На дне стакана блестящим кругом покачивалась недопитая водка. Прокручивая гранёные стенки пальцами, Николас получал отстранённое удовольствие от прикосновения к гладкому стеклу и заторможенно наблюдал за движением жидкости. Негромкий гул зала ненавязчиво, мягко проникал в сознание и убаюкивал. Было тепло и хорошо. Спокойно. Осоловело моргнув, Николас наконец поставил стакан на столешницу и обвёл зал взглядом.

Он не являлся единственным посетителем этой Богом забытой дыры в трёхстах километрах от котлована, оставшегося от Июля. Конечно же, нет. Ничего примечательного в этой глуши не было, разве что небольшая часовня у въезда привлекла его внимание, да и от той – одно название. Люди здесь были с уставшими лицами и крупнокалиберными пушками, с огрубевшими от тяжёлой работы руками. Пожалуй, единственное, что выделяло городок среди тысяч других таких же, это то, что тулился он у каменного массива, который при должной доли фантазии можно было назвать горами. И занимались здесь исключительно этим же – добычей камня. Дешёвая выпивка и глубокий вечер, освобождающий даже самых трудолюбивых от работы, притягивали посетителей, как червей – свет.

В пабе было не протолкнуться.

Под потолком клубился сигаретный дым, подошвы приставали к оплёванному полу, обильно усыпанному бычками. На столиках – потёртые засаленные клеёнки неопределённого цвета. Шумно вздохнув, Николас влил в себя остатки водки. Стараясь не сильно шататься и не задевать никого локтями, он выбрался из-за стойки и подхватил «Каратель».

Роберто, обзаведшийся пятью швами и получивший невероятную дозу болеутоляющего, отдыхал в гостинице поблизости. Мэрил, всё ещё чёрная от вины, осталась с ним и даже протестовать не стала, когда Николас, подцепив такого же чёрного от вины Вэша под локоть, уволок его в паб. Вэша следовало хорошенько напоить – и напиться самому, да, до синих чертей, как он себе и обещал.

Со своей частью плана Николас справился блестяще: пол под ногами качался, рябил рыже-коричневыми пятнами раздавленных сигаретных фильтров, а в ушах шумело песчаной бурей. Мыслей в голове – ни клочка. Осталось проверить, как обстояли дела у Вэша.

Тот нашёлся на другом конце зала, там, где Николас его и оставил. Он дремал, прислонившись затылком к стене и завернувшись в собственный плащ, и негромко похрапывал. Перед ним стояла наполовину осушенная бутылка виски.

Сгрузив пулемёт и сунув ладони в карманы, Николас недовольно поджал губы.

Это никуда не годилось.

Вэш должен был прикончить её в одиночку.

Поначалу они пили вместе. Много. Без слов. Вливали в себя алкоголь с такими усердием и скоростью, словно от этого могли зависеть их жизни. Последним, что они заказали, было бутылкой виски; они приговорили ровно половину, прежде чем Николас наконец понял, что больше не может смотреть на Вэша. Даже сквозь полуопущенные ресницы. Свет падал на него, расщеплялся на иглы в его всклокоченных волосах и, стекая ниже, вновь собирался на скулах и щеках. Мягко обводил овал лица – как ебучим нимбом округлял. Отсвечивал усталой печалью в глазах, не закрытых очками, и придавал его ангельскому образу устрашающе трогательную невинность, которой хотелось верить. У Вэша не было механической руки, но человеческая выглядела поразительно обычной, как и он сам.

Даже не верилось, что Июль случился с ними всего сутки назад.

Слишком отчётливо Николас помнил, как именно из неё, правой руки, вырвались корни, пробившие его спину. Им ничего не стоило обхватить его за лодыжку и дёрнуть к Вэшу, когда он только подошёл. Он не успел бы среагировать, никак не смог бы защититься, а Вэш мог бы сожрать его и полностью восстановить своё тело. Излечить каждый свой шрам. Он этого не сделал. Он мог взять необходимое силой и не просить о помощи – так же, как люди молчаливо использовали станции в собственных целях, – но ведь он и не просил, это же Николас настоял.

Вэш предпочёл смерть.

Мученик хренов.

Он ведь мог поймать и кого-то другого: случайного бедолагу, проходившего мимо; кого-то, кого не знал, – и всё ещё избрал смерть. Чему тут удивляться, казалось бы, но… Схватив бутылку и грохнув её дном о стол, Николас поднялся и не проронив ни слова ушёл к барной стойке.

