. 

Каждый понимал, что, придя сюда, они наконец прервали череду неудач, сопровождавших их с самого начала этого задания. Они должны были добиться ответа от местных, ведь он приведёт их ближе к разгадке тайны предателя, засевшего в Небесной столице, который, к тому же, был как-то связан с Безликим Баем. 

До сих пор было трудно поверить в то, что этот демон, так долго изводивший Се Ляня, сумел так быстро вернуться. Но осколок маски, который Му Цин с того самого дня хранил в мешочке цянькунь, довольно красноречиво говорил о том, что ошибки быть не могло.

Неторопливо боги двинулись в сторону леса, чтобы отыскать ту ветхую лачугу, которой Му Цин явно польстил, назвав хижиной. Фэн Синь тоже видел то очевидно заброшенное здание, которым наверняка пугали непослушных детишек.

Настроение обоих было крайне паршивым: Сюаньчжэнь, гордость которого не могла простить ему такой спокойной реакции на дерзкий стариковский плевок в ноги, страшно злился, а Наньян, одолеваемый ужасной бессонницей, был крайне восприимчив к чужим эмоциям. Он физически ощущал презрение и боль старика, а также всех жителей города, а сейчас почти что слышал, как кипит злость в груди напарника. Всё это смешивалось с его собственными переживаниями и страхами, а также усталостью.

Фэн Синь не был уверен, что в такой ситуации он, вызывающий у Му Цина только фырканье и желание убрать надоедливо семенящего напарника-слабака с глаз долой, мог своими глупыми словами хоть немного исправить ситуацию. Но всё же открыл рот, готовясь сказать что-то успокаивающее, но не успел.

Вслед им послышался оклик: обернувшись, удивлённые боги обнаружили, что за ними спешит немолодая женщина в траурных одеждах, еле переставляя ноги. Казалось, её сковывала боль, но она, тем не менее, с завидной настойчивостью бежала за ними, чуть ли не задыхаясь.

— Прошу, молодые люди, остановитесь, подождите! — женщина совсем не думала беречь себя, отчего казалось, что она могла вот-вот упасть навзничь: её лицо страшно покраснело, а по лицу струился пот, который она неаккуратно смахивала рукой. Впрочем, это не то чтобы помогало: кажется, она умудрилась упасть по пути, потому только растирала грязь по лицу и седым растрёпанным волосам. 

Фэн Синь, сделав всего несколько стремительных шагов ей навстречу, оказался прямо на её пути, вынудив её замереть. Она едва не влетела в него, но, тем не менее, бог осторожно взял её за предплечья, не позволив упасть, но в то же время не коснувшись кожи. Женщина опёрлась на него, словно не успела осознать произошедшего, подняла испуганный взгляд, а потом вдруг содрогнулась в рыданиях, грузно рухнув на колени.

Фэн Синь никогда не был силён в общении, особенно если в его присутствии кто-то плакал. Но женские слёзы всегда вызывали у него неосознанное желание отдалиться: он опасался женщин и совсем не знал, как успокоить другого человека, ведь его самого никто никогда не жалел. Рука бога войны, не уверенного в дальнейших действиях, зависла над головой женщины.

Бросив испуганный взгляд через плечо, Наньян увидел подошедшего к ним Му Цина. Это придало уверенности, и Фэн Синь осторожно провёл рукой по дрожащей сгорбленной от тяжёлой работы и груза жизненных трудностей, оставивших след на её сильных, совсем не женских плечах, спине:

— Не спешите, отдышитесь и расскажите, что случилось, мы обязательно найдём способ вам помочь, — сначала в ответ на эту фразу женщина едва заметно кивнула.

Она почти встала на ноги, когда Му Цин, протянувший ей руку, пообещал помочь: женщина, едва утерев слёзы и тут же размазав дорожную пыль по старческой, покрытой множеством морщин коже, вновь разрыдалась.

— Простите, я просто… Как бы добры и способны вы ни были, вы мне не сможете помочь. Мне никто не способен помочь, как бы того ни желал, — из глаз женщины текли слёзы, а на губах застыла очень печальная улыбка. В этот момент казалось, что она выглядела намного старше, чем была на самом деле. 

Какие же невзгоды встали на её жизненном пути? 

