Всё утро он впитывал звуки: писк микроволновки, скрип половиц вниз по лестнице, шум включённого душа, который отбивал дробь по эмали ванной (и заставил задуматься, что каждое ночное полоскание отец, должно быть, слышал), хлопок двери, когда Тайлер остался дома один…
Да что за хрень.
Он ведь повесил ему записку на холодильник, прямо на уровне глаз. Писал немеющей рукой, старался. Надеялся, отец заглянет хоть поворчать по поводу симулянтских наклонностей и безделья; что сам отзваниваться в школу не будет — у него работы хватает. Но ты держи парацетамол, сынок. Выздоравливай.
Не-е-ет, обломись и удачи; старик как всегда эмпатией не страдал. Тайлер притёрся щекой к подушке, заставил себя проглотить разочарование. Градусник подмышкой показывал чуть меньше тридцати восьми. К часу дня значение перепрыгнуло эту отметку — и поползло дальше.
Что ещё.
Сквозь тягучую дрёму рвалась далёкая трель телефонного звонка, на которую Тайлер бровью не повёл. У него для Торнхилл стоял особый, бесячий рингтон — сразу захотелось бы оглохнуть, — а остальные могли подождать, пока его перестанет морозить.
Накаркал, разумеется. План был такой: к пяти часам — красиво рассекать вдоль прилавка и столиков, наглотавшись жаропонижающего. Реальность посмеялась Тайлеру в лицо; горло и уши окончательно забило ватой. Он проснулся по будильнику — и задохнулся на вдохе. Прямо как нашпигованная свинья в духовке: вокруг всё пылало, жглось; кровь гнала кипятком, глотать получалось через силу. В таком агрегатном он не то что до кафе не дополз бы — дальше порога шагу не сделал. Попытка зацепить телефон и взглянуть на экран кончилась перманентным ожогом сетчатки. Отзвониться на работу надо было. Вот ещё пять минуточек — и звонить. Оформлять больничный…
Время потекло песком сквозь пальцы. Потом что-то совсем близко закопошилось, съехало, пахнуло свежим воздухом, который вбился в носоглотку жидким азотом — у Тайлера протестующе затрепетали склеенные веки.
Окно. Ну конечно. Не прошло и дня — кто-то уже пытался влезть в его комнату. Пальцы дёрнулись, сжались в кулаки. Неужели выследили? Неужели подцепил хвост?
Он подорвался сесть в одно движение, и мир с опозданием сместился: крутанулся, завертелся, огрел давлением по горячей голове. Не переоценивай себя, чудовище, прогрохотало голосом Торнхилл. Перед глазами всё вспыхнуло, а голос так и зудил: ты истощён, не рыпайся.
И правда: выпутаться из одеяла оказалось непосильной задачей, руки-ноги то вязли-путались, то горели огнём, точно содранные в кровь; воинственности резко поубавилось — сердце прыгнуло к горлу, ладонь скользнула по рукоятке биты, прислонённой к стене для таких случаев. Тайлер задержал дыхание. Затаился.
В буйстве слезоточивых красок вечернего света первым делом показались чёрные косички (которые практически подметали пол; Галпин проморгался), а затем и распахнутый пиджак с ненавистной эмблемой.
Ошибки быть не могло.
— Уэнсдей! — сипло обрадовался он. Из груди нежно вытеснило всякую тревогу.
Уэнсдей, наполовину перегнувшись через раму, кинула колкий взгляд, мол, ты этого не видел, и резко подтянулась вперёд, завершая свой трюк средним по топорности кувырком. Потом встала, отряхнула юбку. Беззастенчиво огляделась.
— Ты мало похож на кошатника, — сказала она. Примерилась к нему, Тайлеру, повнимательней и как будто съязвила: — Скорее на владельца золотого ретривера.
