Вергилий пронзил себя Ямато повторно. Как вернулся из Нижнего мира, так сразу же и взялся за резную рукоять катаны.

Ви не мог его за это винить.

На этот раз Вергилий избавлялся не от своей человечности — не ото всей; он избавлялся от одного конкретного чувства: любви к Неро. Слившись с Уризеном, Ви привнёс новое, и это новое глодало и мучило Вергилия столько же, сколько и осознание, что Неро — как-никак его сын.

Поэтому, избавившись от Ви, пусть и оставив часть человечности себе, чтобы вновь не принять облик истинного демона, Вергилий покинул его, презрительно поджав губы и ни разу не оглянувшись. Чтобы Ви жил как хотел, но самостоятельно; чтобы тащил груз бережно выпестованных чувств сам, раз уж он был за них в ответе.

А Ви, повторно заключая контракт со своими кошмарами, жмурился, мелко трясся и жалел, что в этот раз его тело не рассыплется: Вергилий не был при смерти, и ни его демонической сущности, ни человеческой теперь ничего не угрожало.

А жаль.

Неро принял его с распростёртыми объятиями. Сперва косился подозрительно, но от Ви ни одного вразумительного ответа так и не получил, поэтому оставил попытки вызнать, зачем Вергилию потребовалось двоить себя. Данте шутил, что одного сына тому мало, и, толкая старшего брата локтем в бок, ехидно посмеивался и советовал более приятные и естественные способы обзавестись вторым. Вергилий хмурился и начисто игнорировал его. Как и осколок своей человечности.

«Мусор» — так он назвал Ви однажды.

И Ви, стиснув зубы, оскорбление проглотил. Потому что ввязываться в спор и доказывать самому себе, что его чувства к Неро могут быть чем угодно, хоть жесточайшей ошибкой, хоть величайшим в мире счастьем, но уж точно никак не мусором, было бесполезно.

Ви вспоминал об этом, сидя на кровати, согнувшись в три погибели и утыкаясь лицом в подушку. Второй подушкой он зажимал себе голову. Уши, если точнее: стены в доме тонкие, звукоизоляция ни к чёрту, а за стеной — темпераментный Неро и чувственная Кирие.

У них первая брачная ночь, а Ви, как идиот, зажёвывает наволочку и жмурит глаза, слыша то, чего никогда бы не хотел.

— Эй, пошли прогуляемся, погодка вроде ничё такая. — Грузно взмахнув крыльями, Грифон опустился на спинку кровати. — Хватит страдать, достал уже. Прошляпил своего ненаглядного, теперь поздно убиваться. Взбодрись!

Ви резко распрямился, точно туго сжатая пружина. Отложил подушку, аккуратно, медленно, умело подавляя в себе всякую тягу к разрушениям. Подушка не виновата, что Грифон прав. А Ви контролировать своё поведение научился, иначе не прожил бы столько рядом с Неро, не выдав своих чувств.

— Теперь так будет всегда, — выдохнул он и устало потёр лоб. — Я должен привыкнуть.

Это же такой пустяк. Всего лишь… привыкнуть.

Вергилий более десяти лет прожил в аду и ничего, выкарабкался. Чем Ви хуже?

Когтями адских ножниц скреблась на душе правда: всего-навсего всем.

— Знаешь, может быть, ещё не поздно найти Вергилия и…

— Как будто это что-то изменит, — горько рассмеялся Ви. Он улёгся на бок, вновь накрыл подушкой голову и уставился в стену.

Грифон его больше не донимал. Тень шумно сопела на полу и изредка вскидывала на хозяина морду. Жалела, стало быть. Собственные кошмары жалели его, великолепно.

Может быть, Вергилий был не так уж и неправ — и Ви действительно не более, чем мусор, раз даже своей новоприобретённой жизнью распорядиться как следует не сумел и стал заложником собственных чувств. Ах, о чём это он, он же и есть — воплощение тех самых запретных чувств.

За стеной наконец-то всё стихло. Длинные тени скользили по полу и чёрными маховыми перьями накрывали изломанный силуэт Ви.

Ви откинул подушку в сторону и медленно закрыл глаза.

Сон не шёл.