Немного успокоившись, она пояснила: 

— Вы ведь наверняка не способны вернуть умершего человека в мир живых, к его матери?

Наньян и Сюаньчжэнь настороженно переглянулись. А немолодая женщина тем временем продолжала говорить. Казалось, её голос был способен проникнуть в душу — настолько искренне звучали её слова.

— Я… просто мать, до сих пор носящая траур по сыну, которого даже земле предать никогда не смогу… Он умер в пасти страшного демона. Эта тварь проглотила его, ещё живого, целиком у меня на глазах, и с тех пор… с тех пор… — женщина, которая снова едва ли могла связать несколько слов, испуганно обернулась назад. — Нам лучше уйти подальше от любопытных глаз, если меня заметят… Будет плохо.

Едва оказавшись за тоненькой стеной хижины и немного наведя порядок, Наньян и Сюаньчжэнь услышали жуткую, полную несправедливости и боли историю женщины. Её единственный сын был строителем, необыкновенно талантливым: он с детства питал страсть к сооружению поделок из дерева, рано начал осваивать инструменты… Казалось, что он был любимчиком богов: молодой человек был совсем юн по сравнению с опытными строителями из соседних поселений, но уже достаточно опытен и силён, чтобы брать в работу сложные заказы, не годящиеся для новичков в этом ремесле. 

Чаще всего он помогал жителям деревни в построении пристроек к домам и ремонте ветхих зданий, но с каждым годом к нему всё чаще к нему приезжали зажиточные господа из соседних городов, приглашая к себе на работу. Конечно же он не отказывался, если ему предлагали достойную плату за работу: молодой человек не только горел своим делом, но и ценил своё время и свои труды, чем очень радовал мать.

Но однажды, когда её сын был дома, на их пороге появился прекрасный юноша, оказавшийся заклинателем. Он был ранен и первое время едва ли мог сказать хоть что-то — настолько был ослаблен. Но потом, когда молодой человек выздоровел, оказалось, что его звали Лян Хаои * , и он, рассказывая о жутких монстрах, что встретились ему по пути, а один из них убил его напарника. Юноша тяжело переносил потерю товарища, но, несмотря на это, сделал крайне заманчивое предложение — возвести дворцы двум божествам, Наньяну и Сюаньчжэню, в его родной деревне, страдающей от нашествия отвратительных чудовищ: уже несколько детей оказались растерзаны чем-то неведомым.... Молодой заклинатель слёзно умолял откликнуться на это предложение, обещал абсолютную защиту — в его деревне не он один был заклинателем, поэтому строитель, работающий над постройкой, ни в коем случае не пострадает. 

*имя 好意 — переводится как добрые намерения; лучшие побуждения.

Лян Хаои был очень красноречив и убедителен, ведь после выздоровления и питания бережно выращенными и собранными жителями их города фруктами его мягкий и нежный голос звучал так, что даже пожилая женщина была почти готова принять участие в построении дворцов. Однако она, сама не зная почему, начала отговаривать сына. Сердце матери было неспокойно, а ещё она слышала о загадочных смертях и исчезновениях творцов, что в их краях возводили храмы богам войны. 

Однако сын был словно околдован: его не пугали ни чужие трагедии, ни вероятность самому остаться лишь воспоминанием в умах других, даже самого дорогого сердцу человека. Это было совсем на него не похоже, но женщина далеко не сразу обратила внимание на странное поведение своего чада. Поэтому он в тайне от матери, с которой из-за таких пустяков умудрился поссориться, выдвинулся в путь.

Но сердце женщины, не обнаружившей на следующее утро своего сына дома, было встревожено намного больше, чем раньше. И загадочный человек, назвавший себя заклинателем по имени Лян Хаои и не подозревал, что немолодая женщина с больными ногами посмеет выдвинуться в путь прямо за ним. Намерения этого человека, как оказалось, были вовсе не благими, однако было слишком поздно. Когда женщина, еле переставляя ноги, почти дошла до деревни, название которой удачно расслышала в чужом разговоре, она увидела лишь, как огромное страшное существо проглатывало её сына. 

Звук ломающихся в зубастой пасти костей заглушил истошный крик женщины, увидевшей смерть родного сына — единственного человека, кроме давно умершего мужа, которого она когда-либо любила.

