— Фэнг?

      — Да?

      — Что делаешь?

      — Городом любуюсь.

      — Нет, не любуешься.

      — Что ж, тогда думаю.

      — О чем же?

      Фэнг умирал внутри от желания, сказать как есть.

      — Да так… обо всем понемногу.

      — Обо всем, значит, обо всем, — еле слышно повторил Базз, скорее для самого себя, словно хотел услышать в этой фразе, о чем все-таки думал Фэнг.

      Диалог оборвался. Он короткий, бессмысленный, но в груди после него веяло теплом, как от лампадки ночью.

      Фэнг продрог за те жалкие минуты, пока стоял в гордом одиночестве на парапете; наверное, поэтому плечо, бок и бедро терпимо жгло от тепла тела Базза, что стоял совсем рядом. Впервые Фэнгу не щекотал нос его парфюм. Он не слышал его резкий и тяжелый в самом конце парфюм, когда он встретил его из такси перед входом в высотку. В нем что-то поменялось; в нем что-то пропало, что до этого стесняло и пугало.

      Лязг зажигалки привлек внимание. Едкий дым сигареты окутал Базза, а ветер ласковыми руками окутал дымом и Фэнга.

      — Какая эта уже?

      — Тебе не нравится?

      Фэнг чувствовал на себе взгляд Базза: нежный, подталкивающий и слегка серьезный. Но когда Фэнг повернул голову на него, увидел нахмуренный брови и потемневшие в летних сумерках желтые глаза.

      — Нет, — Фэнг отвел взгляд на машины внизу: они проносились со свистом ветра, еле-еле успевая, пока зеленый цвет светофора, не переключится на красный цвет.

      — Только не говори, что волнуешься о здоровье моих легких.

      — Волноваться о вашем здоровье пустая трата времени для меня.

      Тихий смешок пропитался горечью от сигареты, когда Базз в привычной для себя манере сказал: «Ну, конечно, и именно поэтому ты спросил, какая эта сигарета за вечер». Фэнг приоткрыл рот, но кроме свистящего вздоха не смог и слова выдавить из себя. Говорить не хотелось. Застрявшая в нем летняя усталость сковывала его. Или он просто не воспринимал, как слова рядом с Баззом стали лишними. Что-то одно из двух. Но Фэнга не устраивали оба варианта. В голове было пусто. В ней был настоящий сквозняк, который обдувал со всех сторон и морозил внутренности, душу в том числе.

      Фэнг раз за разом прикрывал глаза из-за порывистого ветерка и видел тот день. Он видел Базза: закатанные рукава красной рубашки по локоть, небрежно затянутый платок на шее, оправа очков на макушке в малиновых волосах, проколотая бровь и туннели в ушах.

      Когда все началось? Хотя… нет, неправильно. С чего все началось? Может, с его хохота, раскатистого и гулкого, в хрустальной тишине светлого кабинета? Может, с его фразы: «Есть у меня идея»? Его интонация тогда была вкрадчивая, голос был еле слышен, поэтому Фэнг поздно понял, что попал в капкан.

      «Снова ты» — Фэнг, как в тот день, вновь услышал его спокойный и ровный тон.

      «Снова я»

      Их первая встреча ощущалась как последняя. Фэнг стоял перед человеком, у которого второе имя в документах «Противоречие». Интонация Базза сменялась по щелчку пальцев, в глазах живой блеск то появлялся, то пропадал, а усмешка почти не слезала с губ. Когда Базз прикрикнул на него в их первую встречу, то сердце с трудом пролезло в горло. Тогда Фэнг понял, что не забудет ничего, что связано с ним, что первая встреча, первая ночь отпечатаются на подкорке, как клеймо, и будут неустанно ныть, и болеть, стоит хоть краем глаза заметить, что жадный и щемящий взгляд желтых глаз где-то рядом, совсем близко.

