Лететь предстояло долго — судя по скорости движения моего «коврика», который благополучно продолжал полет и после того, как я перестала петь, сей процесс должен был занят часов пять-шесть, а стюардесс и прочих пилотов я как-то не предусмотрела. Еще и периодически пытавшийся догнать на своих двоих Мелькор, отставший только у границы гор, что-то там пытался кричать про неудачные затеи, но ветер сносил все звуки, оставляя меня в свистящем коконе. М-да, проблему тотальной скуки я тоже не предусмотрела, но, думаю, не случится ничего страшного, если я немного вздремну. Потоки ветра обдували небольшую «кабинку» — видимо, подсознательно я умудрилась хоть до чего-то додуматься, так что участь сдутого в океан листочка мне не грозила, а вот улечься поудобнее было уже сложновато, поскольку полупрозрачная пластинка имела размер чуть больший, чем среднестатистический рабочий стол. Вы когда-нибудь пробовали спать на столе, не свешивая ноги и руки вниз?

Надеюсь, хоть орлы не начнут охотиться на летающее нечто, не сильно похожее на их обычную еду, иначе у Сулимо точно будет повод не любить как минимум меня. А, зная его «умение» мыслить связно и логично, еще и припишет что-нибудь в духе того, что я — черное творение Мелькора, от которого он, бедный и несчастный вала, натерпелся… Тьфу, даже думать противно.

Интересно, а то, что сейчас мелькает подо мной — это уже открытая вода или просто какое-нибудь озеро? Просто есть у меня смутные подозрения, что союзников может оказаться чуть больше, если правильно привлечь индифферентного ко всему Ульмо, но для этого его нужно сначала найти. Интересная идея, но воплощать ее прямо сейчас я, конечно же, не буду. И чует мое сердце, что вон те симпатичные рыбки (размером, если я правильно понимаю, с выросшего раз в десять кита) не настолько просты, как кажутся, но, опять-таки, проверять это сейчас не сильно хочется — черт знает, как на это отреагирует мое средство передвижения. А вот на светлом острове можно будет и попробовать связаться.

Вайрэ. Ниэнна. Ирмо. Намо. Ульмо. Пять из четырнадцати, слишком мало, чтобы обеспечить безопасность в дальнейшем, но достаточно, чтобы остановить любой суд, а в случае чего — и укрыть кого-то из спасенных. Курумо рассказал, что некоторых майар, сбежавших от своих создателей, Феантури укрывали в своих владениях, не давая остальным проникнуть туда, и поэтому мне следовало быть осторожнее — если примут за одну из бежавших, мне помогут, но если посчитают, что я пытаюсь вызнать места убежищ, мне будет очень плохо. Лучше не выяснять, на что способны властелины грез и смерти.

Как обычно, стоило мне уйти в свои мысли — время словно понеслось вскачь, потому что как только я открыла глаза, выныривая из потока размышлений о вынужденности раскрытия моей сути хотя бы Феантури и Вайрэ, сразу же заметила довольно большое темное пятно, к которому и стремился мой «ковер-самолет». Без понятия, как песня преобразовалось в эту странную штуку, но зато я почти достигла Валинора. И в ближайшее время, если все правильно поняла, должна оказаться у Намо почти под носом.

Одна из подвесок вдруг резко нагрелась, почти обжигая кожу. Я тут же оттянула ее, держа за шнур, но больше ничего не происходило, только на полукольце выступили какие-то штрихи, сложившиеся после переворачивания в «Саша». Когда успел, рыжий?.. Я ведь только один раз показывала, как пишутся буквы нашего языка, и только один раз записывала имя…

С обратной стороны медленно проявлялось еще одно слово, тоже записанное Курумо с листочка, на котором я показывала алфавит и писала короткий пример текста под его диктовку.

«Возвращайся».

***

Прошло примерно полчаса — шесть песен на «внутреннем радио», которое не затыкалось с самого вылета, остров был уже совсем близко, буквально в двух шагах, а вот с моим «транспортом» творилось что-то странное. Теплый лед, из которого и был создан своеобразный ковер-самолет, похоже, начал таять, крошась по краям и вызывая приступы паники. Да, я боялась высоты, а сейчас под моей задницей было, если мне не изменял глазомер, метров двадцать. То есть очень высоко!

