Ода просыпался несколько раз, проклиная морскую качку, от которой ему было очень уж паршиво. Однако только уже утром до него дошло, что дело не в волнах, а в том, что его сильно лихорадило. Он смутно помнил, как явился Лу Сунлин и стал кружить над ним; его заставили принять какое-то лекарство – даже вкуса толком не разобрал; запомнил касания холодной ткани к телу. Сквозь глухую стену жара слышал голос Дазая, который, кажется, не отходил от него, что-то постоянно говорил: он как будто просто ему что-то рассказывал в моменты, когда никого не было. А еще ругался с Чуей, но они быстро стихали оба, словно понимали, что тут человек в полусознательном состоянии и не стоит его мучить своими криками.
Могло показаться, но он слышал и иностранную речь. Набор звуков показался каким-то несуразными, но, если честно, в таком состоянии ему даже родной язык казался набором визгов.
А потом вдруг стало отпускать. Вот так вот просто. Сам даже не понял. Сознание стало проясняться, грудь легче наполняться воздухом, и он даже удивился, когда пелена стала прозрачной и можно было без помех разглядеть перед собой довольное лицо Лу Сунлина.
– Ну как? Сесть можете? Я выманил у команды риса для вас. Еще даже не остыл. А еще среди этих парней оказались любители мяса, так что я добавил несколько кусочков. Полезно будет.
Одасаку, если честно, готов был есть все, что ему дадут! Его поотпустило, голод был зверский, и он, хоть руки все еще были немного ватные, схватился за предложенные палочки и принялся уплетать.
– Вижу, что в самом деле лучше, – довольно хмыкнул Лу Сунлин. – Не то чтобы мы уже думали о том, что пора с вами прощаться, но просто утром вас вообще не смогли добудиться.
– Мне действительно сейчас гораздо лучше.
– Оно и хорошо. Поправляйтесь.
– Благодарю вас! – Одасаку, так и пережевывая рис, попытался поклониться, но спина, куда сильнее всего отдавала рана, пока что еще не была готова к таким подвигам. Он попытался сесть поудобнее и только сейчас заметил, что ни Дазая, ни даже Чуи нет! – А где дети? – наверное, его голос прозвучал слишком взволнованно для человека, который им просто якобы помог на улице. Это точно было заметно, но Лу Сунлин, по-видимому, решил не придавать значения.
– Нельзя сидеть все время здесь, надо и воздухом свежим дышать. Море сегодня очень даже смирное. Вывели на палубу.
– Она там не передрались? – серьезно спросил Ода, несмотря на то что сломанная нога Чуи вовсе не забылась им. Он просто вполне представлял характер этого мальчишки.
– Очень даже смирно ведут себя, – заверил Лу Сунлин. – Скорее даже недоверчиво. Так и не хотят представиться даже. Впрочем, их можно понять. Похоже, они только вам сейчас доверяют, но врать не буду – все хорошо. Нога у мальчика, конечно, будет болеть, те из нас, кто ломал себе что-либо однажды, знают, что легко это все не проходит, но я думаю, все у него заживет, он потом и не вспомнит даже, какую ногу ломал.
– Вы разбираетесь в медицине? – уточнил Одасаку.
– Нахватался у матери. Отец ее, мой дед, которого я не застал, был весьма сведущ в медицине, и ей не брезговал поведать секреты. Так вот… Накамура-сан. Раз вам легче… А завтра утром мы уже будем в Хакодатэ… Стоит обсудить ваши дальнейшие перемещения.
– Мне неловко, что вы об этом беспокоитесь, – а еще неловко из-за того, что приходится врать, и что Ода без понятия был – что вообще делать, а за него тут посторонние переживают!
– Я просто к тому, что вам нужно еще будет время, чтобы оправиться. Из нас никто не знает города, но там определенно есть больница, где вас еще раз осмотрят, и вы сможете остаться там, если на то потребуется рекомендация. С мальчиками иного рода вопрос. Этого поломанного я бы тоже вместе с вами отправил в больницу, хотя уверен, что мы все сделали, как полагается, однако… По уму, конечно, обратиться бы в полицию, и пусть они уже с ними разбираются, возвращают в Йокогаму, ищут родственников, но, не посчитайте меня дурным человеком, мне, китайцу, меньше всего хочется контактировать с представителями закона вашей страны. А русским господам – тем более. Мы здесь все на законных основаниях, но к чему нам такое внимание? Чего еще удумают нехорошего, знаете ли. Это у вас в столице с иностранцами нянчатся, трясутся над ними, как бы чего не сделалось, но искренней любовью тут в самом деле и не пахнет. Не хочу в эту скользкую тему лезть, ибо для меня иностранное пребывание в моей стране тема порой тоже весьма сложная, но я опять же не о том. Понимаете: никто из нас не хотел бы лишних расспросов, учитывая, что мы только начинаем строить дела в Японии. Поэтому! Это как завершение моей пылкой речи ни о чем: я хочу спросить у вас, что вы обо всем этом разумеете, а потом еще раз обсудить с господами.