      Фэнг на яву изо дня в день не мог спокойно вздохнуть — глотку сдавила чья-та крепкая хватка рук. Он был бы сто раз идиотом, если бы не понял из-за кого. Виновником был лишь один человек, на поводу которого он решился пойти. Перед глазами стояли слезы, которым Фэнг не мог позволить прокатиться по щекам, ведь твердая рука Базза лежала на пояснице, что столь заботливо подталкивала и заставляла идти рядом с ним. Но скоро все закончится. Фэнг уйдет из-под крыла Базза и будет работать один, как того хотел, не вспоминая с чего началась карьера. Жизнь наладится и будет все, как и до Базза: тихо и спокойно.

      А может, все началось с его черного кабриолета, который остановился рядом с ним? Фэнг тогда сидел рядом на переднем сидении. Он помнил интимное дыхание на щеке, дьявольский шепот, который пробирался в ухо вместе с мурашками. Всю дорогу Фэнг не смотрел на Базза, ведь стоило только покоситься на руку, что с легкой точностью переключала скорости, становилось душно. То, что он сделал в его кабинете, отзывалось в груди холодным стыдом и еще, кажется, зарождающейся совестью.

      А может, началось в тот же вечер чуть позднее? С его ласковой улыбки на губах, с его фразы, что принуждать не будет. Правда, Фэнгу легче не стало. Разве может стать легче рядом с человеком, которого не понимаешь? Он знал только, как сердце колотилось рядом с ним, как потели ладони, как рядом с ним невозможно дышать. Но как только крепкие руки одновременно властно и осторожно касались горящий щек то и пот, и дрожь, и тяжесть в груди вмиг становились приятными, распыляя огонь по телу.

      «Собрался считать моих бывших?» — у Фэнга, кажется, была аллергия на его низкие смешки. — «Какой ревнивый малец».

      Фэнг тогда хотел возразить, но почему-то слушал Базза так же внимательно, как на съёмочной площадке. А потом с губ сорвалось только тихое слово «верю». Фэнг поверил тогда не, сколько Баззу, сколько пьяному себе. Без сомнений, без сожалений покинул берег.

      А что если еще позже? Когда съёмки фильма закончились и наступили выходные, когда он не смог отказать Колетт, когда поехал на день рождения человека, которого знать не знает. Когда не смог отказать Эдгару и выкурил самокрутку.

      Он мог позвонить, кому угодно, когда взял телефон в руки. Хотя кого он обманывает — он один в этом большом и шумном городе. Он знает только Базза, хотя не уверен в этом ни на грамм.

      Фэнг позвонил ему внерабочее время, хотя запрещено.

      «Мы же видимся не только по работе. Мы же болтаем в неформальной обстановке на обеденных перерывах во время съёмок. Мы же спим вместе. Он же не может не приехать, если я хорошо попрошу? Я же умею быть настойчивым»

      Что Фэнг сказал, когда гудки перестали давить на ухо, когда послышался подуставший голос на том конце динамика? Может, он вообще промолчал и просто тяжело дышал в трубку, и слушал такое же тяжелое дыхание рядом с ухом? Хотелось просто закрыть глаза, поспать, чтобы потом приподнять веки и увидеть его, ведь по ту сторону послышалось решительное «Скоро буду».

      Базз быстро приехал. Он сидел на корточках перед Фэнгом с таким взглядом, от которого в глазах потемнело, а сердце защемило в груди. На языке до сих пор изредка ощущался сладковатый привкус от водки с соком, ощутимая горечь засела где-то на корне языка. А неизменный гулкий хохот в ночной тишине отзывался не кончающимся эхом в голове.

      Вспоминать всегда было больно, и, откровенно говоря, Фэнг не любил это гиблое дело, потому что вечно хочется вернуться все дальше и дальше, пока не поймешь, что рождаться не хотелось вовсе. Тоска по самому себе была слишком явной, и отделаться от нее для Фэнга становилось с каждым днем только труднее и труднее. Вид Броуливуда, что кипел жизнью, нагонял тоски и как можно дальше хотел затянуть Фэнга в воспоминания. Отчасти тихий и спокойный богатый квартал не подходил Фэнгу, который не мог угомонить нежно бьющееся в груди сердце. Он подставлял лицо и облаченную в тонкую привычную белую майку грудь освежающему ветру. Но, увы, не помогал ветер охладить рану под названием «ностальгия».