Якобы за закуской или о чём там ещё мог подумать Вэш. И уже там, забившись в дальний угол, в одиночестве нажрался водкой до помутнения сознания. Вэш его не беспокоил. Им обоим нужно было остаться наедине со своими мыслями. Потому что Вэш – Ангел, Демон, непостижимая Божественная сущность, – наверняка скорбел о городе, может быть, немного о том, что чуть было не прикончил Николаса, забывшись в собственной жажде. Лучше бы прикончил, честное слово. Ну а Николас скорбел о своей прежне жизни, где всё было легко и понятно; где были приказы, за неисполнение которых следовало наказание. Где не было Вэша, с которым он делил и выпивку, и постель, и теперь уже кровь. Грех, разделённый надвое. Располовиненная жизнь.

Тьфу, дьявольщина.

– Просыпайся, красавица, пора идти, – встряхнул его за плечо Николас, и Вэш сонно захлопал ресницами.

Завозился, сосредоточенно засопел и кое-как поднялся. Он покачнулся, едва не навалившись на Николаса, несмотря на то, что его взгляд казался подозрительно острым и трезвым. Николас предпочёл списать это на скудное освещение и собственную нетрезвость. Вдвоём, пошатываясь и больше толкая друг друга локтями, чем поддерживая, они доплелись до гостиницы. Николас подтолкнул Вэша в их комнату, а сам негромко стукнул ладонью в дверь номера Роберто и Мэрил: сообщил, что они вернулись и всё в порядке.

Насколько могло быть с учётом трагедии в Июле. О которой никто, впрочем, старательно не упоминал.

Вэш обнаружился сидящим на собственной кровати. Он уже успел стянуть плащ и небрежно бросить его рядом с собой. Сосредоточенно рассматривая носки собственных ботинок, он крепко держался рукой за покрывало. Его щёки отливали нездоровым нежно-салатовым. Кажется, его мутило. Да лишь бы не вырвало прямо на пол – этого только недоставало! Ещё ангельскую блевотину Николас не убирал, нет уж, увольте, достаточно с него всякого прочего дерьма!

Заперев дверь на ключ, он привалил к стене «Каратель», прошёл мимо Вэша и сбросил пиджак с плеч. Повесил на спинку стула, но промахнулся – пиджак соскользнул на пол, а Николас не стал его поднимать. Ноги едва держали его. Он опасался, что если наклонится, то уже не разогнётся.

Бутылкой с водой не промахнулся: поставил на тумбочку Вэша ровно в центр. Скинул обувь. И наконец рухнул на кровать, раскинув руки и уставившись в потолок. Ноги гудели, в голове шумело приятно и легко. Николас почти не удивился, когда матрас прогнулся под весом ещё одного тела, а Вэш подобрался к нему вплотную.

– Разуйся хотя бы, – буркнул он, грубовато обнимая его и притягивая к себе.

– М-гм, – согласно промычал Вэш и даже не попытался. Лишь уткнулся носом ему в грудь.

Потолок медленно вращался перед глазами, трещины побелки складывались в узор и вновь распадались на отдельные линии. Непрошеной мыслью – догадка: с самого начала ампула предназначалась для Николаса. К горлу навязчиво прилила тошнота, обожгла слизистую кислым, и Николас закрыл глаза. Глубоко вдохнул. На груди ощущалась тяжесть головы Вэша, его волосы щекотно кололи подбородок; пахли песком и сигаретным дымом, и чем-то нежным, сладковатым. По-хорошему, следовало бы прогнать его, как Николас делал это всегда после секса. Но сегодня секса не было, а в «Оке Михаила» учили: кто искал утешения в лоне Ордена, тот всегда находил его. Уж если сам Ангел нуждался в утешении, Николас не был вправе отказывать ему.

– Хочешь исповедоваться? – предложил он и протянул между пальцами длинную остроконечную прядь. Подушечкой пальца надавил на кончик, заламывая волоски. – Не то чтобы это была моя стезя, но, знаешь, меня часто...

– Ты боишься меня? – вдруг поднялся на локте Вэш.

Тяжесть на груди исчезла. Жёсткие волосы выскользнули из хватки, и Николас уронил опустевшую ладонь на подушку.

– Нет, – не раздумывая бросил он и разлепил веки. Повернулся к Вэшу и тут же, пробуя собственные слова на вкус, осторожно продолжил: – Ты не сделал бы этого без крайней необходимости, Лохматый. Но, пожалуй, небольшое предупреждение не помешало бы.

– Прости меня.

– Пф, со мной делали вещи и… а, забей. Просто забей.

– Мне жаль, что тебе пришлось вынести столько страданий. – Николас уже хотел было рассердиться и грубо оборвать его неуместную жалость, но следующим вопросом Вэш обрушил на его голову потолок: – Вульфвуд, сколько их осталось?