Ода онемел. Он все это время внимательно слушал речь Лу Сунлина, между делом думая о том, что его слегка надтреснутый голос, однако, звучит очень успокаивающе. И это настораживало. Что он думает обо всем этом? Одасаку еще не успел толком обмозговать, сил не хватало. Не говоря уже о том, что он уже и так был не рад мысли отправиться в больницу, но так прикинул: кто узнает, кто он в действительности такой? А он далеко от центра, Хоккайдо – отнюдь не популярное у японцев место, важные люди тут не водятся, некому будет как-то приметить его и прознать, кто он есть! Однако не в этом даже беда…
– Возможно, у вас, Накамура-сан, есть какие-то свои мысли, решения, – продолжил Лу Сунлин, словно бы ему подсказывая. – Было бы лучше всего, если бы вы сами отправились в полицию и разобрались со всем. Это как вариант. И я понимаю, что вам прежде надо будет подлечиться, но кто присмотрит за детьми в это время? Что думаете?
– В полицию? – Ода ощутил к себе сейчас дикое презрение. Докатился. Полиция его пугала, а ведь он ничего и не совершил. Да, сбежал, но сбежал ради правды, возможно, поспешно сбежал, ошибся – только вот все сделал хуже, да столько уж случилось, что и жалеть бессмысленно. И где-то там Жид еще теперь бегает, желая его крови. – Да, наверное, да, наверное…
– Вам не нравится моя идея? – с каким-то нажимом вдруг уточнил Лу Сунлин, и тут Ода не мог не глянуть ему в глаза: едва ли он знает правду. Но точно подозревает неправду.
– Нет, все правильно, все верно, – он так и смотрел в глаза, и зачем-то повторял фразы, словно это даст ему лишние секунды сообразить, как быть. – Просто… я боюсь, что мальчики эти могут не захотеть возвращаться. Я уже говорил с ними. Не особо сладкая у них жизнь в Йокогаме. Надо как-то аккуратно действовать.
– Вот как? Хорошо, я подумаю до завтра. Доедайте. Хотите подняться наверх, силы есть? Вам бы тоже воздухом подышать.
Ода очень хотел выбраться из этой затхлой каюты, но – ему не хотелось попадаться сейчас людям на глаза. И надо было подумать. Он переживал, что там Дазай и Чуя делают одни, однако, но Лу Сунлин не стал его переспрашивать и быстро ушел, так что оставалось лишь ждать их возвращения.
Очень ему не понравился этот разговор.
Ода так и не принял никаких решений до возвращения Дазая и Чуи. Причем последнего внес на руках один из этих иностранцев. Ода пока что запомнил только одного, которого звали на французский манер; второй молодой мужчина – о нем в памяти остались лишь выразительные серые глаза, да и то это был мимолетный взгляд, словно быстро скрытый из-за стеснения. А вот сейчас – он уловил что-то похожее. Этому человеку было явно уже в пределах сорока лет, хотя выбивающаяся из-под его шляпы пышная и посеребренная шевелюра могла говорить об ином, но сложно было так определить. Зато выражение глаз – что-то похожее на то, что запомнилось. Кажется, они все тут родственники, у Оды не было сил вникать в то, кем были эти русские, однако вот один из них сейчас спустился прямо к нему; он усадил Чую на футон, а потом отступил к проходу, пропустив перед этим юркнувшего сразу в угол Дазая, и приподнял шляпу, видимо, в знак приветствия.
Они оба растерялись, Ода поклонился, но вышло как-то неуклюже, да еще с пустой чашкой риса в руках, которую он схватил, испугавшись, что на нее наступят случайно.
– Дмитрий Савин, – вдруг произнес он – только Ода толком не разобрал его имя, но еще раз поклонился, несмотря на болезненные ощущения.
Мужчина, понимая, что познакомиться и поговорить им все равно не удастся, не стал более смущать своим присутствием и откланялся, кого-то кликнув на палубе. Сверху тянуло приятным морским воздухом, не соленым, почти сладким. Этот русский заходил к нему без верхней части костюма, лишь в рубашке и жилетке, наверное, снаружи сейчас было очень хорошо. Ода глянул на мальчиков. Дазай выглядел каким-то задумчивым, Чуя тоже, при этом почему-то то и дело косился на Дазая.
– Вы с ним там были? – спросил Одасаку, когда поймал рассеянный взгляд Дазая.
– Тебе лучше, да? – вместо ответа спросил Дазай. – Лу Сунлин-сан приходил и сказал, что жар у тебя почти что прошел.
– Все терпимо. Что вы там делали?
– Лу Сунлин-сан вывел нас наверх. Жаль, он не скинул Чую в воду!