Сдернув с шеи и сжав в руке одну из подвесок, я старалась не паниковать — раньше все работало как следует, а в этот раз я специально настроилась на Вайрэ, которая как раз должна быть где-то неподалеку, судя по тому, что на два часа возвышаются серо-зеленые скалы, над которыми встают купола… Никогда не думала, что снаружи Чертоги будут настолько красивыми, но удивление было скорее положительным, потому что я ожидала увидеть что-то подобное скорее внутри залов. Первый маленький плюсик в мысленную копилку с подписью «Намо» — никогда не любила излишнюю пафосность и пышность, а вот строгие и изящные линии внешних контуров покорили меня с первого взгляда.

«Коврик» продолжал разрушаться, медленно и постепенно заставляя меня умоститься в самом центре, поджав ноги и глядя исключительно вперед. Подо мной уже мелькали деревья и скалы, что радовало — я уже близко к цели, но вот падение на жесткие ветви или камни гарантированно превратит меня в отбивную из человечины. Черт. Не думать о высоте, не думать о высоте!..

— Мама-а-а-а!.. — кусок льда просто разломился посередине, и я, плюнув на всю конспирацию, уцепилась руками и ногами за уцелевший кусочек, заходивший, судя по траектории, на бреющем полете куда-то на посадку, параллельно крошась везде, где только можно, и перестала сдерживать эмоции. Благо, нецензурных слов на тот момент в голове попросту не было — только полуоформившийся визг и нечто неразборчивое, с чем я и влетела в открытое окно Чертогов. Почему так быстро пролетела остававшиеся километры? Потому что я банально не помню, почему и как. Страшно было, знаете ли.

Проскользив на животе и останках льда половину довольно-таки обширного зала (на удивление на полу было мало пыли и грязи!), я остановилась, практически уткнувшись макушкой в чью-то ногу. Упс. Ну, хорошо хоть, что не на ветки…

Подняла голову. Икнула. Опустила голову обратно. Не, я, конечно, знала, что Вайрэ — жена Намо, который тут владыка и судья, но чтобы влететь под ноги к обоим в разгар какого-то диалога… М-да. Моя смерть будет долгой и мучительной… На этой мысли меня вздернули за шиворот, поставили на ноги и воззрились далеко не беззащитным взором опытной хищницы.

— Кто ты и что делаешь в Чертогах? — обманчиво-спокойный голос пугал даже больше, чем второй взгляд, расфокусированный, но неожиданно цепкий. А глаза у Намо красивые, только смотрит как-то слишком уж насквозь.

— Саша. Человек. Ищу помощи для друга, — не лгать, Сашенька, этим — не лгать. Почуют. Особенно — Мандос, ему самой Судьбой велено. Вайрэ-то, может, и держит за одежду, буравя пронзительно-голубыми глазами, но вот главный тут явно Намо. А врать Повелителю Мертвых — это решение, не продляющее срок и не улучшающее качество жизни. — Пришла по своей воле, и прошу твоего совета.

Стальная хватка Плетущей разжалась, давая встать самостоятельно, и я, одернув края местного аналога футболки, замерла сусликом в ожидании ответа. Но увы, получить его сразу было не суждено — за дверью, мимо которой я, судя по мокрой дорожке, проехалась собственным носом, послышался еще один женский голос, и Намо, одним взглядом указав мне на ступени трона, замер в величественной позе. Я, послушно скользнув вслед за ним, уселась у его ног, натягивая на лицо блаженную улыбку дурочки. Если верить Курумо, то Мандос нередко подбирал результаты «игр» остальных валар, оставляя их у себя то ли в качестве домашних зверушек (по версии для остальных Сил), то ли для попыток исцелить (на самом деле), и теперь мне имело смысл притвориться именно такой игрушкой — сумасшедшей, ничего не понимающей девочкой-одуванчиком.