      Фэнг вечно, может, не совсем открыто, но яростно просил Базза больше не приезжать к нему во время работы. В животе скручивался жгут при мысли, что их чересчур близкие взаимоотношения как актера и режиссёра могут обсуждать. А как не обсуждать, если Базз с него пылинки сдувает столь бережно, что почти не скрывает этого.

      «А если про нас расскажут в СМИ?» — Фэнг помнил тот надменный и слишком самоуверенный взгляд Базза; он выбил воздух из легких одним ответом: «Не расскажут, я позабочусь об этом». И, как мужчина, он держал слово, потому что даже прогнившая желтая пресса не дышала в их сторону, а ведь они столько раз мелькали в самых разных местах.

      Фэнг сразу понял, что Базз не простой коллега, знакомый, наставник и… еще много других имен у него. Не просто так у Фэнга дрожали руки, а кислорода катастрофически не хватало рядом с ним. Но чем больше Базз знакомил его с необъятным Броуливудом, тем сильнее хотелось, чтобы «свидания» не подходили к концу. За хитрым и порой жестоким взглядом Фэнг видел такое же детское, как у него, любопытство, которое перерастало в ребячество. Базз постоянно подтрунивал над ним, а Фэнг возмущался, смущался и обижался.

      «Пожалуйста, придерись к моим словам еще раз, только прошу, дай мне увидеть твою скромную и довольную собой улыбку, когда я вновь, как ребенок, запищу от недовольства. А потом, как ты делаешь всегда, запусти теплые пальцы в мои волосы, которые вечно путаются меж собой, и поцелуй. Мне так этого не хватает»

      — Ты стал молчаливее, — Фэнг каждый раз поражался тому, как Базз подмечал любое даже незначительное изменение в людях. Из-за этого он часто хмурился — это Фэнг выучил наизусть, пока работал с ним, и, кажется, стал без ума от этого. Разум словно покидал его тело, стоило только Баззу подметить что-то не в других, а в нем самом, как сердце мигом бросалось в ноги. — Неужто малец весь в Земфирах и Амурах?

      — А я так выгляжу?

      Фэнгу не хотелось смотреть на него, потому что знал, что увидит рядом с собой: малиновые волосы, которые растрепались на ветру, крепкие и оголенные до локтя руки, расстегнутую на первые две пуговицы рубашку.

      — Не то что бы, — сизый сигаретный дым, словно клуб пара изо рта, показался при свете желтых ламп, а потом растворился в сонной синеве горизонта. — Мне просто до жути любопытно, что или кто сделал тебя таким.

      — Прошлый я нравился тебе больше?

      — Прошлый ты нравишься не меньше, чем сегодняшний.

      Как же льстило все то, что он говорил из встречи во встречу. Но при этом он не давал Фэнгу спуска. Он был его родителем, который систематически одергивал за руку, стоило только чуть расслабиться рядом с ним, а Фэнг, как привычный подросток, испытывал не покидающее его противоречие. Ему часто хотелось люто ненавидеть его. От его фраз-загадок он порядком устал. Фэнгу только начинает казаться, что Базз открывается, как он щурит глаза, подпирает подбородок рукой и отвечает с интонацией, в которой отчетливо, слышна насмешка. Фэнг пытался обижаться на него, сопротивляться и не отвечать на его ласки, но в глубине, под самым сердцем, жутко ныло. Он увлекся. От одного осознания этого появлялось отвращение.

      «Отвращение к тому, что я не буду слишком сильно против того, чтобы отказаться вовсе. К тому, что мне, может, понравиться. А затем я не смогу прекратить»

      Фэнг стал желать не только его тело, которое вспоминал ни один раз, пока не виделся с ним. Он стал по-настоящему скучать по нему, как и Базз скучал по нему. Было болезненно вспоминать его поцелуи. Фэнг привык к тому, как подолгу Базз прижимался губами к его губам, к коже на шее, к ключицам, рукам и животу; полюбил то, как он проводил ногтями по позвонкам на спине, чтобы Фэнг пропищал в его губы. Сердце кровью обливалось, когда губы Базза на миг становились тонкими от улыбки. Сердцу в груди становилось жарко, липко и тесно.

