Чуя не пискнул даже, когда незнакомый человек, от которого совсем слегка повеяло чем-то сладко-табачным, взял его на руки и понес. Ода слышал сквозь шум крови в своей голове, что тот господин вроде бы понимал по-китайски, но даже не знал, с чем к нему обратиться, о чем попросить и как поблагодарить. Ода вообще не был в состоянии, когда можно трезво оценить, что произошло. На них напали, едва обнаружили; посыпались угрозы, попытки чуть ли не убить. Он больше всего испугался за Дазая и Чую, а тут его ранили, и он вообще готов был проклясть себя за все сразу. Даже толком не понял, откуда взялся говорящий на японском китаец, который решил за них заступиться.
Несмотря на свое, близкое к обмороку даже не из-за боли, а из-за переживаний состояние, Ода сообразил, что стоит воспользоваться данными ему Танедой документами, а дальше он только и мог хвалить Дазая за сообразительность. Ложь его хоть и могла легко раскрыться, но капитан судна оказался человеком не таким уж грозным и явно сочувственно относился к детям – везение ли? Сложно сказать, когда тебя пырнули ножом под ребра, больно прям до мерзости, но Ода решил, что пока лучше всего придерживаться того, что они разыграли, а там видно будет.
Главное, что мальчиков обижать не собираются и, кажется, готовы помочь.
Кораблик, насколько успел его еще ранее оглядеть Ода, был некоей меньшей версией известного парового корвета Канрин Мару, лет десять так назад затонувшего в районе скал мыса Киконай, по пути – о сила судьбы! – как раз из Хакодатэ – ведь он правильно расслышал прозвучавшие слова относительно их курса? Обустроено суденышко за счет переоборудования было скромнее, но Ода сейчас едва ли мог что-то еще вокруг себя оценить; ему помогли спуститься вниз, где обнаружились помещения, оборудованные как некие подобия кают на случай пассажиров. В одну такую Оду и запустили, после того как он храбро, но медленно преодолел крутые ступени, а перед ним еще и спускался этот иностранный молодой человек, стараясь при этом и не уронить Чую, и не ударить его о какой-нибудь угол, учитывая узкое пространство.
Внутри импровизированной каюты было чисто, хотя запах сырости все же сильно так давал о себе знать; на полу лежали свернутые футоны. Китаец, усадив Оду на пол, тут же расстелил один такой, куда Чую пристроили. Иностранец что-то очень бегло сказал на китайском, но совсем тихо, что не вышло разобрать, на что китаец ему лишь ответил: «Да-да, Ван Тао, я сам», и после иностранец немедленно покинул их.
Ода вдруг понял, что совсем потерял Дазая из виду, но тот стоял на входе, не решаясь войти. Вид у него был мрачный и при этом задумчивый. Он хмуро глянул на Чую, а потом все же пробрался в небольшое помещение, устроившись в уголке, словно собрался караулить их тут.
– Так вы, эм, Накамура-сан? – спросил китаец, разложив еще один футон и предлагая Оде устроиться на нем.
– Так и есть, – не стал тот отвергать свою легенду.
– Мое имя Лу Сунлин. Я занимаюсь чайной торговлей, а здесь в данный момент сопровождаю господ из России.
Ода почтительно кивнул, не зная, что на это сказать, но у него больше не потребовали никаких комментариев; ему просто представились, и даже стало любопытно вдруг, кто эти господа, кто этот Лу Сунлин, который отверг равнодушие ради случайных людей, и вообще надо было выразить свою благодарность как-то более эмоционально, и Ода попытался, но его сразу же остановили:
– Не напрягайтесь, у вас что, кровь лишняя? Сейчас разберемся. Лично вас оприходую. Страшно?
– А? – Ода слегка ошалел, а потом уже дошло, что это юмор такой, при этом заметил, как сверкнули глаза Дазая – он явно заинтересовался происходящим.
Лу Сунлин что-то там себе хмыкнул и полез потрошить какой-то сундучок, из которого вынул непонятного назначения коробочки, а потом подобрался к Чуе и аккуратно снял временную шину; снаружи действительно их караулил кто-то из команды, и Лу Сунлин, выглянув, вручил им мешочек, чтобы можно было набрать холодной воды и приложить временно к пострадавшей конечности. Голень Чуи выглядела трагично, сам он не менее; мужественно при этом лишь шипел, когда с ним возились; в сторону Дазая не смотрел намеренно. Дазай никак не реагировал, но выражение его лица ни капли не смягчилось. Ода только сейчас обратил внимание, что на его ногах были заметны следы крови, он мог пораниться при беге. То же самое и с Чуей, но Лу Сунлин уже позаботился об этом, обтерев ему ступни.