– Когда у меня заживет нога, то я точно убью тебя, Дазай!
– Этот человек, что привел вас, тоже с вами был?
– Да. Он за нами присматривал. Он что-то говорил, но я ничего не понял. Но мы смотрели вместе на волны. А еще он показал, какие у него есть часы. Очень красивые. Они на цепочке.
– Чуя-кун, как твоя нога? – Ода ощущал себя каким-то виноватым из-за того, что разболелся.
– Ничего не болит! – он явно преувеличивал, чтобы Дазай не посмел ничего ляпнуть, но тот уже не реагировал на него – снова о чем-то думал.
– Хорошо. Завтра мы прибудем в Хакодатэ. Мы еще не решили, что делать дальше, – Ода побаивался заговаривать о полиции. У него возникло опасение, что Дазай в таком случае решиться удрать. Чуя – ясное дело – далеко не уйдет, но и он может начать возмущаться.
Едва ли стоило начинать разговор так вот в лоб, поэтому Ода аккуратно решил пойти в обход. Стал спрашивать, что они там видели на палубе, спросил про русского господина, что они о нем думают, на что оба лишь равнодушно пожали плечами; спросил, ели ли они что-нибудь… А потом по-новой попытался внушить обоим в голову, что надо вернуться, что так будет правильно, и даже если неправильно – Одасаку все равно не сможет ничего поделать! Спорить с ними было сложно. И не из-за детских криков или капризов. Ода так отметил для себя: оба жутко упертые. Каждый по-своему, но очень упертые. Чуя, правда, колебался, его ломала ситуация: Одасаку не был его другом, он все дальше и дальше становился от дома, у него сломана нога, вокруг какие-то незнакомцы – тут быстро схлынет вся это романтика побега, но он не мог ударить в грязь лицом перед Дазаем. А того – все это не волновало. Странный и независимый ребенок. Одасаку и жалел, что позволил ему при этом к себе так привязаться, и в то же время… Честно говоря, ему и самому сейчас казалось, что он совсем один, и тут – один-единственный его друг, пусть и мальчишка, но эта неподдельная искренность – обезоруживала.
Они так ни к чему и не пришли. А уже наступило время укладываться спать. Ода хоть и чувствовал себя гораздо лучше, но организм все равно требовал сна. Наверное, ему в самом деле придется идти с ними в полицию. А вот сам он что будет делать?
Ранним утром их разбудил Лу Сунлин в сопровождении какого-то мужчины возраста самого Оды, наверное. На господина он не был похож, хотя точно был русским, при этом Ода приметил, что мальчики, тоже только что продравшие глаза, ему ни капли не удивились, видимо, уже были знакомы. Оказалось, что это был слуга Савиных, который помог принести для них еду.
– Мы уже почти достигли берегов Хоккайдо, – известил Лу Сунлин, а затем внезапно перешел на китайский. – Господин Накамура. Есть такое небольшое предложение к вам. Его озвучил мне Мишель. Сопровождаемые мной господа решили посовещаться вообще между собой, придя к выводу, что негоже будет оставлять мальчика одного в больнице. К тому же возник вопрос, куда девать другого. Вы ведь за них не в ответе, да и вам сейчас не до этого. Да и после такого не самого комфортного путешествия сразу передавать их властям… В общем, в Хакодатэ находятся дальние родственники Савиных, и есть возможность поселиться в доме, где те проживают сейчас. Мишель высказался о том, чтобы и мальчиков забрать с собой. Мы туда пригласим врача, и в том доме будут люди, которые понимают японский. А вы тем временем можете обратиться в больницу.
– Это слишком даже много с вашей стороны, – Одасаку не знал, как лучше отреагировать. Предложение Лу Сунлина было неплохим, но в нем крылись какие-то совсем нехорошие для него острые подводные камни, а главное – проблему это не решало вовсе. – Мне даже неловко: получается, что вы на себя берете все заботы о них.
– А вас что-то смущает?
Одасаку впился в него взглядом. Лу Сунлин смотрел на него спокойно, просто, но… Вдруг сейчас напомнил Мори. Который всегда четко прочитывал собеседника, но не выдавал этого. Вот и здесь. Только в случае Мори приходилось начинать беспокоиться за свою шкуру, а Лу Сунлин выглядел вполне себе воплощением доброты, но какой-то хитрой. Или это поведение Оды заставляло его хитрить?
– Решено? – уточнил Лу Сунлин. – Я дам вам указание, где вы сможете нас найти при случае. Идет?
– Я не могу ответить без их согласия.
– Тогда так и скажем им: они временно побудут с нами. Ну?
Ода сдался. Может, это в самом деле было разумно. В крайнем случае, что-то ему подсказывало, что эти люди не замышляют чего-то недоброе и можно довериться. В конце концов, Ода жив лишь благодаря тому, что Лу Сунлин решил за него заступиться. Только вот… Грызла совесть.