      Фэнг задыхался от того с какой жадностью Базз желал его. Глаза закатывались, когда он с нажимом обхватывал руками грудь, когда словно оголодавший целовал, втягивал, кусал и царапал девственную кожу рядом с сердцем, словно хотел вырвать его, а потом съесть, как Дейнерис. Казалось, что столь грубым, властным, но внимательным и заботливым Базз не бывает никогда, только с ним наедине. Щеки с ушами багровели от одновременно нежных и сексуальных прозвищ, которые были только для Фэнга. Он решил верить в это. А как еще он мог назвать неоправданные надежды? Как еще он мог назвать вопросы, на которые он не мог получить ответа?

      — Пойдем внутрь, — прохладная ладонь Базза легла на плечо, сжимая его. — Холодно же.

      Он только положил руку, а Фэнгу стало жарко и не по себе. Он на долю секунды обернулся, хотел увидеть, как его рука выглядит непозволительно громоздкой на утонченном плече, но Базз завел руку подальше, огладил лопатку по кругу. Фэнг дернул плечом.

      — Идите первым. Я потом присоединюсь к вам.

      — Как скажешь.

      Но когда Базз отлип от перилл парапета и ушел, задвинув стеклянную дверь, легче не стало. Даже плотное стекло не могло охладить присутствие Базза. За каждым ударом сердца следовали шаркающие шаги по ту сторону стекла. Они размеренные, но нервные — это ощущалось в каждой мелкой вибрации, которая расходилась по темному паркету, которая не пропадала, когда переходила границу между спальней и лоджией.

      Фэнг ушел с балкона. Ему стало невыносимо ощущать себя очередным привезенным из Парижа или Санкт-Петербурга экспонатом, который спрятан под стеклом. Базз рассматривал его, не отрываясь. Но его взгляд не грязный или липкий, как у большинства, наверное, потому, что Базз не входил в их число. Он смотрел на него через стекло сосредоточенно, но не слишком серьезно, больше легко и свободно, не доходя до равнодушия.

      Когда дверь балкона скрипнула, то пристальный взгляд Базза стал очевиднее. Кожу слегка покалывало после вечернего бодрящего и летнего ветерка. Фэнг медленно закрыл дверь за собой и неловко обернулся. Язык чесался сказать что-нибудь. Казалось, он умрет, если кто-нибудь из них не скажет и слова сейчас. Казалось, если он не скажет и слова, то Базз улыбнется, под скрип матраца встанет и уйдет.

      Фэнгу стоит научиться вести себя также, как Базз. Нужно научиться относиться ко всему проще и перестать усложнять все, что попадается под руку. Это не так то и трудно. Но с Баззом самые элементарные вещи становились непонятными, а в обыденных фразах проскальзывал подтекст, который хотелось услышать без утаек. Даже в желтой радужке глаз проскальзывал блеск, который, словно луч света, делал взгляд Базза свежее, искреннее. Фэнг никогда не успевал поймать подобный взгляд — он мимолетен, и остается только вспоминать про, то чего не видел сам. И от этого неведения Фэнг сходил с ума.

      Если бы у Фэнга спросили, что он знает про Базза, то не смог бы ничего сказать о нем кроме фразы: «Я знаю, что не знаю его». Он не мог заранее прочувствовать, что тот скажет, что сделает в той или иной ситуации. Но знал его тело так хорошо, как не знал своего. Вот Базз положил ладони на колени и склонился чуть вперед: хотел, чтобы Фэнг подошел ближе, что он и сделал. Он, молча, почти не отрывая ног от пола, подошел к нему, встал перед лицом с руками по швам. Базз протянул к Фэнгу раскрытую ладонь. Он осторожно вложил ладонь в предоставленную руку. Базз обхватил его пальцы, слегка помял их, пока большим пальцем оглаживал костяшки. Фэнгу показалось, что ладонь покраснела от тепла руки Базза.

      — Совсем руки холодные, — Базз не смотрел на Фэнга; он смотрел, как подрагивали пальцы от малейшего тепла, от малейших ласковых прикосновений. Пальцы все еще покалывало после летнего мороза. — Давай вторую руку. Согрею их.

