Ни много ни мало, «какое-то время» растянулось почти на месяц.

Роберто поправлялся, приходил в себя и постепенно делался невыносимым: брюзжал от скуки и сварливо требовал сигарет. Мэрил заметно повеселела. Она всё ещё кружилась вокруг него, снедаемая виной и горечью, но уже позволяла себе смеяться и шутить, пару раз даже сцепилась с Николасом за то, что сигареты старику тот всё-таки подсунул.

Не веселел только Вэш. Он бродил в задумчивости сам себе на уме, улыбался много и часто – и ни в одну из этих улыбок невозможно было поверить. Николас не трогал его. Так, приглядывал издали, чтобы тот не улизнул втайне ото всех, и иногда подкармливал, когда тот совсем забывал о еде. Не разговаривал. Не пытался растормошить. Не тащил в постель, упаси Господи и избави от греха.

Своё горе Вэш должен был испить в одиночестве, ну а Николас был даже рад этой короткой передышке. Минутам долгожданной безмятежности. Неприкосновенности, о которой никогда не посмел бы просить вслух. Теперь никто не целовал его против воли, не прижимал к стене и не лез к нему в штаны. Нет, Вэш не был противен ему сам по себе; возможно, сложись всё иначе, он сам сделал бы шаг навстречу, но… Глубоко вогнанной занозой болели в голове правила Ордена. Не перечить воле Ангела. Поклоняться. Подчиняться. И перед этой болью отступали собственные желания.

Николас не знал, чего хотел сам.

Молитвы не очищали разум, не дарили желанного успокоения – он уже и вслепую, и мертвецки пьяным, и будучи при смерти, в каком угодно состоянии сумел бы отыскать дорогу к часовне; толку-то: щербатые стены едва ли доносили его горячечные слова до мёртвого Бога. До Бога, о котором он забыл тотчас же, как только увидел на земле распятую арматурами фигуру в драном плаще. Падшего Ангела, которого выменял на Святыню. Грех, перед которым не смог устоять. Сущим лицемерием было бы молиться Найвсу Миллионсу теперь. А потому утешение и искупление Николас находил в тяжёлом труде: он прибился к каменщикам и допоздна работал вместе с ними, отказываясь от выходных и перерывов на обед; довольствуясь короткими перекурами и глотком воды. Зарабатывал на еду, лекарства и кров.

Он бежал так далеко, как только мог, не делая и шага прочь.

Вэш порывался было помочь, но с одной рукой он больше мешался, чем был действительно полезен. Мэрил – туда же. Она пробовала поработать в пабе официанткой, но после того, как один из типов попытался зажать её в углу, к пабу без его присмотра Николас запретил ей приближаться. Повезло, что по чистой случайности он находился здесь же: зашёл отлить. И успел сломать челюсть ублюдку до того, как тот распустил руки.

Так что свободного времени у Николаса не то чтобы было много, но, по крайней мере, жизнь вилась относительно спокойной и предсказуемой, не считая инцидента в пабе. И денег на скромное проживание хватало.

К концу третьей недели Вэш наконец заговорил с ним.

И – помилуй, Господи, и очисти грехи наши! – лучше бы он молчал.

Он зашёл в их комнату с тем самым выражением лица «я придумал ужасную глупость и намерен немедленно её осуществить», и Николас поджал ноги и выпрямился на кровати. Подавил тяжёлый вздох, заранее настраиваясь на пиздец.

– Нико.

Так.

– Я хотел бы… поблагодарить тебя. За всё, что ты для нас делаешь.

– «Спасибо тебе, Вульфвуд!» «О, не стоит благодарности, Лохматый!» – с каким-то нервным отчаянием хохотнул Николас и хлопнул ладонью по подушке рядом с собой. – Видишь? Всё уже закончилось. Можешь идти спать, благодарность принята.

Вэш ломко усмехнулся и шагнул к нему. Взгляда он не поднимал. Его тень стлалась длинным шлейфом, размывалась по контуру и, казалось, шевелилась затаившимися в её серости корнями. Николас с трудом оторвал от неё взгляд и вернул Вэшу.

– Нет, Нико. Не так.

Блядство.

– Это обязательно?

– Роберто уже в состоянии ходить. Скоро мы покинем это место, и я хотел бы успеть до отъезда.

– К чему такая спешка? – панически цеплялся за последнюю возможность Николас. Вэш уже стоял в упор к его кровати, и расстояние, разделяющее их, сделалось ничтожно малым. – Боишься, в дороге негде будет перепихнуться? Не припомню, чтобы раньше тебе это мешало.

– Сегодня всё будет по-другому. – Коленом Вэш надавил на матрас. Навис над Николасом и вдруг приблизил лицо к его. Заглянул в глаза. – Ты же не откажешь своему Богу?