Слушая сбивчивый рассказ женщины, Наньян и Сюаньчжэнь с завидной синхронностью переглядывались: в их глазах сквозило только беспокойство, смешанное со странной, подозрительной для неё взбудораженностью. Казалось, вот-вот она настучит по их головам и уйдёт восвояси, а не раскроет сердце и личную трагедию, так подкосившую её и без того слабое здоровье. 

Однако она всё же договорила: видимо, ей очень нужно было выговориться хоть кому-то. Наньян и Сюаньчжэнь не смели просить её рассказать больше: как бы ни хотелось узнать все мелкие детали, боги не могли мучить скорбящую и утомившуюся женщину, лишь предложили угостить её чаем и сладостями, купленными по пути в одном из прошлых городов. Та устало кивнула, не отказываясь от приглашения. 

— Позволите задать вопрос? — спросил Му Цин после трапезы, увидев, что взгляд женщины вновь приобрёл блеск, а цвет её лица перестал быть таким мертвенно бледным, как после страшного рассказа. Та кивнула, и он продолжил: — Почему вы пришли к нам, несмотря на произошедшую трагедию? Кажется, что ваши соседи настороженно относятся к заклинателям…

— И имеют на это полное право, — угрюмо добавил Фэн Синь, чем вызвал едва уловимое выражение раздражения, поймав его в чёрных глазах напротив. На секунду искра, промелькнувшая между богами, словно выросла в тысячу раз и заполонила своим жаром всё вокруг. Фэн Синь, опомнившись, продолжил: ему показалось, что неожиданная гостья даже не заметила неожиданной паузы и напряжения между заклинателями. — Кхм… произошедшее с вами ужасно. Мы сделаем всё что можем для того, чтобы смерть вашего сына… была отомщена.

— Почему вы всё же решили пойти за нами? — вдруг спросил Му Цин, смотря на женщину из-под полуопущенных ресниц. Он казался спокойным, но Фэн Синь знал: сейчас он анализировал каждый вдох женщины, поведение которой показалось ему странным. — Возможно, мои слова прозвучат грубо, но… кажется, что у вас нет совершенно никаких причин доверять нам, простым проходимцам. Особенно после произошедшего с вашим сыном… Да и, к тому же, своим поступком, если его заметят, вы вызовете у своих горожан только новые подозрения…

Женщина взглянула на Му Цина неожиданно помолодевшими глазами, в которых сверкнула решимость, а затем, глубоко вздохнув, ответила:

— Конечно, ты прав… — казалось, слова Сюаньчжэня немного задели её, потому что она тут же забыла о вежливости. — Я правда подставлю себя, если меня увидят мирно болтающей с вами. Но, честно, я сама не знаю, в чём причина: ведь сама хотела точно так же, как старик Ю, плюнуть вам вслед, но потом пригляделась… Извините меня, молодые люди, может быть, вы слишком напоминаете мне сына, и отчего-то вам хочется верить. А ещё — ваши глаза… — она остановилась, неловко потупив взгляд. — Наверное, я несу какую-то несусветную чушь, но в ваших глазах я вижу честность. Лян Хаои же выглядел так, будто сердце его сжималось от тревоги — я всегда вижу такое, но тогда почему-то… не обратила внимания. Не знаю почему! Но я абсолютно уверена в своих словах: его улыбка была неискренней, натянутой, и казалось, что он чего-то очень боится.

От её слов по спинам Наньяна и Сюаньчжэня пробежали мурашки. Пусть всё услышанное было лишь её словами, ничем не подтверждёнными, но было что-то во всём этом, что хотелось верить женщине, которая рискнула и доверилась им. Но, тем не менее, услышанное вызывало только новые вопросы: был ли этот заклинатель настоящим? Неужели он заманил невинного человека в логово зверя только из своей кровожадности? Что его пугало, что руководило им, когда он повёл талантливого молодого человека на верную смерть?

***

Следующие несколько дней Фэн Синь и Му Цин принимали различные облики, чтобы попытаться так вызвать намного меньше недоверия у местных жителей. Поскольку к привычному виду заклинателей они обратиться никак не могли, боги примеряли на себя различные образы, которые бы выглядели в глазах недоверчивых местных достаточно безобидно. 