Известие о том, что им придется отправиться с Савиными в неизвестное место, в малой степени, однако, зацепило Дазая. Чуя заметно заволновался, но вот Дазай… Он лишь спросил, куда Одасаку пойдет, что будет делать, на что тот ответил, что ему надо будет побывать в больнице. Фраза Дазая о том, что туда надо отвезти Чую и оставить, едва их снова не поссорила, и Накахара на таком фоне не решился возражать решению. Ода искренне желал его пожалеть в такой момент. Понимает ли Дазай, как давит на этого мальчика порой? Чуя изо всех старался не казаться трусом перед ним, а сам же Дазай едва ли переживал о том, что там о нем думает Чуя. Ода смотрел на них: так нередко ему казалось, что есть у этих мальчиков что-то общее, но чаще всего – они точно никогда не смогут найти общий язык.
Никто из них, ну, если только исключить, вероятно, команду корабля, никогда не был на Хоккайдо. Погода стояла чудесная, истинно весенняя даже для северных земель. Воды блестели на утреннем солнце, берег из-за этого казался каким-то волшебно размытым. Пейзаж великолепен, но он пугал Оду. Он мог бы сейчас быть на пути в Шанхай, но в этот момент он готовился выйти все же на японский берег, который по части стал таковым из-за далеко не пустых опасений японцев относительно подозрительного во всех отношениях государства-соседа, и по иронии судьбы именно с поддаными этого государства Ода Сакуноскэ сходил на берег, но Ода сейчас уж точно не направлял свои мысли по политическим и всякого рода национально-причастным склонам, его волновало иное: было такое ощущение, что едва ноги его коснутся земли, так на него сразу набросятся и отволокут в полицию, а дальше и того хуже!!!
Поразмыслив, Ода решил, что его здоровье верно намекает ему – топай в больницу! не издевайся! Он чувствовал, что уже не собирается на тот свет, но его беспокоило, однако, то, что вчера он почти весь день готовился к этому, провалявшись в лихорадке. Здесь, в Хакодатэ, опять убеждал он себя, нет опасности в том, чтобы обратиться за врачебной помощью; на крайний случай у него есть документы, в подлинности которых пока что никто не усомнился. В такой дали едва ли кто-то сходу додумается выявлять разыскиваемого человека, хотелось даже верить, что тут вообще в меньшей степени в курсе столичных новостей.
Так ведь? Да?
Лу Сунлин пообещал присмотреть за мальчиками и проследить за тем, чтобы для Чуи пригласили врача. Одасаку не мог не надумать себе всяких ужасов, когда прощался с ними, в конце концов, как он мог судить людей, которых едва знал, да и этот Лу Сунлин был с хитрецой, но все же… Прочно в голове засела мысль о том, что благодаря ему он все еще жив и цел.
В общем, Ода, успокаивающий себя всеми разными способами и все еще не отвыкший за эти недели скрывать от людей свое лицо, попрощался, как он верил, временно со всеми и, справившись о том, где находится местная больница, поспешил на разборки со своим здоровьем, если это «поспешил» может так называться, учитывая, что рана изводила при каждом движении.
Честно говоря, когда еще в Китае Лу Сунлин узнал о маршруте по Японии, он не мог не удивиться. Хоккайдо? На кой черт так далеко? Их пребывание в Японии приходилось на апрель, северные земли утратят уже свою суровую зимнюю хмурость, но все же. Не место его мечты. Впрочем, он ничем не показал своего удивления. Никаких точных пояснений озвучено не было, пока они были втроем: он, Ван Тао и его племянник Мишель. Отвлекаться на нерабочие темы было некогда, они все были заняты встречами, переговорами, поездками, желая уладить все важные дела перед отъездом и раздать нужные указания.
И вот, в Шанхае они не без волнения ожидали приезда старших братьев Ван Тао, которые ни грана не смыслили в чайных делах, однако желали посмотреть, чем занят их младший брат, бросивший перспективы куда более выгодной карьеры; глянуть, на что он тут расходует силы и деньги, с умом ли это делает, и стоит ли отдавать насовсем в это дело Мишеля, который не смог пробудить в себе интерес к золотопромышленности.
Встретившись наконец-то в Шанхае, они отправились в поездку по восточным провинциям, сделав своей длительной остановкой Пекин, а на обратном пути Нанкин. Изначально были сомнения, согласятся ли старшие братья на то, чтобы задерживаться в путешествии столь долго, однако и Дмитрий, и Даниил, бывший на четыре года его младше, с воодушевлением изучали Китай, даже изначально были готовы ехать хоть до Мукдена, но холода там стояли суровые, и если подобного рода неудобство не особо пугало их, привыкших к уральским и сибирским морозам, то испытывать эти самые морозы в тяжелой дороге показалось все же неразумным.