– Блядь, что ты?.. – Кровь отхлынула от лица. – Ты же сам говорил, что ты не… О, Господи.

О, Господи.

– Постарайся расслабиться, – толкнул ладонью его в грудь Вэш и взгромоздился поверх бёдер. – Боль должна быть терпимой. Мне так кажется.

– Мне так кажется, – бесцветным эхом повторил Николас.

Руки ослабли в локтях, подогнулись сами, и он позволил уложить себя на спину. В висках гремела кровь. Во рту – песчаная сухость и жжение, как после крепкой сигареты натощак. Он не чувствовал, как Вэш выталкивает пуговицы из петель и избавляет его от рубашки; как возится с пряжкой ремня, не слишком ловко управляясь одной рукой. Тело словно бы онемело, и всё, что он мог – беспомощно наблюдать. Давняя, через боль выученная реакция организма: склони голову и не противься, прими волю Его и воздай Ему то, чего Он жаждет. Поклоняйся. Подчиняйся. Если Вэш когда-нибудь догадывался, знал или был уверен, кем он являлся для Николаса, то своей властью над ним никогда не пользовался.

До сегодняшнего дня.

Теперь он ощущался другим. Он был властен, непримирим. От него веяло силой, Божественной благодатью, которой невозможно было сопротивляться; которую невозможно было вынести. А его взгляд был строг и сосредоточен, и если где-то там и обреталась вина, то Вэш умело прятал её под выгоревшими ресницами.

Тусклый светильник вырисовывал идеально ровный круг золота над его головой. У Николаса стучали зубы.

Избавив его от одежды, Вэш быстро стащил с себя плащ и лонгслив. Оглянулся на выключатель света, но, пожевав губу, подниматься не стал. Может быть, опасался, что Николас что-нибудь сделает: попытается отбиться или сбежать, – напрасно, в самом-то деле. Всё, на что тот был способен, это комкать в ладонях простыню и шумно процеживать воздух сквозь крепко стиснутые зубы. Он не смог бы схватиться за «Каратель» и оторвать его от пола. Не смог бы даже встать.

На Вэша он старался не смотреть; куда угодно, не на него – и всё же взгляд неизменно цеплялся за белое. Кожа на левом боку, там, где Вэш исцелил себя с помощью его крови, смотрелась неестественно чистой в окружении застарелых шрамов. Чужеродной атласной заплаткой. Напоминанием страшнее, чем самым глубоким из рубцов, каким могущественным Божеством он на самом деле был.

– Не забывай дышать, Нико, – кончиками пальцев мягко поддел его подбородок Вэш. – Это важно.

И вместе с тем поразительно человечным и заботливым.

Николас был готов возненавидеть его в то же мгновение. Но он отвлёкся, углубившись в собственные переживания, так что даже не сразу понял значения оброненной фразы; не сразу осознал, о чём недвусмысленно намекнул Вэш.

А когда понял – понял и то, что здесь и сейчас не сможет сказать «нет»; не сможет отказать Богу, пристально изучающему его лицо.

С вызовом вздёрнув подбородок, он поднял на него воспалённый взгляд, и Вэш поцеловал его – стиснув зубы и крепко зажмурившись, Николас не позволил поцелую случиться; как если бы время сделало петлю и вернуло его в железную клеть джипа целую жизнь назад. Господи, как же давно это было. Он ожидал повторения острой пронзающей боли. Наказания. Кары, которую заслуживал грубостью и непослушанием изо дня в день, но её не последовало – Вэш мягко пощипывал губами его губу; опираясь на локоть, рукой он Николаса больше не касался. Только ртом. Горячим, влажным и жаждущим. Ищущим, но по-прежнему лишённым болезненной торопливости. И Николас понемногу расслабился, обмяк под Вэшем и врыл пальцы ему в волосы; запрокинул голову, обнажая шею.

Тонкие корни оплели его запястья, легли на кожу поверх рисунка вен. Точечно замерцали голубым, как если бы Вэш вздумал посмеяться и украсить его детскими бисерными браслетами.

Но Вэш не смеялся. А Николас не отдёрнул рук; он не дрогнул, когда корней стало больше, когда их переплетения протянулись по голеням и лодыжкам, спутали их плотно и неразрывно. Вэш перевернул его на живот. Дёрнул за бёдра на себя и заставил привстать на коленях. Подушка впечаталась в щёку замятым уголком, а матрас натужно заскрипел. Подвижная плетущаяся тяжесть придавила плечи к постели, навалилась петлями, и никак иначе пошевелиться Николас уже не мог. Губами Вэш скользнул по линии его позвоночника книзу, до поясницы; влага остыла на коже ровной полосой, выхолодила до рассыпчатых мурашек. Воздух всколыхнулся, загустел от разлитого насыщенного цветочного аромата.

Ладонью Вэш мягко провёл между его ягодиц. И замер.

