Если всмотреться в трещинки потемневшей краски на стенах, в грустный силуэт пустой стойки для шляп и в солнечные узоры на полу, разглядишь неясные очертания — будто остаточные изображения бенгальского огня: тут стена сверкает золотом, там кресло, немного потёртое, отливает медью, а чуть пыльные разноцветные окна торжественно переливаются в лучах восходящего солнца.

Казуха находит красоту в каждой мелочи и, нарочито громко ступая по деревянному полу, выбивает из него осевшую за ночь пыль. Кофейня стоит близко к церкви, и каждое появление Казухи на работе сопровождается мелодичным перезвоном колоколов.

Шесть утра.

В такой ранний час никто не заглянет сюда и, пускай кофейня открывается лишь через три часа, Казуха никогда не против впустить посетителей пораньше. В конце концов, ему не так часто удаётся с кем-то поговорить, а местные любители кофе зачастую на удивление разговорчивы.

Казуха протирает окна и то и дело отвлекается на происходящее снаружи. Мокрая после ночного дождя брусчатка блестит, белая церковная башня резко вздымается в утренних лучах из ямы тёмных витрин: булочной, цветочного магазина, похоронной лавки с пугающими каменными мемориалами и не менее пугающей управляющей... Среди настороженных глухих фасадов белая башня — словно маяк. На её часах двадцать минут седьмого, а из неприступной ниши взирает на площадь Дева Мария — тоскливо, будто мучимая скорбью и тошнотой.

По улице торопливо идёт женщина, путается в плащ, придерживает пальцами высокий ворот и смотрит в пол. Казуха не знает её, но мужчину, который идёт чуть поодаль, узнаёт сразу. Тёмного цвета фрак, заложенные за спину руки, неторопливые, но уверенные шаги — мужчина останавливается прямо напротив кофейни, коротко кивает Казухе в знак приветствия, а потом скрывается за дверью похоронной лавки.

Консультант по похоронным традициям.

Казуха не сильно понимает, что это за работа, но господин Чжун Ли ему нравится. Он никогда не просит сварить ему кофе, но часто покупает зёрна, оставляет щедрые чаевые и порой немного педантично относится к сортам.

И всё же он Казухе нравится.

Сам Казуха, гонимый февральскими ветрами, оказался в этом городе чуть больше года назад. Заворожённый сальными ароматами жареных лепёшек, сосисок и посыпанных пудрой вафель, он задержался сначала на несколько дней,хотя построенный маршрут предполагал остановку всего на несколько часов: паром должен был переправить Казуху через пролив, а дальше — автостоп, пешая переправа и неделя на корабле, пока не достигнешь материка.

Однажды Казуха возобновит свой путь, а пока у него есть крыша над головой, работа и полуденные ленивые разговоры с редкими посетителями, он, пожалуй, задержится ещё ненадолго.

К тому же, хозяйка кофейни, обрадовавшись, что нашла такого исполнительного бариста, не постеснялась свалить на него большую часть работы и укатилась в безвременный отпуск.

Казуха не может никуда деться.

Он затерялся среди кофейных ароматов, лязга посуды и звонка колокольчика над входной дверью.

Сегодня он впервые звонит ближе к двенадцати.

На пороге показывается юноша в широкополой шляпе, которую местные обычно носят, работая в полях — вот только у них она обычно соломенная или сплетённая из пальмовых листьев, а у незнакомца, кажется, сшита из шёлка.

Юноша большими шагами пересекает путь до барной стойки, с грохотом садится на высокий стул и коротко просит:

— Чай. Одной чашки достаточно. — спустя недолгую заминку он добавляет. — Пожалуйста.

У юноши бледная кожа, круглые глаза, блестящие лазуритом и немного скрипучий голос. Он смотрит в мутное стекло витрины и даже не замечает, что его просьба остаётся без ответа долгие несколько минут.

Казуха вздыхает, ставит локти на данную стойку и ладонями подпирает голову.

Он улыбается.

— Это кофейня. — говорит он. — Здесь нет чая.

Незнакомец цыкает и закатывает глаза. В нём — неприязнь, отсутствие доброжелательности и блестяще скрываемая растерянность.

— Кипяток-то у тебя есть, умник. И чайный пакетик найдётся.

Казуха улыбается ещё шире.

— Арабика, робуста, либерика и экцельза. — отвечает он. — Последние два не рекомендую. Я сделаю кофе с виски, со сливками, с молоком, да хоть с мятным сиропом. Могу даже сварить какао с зефирками и маленькими сахарными звёздочками, от которых дети кипятком ссутся. Возможно, наскребу специй на стакан глинтвейна, хотя, честно говоря, сезон кончился две недели назад. Но никакого чая у меня нет.