Япония их ждала не только по той причине, что Ван Тао, пообщавшись с разными торговцами, заполонившими собой Шанхайский сеттльмент, не мог не обратить свой взор на рынок через море. Лу Сунлин тогда только по приезде старших Савиных узнал истинные намерения такого странного маршрута, включившего в себя север Японии. Старшие братья путешествовали не с праздным намерением поглазеть на экзотику прежде скрытого от посторонних глаз востока, они приехали чуть ли не с миссией. Их задачей было свидеться со своими дальними родственниками, которым судьба уготовила оказаться на чужбине, как бы они сами выразились – у черта на рогах. Родственники те были в самом деле весьма номинальными: дети какой-то там родной племянницы покойного мужа сестры Савиных. Лу Сунлин даже сначала не понял, в чем именно дело, но потом уже ему пояснили, что та несчастная племянница была замужем за человеком, неким Достоевским, которого по не совсем ясным самим Савиным причинам еще в 1876 осудили и отправили на каторгу, куда за ним из Москвы поехала жена, эта самая племянница, прихватив детей: девочку, которой уже на тот момент стукнуло шестнадцать, и мальчишку почти что уже пяти лет. Причины ссылки были какие-то сомнительные, и семейство пыталось изменить решение суда, но случилось так, что уже в середине 1877 года осужденный скончался, не выдержав тяжелых условий труда и сибирского климата, и за ним последовала через пару месяцев жена. Дети остались там же в остроге, но вскоре судьба сыграла с ними не менее странную штуку. В тот момент тяжелой сибирской дорогую в Японию следовали представители русской церковной миссии в направлении открытого уже несколько лет как для иностранцев Хакодатэ; еще в 1859 году там организовано было русское консульство, просуществовавшее вплоть до пожара 1865 года, однако впоследствии там остались миссионеры и редкие резиденты из России. Представители миссии на пути своем заезжали в остроги, чтобы пообщаться с заключенными, и именно тогда встретились с несчастными детьми. Что стало причиной того, почему их взяли с собой, не особо было известно, но они отправились в далекий тяжелый путь. Еще ранее они пытались найти своих родственников, но тех не осталось; одно из писем было адресовано уже на тот момент покойному мужу сестры Савиных, и это она стала суетиться и вступила в переписку. Письма шли долго, в основном передавались через случайных людей, терялись, но так или иначе Савины все же решили повидать своих родственников, узнав их точное местоположение, и, скорее всего, забрать их с собой на родину.
Брат и сестра изначально жили при миссии, но теперь, как было известно, они переселились в дом к одной местной женщине, которая лет пять назад еще осталась вдовой, но не очень-то грустной, судя по тому, что она не бедствовала, имея поддержку со стороны детей; и однажды из каких-то личных причин решила сделаться прихожанкой чуждого некогда ей верования. Лу Сунлин не вырос религиозным человеком, а подобного рода переходы от одного к другому считал лишь скукой и любопытством, но мнения своего навязывать не собирался. В доме новообращенной христианки сестра работала и получала жалование. Там-то и ожидали, с позволения хозяйки, умасленной заодно обещанием солидной платы, многочисленных гостей.
Хакодатэ не был большим портом, но все же весьма важным в северной части страны. Здесь скопились разного рода иностранцы, хотя резидентов было опять же не так много, как в сеттльменте Йокогамы. Лу Сунлин знал, что тут где-то еще расположены поселения айнов, а пару лет назад город пострадал от сильных пожаров, кроме того, раньше здесь случилась битва, знаменовавшая окончание войны Босин, ставшей столь важной составляющей новой истории Японии. Они по городу двигались сейчас на юг, а где-то на севере лежал замок Горёкаку, которому была уготована судьба стать последним оплотом тех, кто все еще желал видеть отживший свое сёгунат во главе японской нации, но 1869 год стал крахом надежд тех, кто скрылся там. Старого времени было уже не вернуть. Лу Сунлин помнил, как его земляки тогда все поглядывали в сторону того, что здесь творилось. Пробуждение прежде пребывавшего в спячке соседа не могло не настораживать, и с каждым годом – Лу Сунлин старался хотя бы часто не думать, чем это может сулить.
Да и некогда ему было думать сейчас о всякого рода мирового масштаба вещах, когда они тут повесили себе на шею двух японских мальчиков. В порту наняли рикш, чтобы добраться до места, и с детьми поехал именно Лу Сунлин, уместившись тесненько в двухместной коляске, если ее можно было назвать таковой. Замотанные в теплые хаори, которые Лу Сунлин пожертвовал им из своих запасов, пополненных мимоходом еще в Йокогаме, а японской одеждой он не брезговал, однако, мальчишки вели себя смирно, хотя видно было их беспокойство относительно расставания с этим Накамурой; к тому же Лу Сунлин еще больше уверился в том, что эти детишки знали его до этой якобы встречи в порту.
