Мир Скарамуччи — вечно увядающие кленовые листья за витражными окнами да изломанные солнечные лучи, рисующие на полу теневые узоры. В воздухе крепкий и нежный, похожий на вино, аромат прелой листвы; в бледных пальцах измятый шёлк одежд. Скарамучча похоронен в стенах павильона, хоть и покинул его не одно столетие назад.

Кленовые листья с ветром кружатся в пустой хижине перед тем, как Скарамучча предаёт её огню;

они же строятся под ногами, когда он прокладывает путь к уничтожению Райден гокаден;

Скарамучча бежит в земли вечного снега и льдов, но даже там слышит тихий шелест и чувствует, как ломаются под подошвами гэта кленовые листья.

Этот нелепый узор выточен на одежде потомка Каэдэхара — мелькают перед глазами рукава хаори, звенят на ветру застёжки доспеха.

Скарамучча всегда рядом и видит, как игра света выделяет тонкие, едва заметные морщинки в уголках глаз. Они видны, когда Казуха хмурится или недовольно опускает ресницы.

Его глаза блестят алым, и в них видно звёзды — прямо в узком просвете между вставленным в радужку зрачком и лопнувшими капиллярами. Из-за них у Казухи всегда такой вид, будто не спал слишком долго или будто только что плакал.

Но Казуха обычно не плачет.

Он улыбается: кривит губы, когда достаёт из ножен меч, щурится на солнце как бродячий кот и в голос смеётся, когда попадает под дождь.

Ему только двадцать. Он молод даже по человеческим меркам, но мимолётен, а потому всегда ближе к своему концу, чем к началу.

Скарамучча понимает: недели-месяцы-годы, проведённые с Казухой, пропадут навсегда в омуте ирминсуля так же, как пропали и все остальные.

Он готов к этому заранее.

Он убеждает себя, что готов.

С Казухой бывает тяжело, бывает и больно, и хорошо, и плохо, и жарко; приятно до унизительного и невыносимо до крика, — кукольное тело с человеческими повадками провоцирует на некое подобие чувств и особенностей мышления. Но нежность к этому невыносимо у существу делает неважным всё остальное.

Скарамучча всегда рядом и тщетно пытается уловить хотя бы момент из течения новых лет.

Он целует Казуху снова и снова; высчитывает удары его сердца, и иногда кажется, что Казуха, говорящий о его отчаянном сумасшествии, абсолютно прав.

Скарамучча показывает ему фальшивые созвездия на небе, а настоящие вычерчивает языком под коленом. Он тычется лицом в живот, царапает зубами под рёбрами, считает пальцами выступы позвонков и пытается любить так, чтобы не сильно — чтобы не сцеловывать с губ всхлипы и не оставлять на теле грязных кровоподтёков.

Образ его, вечно увядающего кленового листа, унесённого ветром с родных земель, останется со Скарамуччей, закрывай-не закрывай глаза. Он, путающийся тихим смехом в волосах, теперь навсегда в памяти.

Скарамучча смотрит на Казуху ивидит свою золотую тюрьму — витражные окна, пыль в полосах света, упирающиеся в небо клёны.

Пожалуй, он навестит павильон, когда придёт время.