– Одасаку!

 В этот момент он не может не остановиться. Всего ожидал, но не этого. Зачем-то продолжая отступать, Ода оборачивается, видя, как мальчишка, пытается отдышаться после бега. Физическая форма его всегда оставляла желать лучшего, но ничто не способно было изгнать из него лень. Правда, сейчас уже так не казалось.

 – Одасаку! – снова зовет мальчик, заметив, что на него таки обратили внимание, и, уже забыв о том, что его легким едва ли хватало воздуха, бросился навстречу, врезаясь и хватая Оду за пояс. – Я выследил тебя! Я знал, что ты будешь в порту!

 – Слишком ты проницателен, Дазай-кун, для своих восьми лет, – в такой-то ситуации ошарашенный Ода отметил это не совсем в радостном ключе.

 – Мне скоро девять! Я давно тебя караулил здесь! Я боялся, что не успею, и ты уедешь!

 – Откуда ты узнал… – Оду еще сильнее пробрал ужас: если этот малец догадался об его отъезде, то кто еще мог сообразить и сейчас его караулить в порту?! В какую авантюру он ввязался! Надо было прикинуться каким-нибудь блуждающим монахом и своим ходом отправиться в бега, а там уж добраться до порта Кобе и… Одасаку слишком взволнован, чтобы думать о новых способах побега – нет, больше, он почти в ужасе, что Дазай этим вечером тут один!

 – Никто не может тебя найти. Я этому рад, я знаю, что ты невиновен, но я не могу ничем тебе помочь!

 – Мне достаточно твоей уверенности, Дазай-кун, – Одасаку сказал это совершенно серьезным тоном, неважно, что в его невиновность упорно был готов верить всего лишь ребенок. И пусть у Дазая были свои причины не сокрушаться из-за смерти Мори.

 – Ты отправляешься на одном из этих кораблей?

 – Да. Вот-вот отправлюсь в Шанхай, – Ода почему-то ощутил что-то вроде стыда, признаваясь ему в своем побеге. Мелькнула опять эта шальная мысль – все бросить, но он быстро вразумил себя: не трусость ли это наоборот? Отказаться от поисков истины? Забыть о памяти сестры?

 – Я думал, что ты мог уже уплыть, – Дазай не обратил внимания на его заминку, – но я очень верил, что получится тебя выследить! Я столько раз сюда приходил!

 – Как тебя отпускают из дома? – Ода отодвинул его от себя, чтобы рассмотреть повнимательнее. Голова перевязана бинтами. Что опять он с собой учинил?

 – А мне не нужно ничье разрешение. К тому же… Одасаку. Я тоже собираюсь сбежать, – Дазай заявил это совершенно спокойным и уверенным тоном, что не оставило сомнений в его безумной затее.

 – Ты спятил? – у Оды уже голова начинала кружиться – вот-вот отвалится от шеи. – Куда ты собрался сбежать? Тебе раньше было мало? Я… Я понимаю, что ты не хотел быть на воспитании у Мори-сана, но сейчас…

 – Я знаю, что Фукудзава-сан хочет тех, у кого остались в живых родные, отдать назад, а остальных отправить на обучение в Европу. Меня он тоже хочет отослать туда. Я не поеду, – заявляет он твердо, что начинает волновать Оду еще сильнее, к тому же он только сейчас смог узнать о будущем подопечных покойного своего начальника, который сам никогда не делился конкретными планами относительно воспитанников, но он вне всяких сомнений брал к себе на воспитание детей, видя в этом определенные цели, возможно, политические, хотя тут сложно было точно определить. Ода почти не пересекался с детьми, но с Дазаем каким-то странным образом завязалась дружба. Ему тогда казалось, что этот мальчик непременно нуждается во взрослом друге. И да, он много думал о Дазае с того момента, как покинул дом его опекуна. Только не предполагал, что тот перед ним нарисуется столь внезапно.

 – Дазай-кун, – Ода прекрасно осознавал, что порт – не место, чтобы вправлять мальчугану мозги, но где теперь еще подобным заниматься? Он отвел его чуть в сторону в тень хилого строения, чтобы чужой глаз не приметил. – Я всегда говорил тебе, что ты даже слишком разумен для своих лет. Но сейчас почему-то ты не хочешь воспользоваться своим умом и подумать, что даст тебе это путешествие. Это везение, что Фукудзава-сан взял вас всех на попечение…

 – Если бы он взял нас к себе, то не стал бы отправлять подальше.

 С этим ребенком определенно надо иметь терпение. Настораживало то, что Ода не слышал в его голосе ноток капризов. Дазай говорил о вещах, которые, кажется, в самом деле как-то осознавал. На своем уровне, но его ледяная реакция, как он говорил сейчас – да, это не капризы. Что на самом деле даже хуже.

 – Я не хочу в Европу, Одасаку. Сбегу. Уеду в Киото. Или лучше на север, – последние слова прозвучали неуверенно: ребенок до сих пор хотел верить во встречу хоть с кем-то из родных…