– Вы так его и оставите? – спросил Ода, когда принесли холодную воду, которую приложили к несчастной ноге.
– Я дал ему лекарство: вреда быть не должно и, главное, станет полегче, подождем, пока подействует, – отозвался Лу Сунлин, и Чуя, глянув на Оду, кажется, преисполнился надеждой. – Давайте пока с вами разберемся. Я помогу вам снять одежду. Ага, а теперь ложитесь, крови много, но ничего. Пострашнее вещи случаются.
– Я знаю, – пробормотал Ода. Ему было больно, но одновременно с тем, он видел, что, главное, Чуе помогут, и как-то даже легче воспринималась собственная рана.
– Придется потерпеть, пока обработаю. Водку русскую ведь пробовать не доводилось?
Ода что-то промычал невразумительное, но вообще это обозначало «нет». Слышать – слышал, но в остальном – нет уж, лучше сакэ, свое и проверенное. Честно говоря, он в самом деле подумал, что ему сейчас тут вольют прямо в рот, но даже не сообразил, что применять ее будут иначе, и вообще он не особо понимал, как воспринимать то, что этот китаец таскает с собой русскую водку, но в момент, когда это пойло коснулось его раны, он едва не забыл себя самого-то, подавив свой низкий рык лишь тем, что ткнулся носом в футон.
– Одасаку! – Дазай взволнованно вскочил, а Чуя ошарашенно смотрел в этот момент, перепугавшись, что и к нему что-то такое больнючее применить могут.
– Все нормально, – выдавил Ода. Впечатления от такого лечения дрянные, но он внезапно ощутил, как боль озарила разум. Щипало неимоверно, но эффект был весьма живительным. Аж затылок ломить перестало.
– Хлебнуть не дам, – засмеялся Лу Сунлин, – а то негоже будет потом с лекарствами смешивать. – Раскровило вас хорошо, но не думаю, что внутри есть опасные для жизни повреждения, хотя на берегу лучше сразу к врачу бежать, – прозвучал вердикт после осмотра. – Обмотаю вас – и покой!
Когда Лу Сунлин уже заканчивал возиться с перевязкой, в каюту протиснулся молодой человек, но не тот, который ранее помог принести сюда Чую. Он был весьма крепкого телосложения, одет был в одну нижнюю рубашку с закатанными рукавами, в руках его был деревянный таз, наполненный водой. Под мышкой он притащил куски ткани и некий сверток-пакет. Он мельком осмотрел их сборище, что-то сказал Лу Сунлину по-русски, и тот чуть потеснился, освободив ему место и сместив аккуратно футон, где пристроился Ода. Они еще о чем-то говорили, но Ода даже самую малость разобрать не мог, кажется, он впервые слышал русскую речь, ощутив в ней для себя совсем что-то чужеродное и даже подозрительное. Он мельком глянул на Дазая, который, однако, стал вдруг с откровенным любопытством следить за происходящим, силясь хотя бы по языку телодвижений что-то понять.
Когда этот русский молодой человек прямо здесь стал что-то ссыпать на отрезы ткани и замачивать в воде, Ода напрягся, но вопросов не задал. Лу Сунлин тем временем спешно вернулся к своему младшему подопечному, внимательно изучил и самым аккуратнейшим образом ощупал пострадавшую ногу, пробормотал сначала что-то про разрез, но затем нахмурился и, бросив Чуе лишь краткое: «потерпи», произвел какую-то манипуляцию, из-за которой у Чуи перехватило дыхание; он простонал, весь покраснел, закусил губы, но затем выдохнул, а Лу Сунлин демонстративно отнял руки, тем самым показав, что, кажется, самое неприятное позади и до страшного слова «разрез» уже не дойдет. Он взял в руки кусок какой-то невзрачной тряпки, разве что мягкой и чистой, и аккуратно ею обмотал ногу Чуи, который снова собрал всю волю в кулак, поняв, что все манипуляции в его отношении еще не закончены. Он явно поставил себе задачу: вытерпеть процедуру мужественно, учитывая, что за ним наблюдал его злейший враг, однако то и дело поглядывая на Оду, видя в нем единственного, кого мог записать в свои защитники хотя бы просто потому, что знал куда лучше, и при этом Ода не мог не дивиться тому, что мальчик даже не думал подозревать его в преступлении, а отношение Чуи к Мори было совершенно иным. Если уж не чтил, но слушался беспрекословно.