Еще с самого начала Лу Сунлин проникся подозрениями относительно данной странной компании. Попытки что-то выудить из детей, расспросить об их родных не оправдались: на удивление, они оказались крайне недоверчивыми; с другой стороны, Лу Сунлин вел бы себя так же в отношении иностранцев, но его беспокоило то, кем мог оказаться Накамура. Накануне он совещался с Савиными, чтобы предопределить дальнейшие действия. Было выражено общее мнение, что что-то тут нечисто, и лучше будет, если они, раз уж ввязались, прежде позаботятся о детях – оградят их от этого человека, забрав с собой, а дальше посмотрят по ситуации, что делать. Накамура определенно не собирался связываться с полицией, что уже казалось подозрительным, так что на него и рассчитывать не следовало, и Дмитрий Савин решил, что для них самих будет разумнее, если они далее будут действовать через кого-нибудь из местных жителей, которые вызовут при случае меньше подозрений.
С трудом удалось вытянуть из мальчиков имена. Накахара Чуя, тот несчастный со сломанной ногой, вел себя настороженно, но все же показался куда более открытым. Второй же, Дазай Осаму, смотрел на них на всех как-то странно. Словно бы они все ему и не враги, но Лу Сунлин прежде не встречал таких настороженных детей. Одному вот-вот исполнится девять, другому — в июне. В целом, уже не маленькие, вполне себе сознательные, может, даже слишком, если так упорно пытались скрыть что-то о себе. При этом невозможно было не заметить, что мальчики друзьями не являются. Пока они ехали, оба осматривались по сторонам, изучая незнакомый им город, Лу Сунлин и сам глазел на местные строения, но особо впечатления небольшой портовый городок не производил, хотя, судя по едущим впереди Савиным, – они были иного мнения, впрочем, тут Лу Сунлин был снисходителен: люди все еще знакомились с местным колоритом. Восток их прельстил, как местных сейчас прельщало все западное, даже слишком прельщало, что где-то это выглядело чрезмерным. Во что выльется эта чрезмерность, Лу Сунлин тоже не брался загадывать.
– Еще раз заденешь мою ногу, и я тебя поколочу! – предупредил Чуя, и Лу Сунлин, отвлекшись от своих немного грузных мыслей, в очередной раз пожалел, что усадил их вместе. То и дело пытались искалечить друг друга.
– Вы что, враги? – на полном серьезе спросил он их.
– Да! – хором ответили. Надо же, какая солидарность! С ними точно надо аккуратнее, вон каковы!
– Дазай – тупая скумбрия!
– А Чуя – мелкая слизнявая каракатица! – Дазай явно намеревался показать всю свою изобретательность, а заодно побесить Чую.
– Не знаю, не знаю. Вам бы подружиться! Вот это был бы дуэт!
– Вы про что? – не понял Дазай. – Какая гадость получится, если соединить такую чудесную рыбу, как скумбрия, с какой-то слизнявой гадостью! – и он тыкнул Чую пальцем в щеку, из-за чего тут же получил в глаз. Глаз остался на месте, но ответка явно была неприятной.
– Звучит и правда не особо вкусно, – хмыкнул Лу Сунлин, посмеиваясь, лишь бы его в пылу не зацепили.
– Чую надо было выкинуть в море по пути сюда!
– Какой ты злобный, Осаму-кун.
– Не зовите меня так!
– Почему?
– Не зовите.
Более Дазай не захотел с ним общаться. И Чуя тоже притих. Они молча разглядывали дома, прохожих; рикши тащили их все выше по склону – лучше становилось видно порт, в который они прибыли. Особой частью местного пейзажа были горы, Лу Сунлин видел, как старшие Савины устремили на них весь свой взор, они прежде уже подивились горам Кансая, пока пребывали в окрестностях Киото, сравнивая невольно со знакомыми им местами, и Лу Сунлин немного жалел, что у него не было возможности показать им куда больше живописных мест Китая. Однако Хакодатэ неожиданно вызвал у него приятного толка ощущения, может, виной тому была солнечная погода, что вычертила и море, и горы, и местную архитектуру; здесь тоже царил дух сеттльмента, как в Йокогаме, но ощущения были иного рода. Мальчики смотрели завороженно, едва ли они были пресыщены видами своей страны, вероятней всего, впервые увидели ее столь отдаленные уголки.