Благо, увлечение ролевыми играми — текстовыми, но не менее захватывающими, чем настолки и полигонные — позволяло временно представить себя просто персонажем. Была у меня когда-то такая безумная, только вот в упор не помню, как ее звали, потому что с первого же появления в игре она получила прозвище «Ханни» — как и тот милый песик, который охранял ее, запертую в доме, от посторонних (и потусторонних) людей. Теперь я была ей. Я — Ханни, и мне не страшно, потому что Господин со мной. Я Ханни, я смотрю на Господина, и я счастлива, потому что Господин рядом. Я Ханни. Я Ханни. Я…

— Что еще за дрянь пускает слюни на твое одеяние, Намо? — оказывается, и по осанве можно орать. Презрительно орать причем.

А я… Я Ханни, и мне плевать, что происходит вокруг. Господин смотрит за меня, он касается меня своей рукой, и как же я счастлива! Я скулю, не в силах выразить иначе свое счастье, и Господин тут же убирает руку. Нет, я буду молчать!.. Он снова касается меня, и я снова счастлива. Я Ханни, и Господин любит меня!..

— Это не твое дело, Оромэ, — скучающе произносит Господин и снова прикасается ко мне. И больше нет мира, нет ничего, только длинные пальцы Господина на моей щеке, которой я, не в силах сдержаться, трусь о его ладонь и ткань его одежд.

— Ханни, — счастливо заявляю я. Я умею говорить лишь свое имя, но Господин, услышав его, кивает, и даже позволяет мне прижаться к своим ногам. Я счастлива еще сильнее, так, как не бывает счастлив никто!.. — Ханни!..

Вслед за Оромэ в зал вошла… Кажется, его жена — Вана. Краем глаза я успела заметить, что Вайрэ очень неодобрительно смотрит на пришедших, но полностью оторвать взгляд от Намо означало порушить к черту всю маскировку. Впрочем, сам Мандос тоже был довольно интересен внешне, так что блуждающий по его лицу влюбленный взгляд сумасшедшей был довольно оправдан.

Для начала — у его глаз не было белков. То есть вообще не было — только фиолетово-черный океан, окаймляющий белые зрачки. Страшно, очень непривычно — форма глаз слабо походила на человеческую, больше напоминая таковую у аниме-персонажей (огромные миндалевидные очи, я душу бы отдала за возможность сфотографировать, чтобы потом наслаждаться их видом, но телефона с собой, что логично, не было), длинные белесые ресницы бросали тень на узкие скулы, а светлые брови с каштановыми волосами, словно присыпанными пеплом и снегом, давали довольно пугающее цветовое сочетание. Но даже такой, потусторонний и пугающий, он был прекрасен настолько, насколько может быть прекрасной Сила, во власти которой находится последний Суд над всеми душами.

Наверное, я бы сама поверила в его равнодушие и отстраненность, которые сейчас были буквально написаны на его лице, если бы не чувствовала, как двигаются его пальцы, которыми он ласкал мои шею и затылок, словно чесал за ухом кошку или собаку. Только вот изредка сбивающиеся движения, пусть и незаметно для окружающих, но подсказывали мне — если я сейчас хоть на мгновение раскроюсь, я труп. И даже не по его вине — Охотник с женой просто устроят развлечение, загоняя очередную дичь, на месте которой окажусь я, а Намо, может, и попытается защитить меня, но вряд ли станет рисковать другими укрытыми в Чертогах ради человека.

Я — Ханни. Господин позволяет сидеть, прижавшись к нему, и от этого счастья я повторяю свое имя, тихо, но постоянно. Господин не запрещает, он даже касается меня, даря свою ласку, и я готова тянуться за его рукой, когда он отводит её.

Я смотрю на пришедших — взгляд следует за пальцами Господина, но снова и снова он проводит рукой по моим волосам. И я счастлива, я не боюсь никого и ничего, ведь Господин рядом и я могу видеть его, касаться и чувствовать.

— Ханни!.. — гортанный тихий стон, когда от счастья не остается даже голоса, чтобы сказать Господину, как я люблю его. — Ханни, Ханни!