 Говорить ему строго было запрещено, и Ода сам чисто случайно узнал обстоятельства того, как Дазай Осаму оказался в доме Мори. В ходе войны его семья была среди тех, кто не поддержал власть императора, но и не вступила против него в военные действия, никого не тронули; но в конце осени 1878 года всей семье были предъявлены обвинения в предательстве, казнить не казнили, но куда были сосланы – знать никто не знал. Ода и не интересовался этой историей, пока однажды уже весной следующего года он, разбирая хозяйскую корреспонденцию, не наткнулся на одно странное письмо, где извещалось о смерти каких-то людей, чьи имена зачем-то были обозначены латинскими буквами в виде инициалов. Письмо слишком прозрачно намекало не на естественную смерть, и Ода тогда в ужасе осознал, что и не должно оно было к нему в руки попасть, но в то время Мори уже все чаще не пытался скрыть от него свои темные дела, вовлекая в них глубже и повязывая тем самым, поэтому он в весьма зловещей форме поведал о том, что это были родные того самого шестилетнего мальчишки, который совсем недавно оказался в его доме, почти что сразу дав от него деру, из-за чего разыскивать пришлось беглеца именно Оде, при этом он тогда неплохо так оббегал Йокогаму, множество раз обругав про себя явно неглупого ребенка, который сумел так хорошо скрыться. Но впоследствии его сложно было винить в нежелании существовать рядом с этим человеком. Мори Огай был в тот день в доме Дазая, и все эти обвинения были созданы с его подачи с чисто политическими целями: правительство императора не собиралось устранять физически старые кланы, полагая, что те еще могут послужить стране, но для некоторых это могло означать лишнюю конкуренцию. В планы Мори не входило оставлять кого-то на воле и в живых из этого семейства, однако по какой-то личной причине он собственноручно забрал Осаму из рук матери, которую тому более не суждено было увидеть, и унес с собой, подав эту историю с совершенно иной стороны: не должен же ребенок страдать из-за своих родных, воспитаю сам, может, еще и в семью свою введу, подумаю… «Видишь, какой я человек?» – спокойно тогда произнес Мори, обращаясь к своему подчиненному. Явно в этом был какой-то намек в сторону Хисако. Сделалось страшно… А Дазай… Он толком ничего так и не понял и до сих пор вроде как не был точно в курсе, что стало с его родными, но уж непременно запомнил, как этот человек забрал его у мамы, за пределы которой его мир тогда еще не успел разрастись. Ода все думал: неужели Мори-сан в самом деле верил в то, что сможет справиться с мальчиком, который с раннего детства научился тому, что значит горькая память?

 Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Мори-сан поплатился, но только вот Ода почему-то должен пасть от последствий его расплаты. Еще и за собой вот тащит невинного.

 – Фукудзава-сан хороший человек, – попытался он внушить Дазаю эту мысль, – во вред бы он не стал принимать решений. Не глупи. В конце концов, если не хочешь никуда ехать, попробуй поговорить с ним об этом.

 – Почему ты считаешь, что я не пробовал? – Дазай спросил это с некой долей детской наивности, даже обиделся будто бы. – Но он считает, что так надо. Сейчас многих отправляют учиться далеко. Я не хочу там учиться. Я бы… – Дазай внимательно взглянул на Оду. – Ты же не возьмешь меня с собой?

 – Даже мечтать не смей! Меня в любой момент могут арестовать и судить! Ты понимаешь, что это значит? К тому же… При всем своем желании я бы не смог взять тебя с собой. Да я бы даже до такого не додумался! Тебе здесь нечего делать, Дазай-кун! Возвращайся домой и, – Ода запнулся: ну вот отправит он его сейчас домой и что? Этот мальчик откровенно заявил ему о своих планах, и нет сомнений, что воплотит их, даже если ему будут угрожать тем, что снесут голову – подобное уж точно не проймет.

 – Я так и знал на самом деле, – вдруг говорит Дазай, – что ты скажешь нет. И я знаю, что нет возможности пойти с тобой. Спросить просто, что ли, нельзя было, – тихо уж совсем он пробормотал с чувством досады, – вдруг бы… Я хотел хотя бы еще раз повидаться с тобой. У меня тут совсем никого не останется.

 Естественно, на этом моменте Ода должен был ощутить всю тяжесть страданий ребенка, но… Ода не был бесчувственным, даже наоборот – не мог оставаться в стороне, если речь шла о детях, но Дазай… Он был диковат в отношении окружающих, и Ода постоянно думал о том, в самом ли деле он может нуждаться в других людях? Он будто бы свыкся с необходимостью быть сам по себе, едва ли нехватка внимания его сильно огорчит, да только Ода также осознавал, что его самого Дазай держал за друга, и как тут отвернешься от того, что ему в самом деле несладко будет остаться одному?

 Пока Ода обдумывал стремительно все варианты того, что ему ответить этому мальчику, то и не заметил, что не менее стремительно к ним приближалась еще одна тень. Довольно мелкая, но шустрая, и надвигалась она вовсе не на Оду, а с налету накинулась на Дазая, тут же приплющив его стене, из-за чего тот приложился головой, приглушенно вскрикнув.

 – Я вычислил тебя, скумбрия! – тень еще и агрессивно пиналась, и если бы Ода не перехватил ее, вполне себе из плоти и крови, то она бы еще и запрыгнула на дезориентированную добычу. – Пусти меня! Ах ты! Я так и знал, тупой Дазай, что ты чем-то промышляешь!

 – Чуя так громко всегда кричит, – пробормотал Дазая, пытаясь прийти в себя после внезапной атаки, – странно, слизняки ведь не кричат.

 – Что ты там бормочешь, придурок! – Чуя все еще брыкался, пытаясь достать до Дазая ногой: достать не получилось, но слетевший гэта неприятно влетел Дазаю прямо в лоб – поразительная точность; на краткий миг, очень краткий, Оде даже стало смешно, но он быстро подавил в себе веселость: ему скоро надо будет отправляться в плавание на континент, а у него тут два проблемных ребенка, которые еще и между собой разборки устраивают!

 – Накахара Чуя, ты что здесь делаешь? – Ода развернул его к себе, глянув на взъерошенного мальчишку – он явно запыхался и вообще был чрезмерно возбужден, а причина его столь расплясавшихся эмоций сейчас сидела на земле, пытаясь прийти в себя. Дазай кривился, чересчур близко к сердцу принимая доставляемую ему боль, но не потому, что больно, а просто его это раздражало, как мошки и жуки, от которых приходилось в теплое время прятаться под москитной сеткой во время сна.