Дазай следил за ними пристально, прищурив глаза, но продолжал помалкивать. Ода вдруг подумал, что Дазай, с его частыми ранами, ушибами и даже переломами, вполне себе прекрасно мог представлять, что ощущает сейчас Чуя, и должна же быть в нем хоть капля сочувствия! Он ни в коем случае не мог сказать, что Дазай совсем ничего не воспринимает, он на себе ощущал его детское участие, но это он сам. А иные люди?
– Вы таким образом хотите обездвижить конечность? – Ода не выпускал из внимания при этом и возню вокруг Чуи и пожелал хоть каких-то пояснений, хмурясь на то, как иностранец смачивал длинные тканевые отрезы с какой-то смесью, затем аккуратно отжимая их. Молодой человек, кажется, и так понял суть вопроса, поэтому стал что-то говорить, и одновременно с тем Лу Сунлин пояснил на японском:
– Да, весьма действенный, чем иные, способ; его придумал один русский хирург. Хотя я слышал также, что это придумал еще раньше врач из Голландии, но нам-то важнее, что это даст результат. Подобным методом сейчас довольно часто помогают солдатам, – Лу Сунлин, видимо, сам неплохо овладел этим самым методом, потому что довольно ловко помогал пристраивать и закреплять полосы ткани продольно ноги Чуи, укрепляя их поперечно. Выглядело это странно, но предполагалось, что работать будет с видимой для заживления пользой.
Ода посмотрел на Чую, который весь взмок, скорее просто уже от напряжения и страха, что ему снова может стать больно, однако ему ничего не оставалось, кроме как довериться чужим людям, которые так или иначе проявили к нему внимание.
– Всё, – через некоторое время выдохнул Лу Сунлин, убирая мутные капли воды с пола оставшимися кусками тряпья. – Сейчас окончательно застынет и можно будет в силу возможностей двигаться, но лучше всего покой. Прибудем в Хакодатэ, если все хорошо сложится, послезавтра. До этого момента останетесь здесь, чтобы не нервировать команду. Я не знаю, сколько времени у них займет стоянка в порту, но, возможно, вы потом, если ваше состояние позволит, захотите этим же кораблем вернуться в Йокогаму. Поэтому вам лучше будет подружиться с этим Ито. А насчет мальчиков, – Лу Сунлин задумался, – конечно, лучше бы было обратиться к местным полицейским по прибытию, но я лично не хотел бы связываться. Не только из-за себя. Чтобы не скомпрометировать сопровождаемых мною лиц.
Ода похолодел от мысли о полиции. Он понятия не имел, что сказать, а Лу Сунлин и этот русский таращились на него, ожидая какой-то реакции. Очень уж нехорошая заминка. Если честно… Ода не заметил, чтобы китаец так уж доверял тому, что они там наговорили во имя спасения, хотя предъявленные документы имели свой вес в этой истории, поэтому-то, наверное, пока что и не следовали всякого рода вопросы, вызванные подозрением. Но что им ответить? Что ответить на то, что Ода ни за что не хотел бы вернуться в Йокогаму, что ему надо бежать, и он рад, что они отплывают сейчас на север, хотя все же его и беспокоило то, что он снова окажется на японском берегу. А мальчики? Да, Лу Сунлин определенно уже додумался, что они не случайно встретились, просто не акцентировал внимание, но все же: что Ода должен ему сказать? Его слишком утомило это невеселое приключение в порту, ранение и просто расшатанные постоянным волнением за свою судьбу и честь нервы, и он не мог сейчас просто сообразить хоть что-то!
Положение внезапно спас русский: он что-то сказал Лу Сунлину, при этом улыбнувшись, а тот тоже друг изменился в лице: показалось ли, но китаец обрадовался тому, что услышал.
– Мишель правильно заметил, что это, наверное, невежливо будет, что мы все друг другу толком не представились.