Так, Наньян и Сюаньчжэнь успели побывать славными девушками, ищущими украшения на местном рынке, дружными детишками, пришедшими из соседней деревни искать приключения… Они ходили в таком виде то вместе, привлекая к себе внимание шумными разговорами и звонким детским смехом, то по отдельности, бледной тенью передвигаясь между горожанами, надеясь услышать из разговоров местных хоть что-то. 

Но, казалось, что ни одно из их театральных представлений не вызвало у местных жителей ни капли доверия: бегающая детвора, независимо от возраста, пробуждала у старших поколений горожан желание поучать, а у более молодых — сюсюкаться, предлагать сладости или, задрав нос, хмыкать, прося быть аккуратнее и бегать медленнее. 

Девушек так же, как назло, не воспринимали всерьёз: Фэн Синь не успевал напоминать о наставлениях Линвэнь напарнику, искренне возмущающемуся от наглости местных грубиянов. Впрочем, они довольно быстро переставали тянуть руки к хорошеньким незнакомкам, стоило Му Цину, притаившему в маленьком и слабом на первый взгляд теле юной девы силу бога войны, отправить парочку особо настойчивых мужчин в полёт.

— Если ты продолжишь в том же духе, уверен, Линвэнь сама спустится к нам из Небесной столицы, чтобы самолично содрать с тебя все остатки благодетелей, — хмыкнул Фэн Синь.

— Я, может, того и добиваюсь, — пожал плечами Му Цин. — Если она увидит, что мы тут устраиваем, то наверняка должна будет прийти и устроить нагоняй… И тогда, может быть, мы окажемся в относительной безопасности.

Фэн Синь улыбнулся этому «мы»: их отношения определённо немного наладились благодаря такой совместной работе. И, пусть в первое время, когда они пытались вызвать доверие местных, принимая образы маленьких сорванцов, их всё норовили примирить — настолько надувшимися и напряжёнными выглядели напарники — вскоре они, казалось, вновь почти вернулись к сотрудничеству почти как до ссоры.

— Пока что ты добиваешься только звания признанной всеми чемпионки уличных боёв.

Му Цин устало выдохнул и откашлялся с совсем не женскими звуками. Его образ, принятый сегодня, совсем не сочетался с тяжёлым характером бога, спрятавшегося за милым круглым личиком. Впрочем, — Фэн Синь был вынужден признать — его красота даже в женском обличии не сильно отличалась от его истинного образа. И даже необъяснимый страх перед женщинами, полное отсутствие желания вступать с ними в близкие отношения, казалось, отступали, когда Фэн Синь понимал, что за женским обликом прячется Му Цин.

Наньян устало выдохнул, обратив на себя вопросительный взгляд напарника. Но разве мог Фэн Синь сказать правду: то, что до сих пор, не способный выбросить свои чувства точно так же, как злополучную заколку, он мечтал о невозможном.

— Ничего, просто… задумался, — ответил Фэн Синь на непозволительно долгий взгляд. Му Цин лишь хмыкнул.

И снова повисло молчание: два бога, принявших образы простых девушек, стояли недалеко от городских ворот, не решаясь зайти, и мысли в их умах блуждали. Обоим казалось, будто они перепробовали всё, но снова оказались в тупике. Оба необыкновенно устали от вечных попыток, не приносящих абсолютно никакого результата.

У Фэн Синя в его истинном облике, который он принимал между перевоплощениями, под глазами залегли тёмные тени, и ему казалось, что он всё меньше напоминал бога. У него оставалось всё меньше духовных сил, потому что не мог их восстанавливать, находясь в таким состоянии. Он всё ещё не мог спать, а голос в голове так давно не слышался, что, казалось, совсем скоро Он начнёт Фэн Синю мерещиться. Бог не мог поверить в то, что невыносимо скучал по своему двойнику — в Нём он ощущал единственную опору в моменты, когда совсем ничего не получалось. 