 – Я выследил его! – Чуя извернулся, чтобы злобно сверкнуть взглядом в сторону Дазая, который уже полыхал гневом, только не махал руками и ногами, а просто пристально смотрел, явно представляя что-то нехорошее, что он сделает с Чуей в отместку. – Слышал, придурок! Я выследил тебя! Теперь я знаю, куда ты постоянно бегал! Пустите меня! – и Ода поспешил отпустить его, но тут же схватил за ворот кимоно, чтобы не дать броситься на Дазая, что Чуя и намеревался сделать; цель, однако, даже не сдвинулась с места, хотя угрозу оценивала как значимую. – Ты с ним, да, хочешь убежать? А вот не убежишь! Я все расскажу! Расскажу, куда ты собрался!

 – Ты совсем дурак? – Дазай таки поднялся, подобрав гэта Чуи и треснув его по голове им, из-за чего Оде пришлось отдернуть последнего подальше и самому отступить. Кто бы знал, как он сейчас боялся быть замеченным! Все шансы полыхают – хватайте, Ода Сакуноскэ даже удрать толком не сможет!

 – Ты чего творишь! – тем временем разошелся Чуя.

 – А нечего было следить за мной! И если ты выдашь Одасаку, я придушу тебя ночью твоим же поясом! Или перережу тебе горло, как Мори-сану!

 Построение фразы отдало неприкрытой жутью. Ода на миг даже подумал… Нет, как он вообще мог такое подумать! Восьмилетний ребенок не способен на подобное! К тому же Дазай в тот день был в числе избранных холерой и находился на карантине. Зараза поразила его в относительно легкой форме, но Ода переживал, как он там. Теперь же видел, что прекрасно, обошлось, но его слова…

 – Что ты такое сказал? – голос Чуи впервые с момента его появления прозвучал тихо. Он, кажется, тоже понял фразу именно в самом ее кровавом ключе, а не просто как сравнение. Накахара Чуя всегда казался храбрым и сильным мальчиком, несмотря на свою несколько тщедушную комплекцию, но сейчас Ода увидел в нем что-то близко похожее на страх.

 Дазай не ответил. Смотрел на него злобно, словно обдумывал, чем бы еще ударить, и каким словом зацепить. В их отношениях что-то не заладилось с самого начала. Или не так? Ода не мог понять. Нет, вражда – не совсем то. Соперничество? Ода все списывал на детские разборки, но суть их не улавливал. Дазай постоянно говорил, что ему нет дела до этого мелкого слизняка, при этом мог где-нибудь сидеть и следить за ним хмуро, а потом начать кричать какие-нибудь гадости издалека, чтобы иметь возможность увернуться от прилетевшего камня. Чуя всегда отвечал жестко, при этом старался порой вообще избегать Дазая, но – как вот объяснить то, что он выследил его и сейчас бесновался здесь?

 Черт возьми, у Оды вот дел больше не было, но одно он сейчас уяснил точно: никуда он, кажется, не поплывет. Его задача важна для него самого: надо как-то попытаться вернуть этих двоих в дом, где их приютили после убийства Мори, несмотря на очевидный риск подставить себя.

 – Хватит, – Ода слегка одернул Чую, при этом встав между ним и Дазаем, который теперь уж слишком кровожадно всматривался в него – бывало, они дрались. Правда, Дазай в редких случаях побеждал. Если только хитростью, но с синяками и ушибами все равно ходили оба. – Я верну вас домой. Нечего здесь детям делать. Дазай, я заклинаю тебя! Вслушайся в мои слова! Я хочу говорить с тобой, словно ты взрослый здравомыслящий человек! Ты не должен никуда сбегать! Фукудзава-сан дурного не пожелает, слушайся его…

 – Я сдам тебя, Дазай! – тут же затрепыхался Чуя. – Никуда ты теперь не сбежишь! Тебя свяжут и закуют в цепи!

 – Чуя-кун! – Ода одернул его, из-за чего тот успокоился, но насупился так, будто и его готов был побить, если придется. Храбрый мальчик, еще бы рациональности ему побольше. Их с Дазаем если соединить в одно, получится нечто мощное…

 Странные мысли посещали его вместо тех, что должны были помочь разрешить ситуацию.

 – Быстро идемте отсюда, я провожу вас.

 – Нет, Одасаку! – Дазай вдруг взглянул на него почти испуганно. – Ты тогда не успеешь ведь уплыть!

 – Неважно. Я к тому же и без того сомневался, стоит ли мне уезжать. Возможно, это знак, что я должен остаться, сдаться и принять все, как есть.

 – Зачем?

 Ода слегка удивился, услышав этот вопрос от Чуи. Тот насупился теперь уже непонятно из-за чего, а до Оды только сейчас дошло, что за весь этот бурный разговор ни разу не услышал от этого мальчика обвинений. Нет, он даже вел себя так, словно и думать о подобном не думал. Ода не общался с ним близко, не знал, что там у него на уме, но, кажется, Чуя в самом деле не предполагал обвинять его – он больше сотрясал воздух из-за удравшего Дазая!

 – Так надо, – произнес Ода, отвечая на его вопрос. Чуя ничего не сказал, но что-то его сильно смутило, что он совершенно перестал брыкаться. Зато Дазай оживился:

 – Нет, Одасаку! Ты никуда нас провожать не будешь! Если ты не сядешь на этот корабль… Я скажу всем, что я убил Мори-сана!

 – Да кто тебе поверит! – Чуя попытался опять достать его ногой, но лишь потерял второй гэта.

 – И скажу, что Чуя-кун мне помогал!

 – Да ты ж гад!

 Ода, раньше времени расслабившийся, едва удержал его, а потом стремительно схватил за шиворот еще и Дазая, оттащив обоих дальше в тень – кажется, сюда кто-то шел.

 – Не шуми, придурок! – зашипел на Чую Дазай, – из-за тебя Одасаку сцапают!