Как знал Лу Сунлин, для иностранцев, в большей степени европейцев, здесь выделены были отдельные места проживания, вроде Омати, но и были территории совместного поселения, к тому же в городе была произведена перестройка улиц после пожаров в качестве защитных мер. Их путь лежал в сторону островной части Хакодатэ. Они миновали несколько улиц, приметив издалека, судя по всему, церковь русской миссии, но рикши свернули раньше, подобравшись к большому японскому дому, окруженному невысокой оградой, где у ворот караулила совсем молоденькая японская девушка в простеньком, но добротном кимоно; она, завидев гостей, юркнула назад и снова появилась уже не одна: с ней будто с какой-то опаской вышла особа лет двадцати в синем платье уже европейского покроя. Она вытянулась на носках, рассматривая подъехавших, но с места не сдвинулась, скорее будто бы даже напряглась. За ее спиной мелькнул мальчик, который оказался примерно того же возраста, что и мальчишки с ними, но девушка тут же шуганула его прочь, и еще больше завязала всю себя в узел. Японка ей что-то взволнованно сказала, а та покачала головой.
Лу Сунлин с опасением предполагал, что эта встреча окажется далекой от тепла и радушия. Родства кровного нет, никогда не видели друг друга и не знали, Савины, если глубоко вникнуть, и не обязаны были проделывать такой огромный путь ради встречи с какими-то там родными покойного мужа их сестры, но они прибыли, что-то еще и привезя с собой и ожидая, видимо, решить вопрос о возвращении домой.
– お帰りなさい!* – японка учтиво склонилась, девушка же рядом с ней даже не шевельнулась. Она впилась взглядом в гостей, и Лу Сунлину даже на миг показалось, что вовсе не рада видеть никого из них.
– Евдокия Михайловна? – обратился к ней первым снявший шляпу Даниил Савин, выбравшись из тесноватой для него и его багажа повозки, и в этот момент девушка вдруг закрыла рот рукой, издав неясного характера звук, и только спустя мгновение до Лу Сунлина дошло, что все это время она вовсе не выглядела неприветливой, а пыталась сдержать свои эмоции.
Сидящие все еще в рикше Дазай и Чуя с какой-то настороженностью уставились на плачущую на грани истерики особу, которая вцепилась в руку Даниила, словно его все это время здесь и ждала, и будто бы не был этот незнакомец ей далек. Она все еще пыталась сдержать в себе всхлипы, но это было бесполезно, и, казалось, что груди ее больно от этих скопившихся там рыданий. Едва ли кто-то ожидал именно такого приветствия. Появился мальчик, который прежде был отослан. Он как-то пораженно смотрел на свою, по всей видимости, сестру, а потом подбежал к ней и придержал ее за локоть, а она даже не реагировала: всё цеплялась за Даниила, а тот, не растерявшись, сам схватил ее и прижал к себе, поглаживая русые волосы, что были туго зачесаны и собраны на затылке.
– Она что, что с ней? – Дазай, кажется, даже не осознал, что дергал стоявшего рядом с рикшей Лу Сунлина за рукав, пытаясь понять эту сцену. Он упорно старался поймать его взгляд, задавая свой вопрос, и в этот момент – да, кажется, именно в этот момент в этом мальчике что-то открылось. Его определенно все это взбудоражило.
– Слишком много пережить успела за свою жизнь, – негромко отозвался Лу Сунлин.
Дазая не устроил такой ответ, но он теперь снова стал смотреть лишь на нее, не заметив, как оперся рукой на больную ногу Чуи, и тот вскрикнул, но внимания этому никто даже не уделил.
Евдокия Михайловна все еще лелеяла надежду сдержать свой порыв, но из-за этого стала только больше задыхаться, Даниил и Дмитрий теперь вдвоем поддерживали ее, а потом японская девушка, переполненная беспокойством, прощебетала сначала на японском просьбу пройти в дом, а затем попыталась это воспроизвести на ломанном русском. Евдокия же теперь непонятными движениями старалась, вероятно, отмахнуться от тех, кто ее придерживал, но создавалось впечатление, что она была уже чуть ли не на грани обморока, поэтому ее так и не выпустили.
Лу Сунлин, опомнившись от такой сцены, заплатил рикше и подхватил Чую, который все хотел что-то сказать, но не решался. Лишь проскрипел что-то страдальчески из-за ноги. Лу Сунлин двинулся ко входу в дом, оглянувшись на Дазая. Тот будто бы о чем-то задумался, но едва его окликнули, побрел следом, при этом даже не очнулся от своих мыслей.
– Лу Сунлин-сан, зачем мы здесь? – спросил Чуя, когда его поставили на землю, и он присел на энгава, озираясь. Они оказались в ухоженном, но бедно обустроенном саду. Лу Сунлин глянул на то, как рикши вместе со слугами Савиных вносят багаж, его задача была расплатиться с остальными. Евдокию тем временем провели в дом, а японская девушка, судя по всему, служанка, суетилась между ними, говоря что-то о том, что хозяйка, О-Сидзу-сан, скоро вернется, а гости могут спокойно пройти в дом. При этом она, бедная, еще и распереживалась за Евдокию и понеслась к ней. Лу Сунлин так и не ответил Чуе.