– Ты не против?..

– Со своими дамочками так будешь церемониться, вставляй уже, – прорычал Николас, ногтями впиваясь в простыню.

– Позволь мне самому решать, как и с кем…

– Да-да, разумеется, сейчас же самое время поговорить о… Ох! – Рука стиснула ягодицу, отодвигая, а влажный язык коснулся входа, плотно прижался к мышцам.

Вместо слюны – тёплая пахучая клейковина; размазанная языком и губами, она обильно потекла по промежности, обволокла мошонку и, пачкая бёдра, тяжёлыми потёками скатилась вниз; пара капель проследили нижний контур члена, обвели тяж уздечки и медленно, вязко сорвались с головки. От остроты ощущений хотелось кричать. Стиснув зубы и сглотнув подступающий возглас, Николас лицом врылся в подушку. Ногтями заскрёб по складкам простыни. Цветочная сладость сделалась совсем невыносимой, опоила дурманом, и он захрипел и заворочался, тщетно пытаясь не то вывернуться и сбежать, не то спрятаться, не то растечься мягкой глиной здесь и сейчас.

– Пиздец, Лохматый! – Прозвучало жалобнее, чем должно было. Лицо заливала горячая краснота. – Т-ты что творишь?!

Вэш не ответил.

Языком он надавил повторно, размашисто прошёлся им от мошонки до поясницы, оставляя липкий влажный след. Острой болью, жгучим укусом – в ягодицу.

Первый стыдно прорвавшийся возглас проглотила подушка, вместо второго – сиплый невнятный скулёж. Корни утяжелялись, не позволяли шевельнуться; Вэш неторопливо вылизывал его, и по бёдрам густо скатывался нектар, пачкал простынь и скомканное одеяло. Собравшись с силами, Николас попытался было лягнуть Вэша, потому что это слишком, для него всё это слишком, Господи, но потерпел неудачу и здесь – скользящие движения языка не прекратились, а вместе с ними и остывающее на коже дыхание, и густой насыщенный концентрат цветочного запаха. Без предупреждения Вэш добавил пальцы: длинные и болезненно твёрдые, шершавые на костяшках, – и Николас съёжился и глухо охнул, переживая пик новых ощущений.

– Думаю, теперь должно быть лучше. – Когда Вэш наконец отстранился и перевернул его набок, тогда же Николас запоздало сообразил, что это определённо было только началом. Подготовкой. Прелюдией к соитию с возжелавшим его Ангелом.

Господи.

А Вэш спустил брюки и толкнулся членом сразу же, и Николас со стыдом заметил, как дёрнулся его собственный, крепко эрегированный.

Боли действительно не было.

Новизна ощущений не умаляла их яркости: в паху тлело пламя, жалящее, колючее, как если бы изнутри притёртое к туго растянутым стенкам пепельным; и вспышками острого наслаждения поверх – каждая фрикция. Массивный корень ударил в стену рядом с дверью. Промахнулся, ударил снова – лопнув пластиком, выключатель брызнул на пол белой крошкой, и свет наконец погас. Неоновым сиянием проступили на лице Вэша узорные линии. Тонкие, режущие глаза слепящей яркостью и словно бы по трафарету выведенные писчим пером – он был прекрасен как никогда. Падший Ангел. Божественная сущность, обратившая свой взор на ничтожного, ничем не примечательного человека. Давление корней ослабло, и Николас перекатился на спину – ухватился за Вэша и притянул его к себе. Эластичные лепестки на его лопатках он мял пальцами, раздирал ногтями, намеренно задевая кожу, и ничего другого сделать уже не мог. Вэш брал его, крепко удерживая за бедро ладонью. Размеренно, с силой вбивался членом и собственный зарождающийся рык глушил отрывистыми звуками шлепков бёдер о бёдра. А Николас глухо стонал, крупно вздрагивая от волн удовольствия, перемежающихся зудящей болью.

Кровать шаталась, с отвратительным скрежетом попеременно врезалась в стену и царапала её. Соцветия выстреливали. Особенно крупный росток пробил стену и распустился в бетонном крошеве уродливо и помято. Придавленный корнями, скрученный ими по рукам и ногам, Николас ощущал себя таким же уродливым и смятым в хватке Божественной сущности.

Сияние Вэша померкло, а может, это в глазах потемнело, когда корни туго сдавили горло.

– Дыши, Нико, дыши, пожалуйста. – Внутри него тоже корни, Николас ощущал, как они скользко двигались вместе с членом, тёрлись о стенки и набухали твёрдыми бутонами, и от чувства наполненности его, казалось, вот-вот раскроило бы на части. А Вэш наклонился и нежно поцеловал его – всё-таки поцеловал, сволочь, пока Николас рот открывал, тщетно пытаясь украсть глоток воздуха. Его нежность – как издёвка надо всем остальным; как плевок в лицо, который он никогда бы себе не позволил. Блядский святоша. – Дыши, пожалуйста. Ещё немного.

