К кораблю приблизились в считаные минуты: времени на то, чтобы выбраться на лёд и разобраться, где чьи конечности, волосы и прочее, прочее, потребовалось непозволительно много — приходилось навёрстывать.

Лёд подтаивал под ногами, но держался. А вот губы — нет. Совсем не держались. Горели, саднили не то от соли, не то от морских поцелуев, так и норовя растянуться в предательски широкой улыбке; лица Кэйи Дилюк не видел, но подозревал, что выражение у того не менее шальное. Потому что сам Дилюк поначалу даже не понял, что происходит: когда ушёл под воду с головой и получил локтем в живот, решил грешным делом, что Кэйа утопить его вздумал — и принялся активно сопротивляться; позже — что вздумал не утопить, а съесть его лицо в отместку, старательно так, сосредоточенно, с порывами болезненной жадности, чтобы рыбам не досталось. А спустя десятки секунд в тесных объятиях наконец понял.

Ещё как понял.

Наглотался горькой воды — снова, приложился затылком об острую кромку льдины и, кажется, прикусил Кэйе язык — и пусть; чтобы неповадно было.

В подобных условиях целоваться ему ещё не доводилось. Результат вышел сомнительным. Но занятным.

Кто кого из воды вытаскивал, а главное, как — вопрос также занятный. Дилюк не ответил бы, сплёвывая морскую пену и отпихивая сипло хохочущего Кэйю от себя: гордость не позволяла. И без того лишился её остатков вместе с парой прядей волос: Кэйа запутался и слишком резко дёрнул рукой — случайно; Дилюк надеялся, что это было случайностью.

А в остальном обошлось без потерь.

И вот теперь, с горящими глазами-щеками-губами, опрокидывая молоко тумана залпом, они неслись к шхуне чуть ли не наперегонки. Дилюк мысленно ворчал: успеть схватить похитителей до того, как те опомнятся, было жизненно важным — момент для романтической хмели Кэйа избрал крайне неудачный. Наверняка намеренно.

Ненормальный.

Кожа на месте выдернутых прядей ныла. Одной поркой ремнём Кэйа уже не отделается.

Рваными полами расступилась белая пелена, пар истаял прозрачным — и Дилюк чуть было не споткнулся о свежие ледяные кристаллы. Остроугольными наростами те чудно́ смотрелись на боку судна, как актинии на крабовом панцире — Дилюк помнил цветные открытки, которые отец однажды привёз из Ли Юэ, — и вели к палубе своеобразными ступенями. Своеобразными, но прочными и удобными.

Кэйа своё дело знал.

Вблизи корабль оказался ещё крупнее, чем могло показаться поначалу. Трёхмачтовый, с сорванными парусами, громко хлопающими на ветру птичьими крыльями, как если бы неспособными поднять гибнущую массивную тушу в воздух; корпус в зарубках и трещинах — следах таранов, бесчисленных схваток. Оскорбительно, должно быть, пасть не от вражеского снаряда, а от взрыва стихии одного-единственного человека.

Легкокрылой птицей Кэйа взлетел на палубу, всё-таки опередив Дилюка и нарушив приказ, и обнажил меч. Звон клинков, ругань, и грохот мушкетов доносились отовсюду; запахи пороха, крови и сырой древесины липли к одежде, въедались в кожу. На ограниченном пространстве у похитителей сокровищ не было и шанса против обученных бойцов с Глазами Бога.

И не было ничего удивительного в том, что рыцари, наконец преодолевшие мёрзлые воды и добравшиеся под самое завершение сражения, все лавры забрали себе.

Иного Дилюк и не ожидал.

Отошёл к борту, прислонился боком и скрестил руки на груди, безмолвно наблюдая за суетой на палубе. Рыбьей чешуёй сверкали латы, гремели тяжело и неприятно: рыцари конвоировали преступников и делали опись похищенного, ухитряясь по уши зарыться в бумажную работу даже здесь; разбегались по палубе серебряными муравьями, нелепыми, тускло блестящими и едва ли полезными. Кто-то неодобрительно косился на Дилюка и качал головой, кто-то щурил глаза и отворачивался. Сам же Дилюк не обращал на них должного внимания. Пустое.

Нечего ворошить прошлое.

Однако он организовал бы поимку похитителей сокровищ иначе: позволил бы им высадиться на берег и сгрузить контрабанду, после чего вступил в бой и отрядом рыцарей замкнул преступников в кольцо; схватил бы с поличным — не отвертеться. При худшем раскладе — выжег бы паруса судну. И не пришлось бы отрывать от дел и привлекать капитанов с Крио Глазами Бога, искать подходящее место для засады, хитрить со льдом и опасаться случайностей в виде некоего господина Рагнвиндра, неожиданно оказавшегося на утёсе и едва ли не сорвавшего операцию.

Утомлённо потерев переносицу, Дилюк фыркнул себе под нос.

Впрочем, при его методе мог пострадать и груз, и корабль, и сами люди, его люди. Стоило справедливо признать, что план Кэйи всё же был лучше. Мудрёнее и сложнее, но изящнее; менее надёжный, откровенно нахальный, с впечатляющим результатом в случае успеха — уж чего-чего, а успехов Кэйа Альберих добиваться умел как никто другой.