      — Не стоит.

      — Не стоило оставаться на холоде.

      Фэнг не смог возразить. Если бы и попытался, то кроме жалобного вопля из его рта ничего другого не вышло бы. Он протянул Баззу вторую руку. Базз накрыл обе ладони своими ладонями, согревая бережным теплом. Он слегка сжимал и разжимал его руки. Сердце в груди было птицей в клетке: оно пересаживалось с ветки на ветку — везде ему было неудобно и некомфортно. Фэнг поджимал губы потому, что хотел сказать, а точнее попросить, чтобы тот выпустил руки, однако в голове всплывал низкий, но громкий в бытовом шуме ресторана голос Базза с фразой: «Я уже видел твои руки. И поверь, ничего страшного в них нет».

      Вздох сорвался с губ, когда Базз притянул руки Фэнга к лицу и приложился губами к пальцам. Фэнг поджал плечи, сгорбился. Он, правда, умирал. Умирал от его слов, от его взглядов, прикосновений. Базз впрыскивал в него яд, который медленно распространялся по телу вместе с кровью. Сначала он парализовал и ослабил руки с ногами, потом дошел до легких и сейчас поразил сердце. Фэнгу хотелось плакать, как плачут дети: навзрыд с опущенной головой, с красным и безобразным лицом. Хотелось, чтобы в тот же миг, когда слеза упадет с его ресниц, Базз вытер ее пальцем и обнял, как обнимает его Фэнг. Пусть руки Базза сожмут его в тиски до хруста ребер, до хруста в шее. Пусть ему будет больно, зато будет тепло.

      Фэнг выдавил его имя через силу, с трудом. Голос охрип и надломился так, словно у него переходный возраст. Базз поднял глаза на Фэнга. Его губы продолжали усыпать прохладные пальцы и костяшки теплыми поцелуями. Они молча смотрели друг другу в глаза. Каждый из них ждал, что кто-то признается хоть в чем-то.

      «Не отводи от меня глаз, Базз, задержи взгляд на мне еще на секундочку. Прикоснись ко мне с трепетом, так же дотронься до моего сердца, ведь оно целиком и полностью твое. Позвони мне в перерыве между фотосессиями — и узнаешь, свободен ли я вечером, нет ли у меня планов на выходные. Пригласи меня куда-нибудь. В моем плотном графике всегда есть место для тебя»

      Фэнг не вынес его молчания. От этого взгляд нервно забегал по лицу напротив. Во рту стало слишком много вязкой слюны, которую он то и дело так же нервно сглатывал.

      — Я скучал.

      — Я знаю, — уголки губ Фэнга растянула скромная улыбка.

      — А еще я рад, что ты пришел.

      Фэнг смотрел в искрящиеся глаза Базза и видел в них только себя. Сердце щемилось в груди. Базз открыт перед ним, он честен с ним как никто другой. То с какой легкостью Базз говорил, что скучал, что рад его видеть, что желает увидеть, что хочет прикоснуться, что ждал его, сбивало с толка. Из-за этого глаза Базза были вовсе не лисьими, а щенячьими. Взгляд глубокий, грустный, отчего так охота уложить его голову на плечо и бесконечно долго приглаживать его малиновые волосы. Каждое откровенное признание от Базза пронзало сердце стрелой, которую Фэнг не вытаскивал. Он оставлял стрелы, принимал ту жгучую боль, которую они приносили, и учился жить с торчащим из груди древком.

      — Молли меня убьет, — Фэнг, без труда выпустив ладони из рук Базза, невесомо положил ладони на его щеки. — Я буквально сбежал от нее.

      — Бедная матушка Готель, что же она будет делать без своей драгоценной Рапунцель.

      Фэнг посмеялся. Базз довольно улыбнулся в ответ. И в комнате их вновь стало трое: Базз, Фэнг и тишина.

      — Базз.

      — Да?

      — Обнимите меня.