– Ох, – Одасаку чуть выдохнул. – Накамура, – он едва вспомнил «свое» имя, – Кинноскэ. – Попытался поклониться, но спина отозвалась болью. Даже если ничего важного нож не зацепил, все равно отдавало болью чуть ли не во все стороны!
– Михаил Савин, – указал на молодого человека Лу Сунлин, затем произнес еще раз, видя, что Ода ни черта не понял в этом наборе звуков, хотя первый раз ему показалось, что его назвали как-то иначе, и это было что-то французское. И вот снова: – Мишель не так давно решил влиться в чайную торговлю, решив, что это куда интереснее, чем сидеть где-то в Сибири пусть и на куче золота. Показывает уже неплохие результаты в освоении китайского языка. Вы говорите по-китайски, Накамура-сан?
– Вполне себе, – Ода даже оживился.
– Прекрасно, – Лу Сунлин тут же перешел на родной язык, глянув многозначительно на Мишеля, а тот вдруг поднялся и произнес:
– Я принесу вам еды, а потом можете здесь отдыхать. Как мальчик себя чувствует? – вопрос явно касался Чуи, и все тут же устремили в его сторону взгляды. Чуя не понял вопроса, но осознал, что им все сейчас заинтересовались. Он растерялся, не зная, как себя вести, о чем вообще говорить, но, когда Ода уточнил вопрос на японском, что-то пробурчал о том, что он умеет терпеть.
– Я отлучусь тоже ненадолго, – Лу Сунлин поднялся с пола, отряхнув свой наряд, где золотые драконы взирали в небеса, – заодно унести отсюда все надо. – Он первым делом поднял таз с остатками растворенного гипса и поспешил наружу.
Мишель мельком глянул на них, но чего-то смутился и тоже быстро вышел, снова пообещав принести поесть.
Поесть – очень кстати. Хоть и крутило все внутри, но силы сейчас очень были нужны.
– Чуя-кун, – позвал Ода, пользуясь тем, что они остались одни. – Слышишь меня?
– Угу.
– Одасаку, надо выкинуть его за борт, иначе он тебя выдаст! – внезапно прошипел все это время молчавший Дазай, что Чуя дернулся и сел – судя по его виду, у него едва искры из глаз не посыпались!
– Ты совсем придурок?! Я… – он запнулся и, кажется, совсем запутался, глянув на Оду: вроде как понял, что тот кем-то притворяется, но все равно не до конца улавливал всю суть лжи.
– Он точно сдаст нас! И захочет вернуться домой! – не унимался Дазай.
– Ты сейчас о чем это? – Ода насторожился. – Едва окажемся в Хакодатэ, я найду возможность вернуть вас обратно!
– Его возвращай, а я не вернусь!
– Дазай!
Тот насупился и сжал зубы – видно стало, как его лицо напряглось. Ох, сейчас вот точно не время разводить детские капризы и споры.
– Я никого не сдам! – обиженно отозвался Чуя, когда понял, что Дазай заглох. – Ода-сан, я вас не выдам! Я… Я не верю, что это вы… Мори-сана… Вы не похожи на такого человека, который бы мог кому-то навредить намеренно!
Дазай стрельнул глазами в сторону Чуи, и тот будто бы приготовился к новой гадости, но его лишь разглядывали без каких-либо слов.
– Так, давайте договоримся. Сейчас я для вас Накамура-сан. Дазай, слышал? Ты мог меня выдать, когда звал иначе, – на этой фразе Дазай сморщил нос: он, кажется, и сам уже успел сообразить. – И вы едва меня на самом деле знаете. Врать нехорошо, но раз уж Дазай-кун попытался выкрутиться подобным образом, будем держаться этой версии. Вы оба поняли?
Покорно кивнули. Устали. Видно, что испуганы. Дазай хоть и скрывался за своим черным безразличием, но все же никак не ожидал, что так вот все случится.
– Ссор не устраивайте, ведите себя тихо. Я не знаю, насколько можно доверять этим людям. Лу Сунлин этот явно не глуп.
– Он не верит нам, – пробормотал Дазай, подтягивая к себе ноги и обхватывая колени.
– В любом случае – слушаетесь меня. Чуя-кун, тебе правда легче?
Тот неопределенно кивнул. Слишком устал, чтобы точно понять свое состояние. Ода глянул на Дазая. Тот не смотрел в его сторону, таращился в стену.