 – Я в тебя сейчас плюну!

 Стоило признать, что Мори-сан все же не вбил им в головы достаточного воспитания. Ни капли смирения – что за дети? До детей ли сейчас дело должно быть? Ода услышал, как гудит пароход, и он явно не ошибется, если предположит, что ему стоит поторопиться, иначе посадка закончится, и он точно тут останется, но он уже решил, что не оставит этих двоих.

 – Ты должен уплывать, Одасаку! – Дазай вцепился в его локоть и вперился взглядом. Почти молящим. Он же все еще сущий ребенок, взгляд у него сейчас открытый – хоть читай, что там на дне глаз, Ода не мог не проникнуться и даже пожалел, что у них такая большая сейчас разница в возрасте. Он бы хотел дружить с ним уже взрослым, но судьба едва ли окажется благосклонной. – Пожалуйста! Я не хочу, чтобы с тобой что-то сделали! Не из-за него, не из-за этого человека! Он плохой!

 – Мори-сан не плохой! – встрял Чуя, но на него даже не среагировали.

 – Это правда, Одасаку! Если что-то с тобой случится… Я скажу, что это все я!

 – Тебе не поверят, глупый!

 – Тогда я убью кого-нибудь, и они будут знать, что я могу.

 – Дазай-кун, не сходи с ума, – Ода не мог слышать подобные слова. Он бросил взгляд на Чую, который недоверчиво теперь взирал на Дазая. – Пойдемте, я прослежу за вами.

 – Я обещаю! – Дазай вырвался, отскочив от него. – Я вернусь в дом Фукудзавы-сана, если ты пообещаешь покинуть Японию на том корабле! Не смей сдаваться! Ты не виновен! Я уверен!

 А так можно было? Ода даже не думал, что услышит такого рода ультиматум, но похоже, что Дазая куда больше стращала мысль о том, что его друг попадется в лапы полиции, нежели возвращение в новый ненавистный ему дом. Если честно, Ода не мог сходу ему поверить, но мог предположить, что хотя бы этим вечером Дазай точно вернется домой.

 – Пожалуйста. Лучше я тебя не увижу, чем буду знать, что тебя убили.

 Не должны дети такого говорить. Ни при каком случае.

 – Я ведь не смогу проследить, что ты выполнил свою часть обещания.

 – Чуя-кун проследит.

 – Эй! – Чуя и без того как-то потерянно следил за ними, а тут еще и его втянули в эту сделку.

 – Я обещаю! Иди, Одасаку! – Дазай пихнул его в спину, поторапливая. – Мы будем молчать!

 – Что ты все за меня говоришь! – Чуя таки смог добраться до Дазая и хотя бы пихнуть его, но тот уже вообще не обращал внимания на посягательства со стороны.

 – Я прослежу за тем, что ты сядешь на корабль! А если не сядешь…

 – Уговорил! – Ода развернулся к нему и сел на корточки, бросив между ног свой узел. – Но ты немедленно же вернешься домой. И любое решение Фукудзавы примешь. Мы договорились? Осаму-кун?

 Дазай сузил глаза. Кто бы знал, что это значит. Он склонил голову, давая свое обещание, и очень хотелось верить, что часть его хотя бы исполнится. Чуя топтался рядом непривычно сконфуженный, он бы точно побил Дазая, если бы не присутствие взрослого рядом.

 – Чуя-кун, – Ода перевел взгляд на него. – А ты, как сам Дазай-кун предложил, удостоверишься, что он вернулся. Если посмеет сбежать, расскажешь все взрослым. И про меня расскажешь. Расскажешь, зачем и к кому он ходил в порт.

 – Одасаку! – Дазай впервые сейчас выразил испуг, поняв, что его обхитрили. – Чуя так не сделает! Я спихну тебя в колодец, если ты так сделаешь, слизень!

 – Ода-сан, я… – Чуя оторопел от такого наказа, – я не хочу вас сдавать.

 – Точно прибью, если сдашь! – шипел Дазай.

 – Это гарантия того, что ты, Дазай-кун, вернешься. Чуя не сможет не сдержать слова, которое он мне сейчас даст, да, Чуя-кун? Отлично! – Ода даже не дал тому что-то сказать, лишь получил кивок, который тут же превратился в мотание головой, но было будто бы поздно. – Договорились. Я сажусь на корабль, а вы торопитесь вон из порта!

 Одасаку, не теряя больше времени на разговоры, быстро подскочили и поспешил прочь из своего укрытия, боясь, что Дазай снова начнет хитрить, снова начнет ставить условия, и того еще хуже – пустит в ход какой-нибудь детский приемчик, который не позволит взять и сбежать. Ода не хотел сбегать теперь уже по иной причине: волнение за детей, которых он должен был вернуть домой, скорее всего, ценою свободы, но в этот миг он все равно быстро пробирается через толпу и направляется к кораблю, что увезет его из страны, но все переживания здесь обретенные останутся с ним.

 Он рад был увидеть Дазая, но не таким образом. Это даже нельзя было назвать прощанием, и сейчас он будто бы сбегал и от него. Даже не оглянулся тогда ни разу. В любом случае, если Дазай не сглупит и прислушается к тому, как решит его участь Фукудзава-сан, можно будет не переживать.

 Внутренности противно сводило, когда он приближался к этой огромной машине, что перевезет его через море; дурацкая шляпа, которую он надел, чтобы не выглядеть оборванцем, несмотря на немного замызганный вид кимоно, нисколько не скрывала его лицо, и он постарался натянуть ее еще больше на лоб, чтобы хоть как-то, хоть капельку скрыться и не попасться на глаза патрулирующим порт полицейским. Ужасно было думать, что на борту он будет чувствовать себя еще хуже: там-то вообще некуда будет скрыться!