Однако в то же время Фэн Синь чувствовал слишком сильную усталость для того, чтобы расстраиваться слишком уж сильно, и эти чувства оставались в его голове лишь тихим перезвоном — блёклым напоминанием. У него было намного больше проблем, помимо остуствующего голоса в голове: ссора с напарником, не унимающееся сердце, миссия, превратившаяся в ожидание нападения Безликого Бая… 

Но сегодня он чувствовал себя особенно паршиво, и особенно это ощущалось сейчас, когда они с Му Цином ничего не делали. Глаза Наньяна словно сами по себе слипались, и он уверял себя в том, что, едва ступив за порог их хижины, заснёт, и ничто его не остановит.

— У меня есть идея, — вдруг сказал Му Цин, словно за шкирку вытянув его из мечтаний о долгожданном сне. — Может быть, мы должны притвориться супружеской парой? Я уверен, что двое людей, связанных узами брака, вызовут у местных намного больше доверия, чем ребятня и юные девы. Особенно если мы скажем, что собираемся искать жильё…

Фэн Синю показалось, что его кто-то очень сильно стукнул по голове, и от этого его оглушило. Ему не послышалось?

— Что ты сказал? — переспросил Фэн Синь. — Ты серьёзно — притвориться парой? Нам?

— Абсолютно, — нервно облизнув губы, ответил Му Цин. — Нужно показать свои благие намерения, чтобы нам хоть что-то сказали… Мы, конечно, можем притвориться двумя путешественниками или заклинателями снова, но к ним, ты и сам прекрасно знаешь, отношение будет ужасно настороженным. Нам нужно попробовать новое!

— Нет.

— Почему? — ещё совсем недавно Му Цин бы вместо этого обязательно бы уличил Фэн Синя в бегстве, подшутил бы… но вместо этого лишь спросил причину отказа.

— Мне кажется, что нужно найти что-то другое, а не… — даже произнести вслух слово «пара», казалось, было невозможно. — Я просто не представляю, как это пришло тебе в голову: ты, вроде бы, соблюдаешь обет, не должен был напиться…— его речь с каждым словом всё больше напоминала бормотание, едва ли различимое собеседником, однако его взгляд с каждым услышанным словом тускнел. — Ты мог предложить что угодно новое: мы ещё не притворялись матерью с ребёнком, отцом-одиночкой и его сыном-сорванцом, но ты…

Фэн Синю начинало казаться, что его реакция на слова Му Цина излишняя: как можно было так остро среагировать на простую идею — лишь спокойно высказанное предложение, а не приказ! От ощущения собственного бессилия, что морального, что физического, хотелось позорно разрыдаться.

Но Фэн Синь не мог.

В глазах было абсолютно сухо: долгое отсутствие сна превратило его глаза в иссохшее безжизненное нечто, в котором прямо сейчас Му Цин пытался что-то разглядеть. 

Будто ему было не всё равно.

— Наверное, я просто… устал, — нелепо попытался отговориться Фэн Синь. — Забудь.

Однако, не успел он и моргнуть, как рука до этого молчаливого напарника легла на его запястье, прощупывая пульс.

— Духовной энергии достаточно… Может быть, дело в том роднике, из которого мы пили?

— Всё в порядке с родником, — хотелось напомнить Му Цину о его ужасной мнительности, но отчего-то Фэн Синю сдержался и лишь опустил взгляд, словно боясь увидеть в чужих глазах что-то, что подарит новые глупые надежды. — Не в воде дело, а… во мне. Просто я правда устал, пожалуйста… давай это не сегодня? Мы и так много сделали за сегодня. Разумеется, если хочешь работать, иди дальше сам, без меня, попробуй представиться молодым господином, который со своей женой собирается переезжать, поспрашивай, раз уж тебя так зацепила эта версия… А я вернусь в дом и попробую отдохнуть. Мне жаль. Прости. Мне правда очень жаль…

Фэн Синь не был уверен, за что ему так стыдно, почему он не может перестать извиняться, но он знал, что это его «не сегодня» в идеале значило «никогда». Но именно чувство стыда сподвигло его предложить Му Цину такой план.

Наньян, не дожидаясь ответа, развернулся и на негнущихся ногах пошёл к хижине. Он прекрасно понимал, что ни о каком сне сейчас и речи не могло быть — былое желание забыться и заснуть исчезло в никуда. Однако побыть одному, не чувствуя чужих взглядов, не погружаясь мыслями в суть задания, ему было просто необходимо. 