Довольно скоро вернулся Мишель с тем парнишкой, Ямамура-кун, кажется; они принесли рыбу и рисовые моти. Еда была простая, но голод тут всем правил: и Оде, и мальчикам было без разницы, что положить на зуб, лишь бы поскорее проглотить.
Их снова оставили втроем. Ода все вслушивался: караулить их остался Ямамура, но что-то подсказывало, что за грозных бандитов их все же не посчитали (а зря, учитывая, сколько стоить сейчас может голова Оды Сакуноскэ), более вроде бы никого вблизи не было. Похоже, в этой каюте должен был обитать Лу Сунлин с кем-то, судя по оставленным вещам. Если честно, Ода сейчас не особо жаждал присутствия иностранцев рядом. Он не был задет предрассудками части своих соотечественников относительно пришельцев в их стране, но ему сегодня хватило общения с Жидом. В общем, он бы воздержался, несмотря даже на то, что в их сторону пока что были проявлены самые мирные и дружелюбные намерения, не говоря уже о том, что Чуя, который уплетал моти, кажется, и правда отходил от всколыхнувших его не на шутку переживаний и болей. Лишних движений старался не делать, но нога его уже не так сильно выматывала. Дазай совсем притих, медленно жевал, хотя видно было, что тоже оголодал. Он будто бы о чем-то напряженно думал, и Оду это озадачивало. У него никогда не получалось разгадать, что же на уме у этого ребенка.
– Я сейчас разговаривал с капитаном, – вернулся Лу Сунлин. – Я думаю, вы сможете договориться насчет своего возвращения.
Ода лишь вдохнул нервно. Лучше бы этот человек не суетился почем зря, а то еще потом проблем не оберешься.
– Благодарю, – однако очень вежливо отозвался Одасаку, совершив слабый из-за боли поклон, внутренне себя уже отругав: тут ради него стараются, а он ноет немо. Некрасиво. – Возможно, я, однако, задержусь в Хакодатэ из-за своего ранения.
– Как пожелаете, – Лу Сунлин, кажется, не подумал о таком варианте. – Капитан Ито переживает, как бы не было проблем с тем, что вы можете заявить на членов его команды. Правда тут возникнет вопрос относительно того, что вы самовольно проникли на его судно, так что, быть может лучше будет разрешить этот вопрос полюбовно? Как такая мысль вам?
– Вполне устраивает!
– Прошу прощения, – голос Дазая раздался столь внезапно, что и Ода, и Лу Сунлин чуть ли не вздрогнули. Ода обратил все свое внимание на него: он сидел, глядя на них с очень уж озабоченным видом, и стало вдруг страшно: а если он сейчас снова начнет говорить, что не собирается возвращаться домой? При постороннем человеке даже не получится ему вправить мозги! Нужно было быть готовым ко всему! – Простите, – Дазай что-то медлил, а потом все же выдавил: – Просто предупредить хотел: я, кажется, скоро лопну! Здесь можно куда-нибудь выйти?
Сложно сказать, как Лу Сунлин мог трактовать вырвавшийся из груди «Накамуры» бульк, подразумевавший смешок, но Ода за весь день не испытал подобного рода облегчения, а вот Дазай не понял, что такого в его просьбе может быть смешного.
– Мне тоже надо, – негромко прозвучал голос Чуи, мальчишки переглянулись – кажется, у них таки назрела общая беда, пусть и такая тривиальная.
– Я покажу, где здесь отхожие места, – Лу Сунлин взглянул на мальчиков. – Я вас пока что по именам так и не узнал.
Дазай стрельнул глазами в сторону Оды, а тот слегка растерялся: стоит ли так подставляться? От этого китайца заминка не укрылась, однако он сам вдруг сгладил ситуацию, сказав, что раз уж собрались, то надо идти, и «Накамура-сан», если чувствует себя для того сносно, тоже может попробовать пойти с ними, а он на себя взвалит миссию тащить мальчишку со сломанной ногой.
Ода предполагал, что Лу Сунлин будет ночевать вместе с ними, но он оставил каюту полностью в их распоряжении, при этом ничего даже не сказал. Просто ушел. Слышно было, что снаружи кто-то там копошится из команды, но им явно было скучно стеречь какого-то странного раненого мужчину с двумя малолетками, так что и там голоса вскоре заглохли.