— Все-таки Варда была права, у тебя абсолютно нет вкуса, — брезгливо отодвигается Вана, пока я-Ханни, закрыв глаза, счастливо подскуливает, ловя прикосновения Намо. Никогда не думала, что образ сумасшедшей пригодится, но вот помогло же! - Я не хочу, чтобы эта мерзость приближалась ко мне!

Ханни не хочет идти к этой женщине. Ханни хочет еще ближе прижаться к Господину, чтобы ощущать его телом, Ханни хочет, чтобы Господин гладил ее и не отрывал руки. Ханни открывает глаза еще шире и поднимает голову, кладя ее на колени к Господину, и Господин не прогоняет ее! Господин опускает вторую руку, и тоже касается Ханни, и Ханни кажется, что она сейчас сможет лететь, так она счастлива.

— Она послушная, и пока я не прикажу — не обращает внимания на других, — самое интересное, что я почему-то слышу этот способ разговора. Не могу участвовать, но отлично понимаю все, что они говорят. Забавно. Похоже, это побочный эффект чего-то из уже спетого, но выяснять прямо сейчас не стоит.

— Держи дрянь на привязи. И заодно скажи-ка мне, куда делись мои майар… Это мои творения, и мне решать, как они будут развлекать меня и жену! — даже практически не глядя на него, я замечаю, как исказилось его лицо. Пальцы Намо, наоборот, скользят медленно и почти спокойно. Я-Ханни счастлива.

— Забываешься, Охотник. Я не следопыт тебе и не слуга, чтобы так говорить со мной, — глаза Мандоса темнеют и становятся похожими на вечернее небо перед грозой. Мне становится страшно — но Ханни, моя спасительная маска, знает, что Господин сердится не на нее, и, поймав момент, целует ладонь, которая гладит ее.

Ханни знает, что Господин не обидит ее, и спокойно сидит в неудобной позе. Главное — что она может касаться Господина, что он не убирает рук. Ханни счастлива.

— Все знают, что они прячутся у тебя, Владыка Судеб, — вступает в разговор Вана. Намо вздыхает, изображая из себя равнодушно-спокойного валу. Не чувствовала бы рук — поверила бы, даже глаза потухли, снова став провалами в бездну с белыми точками. — Но их судьба не принадлежит тебе!

Ханни поворачивает голову. Господин устал, Господин не хочет говорить с ними. Но Ханни нельзя приближаться, Ханни должна сидеть рядом с Господином… Ханни уже не счастлива. Ханни хочет, чтобы Господин улыбнулся ей, но Господин убрал руки и закрыл глаза.

— Не имею ни малейшего желания спорить с тобой, Охотник. Покинь Чертоги. Или мне показать тебе, где находится выход? — голос Намо камнем упал в тишину, которая, казалось, окружила все вокруг. Я-Ханни с осторожностью отодвинулась, впрочем, все еще касаясь края одежд Мандоса. Не стоит привлекать внимания, когда есть шанс провести оставшуюся жизнь в Чертогах в роли трупа.

Оромэ явно не ожидал подобного, но поднялся, злым взглядом полоснув по Мандосу. Вана, как и я, не рискнула привлечь внимания даже взглядом. Так. Сейчас они уйдут… И мне предстоит допрос. Собралась, Сашка, еще немного — и часть проблем будет решена!

Как только за Охотником и его женой закрылась дверь, я сбросила с себя маску Ханни. Не люблю использовать этот образ, слишком сильно бьет по мозгам — ведь все-таки для полноценного погружения в героя иногда приходится мыслить, как они, а сознание Ханни настолько простое, что иногда приходится после нее восстанавливать собственные мысли. Безумная девочка, мыслящая, как собака, была испытанием для нервов не только окружающих, но и меня самой.

Встав со ступеней — кто бы знал, насколько неудобно на них сидеть! — я наклонила голову, благодарно глядя на Мандоса, который тоже перестал изображать ледяного истукана. Только что он фактически спас меня от Оромэ, заодно дав хоть какую-то, но легенду для моего пребывания в Чертогах. И все это — буквально за пару фраз, причем не выходя из образа этакого равнодушного судьи, занятого новой игрушкой!