Заходящее солнце слепило, и он не был уверен: те подозрительно скопившиеся в уголках глаз капли — это вдруг пришедшие слёзы? Интересно, что стало их причиной, — обида и усталость? Или они — просто реакция на яркий свет, на который Фэн Синь с завидным упрямством смотрел, распахнув глаза?

Где-то в глубине души он, наверное, хотел бы, чтобы Му Цин догнал его, развернул к себе за руку, прощупал пульс снова, поделился своей духовной энергией — что угодно, лишь бы прикоснулся, заглянул с волнением в глаза. 

Но в то же время Фэн Синь не желал его видеть, чувствовать его рядом с собой, потому что рисковал и правда расплакаться от одного лишь намёка на обеспокоенность в чужом взгляде.

Но сколько бы шагов вперёд ни сделал Фэн Синь, он не слышал за собой ни звука, издаваемого напарником. Хотелось обернуться, убедиться в своих догадках, но остатки гордости громко запротестовали: он и так был достаточно жалок в последние дни, а небольшая оттепель, промелькнувшая в последнее время в их отношениях, и вовсе превратила Наньяна в блёклую тень былого себя. Сильного, смелого, готового с вызовом взглянуть в лицо Сюаньчжэня.

Но если бы Фэн Синь поддался порыву, то он бы обязательно увидел, как, сжимая кулаки, смотрел ему вслед Му Цин. Как он сделал неуверенный, совсем крошечный шаг, будто собираясь догнать и расспросить его, но позже лишь беспомощно опустил плечи. Руки тут же безвольно повисли вдоль туловища, а глаза, прикрытые выбившимися из чёлки прядями, наполнились сожалениями.

Никто из них, казалось, в тот момент совершенно не знал, что на душе у напарника.

Стоило Фэн Синю, не помнящему, как он дошёл до хижины, закрыть хлипкую дверь за собой, он почувствовал, как на него обрушился груз всех чувств и переживаний, который он так долго хранил в себе, стараясь закопать поглубже, убрать с глаз долой. 

Он не понял, когда по его щекам покатились слёзы, когда кулак столкнулся со стеной — Наньян даже не потрудился приложить в этому действию хоть какую-то силу. 

Это выглядело так жалко. 

И сам Фэн Синь был жалким — слабым, ни на что не годным. Ему не место на этой миссии, не место рядом с другими небожителями… не место рядом с Му Цином.

Фэн Синь скатился по стене и уставился на свои руки: он не был уверен, что в них сейчас осталась хоть что-то, кроме дрожи.

Спустя целую бесконечность он утёр слезы и попытался встать, но у него получилось не с первого раза. Казалось, что он абсолютно бесполезен. 

Вот бы сейчас услышать собственный голос в голове, чтобы он, сказав жестокую правду, вернул Фэн Синя в нормальное состояние.

Но тишина издевательски звенела в ушах.

— Ну где же ты, — взвыл Фэн Синь. — Почему тогда… тогда, когда ты нужен, тебя нет?! Почему ты не можешь прийти и помочь мне? Как ты мог оставить меня один на один со всем этим ?

Его молчание слышалось сплошным издевательством. Как можно было после стольких лет бок о бок оставить Фэн Синя? Как можно было, подарив столько смешанных эмоций и незабываемых чувств, просто исчезнуть, даже не сказав на прощание ни слова?

Фэн Синь прикрыл глаза, и перед ним вспыхнули фрагменты его снов: как мозаика, эти воспоминания о странной нежности человека, являющегося его точной копией во всём, кроме характера. 

Слёзы вновь полились — словно сами по себе.

Фэн Синь вспоминал первый разговор, первый взгляд глаза в глаза, контакт кожей о кожу — особенно яркими были воспоминания с того самого момента, когда перед ним во сне впервые материализовался Он — с наглой ухмылкой, сидящий расслабленно, раскинув руки. 

Уже тогда двойник, казалось чувствовал себя хозяином — а Фэн Синь лишь принимал правила придуманной Им игры. Сначала бог был уверен в том, что ему не нравилась наглость человека (а был ли Он человеком?), смеющего пользоваться его лицом. 