Дилюк нахмурился, отвернулся к воде. Чёрной, мутной, мерно плещущейся внизу — нечто подобное заплескалось и в груди: лёгкая зависть, раздражение или же ледяное осколочное осознание того, что Кэйа своё звание получил заслуженно и стал капитаном намного лучше и дальновиднее Дилюка, — поди разбери.

И пусть. Тем лучше для Мондштадта.

А что до остального… Для остального существовал безымянный Полуночный герой.

Как бы то ни было, он похитит Кэйю тотчас же, стоит тому закончить с формальностями и передать задержанных конвою — и довольно праздных размышлений.

Звонкий стук каблуков по льду, решительная, не лишённая достоинства поступь и ни одного суетливого движения — а вот и Эола Лоуренс собственной персоной. Сощурилась, недовольно поджала губы, увидев, что всё закончилось без её вмешательства.

Дилюку стало её даже немного жаль.

— Капитан Лоуренс! — Кэйа тенью оказался подле Эолы, коснулся губами тыльной стороны её ладони — не как равный по званию, но как равный по происхождению. А Эола будто бы смягчилась, тонко неопределённо улыбнулась. — Поздравляю с успешно проведённой операцией. Я непременно доложу действующему магистру о ваших успехах!

— Моих? — бархатно усмехнулась Эола. — Вы бессовестнейшим образом увели их у меня из-под носа, капитан! Не думайте, что вам сойдёт это с рук!

— Из-под настолько очаровательного носа я готов уводить их хоть каждый день! — сверкнул ответной усмешкой Кэйа. Отпустил девичью руку и распрямился. — Жду возмездия с нетерпением! Скажем, за бокалом вина в «Доле Ангелов» завтра после шести?..

— А вы нахал, сэр Кэйа! — Эола порозовела щеками, спрятала руки за спину.

— Причём редкостный!

Дилюк, глядя на разыгрывающуюся перед ним сцену, едва удержался от того, чтобы не закатить глаза. Кэйа мог лебезить, паясничать и оттягивать момент сколько угодно, но занесённым меч возмездия уже звенел над его головой. Точнее, серебряная пряжка с родовым гербом Рагнвиндров — над задницей. Занятная печать получится. И занятная месть.

Месть. Прелестно. Теперь Дилюк стал похож на Эолу Лоуренс. Ему бы проспаться хорошенько. Сутки, а лучше двое, иначе так недолго ненароком обнаружить себя в рядах Ордо Фавониус с выкрашенными в нежно-голубой оттенок волосами, в серебряных туфлях и летящем плаще. Возможно, Кэйа сказал бы, что ему идёт — и закрепил бы сказанное порочной улыбкой и взглядом, масляным и топким, сгущающим кровь, раскалывающим сердце на горячие элементальные кристаллы; и хорошо, если обошлось бы без рук; и до обидного неприятно, если обошлось бы без них же.

Дилюк вздрогнул, сонно потёр глаза и проморгался. Привидится же.

— А, мистер Рагнвиндр, — сощурилась Эола. Приблизилась, уже без прежней благосклонности протянула руку.

Высмотрела. Досадно. Нужно было спрятаться в каюте капитана: вести светские беседы Дилюк не то чтобы не был готов — откровенно говоря, не был готов совершенно.

— Мисс Лоуренс, — прохладно улыбнулся он, поцеловал кончики её пальцев. Усиленно стараясь не думать о том, что по сравнению с идеальной Эолой сейчас похож на пса, которым мыли пол сначала в «Кошкином хвосте», потом в «Доле Ангелов», а затем уже драили палубу до зеркального блеска.

— От лица рыцарей Ордо Фавониус и себя лично выражаю вам благодарность за помощь! Подобный альтруизм — явление довольно редкое. И тем более ценное. — В её глазах вдруг заплясали озорные искорки, красные бесенята закружили хороводы. — Но позвольте полюбопытствовать: по какой причине вы оказались на утёсе в столь поздний час?

Кэйа ехидно фыркнул.

Дилюк мгновенно вынырнул из полудрёмы, как если бы протрезвел разом после затяжной попойки — однажды супруга Нимрода нагрянула в таверну выискивать своего благоверного; Дилюк и не подозревал, с какой скоростью могут появляться осмысленность и глубокий благоговейный страх на лоснящемся от излишков алкоголя лице.

«На утёсе».

Она всё слышала. И она, и рыцари: потому-то те и поглядывали на Дилюка со странным интересом — и дело было отнюдь не в его прошлом, прошлом капитана. Они слышали, они знали и находили это смешным! Возмутительно!

— Всего лишь стечение обстоятельств, — сухо ответил Дилюк и наступил Кэйе на ногу. Скулы выжигало стыдом, лицо, словно бы горючей смесью умытое, пылало, и он понадеялся, что в полутьме это не станет заметным. — Что же, как вы верно подметили, час действительно поздний. Так что я вынужден откланяться. С вашего позволения, я похищу капитана ненадолго.

Кэйа резко перестал улыбаться. Попробовал шагнуть в сторону — Дилюк надавил подошвой сильнее, не отпустил.

— Не будьте к нему снисходительны, — с неожиданной теплотой рассмеялась Эола. — Доброй ночи!

— Нисколько, поверьте. Доброй ночи, мисс Лоуренс.