Дазай забился в угол, оттащив туда футон, как он сказал: «подальше от Чуи», однако спать – он не заснул. Его слегка мутило от качки, на что он жаловался, ворча себе под нос. У самого же Чуи была иного рода беда: боль хоть и стала менее сильной, но он никак не мог удобно устроиться, закованная в гипс конечность не готова была к подобного рода обращению, извернуться толком не удавалось, да еще и, как назло, все там зудеть начинало. Однако все же усталость взяла свое, и Чуя вскоре тихо сопел, изредка вздыхая с легким стоном. Ода не спал, ему было неуютно: он ощущал, что тучи над его головой, кажется, мрачнее стали, и нынешнее его положение вообще лишает его всякой защиты, а тут еще дети… Он должен что-то придумать, не бросить их и проконтролировать возвращение домой.
– Одасаку?
Если честно, Ода надеялся, что Дазай все же заснул, но тот будто бы выжидал момента.
– Чего не спишь?
– Не получается. Одасаку?
– А?
– Не возвращай меня. Я не хочу.
– Дазай-кун, ты видишь, в каком я положении? Ты вроде бы уже не так мал, чтобы не понимать, что происходит, но упорно твердишь одно и то же.
Ответа не последовало, и Одасаку уже начал думать о том, что слишком резко ответил ему, и тут все же Дазай тихо произнес:
– Ты злишься на меня. Но, Одасаку, я… Я не хочу туда. Даже сейчас. Когда Мори-сан больше не может мне ничего приказывать. Я бы от него все равно сбежал. Я ненавижу его. Это хорошо, что его больше нет.
– Дазай, не стоит так говорить.
Дазай ничего не ответил. Он сел, и Ода тоже постарался приподняться слегка, но в ране стреляло, несмотря на то, что ему дали какой-то снявший часть боли и немного дурманящий препарат, и он лишь немного развернулся. Им здесь оставили лампу, но она уже давно была погашена – темень кромешная, лишь по шороху движений можно догадываться о положении друг друга в пространстве.
– Я хочу домой, к себе домой. Но там же никого нет. Это правда, Одасаку?
Ода тяжело выдохнул. Неужели Дазаю раскрылась вся истина участи его семейства?
– Мори-сан тебе что-то рассказывал?
– Нет. Я просто… Подслушал немножко. И догадывался.
– Дазай-кун, что бы там ни было, – Ода попытался подобраться к нему, но все же ему лучше было бы находиться в покое, – это все уже прошло. Слышишь? Фукудзава-сан выбрал для тебя самый лучший вариант!
– Мне все равно. К тому же он был знакомым Мори-сана! Я не доверяю ему. Никому не доверяю! Только тебе. Пусть все не верят, что ты никого не убивал. Я знаю. Точно знаю. И я рад. Я бы сам его убил.
Вот опять! Опять этот ребенок швыряется такими фразами. Оду слегка лихорадило, наверно, из-за ранения и переутомления, в целом, терпимо, лишь бы заснуть, но вот сейчас, на фоне таких слов – у него самый настоящий мороз кожу будто бы сжег. Словно он затерялся где-то в снегах Хоккайдо.
– Дазай-кун… Ты так говоришь… Это жутко. Тогда на пирсе, у меня создалось впечатление, что ты как будто чуть ли не признался, хотя этого быть не может, – Ода понимал, что вообще не стоит такого ему говорить, и он, наверное, спятил, если заводит разговор о подобном, но ему в самом деле представить было бы страшно, если бы Дазай хотя бы просто какое-то отношение имел к смерти Мори. Даже если бы это могло оправдать его самого.
– А если бы это было правдой?
– Прекрати! Это серьезные вещи. Жизнь – серьезная вещь. Особенно, если ты затрагиваешь чужую.
– А если из-за чужой страдает другая чужая?
– В смысле? – что он еще надумал?
– Как ты, Одасаку. Мори-сан умер, а ты страдаешь. Я хочу, чтобы он мучился.
– Прекрати, Дазай-кун! В самом деле! Прекрати!
– И тот, кто это сделал! – Дазай начинал горячиться. – Это несправедливо, что все на тебя свалили! Уж лучше бы это правда был я!
– Я прошу тебя – хватит!
Повисло молчание. Дазай тяжело дышал, а потом сквозь хрип в его горле донеслось что-то похожее на «прости». И не вымученное. Это правда было сожаление, просто слишком много переживаний наслоилось на него.