Это казалось чем-то неправильным: вот есть Фэн Синь, а вот — Он . 

Они ведь всегда были совсем разными? 

Но отчего-то только рядом с Ним казалось, что это был дом Фэн Синя. То место, где не осудят попросту, где напомнят о том, когда стоит быть решительнее и твёрже, а когда — отступить, проглотить ком обиды. Он был для Фэн Синя первым и единственным другом, старшим братом, которого у него никогда не было — заботливым, дарящим ценные советы, наставляющим. Но в то же время — язвительным, иногда излишне грубым.

Весь Он был словно соткан из контрастов.

Даже если Он был излишне прямолинеен, не выбирал слова, даже если мог причинить боль — всё это всегда шло на пользу.

Если бы не Он , Фэн Синь бы, наверное, не смог дожить до сегодняшнего дня. 

Возможно, он бы давно сдался.

Но почему же сейчас, когда Он был так нужен, когда Фэн Синь сгрызал себя изнутри, не оставляя ни одного не израненного куска в своей истерзанной за сотню лет душе, в голове лишь отдавалась боль от его рыданий?

Фэн Синь, с трудом приподнявшись от стены, к которой так и был прислонён, на полусогнутых ногах с дрожащими коленями кое-как добрался до своей наспех сделанной постели: надежда на то, что он сейчас наконец сможет заснуть, взялась словно из ниоткуда: Фэн Синь ещё никогда так быстро не сбрасывал с себя верхние одежды и не ложился в постель.

Его глаза были закрыты, но залёгшая между бровей складка, как и дрожащие руки, сжимающие ткань покрывала, выдавали его сильнейшее напряжение. Он переворачивался с боку на бок, пытался считать про себя, пытался сосредоточиться на сне, который мечтал увидеть — чтобы там обязательно был Он , одаривающий Фэн Синя саркастичными улыбками.

Но сон не шёл.

Как назло, Фэн Синь только сильнее заводился — его всё раздражало, даже слёзы, до того не прекращавшие течь ни на мгновение, вдруг высохли на щеках, противно стянув кожу.

Всё это было каким-то издевательством.

Фэн Синь всего лишь хотел заснуть — разве в этом было что-то ужасное, неправильное, плохое? Разве он заслужил такой ужасной пытки?

Было так много людей намного хуже, чем он. Столько злых, жестоких существ, которых даже людьми было сложно назвать: они творили столько столько зла — так почему Фэн Синь страдал, а они нет?

Несправедливо.

Несправедливо!

Почему единственный раз, когда он хоть чего-то просил, его никто не слышал?

Фэн Синь поднял дрожащие руки: интересно, сможет ли он заснуть, если перекроет себе доступ воздуха? Он не должен умереть от такого.

А даже если умрёт — пусть.

Руки не слушались, дрожали так, будто у Фэн Синя была какая-то страшная болезнь. 

Но, к сожалению, единственным, чем он болел, была слабость.

Пытаясь справиться с непослушной ладонью, он приложил ужасно, непозволительно много сил для того, чтобы поднести её немного ближе к груди, чтобы…

Вдруг она коснулась чего-то, надёжно спрятанного у него за пазухой, под нижними одеждами. Фэн Синь замер и чуть снова не расплакался: вот она — последняя надежда. Та, о которой он почти забыл.

Он встал с постели, почувствовав неожиданный прилив сил: в его руках был мешочек лекарственных трав, подаренных доброй женщиной в первом же городке, встретившемся на пути. Такая удача!

Фэн Синь сам не заметил, как улыбнулся: наверное, на лице, потерявшим все краски от недавних рыданий и лишённом последней воли к жизни отсутствием сна и отдыха, эта улыбка смотрелась жутко. Чужеродно. Будто цветок, посмевший расцвести под жарким солнцем пустыни — ещё даже не подозревающий, что его ждёт мучительная смерть от жажды.

Фэн Синь высыпал травы в чашу, а затем, дождавшись, пока вода вскипит, заварил смесь. Запахло какими-то знакомыми цветами, но их резко оттенял странный запах, который он, казалось, когда-то уже чувствовал. 

