Я стою и не могу отвести от тебя взгляд. Как тогда. Как сейчас. Как каждый чертов день, когда я вижу тебя. Стою и понимаю — либо я сейчас все-таки вдохну, либо сердце сломает мне ребра изнутри.

Твоя ладонь обхватывает мою кисть, а пальцы заставляют ее выгнуться так, словно сустава и вовсе нет. Ты поднимаешь бровь и смотришь на…

…черт побери, нет, пожалуйста, не смотри, отведи взгляд, пожалуйста… не надо.

Кончик лепестка розы, который виден из-под задравшегося напульсника, ты изучаешь так, словно это какая-то идиотская шутка, а мне дышать нечем. Не хватает воздуха, не завезли его в этот чертов город.

Каждый знает свой цветок. Это истина, такая же, как и зеленая трава, синее небо и белый снег. С рождения на теле ребенка есть метка, его собственная, которая исчезает годам к семи-восьми, но до этого момента каждый запоминает свой цветок наизусть.

Мой — рыжий бессмертник, золотая серединка и огненные кончики лепестков. Не знаю, почему так. Говорят, это может быть связано с характером или какими-то генетическими особенностями.

Твои пальцы скользят под эластичную ткань, сдвигают ее, открывая розу, и на это прикосновение она жжется изнутри так, что хочется руку себе отрезать, потому что я не могу позволить себе надеяться. Я отрицаю саму возможность того, что у тебя и правда остался мой цветок. Надеюсь, как могут надеяться, наверное, на то, что мираж окажется настоящим оазисом, но стараюсь не верить.

Гореть — больно.

Лепестки розы льнут к твоим пальцам, и даже если не знать, что сейчас еще один из них медленно становится пеплом, это безумно красиво. Как творение, принимающее своего Творца, она раскрывает бутон под твоей рукой.

— Давно? — а я не знаю, что ответить. «Да, давно»? «Догадайся сама»?

Не смотреть в глаза — это уже как-то слишком забавно и немного глупо, но я не могу, понимаешь? Просто не могу. Как будто случится что-то плохое, если я отвечу тебе, потому что ты все еще не отпускаешь мою руку. Мне некуда бежать.

Сдвигаю напульсник обратно, еле удерживаясь от шипения сквозь зубы. Боль такая, будто меня жгут изнутри, но уже не намекая, что я не права, а наказывая за это молчание, за отстранение от тебя, за то, что я не хочу надеяться и верить в невозможное. Метка — это не только благословение, как долгие века говорили священники. Метка — это еще и самое страшное проклятие, какое только можно было придумать.

— Неважно, — качаю головой. Если ты подумаешь, что я общаюсь с тобой только из-за метки, это будет хуже в сотню и тысячу раз, поэтому — неважно. Да мне, черт побери, все неважно, только пожалуйста, не надо так смотреть, словно ты уже все сама знаешь.

— А твой цветок?..

Это нельзя спрашивать, но то, как ты смотришь, больнее. Это как спросить о самом личном, самом-самом ценном, что хранится едва ли не глубже, чем сама человеческая суть. Самом значимом и одновременно — бессмысленном зачастую, потому что парные метки сейчас стали редкостью.

Моя растаяла, когда мне было одиннадцать. Просто в какой-то день я проснулась, а на плече больше не было рыже-золотой вспышки. Это было взрослением, но мне было даже немного жаль — этот кусочек детства, солнечный и яркий, был мне чем-то дорог.

И ты спрашиваешь так спокойно, как будто ничего не происходит.

— Гелихризум, — выдох рвет тишину на части. — Златоцвет. Иммортель. Желтянка…

— Бессмертник. Рыже-желтый, — этого не может быть.

Просто не может.

У меня кривятся губы от боли, потому что роза жжется изнутри, но когда ты снова сдвигаешь чертов напульсник и касаешься пальцами ее лепестков, она затихает. Ты принимаешь это? Принимаешь… эту метку?

Кажется, я ударилась коленями — подломились ноги. Крови на брюках нет, значит, не разбила. Или разбила не сильно. Неважно.

Мысли скользят легко и плавно, не цепляясь за то, что сейчас происходит чуть глубже. Мне почему-то хочется плакать, но не выходит, только в горле колется и дышать стало сложно.

— Да, — прислоняюсь лбом к твоей ладони. По статистике в этом городе не может быть двух людей с одинаковыми метками — совпадений таких одно на миллион, а у нас сто пятьдесят тысяч во всем городе, но откуда, откуда ты можешь знать его цвет?

Просто скажи мне, что это шутка. Что ты, черт тебя побери, пошутила, что это не моя метка цветет где-то на твоем теле… пожалуйста, пусть это окажется просто мираж!

Потому что иначе я не смогу отказаться от этого дара. Не смогу… пойти против меток. Не захочу даже.

Роза жжется почти не больно. Я бы сказала — насмешливо.