– Не понимаю, о чём ты, – лающе усмехнулся Николас и отвернулся. Возвратил взгляд пожелтевшей побелке и трещинам в ней. – Патронов? Двойных долларов? Моих, блядь, нервных клеток? Ты же умный – догадайся!

Сказать по правде, он никому не признавался, что остался без исцеляющих препаратов. Не посчитал нужным. Это было ни к чему: Уильям Конрад покинул Июль вместе с лабораторией и наверняка залёг на дно, отыскать его будет крайне проблематично и очевидно небезопасно. Николас не был уверен, что после столь грандиозного провала его встретят с распростёртыми объятиями, как и не был уверен в том, что хочет возвращаться. Теперь у него была свобода, некое подобие её. И время многое обдумать.

Всего-то стоит быть осторожнее и не подставляться, как он обычно привык поступать. На какой-то период его удачи и живучести будет достаточно, а дальше… Не то чтобы он всерьёз рассчитывал дожить до старости.

– Ни одной, верно? – продолжил гнуть своё Вэш, и Николас раздражённо дёрнул плечом.

– Хватит, чтобы не сдохнуть в первой же перестрелке, – отрезал он и сразу же сменил тему: – Спи уже. Завтра дел – задница отвалится. Нужно придумать, где разжиться деньгами, и подыскать старику нормального врача, а не этого костолома – ты видел, у него в саквояже пила?! Ржавая пиздец! Я бы такому ботинок чинить не доверил, не то что штопать бок. Потеряем старика – мелкая окончательно с ума сойдёт. Ты готов разбираться с этим? Потому что я точно нет. Ещё нужно как-то подлатать тебе руку, пока не свяжемся с этим стрёмным типом, как его? Берт?

– Брэд. Он хороший.

– Ага, – закатил глаза Николас. – Меня ты тоже хорошим назвал.

– Разве я не прав? – хмыкнул Вэш и вновь устроил голову у него на груди.

Ладонь Николаса сама легла ему на затылок. Пальцы стали медленно массировать кожу, перебирать колючие пряди.

– Спи, Лохматый, у тебя язык начинает заплетаться – несёшь всякую херню.

– Нико. – Николас, до этого понемногу расслабляющийся и проваливающийся в дрёму, разом напрягся и крепко вцепился в его волосы. Так Вэш называл его исключительно в моменты близости. И это было очень, очень плохо. Единственного человека, который называл его так, Николас в итоге не сумел защитить. – Я не тот, кем ты меня считаешь.

– Что ещё за?..

– Я не твой Бог, – второй раз за вечер обрушил Вэш потолок ему на голову. – Иногда ты разговариваешь во сне. Молишься… мне. Не нужно этого делать, пожалуйста.

– Не было такого, – рявкнул Николас и грубо вывернулся из полуобъятий. Пружины протестующе скрипнули, когда он сел на кровати и гневно воззрился на Вэша. – Хочешь поговорить об этом – со мной спящим и разговаривай! А бодрый я в душе не ебу, о чём ты!

– Нико.

– Ещё слово – и будешь спать за дверью. Спокойной, блядь, ночи!

Он тяжело упал на подушку и отвернулся от Вэша, накрылся тонким одеялом с головой, ясно давая понять, что разговор окончен. Вэш лежал рядом с ним ещё с минуту-две; Николас ощущал тепло его тела, слышал его дыхание и злился, злился, злился, сам толком не зная, на что именно. Хотелось разорвать подушку зубами. Или вломить кулаком в стену, так чтобы бетонной крошкой – по полу, кровавыми потёками – по разбитым костяшкам. Но Вэш наконец шепнул короткое «спокойной ночи, Вульфвуд» и поднялся, чтобы погасить свет. Он не вернулся в его постель – улёгся в своей собственной, и злость сделалась совсем густой, ползуче-тёмной и удушливой.

Николас стиснул её зубами и крепко зажмурил глаза, стараясь дышать ровно и размеренно, как спящий.

Уже позже, по-настоящему проваливаясь в сон, он ощутил лёгкое прикосновение: его лодыжку оплело сетью корней, узловатым кончиком щекотно тронуло пятку. Он дёрнул ногой, но не с целью высвободиться. И наконец расслабился и заснул, даже не вспомнив об очередной пропущенной вечерней молитве.

***

Утром в номере Вэша не оказалось. А Николас, снимая со спинки стула пиджак и набрасывая его на плечи, решил, что так даже лучше.

Какое-то время им стоило бы не разговаривать.