 Сжимая в руках документы на другого человека, Ода оказался на узком пирсе, протолкнувшись через пару человек, наконец-то уже собираясь подняться по трапу. Он слишком, возможно, преувеличивал свою значимость: никто не обращал на него внимания и не думал вовсе о том, что тут рядом бродит человек, разыскиваемый за громкое преступление, которое на него повесили, найдя улики против него весьма очевидными. Вокруг было много иностранцев, собиравшихся покинуть Японию и, возможно, держать путь уже к себе домой. Ода с какой-то особой мечтательностью себе представил их путь от Шанхая до, скажем, Гонконга, а там – Индия! Он что-то о ней читал даже, а после Индии – и представить страшно. Открытый более десяти лет назад Суэцкий канал теперь вел прямо в Европу, и это место – нет, Ода не горел желанием туда умчаться, в его нынешнем положении ему вообще был особо теперь дорог родной дом, и он с трудом сдерживал в себе мысли, что никогда, возможно, не сможет увидеть Осаку, но ему просто служило отвлечением сейчас представлять, что это его путешествие – не вынужденный побег, а открытие чего-то нового! Однако ж… Его путь всего лишь до Шанхая. Но и то неплохо. Он уже обдумал это. Он сможет там устроиться, он хорошо образован, он достаточно хорошо знал китайский, чтобы суметь найти работу, у него есть опыт общения с иностранцами, коих там немало, да и, быть может, все образуется, найдут настоящего виновного, и тогда он сядет обратно и через несколько дней спокойного плавания снова выйдет на этом же пирсе и помчится домой.

 – Ода Сакуноскэ?

 Собственное имя сейчас прозвучало равнозначно смертному приговору, что над ним и без того витал вовсе не призрачно. Ода дернулся, глянув на того, кто позвал его…

 Голос был знакомый, но от волнения он не мог ничего сообразить. Этот человек что-то еще ему сказал, но разобрать не получилось в окружающем шуме из криков, ударов волн о борта и отголоска гудка одного из кораблей. Знавший его имя стал приближаться, а Ода пятиться, неуклюже толкая окружающих, еще больше пугаясь оттого, что этот человек с европейской внешностью стал привлекать к ним внимание, и чуть сбив с себя помутнение, Ода сообразил, кого он видел: Андре Жид.

 Менее он бы удивился, если бы призрак самого Мори Огая сейчас предстал пред ним.

 Этот человек. Именно на него Ода намекал тогда в разговоре с Танедой. Этот француз объявился вблизи Мори где-то с год назад, но Ода пересекался с ним еще раньше, когда тот пытался найти себе покровителя на какие-то торговые протекции сомнительного характера, а ранее, еще в военный период, был замешан в истории о шпионаже. Для Оды это не было слухами, он прекрасно владел сведениями, и когда этот человек стал налаживать связи с Мори, то Ода не раз высказывался против него, раскрыв все карты, но Мори не брезгал никогда близкими знакомствами с иностранными подданными и быстро приблизил его к себе, пользуясь им при делах с французами. Оду не допускали к этим самым делам, и Жид издалека насмехался над ним, однако еще в начале февраля Мори резко изменил к нему отношение, что обернулось разрывом ниточек с другими важными для Жида людьми.

 Мог ли этот человек иметь существенные причины убить Мори, Ода не был способен точно сказать, лишь косвенные подозрения имели место, и вот теперь они с ним столкнулись лицом к лицу, и весь вид Жида сейчас подсказывал, что он готов воспользоваться случаем, учитывая, что он ясно себе представлял, кто мог навредить его карьере.

 Надо было еще секундами ранее развернуться и бежать, но Ода помедлил, а потом, глядя в глаза, начал пятиться назад: у него было ощущение, будто он в лесу набрел на дикого зверя, потревожил его, и теперь тихо пытался отступить и не спровоцировать его на бег, а то чего доброго – сорвется с места и вцепится прямо в глотку зубами. Стоило добавить: вид у Жида был такой, словно он, вне всякого сомнения, готов был вымазать свои клыки кровью, но он тоже не стал подымать шум и срываться на бег, а двигался на Оду, как будто загонял жертву в клетку, смотрел свирепо, словно не оставляя шанса, и что-то такое в движении его рук могло подсказать – задушит ими прямо здесь, если понадобится!

 Слишком очевидна готовность к атаке, и Ода, решив, что тактика его дрянь, поворачивается к врагу спиной и теперь уже куда резвее пробирается через сгустившуюся совсем не вовремя толпу!

 То и дело, однако, оглядываясь, Ода старался не упустить того, как там за спиной разворачиваются события, потому что Жид не поднял шума, не попытался с помощью толпы остановить его, только вот он тоже пустился следом за ним, сбивая уже людей на ходу, и Оде даже показалось, что в руке его преследователя могло быть огнестрельное оружие, которое должно было придать преследуемому гораздо больше ускорения, но в толпе с этим дело шло так себе, разве что пока умудрился не сбить никого с ног! Он, следуя совсем неподходящей моменту вежливости, даже смог принести извинения паре человек, которых таки едва не снес, но далее уже было не до любезностей: замешкавшись, Ода ощутил, как его сначала коснулись грубо за плечо, а потом все же дернули на себя, и в спину уперлось что-то жесткое, что легко может сделать в его теле дыру прямо на вылет. И здравствуй, о, позорная гибель!

 – Ода-сан, тихо, tu prendras le temps de mourir*, – прошелестел Жид, японский он знал не особо, поэтому заговорил с ним на сносном китайском, мешая его с французским. – Нам немного в другую сторону, в ту самую, где тебя ждет полиция; только давай не будем пугать всех вокруг, а то мало ли…

 Одасаку ничего не произнес, даже не зная, стоило ли ему пойти на крайние меры и поднять вокруг себя шум, крикнуть в толпу, что этот иностранец пытается его убить, и тогда, быть может, получится отбиться в суматохе, но может быть и обратный эффект, едва Жид ляпнет, что поймал предполагаемого, а в глазах общественности чуть ли не реального убийцу.