      Фэнгу было больно и страшно каждый раз обнимать Базза — он так жался к его груди, будто хотел навечно остаться рядом с ним; хотел, чтобы Базз слушал, как смущенно бьется его сердце, чтобы почувствовал тепло его тела. Фэнг хотел любви, словно брошенный кем-то щенок посреди улицы. А Базз стал случайным прохожим, от которого он почуял тепло. Щенок увязался за ногами. Человек был не прочь погладить щенка против шерсти и поиграть с ним. И эта неожиданная ласка губительна. Фэнг быстро привык к ней, подсел как на иглу с героином. Его трясло, конечности сводило от судорог, легкие скукоживались от нехватки кислорода, а ведь с последней дозы прошло не больше трех часов.

      Фэнгу стоило только почувствовать, как поясницу заключили в жаркое кольцо из рук, то не сдержался: забрался ногами на край кровати, обхватил голову Базза как можно крепче, как можно теснее прижал к грудине и замер. В нем замерло все: мысли прекратили свой ход, воздух не поступал дальше в легкие, последняя крупная дрожь пробежала по телу вместе с ударом сердца. Но Фэнг оттаял, когда расстроенное, как у саксофона, мычание почувствовалось рядом с сердцем. Глаза закрылись от табуна мурашек, которые перешли в дрожь — растопыренные ладони проскользили по спине к плечам, огладив их, и с нажимом проскользили до бедер, до ягодиц.

      Руки Базза взволнованно оглаживали кожу сквозь хлопковую ткань майки, штанов. Фэнг задерживал воздух в легких, когда разгоряченное дыхание Базза опаляло шею, впадинку меж ключиц. Он запустил пальцы в короткие волосы, сжал их — боялся, что тот уйдет. Фэнг оттянул волосы назад, прислонился спинкой носа к виску Базза, не раскрывая глаз. В глубине засели две самые страшные слабости: голод по столь невиданной раньше любви и страх потерять то, чего не додали в детстве.

      Сердце под ребрами начало свой разгон, когда Базз поднял кольцо из рук с поясницы до лопаток, отпрянул лицом от груди и, глядя четко в глаза, на грани шепота вымолвил: «Можно поцеловать тебя?». Голос Фэнга совсем потерял свою силу, стоило ему ответить: «Да, пожалуйста».

      Базз уже столько раз целовал Фэнга в губы, но сейчас, когда губы первого в новой неспешной манере смяли его губы, стала очевидна мысль, что теперь все чуть иначе. Каждый кроткий вздох между поцелуями похож на пар — губы горели и ныли от боли. Во рту пересохло, даже язык стал сухим. Неизведанное до этого желание не прекращать оттеснило собой все то, что заставляло сердце вопить в агонии, отчего мозг не переставал кричать от ужаса.

      Ощущения Фэнга сузились до мизерной для понимая точки. Для него существовали лишь Базз, движения рук, разогревающие кожу, и размеренные движения губ, за которыми хотелось в такт следовать. Фэнг, кажется, сошел с ума, пропал без вести, и от него прежнего не осталось ничего кроме внешности. Базз был той бездной, в которую он заглядывал из чистого любопытства, только не уследил за тем, как упал в нее. Только понял он, что солнечного света не видать, слишком поздно.

      Фэнг схватился за шиворот футболки, натянул ее на голову. Руки Базза помогли стянуть футболку с головы. Пока Фэнг снимал рубашку с Базза через голову, не мог оторваться от его губ и глаз. С ним хотелось быть до последнего вздоха, хотелось чтобы тот был перед ним, даже когда глаза закроются от слабости.

      Матрац приятно запружинил, когда Фэнг свалился на кровать. Фэнг, словно младенец, потянул руки к Баззу, когда тот навис над ним. Рядом с ним было невыносимо: то жарко, то тесно, то душно, то холодно внутри, но от этого не хотелось уходить. Раньше казалось, что всё между ними нечестно и неправильно, но когда Базз с ощутимым трепетом тискал Фэнга и прижимался всем телом к нему, становилось безразлично. Фэнгу стало важно лишь то, что в нем проснулось.