Сначала он рефлекторно напрягся: но потом вспомнил, что когда-то давно Му Цин рассказывал ему о некоторых лекарственных травах, о которых сам узнал от матушки. Наверное, тогда Фэн Синь и запомнил этот запах — терпкий, сладко-горький, едва уловимый.

Вскоре, когда отвар был готов, Фэн Синь отпил: он не помнил, говорила ли та торговка о том, сколько нужно выпить для хорошего сна, но Фэн Синь, отпив половину прямо с листьями того странного растения, которое, кажется, назвали лан-ту, решил, что столько будет достаточно для первого раза. Сушёная смесь захрустела на зубах, и Фэн Синь запил это ощущение ещё глотком отвара — для верности. 

Он не был уверен в том, показалось ли ему, но веки потяжелели, и бог, утомлённый этим днём, лёг в постель. Он прикрыл глаза, готовясь, наконец, заснуть, и ему показалось, что отвар наконец начал действовать. Засыпая, Фэн Синь молился, чтобы заснуть недостаточно крепко: ведь он тогда не сможет увидеть Его .

Вдруг в голову закралась мысль: может быть, на обратном пути им удастся пройти мимо того городка, и Фэн Синь купит ещё этой чудесной смеси. 

Он правда чувствовал, как сон сковывает его, как тяжелеют руки и ноги, как глаза закрываются…

Но, не успев погрузиться в сон окончательно, он вдруг почувствовал, как сильно его начало мутить: стало холодно, как от лихорадки, желудок скрутило, а сердце застучало ещё сильнее, чем во время того срыва. Он привстал на локте, и мир перед ним поплыл..

— Блять, — прохрипел Наньян, вставая с нагретой постели. Возможно, даже слишком нагретой. 

Во рту страшно пересохло, и он поспешил к кипятку, которым заваривал травы: повезло, что он использовал не всё. Дрожащей рукой он влил себе воды, ещё не успевшей остыть, прямо в горло, чтобы избавиться от этого отвратительного чувства.

Как ужасно — невыносимо стыдно за свою слепую веру в людей, за то, что выпил непонятно что. В голове кружилось сразу несколько мыслей, ухватиться за которые Фэн Синь не мог.

Он стоял, опёршись на стол, и казалось, что силы в его руках и ногах с каждым мгновением становилось всё меньше. Это пугало: он выпил не так много — неужели в состав этой смеси для упокоения — пришедшая в голову игра слов вызвала грустную усмешку — входил настолько сильный яд?

Фэн Синь сделал пару шагов по направлению к двери: нужно было что-то сделать. Хоть что-то. 

Хотелось надеяться на то, что Му Цин не ушёл слишком далеко, но даже если он сейчас находился на пути к хижине, Фэн Синь не был уверен, что дойдёт. Он постарался успокоить ци, бушующую в его меридианах, как море во время шторма, но, казалось, делал этим только хуже себе.

Как же стыдно.

Сжав зубы, он сделал несколько быстрых шагов навстречу двери: они показались ему бесконечными, а ручка, которую нужно было с определённым усилием провернуть, — необыкновенно далёкой, издевательски мелькающей вдалеке.

Голова кружилась всё сильнее, и Фэн Синь почувствовал, что даже дышать ему становится сложно. Но он упрямо шёл вперёд, повторяя одно-единственное слово — причину его состояния. Он неожиданно для самого себя вспомнил, что торговка назвала ему ингредиент этого сбора — лан-ту.

Вдруг — ручка провернулась словно сама по себе, усилием воли Наньяна, почти до неё дошедшего. Дверь распахнулась, с грохотом, ударившись о стену.

— Фэн… ты… прости… — судя по выражению лица Му Цина, казавшемуся самым чётким из всего, что было вокруг, он приносил искренние извинения. Фэн Синь не мог разобрать слов и старался хотя бы прочитать по губам — тут же забыв о том, зачем вообще вскочил, зачем искал Му Цина. 

Но, упавший на напарника, взгляд Сюаньчжэня тут же наполнился ужасом. Му Цин что-то прокричал, но Фэн Синь уже совсем ничего не слышал. Вновь подступила тошнота, его ноги подкосились, и Му Цин, кажется, бросился к нему.

Фэн Синь упал ему в руки, так удобно подставленные, прохрипев:

— Лан-ту…