 – Иди-иди, не привлекай внимания. Оно мне тоже ни к чему. Какая же удача тебя встретить!

 – Что-то не помню, чтобы мы с вами так фамильярничали… – Одасаку повиновался, но то и дело зыркал глазами по сторонам: даже если он не попадет теперь на корабль, это не значило, что он готов был повиноваться этому человеку!

 – Не все тебе свысока на меня глядеть.

 – Ты убил Мори Огая? – напрямую спросил Одасаку, ощутив, как пистолет тут же пробежался жестко по ребрам сзади.

 – Только посмей заявить подобное! Ищут все тебя, и я сдам тебя полиции!..

 Ода сам едва устоял на ногах в тот момент, когда Жид вдруг пошатнулся. Они вышли уже с пирса, где толпа была более разряженной, но все равно приходилось лавировать, и сперва показалось, что их просто кто-то зацепил, но нет: на них буквально налетели, и Жид, пытаясь удержать равновесие, вскинул руки, выронив отскочивший куда-то пистолет, и едва устоял на ногах, однако навалившись на ничего не подозревающих спешащих пассажиров; неуклюже раскинув руки, он попытался удержаться на ногах, но все же потерял равновесие, чуть не придавив собой несколько человек.

 Ода чисто от удивления попытался понять, что случилось, только глупо будет терять драгоценные секунды времени, к тому же Жид что-то начал кричать, видимо, в попытке задержать беглеца, но окружающие, чуть испуганные, не понимали его, и Ода поддался удачному моменту, рванув прочь.

 – Одасаку! – его звали уже не первый раз, и Ода все же оглянулся: за ним бежал растрепанный Дазай, бинты сползли с головы, он весь красный и взъерошенный, за ним, как-то странно подпрыгивая и отставая, бежал Чуя, и тут уже до Оды доходит, кто именно стал причиной того, что ему сейчас не упирался пистолет под ребра. – Подожди, пожалуйста!

 Но он и не думал сбавлять ход: Жид уже был на ногах, но преследовать его не собирался: хуже – он и сам понял, что просчитался, решив сыграть в героя, поэтому теперь торопился напрямую к полицейскому, что сам уже следовал к пирсу, приметив там непонятную суматоху. Однако это позволяло выиграть время, к тому же корабль вот-вот собирался отчалить, а на земле еще были те, кто не успел погрузиться, опаздывающие торопились, и невольно началась наглядная демонстрация броуновского движения, которое позволило удалиться и затеряться. Ода промчался до следующего пирса, где стояло какое-то судно, в которое грузили уголь, но более никого не было видно, и он завалился за стеной старого перекошенного склада, даже показалось, что прислонись он к стенке, и дерево затрещит и надломится, похоронив его под собой. Но тишина; и надо отдышаться, хотя бы минуту, а потом снова бежать, потому что Жид даже со своим корявым японским явно сумеет довести до ума полиции, кого надо тут ловить.

 Ода ощутил, как по телу прошла дрожь, когда он услышал странный звук гэта, будто только одним стучали, а потом и он стих, зато нарисовался Дазай. Опять увязался!

 – Почему ты все еще тут?! – Ода почти шепотом спросил это, ощущая, как сильно хочется пить, но горло смочить совсем нечем. Он вытер со лба пот, только сейчас поняв, что где-то потерял шляпу. Оно и к лучшему!

 – Одасаку, тот человек тебя узнал? Тебе надо бежать!

 – Ты почему не убежал? Зачем вы вмешались? Что за опрометчивость!

 Дазай не стал реагировать на его возмущения. Он стоял босиком, держа в руке один гэта, второй посеял, когда врезался вместе с Чуей с размаху в вооруженного Жида. А если бы тот случайно выстрелил? Ода ведь думал сейчас не о своих ранах, черт его знает, как могло бы сложиться!

 – Дазай! Ты придурок!

 – Не ори, нас вычислят! Уходи вообще отсюда, от тебя толку теперь вообще нет!

 – Ты совсем, что ли… Ай!

 Ода выглянул из убежища. Чуя с трудом шел, хлюпая носом. Только сейчас понял, что он едва мог ступать на ногу. Гэта он скинул с ног, но ему легче от этого не стало, а Дазай же не спешил ему как-то помочь, и Ода, недолго думая, подбежал к мальчишке, подхватив его под мышки и рванув в помещение склада, где была чуть сдвинута перегородка. Дазай, недовольный тем, что «зачем надо тащить с собой этого слизня?!», юркнул следом.

 – Меня в любой момент может вычислить полиция, уверен, те уже бросились на поиски, – Ода ощущал внутри что-то бешеное и рвущее его, похожее на азарт, но тот факт, что он сейчас был загнанной жертвой, делал это ощущение ужасным, лишая возможности соображать, но он, напомнив себе, что с ним тут оказались два ребенка, немедленно же контратаковал нападение паники.

 Осмотрелся. Сумерки сгущались сильнее, что определенно на руку, пусть поскорее стемнеет! Зажигались огни в порту, но тут от них толку не было. Кажется, это правда склад. Здесь стоял какой-то груз, причем, судя по слою пыли, что они тут всколыхнули, стоял очень давно. Ящики будто бы с табаком. Наверное, произошли какие-то проблемы с растаможиванием или что-то еще, раз здесь все было оставлено. Скорее уже даже заброшено. По крайней мере, случайный человек едва ли заглянет сюда, но это никак не спасало от того, что его теперь его точно всеми силами добропорядочной души постарается сцапать полиция, а еще один человек не прочь и пристрелить. Чертов мстительный Жид! Что он там себе вообще надумал против него?!