      Под россыпь влажных поцелуев в районе живота Фэнг не услышал, как зашуршала ткань его штанов с бельем. Он только ощущал невыносимый жар, где бы его не коснулись. Тело ломило, как от температуры. В горле першило от частого и сбивчивого дыхания через рот. Глаза не хотелось не раскрывать ни на секунду. Ощущение эйфории придавливало к кровати.

      Хоть Базз целовал Фэнга все более жарко и исступленно, а их руки с эгоистичной жадностью сжимали друг друга, Фэнг поймал себя на мысли, что думает только о том, как бы сказать то, что мучает его детское сердце. Даже когда Базз перевернул его на живот и неторопливо ввел один палец, он не смог расслабиться. Сдавленные стоны сушили губы и сердце в груди, отчего оно пылало сильнее.

      — Расслабься, — шепот Базза за ухом остался мнимыми мурашками на шее. — Я не сделаю больно.

      От этих слов стало легче. Впервые Фэнгу стало проще и свободнее дышать. Истома плотно покрыла тело и пока Фэнг не видел, прокралась внутрь, царапая до боли, что скулежа было невозможно сдержать. Он задыхался от ощущений, хотя в нем только пальцы. Собственные протяжные мычания, которые застревали в подушке у лица, оставались дрожью в висках, а стоны словно ветер разносили пожар все дальше и дальше по кронам деревьев.

      Фэнг позволил себе просто чувствовать и наслаждаться тем, что ему дарит Базз. Он пропускал через себя каждое слегка нетерпеливое и грубое движение пальцев в нем только потому, что нравилось слышать, чувствовать, как Базз гордо держится, чтобы не сорваться. А так хотелось, чтобы тот прижал всем своим весом к кровати, обхватил одной рукой оба запястья и вошел до упора без раздумий, без лишних беспокойств, что будет больно.

      Но когда Базз перевернул к себе лицом, захотелось спрятаться от проницательного взгляда желтых глаз. Его взгляд бегло цеплялся за любое мимолетное изменение в лице Фэнга: щеки побагровели сильнее из-за частого дыхания, брови нахмурились, когда тот вошел в него, глаза прикрылись от глубокого, но медленного толчка. Руки Фэнга сами нашли шею Базза, сами обвили ее и сжали, склоняя ниже. Шлепки стали звонче. Сбивчивые стоны заглушали возню и шум машин, что были так далеко от них.

      Ладони у Фэнга вмиг похолодели. Он, в надежде их согреть, приложил к напряженной шее Базза, а потом в голове что-то щелкнуло. Он положил ладони тому на щеки, приподнял его голову и выдавил: «Смотри на меня». Базз замедлился, тяжело дыша в такт хриплым вздохам Фэнга, словно ждал, что тот скажет еще что-нибудь. Поджав губы, Базз вновь набрал темп, не отрывая взгляда от Фэнга.

      «Посмотри в мои глаза. Разве ты не видишь, как я горю внутри? Разве ты не видишь, как застывшие слезы в моих глазах смешиваются с пожаром, который я не в силах и состоянии потушить? Заметь, как я смотрю на тебя, пока ты куришь, пока ты кому-то отвечаешь в телефоне или молчаливо растягиваешь вино в бокале. Заметь, как я стал отводить взгляд, как стал краснеть и смущаться любого твоего движения в мою сторону. Прошу, обрати на меня внимание — это единственное о чем я так постыдно попрошу тебя»

      Чем резче и глубже были толчки, тем сложнее было держать себя в руках. Фэнг первым не сдержался и отвел глаза от Базза, он запрокинул голову с режущим душу мычанием. Вся комната лопнула перед Фэнгом, как мыльный пузырь когда острые зубы Базза впились в шею, когда его жилистые руки сжали бедра до онемения, когда он вогнал член до упора, кончая почти со скулежом.

      «Обними меня еще раз. Мне все равно, что от тебя пахнет потом, что твой живот липкий от моего семени. Дай мне еще один миг, одну секунду согреться в твоем тепле, пока не наступит рассвет»

      Утренний вой и крик машин вырвал из сна. А когда Фэнг открыл глаза, его разбудил холод постели.

      «Прошу не оставляй меня. Я не хочу потерять тебя»