Её губы красиво изогнулись вокруг этого «ретривер». Тайлер поглазел и сморщился: слова мешались для него в кашу бессмысленного содержания. Единственное, что он понял — Уэнсдей заглотила наживку. Стало совсем чуть-чуть совестно. В том числе за то, что ей пришлось карабкаться на мусорный бак снаружи — тот самый, у которого скоро крышка прогнётся из-за Тайлера. Вопрос «как ты адрес нашла?» можно было пропускать. Нашла бы. Торнхилл озаботилась.
Он спросил, еле ворочая языком:
— Что случилось?
— Ты не отвечал, — огорошила Уэнсдей. Пока Тайлер соображал и искал в кровати телефон, она отодвинула компьютерное кресло, подумала, глядя на отбитое колёсико, и осталась стоять. — Нужен был живой свидетель.
От слова «нужен» голова блаженно зазвенела. Или оттого, что у него были разбросаны грязные футболки по полу, а разложенная ноздря услужливо подловила контраст уличной прохлады и пропотевшей комнаты. Пришлось изобразить припадок глупости и три попытки подряд вбивать пин-код.
— А что, есть мёртвый?
— Роуэн.
Ему нужно было срочно и убедительно притвориться, что имя ничего не значило. Нет, не так: что он его впервые слышит. Роуэн и живым ему был как муравей под ботинком.
— Он из Невермора, — пояснила Аддамс и ступила ближе. — Ты болеешь?
Ты беспокоишься?
— Вроде того, — глянул исподлобья Тайлер. Экраном вниз спрятал телефон — у звонившего в 13:45 абонента на обновившейся иконке было засвеченное блёстками и розовыми фильтрами лицо. Потом спросит. — Отец пашет на доброе имя Галпинов, а я вот… — он махнул — нечаянно задел костяшками тумбу. — Прости за такое гостеприимство. Что с Роуэном?
— На него напал монстр, — медленно, вдумчиво проговорила Уэнсдей. — На фестивале, когда мы разминулись.
— Чёрт, Уэнсдей, как же…
Она не запнулась, не смялась — перебила:
— Тело исчезло, вот самое главное. Искали собаками, не нашли. А сегодня утром Роуэн объявился живым и здоровым. Все думают, я схожу с ума. Выдумала и монстра, и преступление.
— А ты?
Пауза.
— Я доверяю своим глазам, — сказала Уэнсдей практически сквозь зубы, словно повторяла это сотый раз за день.
Наверное, так оно и было. Девочка-выдумщица в скопе аквариумных рыбок. Как знакомо. И как интересно: откуда взялся живой мертвец? Воскрешать его было бы не из чего. Значит, подмена.
Тайлер знал, что должен сделать дальше: гипнотически медленно приподняться над смятым одеялом, улыбнуться самым краешком губ и пробормотать, разве что за руку не трогая (от методов рыжей ведьмы тошнило):
— Эй. Я верю тебе.
Потому что я был там, внутренне надрывался хайд. Видишь, какой надёжный и хороший? Глодаю трупы телепатов по ночам, ха-ха!
Уэнсдей молчала. Вперилась немигающим взглядом. Пронзительная, смышлёная Уэнсдей; робот-детектив, которая только-только рассказывала ему про Роуэна, — ювелирный крах и заранее выигранная проверка на вшивость. Тайлер смотрел на неё обезоруживающе, открыто, нежно. Тайлер любовался. Закипал от тяги внутри: она что-то почуяла, разглядела в маниакальном блеске глаз, зацепилась — и угодила прямиком в ловушку обыкновенного человеческого признания. Как легко он мог её провести. Как легко она срывала ему предохранитель.
Аддамс не подвела: сломалась первая, дёрнула плечами, уставилась в окно.
— Так что, удиви меня, — сказала она. — Как питомца зовут?
— Это просто белки, — соврал Тайлер. И пока Уэнсдей не вспомнила про отсутствие кормушки во дворе — улыбнулся шире: — Кофе?