— Благодарю, Владыка Судеб, — а еще внутри меня росло уважение к вале, который защищал тех, кто просил о помощи. Не думала, что даже в мыслях скажу такое, но именно его хотелось бы видеть на троне Короля Мира, никак не Манвэ с его детской жестокостью.

Он не ответил, пристально глядя на меня, как будто я была еще не решенной загадкой, которую ему предстояло раскрыть, а не человеком, осмелившимся нарушить предел Чертогов.

— Вайрэ, Плетущая, я приношу извинения за то, что мне пришлось сделать, — и тоже — молчание в ответ. Небеса Великие, да что я говорю не так? Или они говорят между собой? Но почему-то слышала же я осанве Оромэ, или, может, это связано с его громкостью? Становилось неуютно стоять вот так вот, в полном молчании, зная лишь то, что меня не убьют.

Взгляд Намо скользнул по моим рукам, непроизвольно сжавшим подвески, и снова вернулся на лицо. Всполохи Бездны в его глазах постепенно улеглись, открывая спокойный, мягкий фиолетовый цвет, перетекающий из одного оттенка в другой. Божественно красив… Тут светлая кожа немного тронулась румянцем на скулах. Стоп… Он что, мысли читает?.. Думать о котиках, о котиках, о котиках… А Намо неплохо смотрелся бы в королевских горностаевых мехах, и, пожалуй, с парой барсов — белая шерсть в черных пятнах оттеняла бы его спокойствие и невозмутимость, а рядом сидела бы Вайрэ, которую сопровождали бы, наверное, пантеры — и этот контраст белого и черного, Владыки и Плетущей, был бы великолепен.

— Если ты и правда видишь и слышишь то, о чем я думаю, то может, мне не стоит говорить словами о том, что ты можешь прочитать в моем разуме? — кое-как успокоив излишне бурную фантазию, которая в этот момент пыталась подобрать стиль шубы для Мандоса, четко подумала я.

— Да, я вижу и слышу, но моя жена не обладает таким даром. Потому — сначала покажи мне, а затем говори с ней, — интересно, у всех валар (кроме Тулкаса, разумеется) столь бледная кожа, что даже небольшое проявление эмоций окрашивает ее столь нежным цветом? Да и Рыжики тоже выглядят фарфоровыми, не наследственное ли это?

Саша, черт побери! Соберись! Заткни свое восприятие, хватит вгонять Намо в краску и четко, по дням, вспоминай свое прибытие!

Падение. Пробуждение. Ортхэннер и Мелькор. Курумо. Каждый день из тех, что проведен в Хэлгоре. Исчезновение Мелькора. Песня. Рассказ Рыжика. Прилет. Оромэ…

— Я увидел, Александра, — коротко прервал мои мысли Владыка Судеб, видимо, каким-то образом разрывая контакт, поскольку теперь, когда его не было, появилось легкое чувство одиночества, больше похожее на исчезновение сопричастности к чему-то.

— Лучше зови Сашей, Владыка. В моем мире имена не имеют силы, поэтому их сокращают для удобства, — и все равно никак не могла принять того, что эта власть и мощь, заключенная в живом теле, не превышает Мелькора, потому что по сравнению с ним Черный Вала выглядел… ребенком, получившим силу и взрослое тело. — Мое имя имеет значение, которое в него вкладывали так давно, что оно стало лишь набором звуков.

— Хорошо, — а все-таки скулы хороши. И румянец ему идет, потому делает его почти живым — насколько это вообще возможно для Силы, которая заведует мертвыми. Так. Не думать о скулах, не думать о глазах, не думать…

— Извини, если мои мысли были неподобающи. Для восприятия моего мира ты красив куда больше, чем это могут замечать валар и валиэр, и это отвлекает от нужных мыслей, — решив прояснить вопрос, уточнила я. Ну ведь и правда красив, причем настолько, что на Земле за него, похоже, передрались бы все особи женского пола от пяти до девяноста пяти.