Не получалось.

Тугие узлы завязывались под кожей, зудели всё сильнее, и хотелось соскоблить её, кожу, ногтями содрать вместе с невыносимым ощущением. Голубоватое свечение прослеживалось под ней прерывистыми нитями – Николас самому себе казался отражением Вэша в матовом стекле; начатым и незавершённым, как портретом, брошенным на этапе эскиза. Вэш ощущался всеобъемлющим. По рукам и ногам – гибкая, но неподатливая сеть его корней, и крупные петли змеились под поясницей, скатывались с постели и оплетали мебель; наваливались на дверь тяжёлыми конгломератами. Николас задыхался, уже не находя в себе сил на мольбу, на слова, на стоны. Он слабо ёрзал на месте и по-прежнему цеплялся пальцами за плечи Вэша, как за последнее, что ещё могло удержать его от срыва. По щекам катились слёзы. От дыхания – рваные хрипы, оканчивающиеся свистом. С каждой фрикцией живот натягивался, обтекая контуры чего-то; и это не могло быть членом Вэша, не только им: головкой он проталкивал внутрь жёсткие сплетения, раскрывал Николаса и проникал всё глубже и глубже. Кажется, корни вот-вот пробьются через его живот, грудь, выпустят множественные бутоны, и он расцветёт ими. Расцветёт Вэшем.

Распустится монструозным цветком с пурпурными прожилками в лепестках и мерцающей белизной на их фоне, схожей со звёздами в особенно тёмные ночи.

Не то чтобы он был против.

Крупно задрожав, Вэш ахнул и практически упал на него, собственным животом надавил на его член. Борозды шрамов в обрамлении остроугольной металлической пластины грубо проехалась по головке и крайней плоти, следом – несколько цветущих стеблей протащились по животу, оплели пах. Ощущениями пронзило, как раскалённой спиралью ввинтилось в слишком узкий провод. Николас взвыл и забился в петлях корневищ.

Оргазм был сокрушительным.

Когда звон в ушах утих, а взгляд наконец прояснился, он различил в полутьме Вэша. Бледного как смерть и до задницы взволнованного. Прежнего. Как будто и не ему принадлежал взгляд, пригвоздивший Николаса к постели минутами – часами? – ранее, как будто и не он светился узором станций и тяжело вбивался в его тело членом, корнями прорастал насквозь и звал его трепетным «Нико». Как будто он выдумал его себе – такого, – чтобы не сойти с ума или сойти с ума окончательно.

Сладкий запах развеялся. Корни исчезли, и лишь разодранная простынь и пробитая в двух местах стена оставались немыми доказательствами их присутствия. И протяжённые следы на коже Николаса, разумеется, количество и размер которых ещё только предстояло оценить.

– Как ты себя чувствуешь? – негромко спросил Вэш и осторожно лёг рядом, накрыл Николаса одеялом.

– Как заново родился, – хрипло фыркнул Николас, с наслаждением вытягивая освобождённые от пут ноги. – Такой же мокрый, голый и охуевший. Готов поспорить, минимум одного из своих партнёров ты точно задушил.

Лицо Вэша неожиданно исказилось, потемнело, как серой трещиной наискось прорезалось; болевым тиком тронуло уголок губы.

– О... Серьёзно? – приподнялся на локте Николас. Досадливо щёлкнул языком: да что ж такое, даже злиться на него теперь расхотелось! – Ну, знаешь, эм, дерьмо случается. Но меня так просто не убить, Лохматый, так что не забивай себе голову! И да, если хочешь знать, не самая худшая смерть. Ха-ха?..

Очевидно не «ха-ха». С поддержкой как-то не заладилось: Николас видел, как Вэш, всё ещё бледный, отвёл взгляд и неуютно повёл плечом, не то стряхивая приставшие воспоминания, не то отмахиваясь от самого Николаса с его идиотскими шутками, неожиданно попавшими в уязвимую сердцевину. Что же, стрелок из Николаса выходил превосходный.

– Я лишь хотел помочь, – вымученно вздохнул Вэш, когда казаться уже стало, что никакого ответа не последует. – Я не думал…

– Пошли, – решительно толкнул его в грудь Николас и выбрался из-под одеяла. С удовольствием потянулся. Тело, измученное грубоватой лаской, ощущалось саднящим, но опустевшим и лёгким; как наждачной бумагой протёртым до бумажной толщины. – Поможешь мне отмыться: я липкий, как ебучий леденец. Потом поспим, вроде, время ещё есть.

Задумчиво проследив его силуэт взглядом, Вэш медленно кивнул. Застарелая тоска рассеялась, и в его глазах вновь вспыхнул интерес.

Той ночью они так и не заснули.