 – Точно сломал, – Чуя, сидящий на полу, так и хлюпал носом, и Ода только сейчас сообразил, что надо посмотреть, как он там.

 – Что случилось? – Ода помог ему сдвинуться и прижаться спиной к стенке, он откинул чуть в сторону край юката и попытался ощупать ногу.

 – Я упал! И все из-за этого придурка! – Чуя злобно глянул на Дазая.

 – Я не просил тебя со мной бежать! Ты сам полез!

 – А ну, тихо! – шикнул Ода, с опаской прислушиваясь.

 – Там все стали толкаться, меня задели, я упал, и потом опять, ай! – Чуя вскрикнул тихо, но слезы у него из глаз брызнули сильнее. Ода тоже теперь не сомневался, что скорее всего это перелом. Вот и соображай теперь, что делать!

 Дазай, слушающий, что происходит снаружи, оглянулся на них. Бинты висели у него на шее, казалось, или на лбу его поблескивала кровь. Он ничего не сказал, лишь злобно поглядывал на скулящего тихо Чую, которому Ода в срочном порядке пытался подыскать что-то, что поможет зафиксировать травмированную ногу. Он выдрал кусок от одной из досок, затем развязал свой узел, откуда вытащил одно юката, бегло оценив его взглядом и разодрав плотную материю. Снаружи, однако, было тихо, хотя и ожидалась чуть ли не облава и все мерещился голос Жида! Все равно надо убираться было отсюда!

 – Одасаку, кто этот человек, что тебя схватил? Я видел его раньше у Мори-сана.

 – Не имеет сейчас значения, Дазай. Надо отсюда выбраться. Чуе нужна помощь. Я многого тут не сделаю.

 – Если мы сейчас выйдем, тебя схватят. И даже могут убить!

 Слова Дазая звучали как-то плаксиво и капризно – ясное дело, что он говорил верные вещи, на которые взрослые имеют свое вроде как правильное видение, но, если честно, Ода был с ним согласен. Этот Жид… Меньше всего Ода хотел быть им подстреленным, не говоря уже о том, что у него внутри теперь стало крепнуть убеждение, что этот человек виноват в смерти Мори, и специально хотел сдать Оду полиции, почуяв такой шанс отомстить за то, что Ода вставлял палки в колеса! Как обидно будет теперь попасть ему в лапы! Нет уж! К желанию остаться на свободе добавилась еще теперь и злость на этого проходимца! Ода должен как-то выкрутиться теперь, только… Что с этими малявками делать?!

 – Надо уходить, – Ода быстро закончил возиться с Чуей; он высунулся на улицу: обычный шум порта. Вдали на пирсе ничего не видать. Корабль вот-вот отчалит. Не похоже, чтобы там была жуткая суматоха, и тут никто не пытался проводить поиски. Ах, нет! Вон, кажется, полицейский. Да, кого-то высматривает, но как-то небрежно, словно лень ему было шевелиться. Но даже такой вялый служитель закона – угроза.

 Шустро сгреб свои вещи и, подхватив Чую на руки, мгновенно оказался возле Дазая. Прежде он будет думать о безопасности этих двоих, но это и есть самое сложное: пока они вблизи него. Ода покинул укрытие; Чуе явно было неудобно и больно, но он мужественно молчал, хотя было ясно, что его отвлекало: пока Ода изучал местность для составления плана отхода, Чуя играл в гляделки с Дазаем, который стоял рядом и пялился на него, открыто намекая на то, как он все портит своим видом.

 – Тупая скумбрия, – слышалось шипение возле уха.

 – Ты сам потащился за мной в порт, безмозглый Чуя! Вот и получай!

 – Я тебе сейчас двину!

 Но двинул Дазай. И прямо по больной ноге. Ода только в последний момент приглушил вскрик, ткнув Чую лицом себе в плечо.

 – Дазай, угомонись! – пришлось уже серьезно на него прикрикнуть. – Ты будешь виноват, если нас заметят!

 Угроза подействовала, и тот стыдливо притих, правда не забывал при этом бросать на Чую злобные взгляды. Ода, если честно, мало понимал природу неприязни этих двоих, но сейчас точно не стоило пытаться разобраться, потому что уже было некогда. Им надо было скрыться отсюда и срочно найти возможность воспользоваться медицинской помощью, и Ода потихоньку двинулся вдоль стены, шикнув на проскочившего вперед Дазая, но тот сейчас имел куда больше возможности просматривать их путь и не быть замеченным, и именно Дазай с испуганными глазами замахал руками, показывая, что надо отступать: сюда кто-то направлялся, и… Ода понятия не имел, куда отступать. Он просто помчался вдоль по пирсу, уверенный, что сейчас этот небольшой склад будут проверять и возможности вернуться в него нет.

 – Одасаку, туда!

 Он сначала не понял, куда манит его Дазай. Рядом было лишь какой-то то ли грузовой, то ли почтовый японский кораблик.

 – Дазай, это не вариант…

 Нет, совсем не вариант! Это очередная ловушка, оттуда никуда уже не денешься, но Ода, благословляя про себя сгустки тьмы, бежит следом за ним, понимая, что отступить он не сможет, разве что прыгнуть в воду, но не с Чуей же на руках. Бросить его… Он не бросает, а взбирается по трапу, слыша с другой стороны, с воды, голоса людей, наверное, грузчиков угля, они могут выдать, но уже некогда думать, и он взбирается на палубу под тихое кряхтение Чуи, которому больно от каждого его движения, но он храбрится.

 – И куда…

 Ода видит наставленные друг на друга огромные ящики, и он ныряет в небольшой проход между их хаотичной расстановкой, припадая на колени и сажая, на пол Чую, который уже весь взмок от своих мучений. Он пытается подтянуть к себе ногу, но и такое движение причиняет ему боль.