Одасаку уже было хотел утешить его как-то, но тут – Чуя внезапно чихнул. Да как-то так, что сразу стало ясно: он не спал. И не спит уже, наверное, давно. Кажется, они его разбудили.
– Прекращаем разговоры, – Одасаку решил проявить строгость. – Завтра все решим насчет вашего возвращения.
Ода ожидал, что Дазай сейчас начнет возмущаться, но вместо этого услышал голос Чуи:
– Я тоже не хочу возвращаться.
Да они сговорились, что ли?! Одасаку в этот момент осознал, что ни черта не умеет общаться с детьми, понимать их и управлять ими, что сейчас представлялось еще одной его трагедией! Но это какой-то бунт буквально! Его аж в жар сильнее бросает.
– Чуя, ты подслушивал, да? Надо было тебя за борт выкинуть!
– Замолчи!
– Одасаку, а знаешь, почему он не хочет возвращаться? – можно было подивиться тому, что Дазай, по всей видимости, был в курсе причины. – Потому что он там тоже никому не нужен!
– Заткнись! Я тебе сейчас по зубам дам!
– Чем? Ногой? Да ты едва шевелишься!
– Дазай, о чем ты вообще говоришь? – Ода сейчас осознал, что пропустил что-то очень важное. Дазай всегда так выражался. Его слова звучат жутко, раздражающе даже, и в них Ода черпает что-то очень уж нехорошее. Он уже не знает, можно ли тревожиться сильнее, чем есть, и вообще не хочет более ничего выяснять, и одновременно сделает еще хуже, если не разберется со всем до конца. – Чуя? Ты-то почему сейчас такое заявляешь?
И вот – молчание. Выдал и молчит. Слышно, как злобно засопел. Возможно, не хотел говорить, потому что тут был его злейший враг, а злейший враг готов был и дальше подтверждать свое звание:
– А просто Фукудзава-сан не хочет его отправлять учиться в Европу, потому что Чуя тупой!
– Погоди, причем тут это? Точнее… – Ода был несколько удивлен. Хотя, признаться, честно, он понятия не имел, какие там критерии могли быть у Фукудзавы Юкити: ему-то самому Чуя казался довольно сообразительным мальчиком. – Он что, так и сказал?
– Ничего такого он не говорил! Дазай врет! Но он правда сказал, что я никуда не поеду. И я должен буду уйти в семью моего дяди.
– Так это, наверное, твой дядя просто хочет тебя забрать, – Ода осекся. – Ты не хочешь?
– Нет, – отрывисто произносит Чуя. – Я помню его… Я не хочу к нему. С ним было плохо жить; я был рад, когда Мори-сан забрал нас от него к себе. Я хочу вместе со всеми поехать, а не остаться с ним! Это нечестно. Мори-сан ни за что бы меня туда не отдал!
Чем Ода мог в таком случае помочь? Если у Дазая относительно Мори память была наполнена подталкивающими к бунту мыслями, то с Чуей было иначе. Ода мало знал что-то о семье Накахара, лишь то, что в роду мало кого осталось, но не только политические дрязги и войны были тому виной. Люди и без того склонны терять свои жизни, болезни жертв выбирают без разбору. Ода не знал, что стало с отцом Чуи, вроде бы не было сведений о том, что он был замешан в политических интригах; известно лишь было то, что Чуя вместе с матерью остался сначала на попечении кого-то из своих родственников, возможно, как раз этого самого дяди, а затем уже они перебрались в дом Мори, судя по всему не без стараний этого дяди; зачем Мори взял к себе мать с ребенком – Ода не хотел размышлять, но жизнь сложилась так, что всего через пару месяцев женщина скончалась от чахотки. Чуя остался у Мори, где ему без сомнений было лучше, а его мать, судя по всему, смогла провести свои последние дни в относительном покое, как можно было судить. Мальчик не вникал в суть деяний его покровителя, а теперь у него перед носом замаячила перспектива возвращения в родную семью, о чем он, судя по всему, думал с пытающим его нежеланием. Едва ли он, в отличие от Дазая, что-то такое планировал, но что-то подсказывало, что сейчас он уже начинал смотреть иначе на их внезапное отплытие от Йокогамы.
– Хватит. Оставим это все до утра. Вам обоим надо выспаться, и я тоже хочу отдохнуть. Однако, знайте, не в моей власти что-то решать, а вам опасно быть вблизи меня.