У него зубы сводит от вежливых интонаций, ведь по кислому лицу незнакомца хочется смазать ботинком. Юноша стучит пальцами по деревянной столешнице, не говорит ничего, даже не двигается и, как будто, совершенно не дышит. Солнце, крадучись, задерживается на его бледной шее, тянется выше по лицу и коротким волосам, словно ищет в юноше жизнь. И тот, наконец, срывается с места.

— Бакалея где? — спрашивает он.

«Бакалея, блять».

Казуха удерживается от смеха, но сдержать ехидство удаётся едва ли.

— Извольте пройти вниз по улице аккурат к фонтанной площади. По левую руку обнаружите бакалейную лавку.

Незнакомец либо не замечает издёвки, либо делает вид, что она его совершенно не трогает. Он задумывается всего на мгновение и уходит прочь из кофейни.

Звенит дверной колокольчик.

Казуха вновь остаётся один. Время тянется медленно, посетителей почти нет — заходит лишь местный художник и берет на вынос три шота эспрессо. Пока Казуха возится с заказом, они успевают обменяться лишь парой слов: художественная выставка на следующей неделе, такие раздражающие колокольные перезвоны и «нет, это не моя заколке с розовой пони, Казуха, хватит ржать или я отпишу тебе свою младшую сестру, когда кофе меня таки прикончит».

Казуха едва заканчивает чистить кофемашину, когда незнакомец появляется снова. Он ставит на данную стойку коробку пакетированного чая и, смотря прямо в глаза, произносит:

— Надо ещё раз объяснить, что мне надо?

Казухе в голову тут же приходит мысль. Он улыбается, обнажая зубы, разворачивается на пятках и торопливо спускается в подсобку. Минутой спустя возвращается с термосом ещё неостывшего травяного зелёного чая и кофейной чашкой.

— Вообще-то в них мы подаём эспрессо. — поясняет он. — Так что будь добр, пей это, когда я отвернусь и сделаю вид, что мне вдруг приспичило подмести пол вон у того столика.

Казуха показывает в противоположный конец кофейни, берёт метлу и, не переставая улыбаться, уходит.

Вообще-то он не собирался делиться своим чаем ни в первое появление незнакомца, ни сейчас, но выражение его лица, только что прошедшего через всю главную улицу дважды, чтобы притащить в кофейню упаковку самого дешёвого чая, показалось Казухе достаточным, чтобы окупить такую потерю. К тому же, он не может позволить, чтобы в его кофейне пили какую-то невнятную чушь без должного вкуса и смысла.

Юноша тем временем неторопливо делает глоток.

— Горько. заключает он.

— Это вообще-то мой чай. — говорит Казуха, сметая дорожную пыль с коврика у двери. — За такое либо говорят спасибо, либо учтиво молчат.

— Мне нравится. — отвечает юноша. — Спасибо.

Церковные колокола бьют обедню, а в кофейне царит почтительная тишина, прерываемая лишь скрежетом метлы о деревянный пол да тихим звоном кофейной чашки, когда соприкасается с блюдцем.

От незнакомца пахнет морской солью и мылом, его одежда выдаёт в нём не местного. Казуха не задаёт вопросов — никто не спрашивал лишнего, когда он сам появился в городе, и теперь он тоже не станет спрашивать.

Есть люди, которых читать сложно — незнакомец в широкополой шляпе как раз один из них. И, даже если получится, Казуха знает, что такое вторжение будет смущать его ещё долго, до тех пор пока он не забудется в работе: в уборке, чистке кофемашины и ведении бухгалтерии.

Варить кофе — это не работа. Да, чтобы его приготовить, нужно мастерство. Лёгкая рука, сноровка, немного терпения. Достаточно выучить пропорции, а дальше — всё неизменно. Это безвредно. И не нужно заглядывать в чужие сердца, прислушиваться к полуотзвукам нервного дыхания и задумываться об интонациях.

Хозяйка заказывает только лучшие сорта — ящики доставляют раз в пару недель. Бразилия, Колумбия, Коста-Рика, Эфиопия — терпкий грубоватый дух Америки или острый и смолистый аромат тропических лесов. Вот так Казуха теперь путешествует, как ацтеки в своих священных ритуалах. Мексика, Индонезия, Гватемала.

Казуха отвлекается от мыслей, когда звенит над дверью колокольчик. Незнакомец только что покинул кофейню, и Казуха, прислоняя метлу к стене, спешит убрать с барной стойки грязную чашку.

Упаковку чая, пару смятых купюр и салфетку с нацарапанным посланием он находит там же.

«Не выкидывай. Зайду ещё. Может быть».