 – Дазай, ты тоже сюда, – Ода чуть ли не за шиворот его схватил, чтобы впихнуть между ящиками к Чуе, из-за чего тот что-то недовольно стал ворчать:

 – Только тронь мою ногу!

 – Я тебе ее доломаю, что кость торчать будет!

 – Я выкину тебя отсюда!

 – Замолчали! – Ода не мог злиться на детей, но, честно говоря, этих двоих уже хотелось прибить – ну чего они такие злые?! – Дазай, сиди смирно! Иначе нас поймают, – на этих словах Ода и сам кое-как пригнулся, чтобы его не видно было, заслышав, что кто-то движется по верхней палубе. Он грозно глянул на мальчишек, но те и сами притихли, при этом было забавно, как они в этом узком пространстве пытались держаться подальше друг от друга, не взирая на то, что надо было отбросить распри, но Дазай упрямо раздражался из-за Чуи, тот – в ответ, да еще и пытался при этом терпеть боль. На лице Дазая не читалось ни капли сочувствия. И все же они смолкли.

 Ода прислушивался к шагам, но собственное сердце мешало ему. Голоса нескольких людей. Ничего не понятно из их разговора, ясно лишь то, что не на японском. Потом до него вдруг донеслись отголоски китайского. Не особо было слышно, но говорили о каких-то перевозках в Шанхай, и на миг даже у Оды возникла мысль, что это судно тоже отправляется в этот город, но потом он все же засомневался. Один из говоривших явно был китайцем, второй – кажется, иностранец, владеющий китайским, но они снова отошли куда-то дальше, и уже было не разобрать. Дазай и Чуя таращились на него, но молчали, словно ожидая команд, но они только и могли что сидеть. Как далеко отсюда полиция? А если они придут с обыском? Сумасшествием было желать сейчас отправления судна, но Ода в отчаянии мог только в этом и видеть надежду на то, чтобы отдалиться от угрозы.

 Пусть это и станет ловушкой.

 – Сильно больно? – шепотом спросил Ода у Чуи – вид у того был до того несчастный, что можно было начать серьезно думать о том, чтобы сдаться.

 – Нет, – отрезал он. Ответил так, потому что Дазай сидел рядом и не скрывал своего злорадства.

 – Иди отсюда, Чуя, тебя сюда никто не звал. Только мешаешься. Иди лечи свою ножку.

 – Заткнись, Дазай!

 – Вам обоим лучше было бы уйти, Чуе в самом деле нужна помощь, Дазай ты бы мог…

 – Я лучше сброшу его в воду! Пусть рыбы его жрут! Что ты царапаешься, как девчонка! – Дазай дернулся в сторону, когда ему двинули по руке.

 – Потому что, если я ударю тебя, твоя башка слетит!

 Ода порой даже не подозревал, какими жестокими фразами дети могут бросаться друг в друга. Как же сейчас не к месту их дурные отношения! Неужели нельзя по-доброму? Ощутил себя каким-то наивным идиотом.

 По палубе то и дело кто-то ходил, но к их убежищу не приближался. Ода все пытался понять, собирается ли этот корабль отплывать.

 Как он мог думать, что это может стать спасением?! Вроде осознавал уровень дурости такой идеи: если он отплывет в неизвестном направлении с двумя детьми, один из которых серьезно травмирован, как он потом будет все разгребать? Это сумасшедшая идея, надо уйти отсюда, но там внизу – там Жид и рыскающая по порту полиция, которая и на месте будет готова с ним разделаться. Забавно, конечно. Он собирался отплыть с этим французом одним рейсом. Что-то подсказывало, что судьба решила бы поиграть в этакую злую ведьму и все равно бы их столкнула на борту. И тогда только в море, к рыбкам. И прощай надежда хотя бы просто что-то узнать о Хисако, не говоря уже о том, чтобы и свое имя очистить.

 Так и не решившись ни на какие действия, Ода словно пытался прийти в себя, ощущая, как нервное напряжение отнимает у него силы куда сильнее, чем бег. Он то и дело вслушивался, но это ничем не помогало, а потом до него дошли слова о том, что команда принялась готовиться к отправлению. Корабль вот-вот отчалит.

 – Нам надо уходить отсюда, – все же Ода решил обратиться к здравому смыслу: он не о себе должен думать, а о детях.

 – Одасаку, нет! – Дазай схватил его за руку, смотря пристально в глаза. – Ты из-за Чуи, да? Его можно будет скинуть за борт, если будет мешать!

 – Ты с ума сошел?! Дазай-кун!

 – Я не хочу, чтобы тебя схватили из-за нас! И из-за него! Я его не прощу и отомщу ему! Ты слышал, Чуя!

 Дазай что-то еще хотел гадкое сказать доведенному до слез, но злому Накахаре, но Ода заткнул ему рот, дабы не услышали.

 – Не хочу, чтобы вас из-за меня… – Чуя не мог договорить, он всхлипывал, а начни произносить слова – совсем задохнется и закашляется.

 Ода ясно видел, что ему страшно и плохо, и храбрится и говорит он это все лишь для того, чтобы Дазай не давил на него еще больше. Накахара Чуя всегда казался ему бойким ребенком, способным дать отпор, но морально, кажется, он был не готов к тому, чтобы оказаться в такой ситуации, и предпочитал терпеть, нежели дать повод Дазаю издеваться.

 И если так уж честно, то Ода и сам не мог решиться. И уже даже не потому, что струсил. Он просто сейчас понятия не имел, как на него отреагируют, не снесут ли голову раньше времени, не навредят ли детям. И он, проклиная себя за слабость, за то, что позволил Жиду выбить себя из колеи, за то, что вообще оказался в такой ситуации, смог решиться лишь на то, чтобы ждать, когда они в самом деле отчалят.

 Он не мог видеть удаляющегося берега Йокогамы. И, кажется, от этого ему было еще хуже.