Дазай молча созерцал, как сопровождавшие их иностранцы взобрались на энгава и столпились на входе, разуваясь. Он сам глянул на свои ноги, ощущая внутри неудобство из-за того, что войдет в дом и все перепачкает, но его гэта остались где-то в порту Йокогамы. У Чуи была та же беда, но он, возможно, даже думать не думал о том.
– Дазай-кун! – окликнул Лу Сунлин. – Помоги Чуе дойти.
Они стрельнули друг в друга взглядами, и естественно Дазай прошел демонстративно мимо, даже не среагировав на возмущение, так что пришлось все же Лу Сунлину помогать Чуе оказаться в доме.
– Смотрю, они совсем не ладят, – не надо быть особо проницательным, чтобы разжиться таким замечанием, да Мишель и не претендовал, просто был обеспокоен. – Думаешь, правильно, что мы тянем с обращением в полицию?
– Я не уверен, что вы захотите иметь дело с местными полицейскими. Переживать пока рано. Посмотрим, что дальше будет. Они между собой в самом деле не в ладах, но сам я надеюсь смогу с ними найти общий язык. Между прочим, здесь есть русский мальчик их возраста, может, он говорит по-японски?
Разговор шел в просторной комнате, выложенной истертыми и в то же время добротными татами. Вообще вся обстановка говорила о том, что это был не бедный дом, принадлежавший зажиточному крестьянскому семейству, но здесь давно ничего не обновляли, не делали ремонт, лишь содержали все в чистоте; фусума в соседнее помещение были раздвинуты, и именно там недалеко от очага ирори Даниил, Дмитрий, Валентин и служанка пытались привести в чувство Евдокию, которая вроде как успокоилась, но у нее начался кашель, и теперь ей пытались по-новой помочь очухаться, при этом про себя Лу Сунлин с грустью отметил, что несчастная, судя по всему, мучилась от чахотки, и болезнь на фоне переживаний у нее обострилась, явив собой сильный приступ. Рядом с ней с полотенцем в руках сидел ее брат: вид у него был озабоченный и испуганный, его сестра выхватила у него из рук полотенце и прижала ко рту, зайдясь страшным кашлем, что всем присутствующим стало как-то не по себе. Евдокия отняла чуть полотенце от лица – на ее подбородке остались следы крови.
– Дуня! – ее брат пронзительно вскрикнул, но она резко отстранила его рукой, готовясь пережить еще один приступ. В этот момент мальчика за руку перехватил Валентин, обратив на себя внимание. Не ясно было, что он ему сказал, но смог отвести чуть в сторону.
Мишель с беспокойством глянул на притаившихся в стороне японских мальчишек, которые немо созерцали эту сцену. Реакции от них никакой не было, лишь беспокойство, но с ним они и вошли в этот дом; Чуя со своей бедой в виде загипсованной ноги только и мог, что усесться на полу, он напряженно хмурился, словно не знал, как вести себя в такой ситуации, и уйти ведь не уйти. А второй мальчик. Странный ребенок. Еще на корабле странным показался. Слишком серьезный был у него вид, правда сейчас он казался каким-то будто бы пораженным. А затем просто взял и вышел наружу. Мишель на всякий случай выглянул на улицу – не удрать ли он собрался, мало ли, но он просто сел на энгава, свесив ноги, уперся руками в доски, вероятно, о чем-то задумавшись.
– Все хорошо, все хорошо, – в тот момент Евдокия уже действительно слегка стала приходить в себя. Она тяжело дышала, и все расступились, дабы дать ей больше воздуха и не нависать над ней, разве что Даниил так и держал ее за руку, потому что она сама не отпускала его, незнакомого мужчину, но в его руке, словно бы, сейчас была вся ее опора. Лу Сунлин, глядя на эту сцену, внезапно ощутил сильнейшую жалость к этой девушке, вмиг из просто посторонней она стала какой-то особенной в кругу тех, кто хоть раз попадался ему на глаза. Евдокия проследила взглядом за тем, где был ее брат, а потом постаралась сесть ровнее. Ей все еще было нехорошо, но, кажется, чуток отпустило. – О-Кими-тян, принеси мне, пожалуйста, чаю, и помоги мне потом устроить гостей, а то О-Сидзу-сан будет нас с тобой ругать, – обратилась она к девушке на неплохом таком японском, и та немедленно подобралась, поспешив выполнить первую часть просьбы. – Сейчас, только отдышусь… Ох, я так рада, что вы успели прибыть до Пасхи! Как бы вы знали, что это было так важно! Какая наглость с моей стороны, о боже! Еще и встретила так ужасно! Простите меня! Хорошо, тут зеркала рядом нет, наверное, вид ужаснейший! Федя! – окликнула она брата, которого Валентин чем-то пытался отвлечь, а тот все равно косился в сторону сестры. – Иди ко мне, все хорошо. Мы с тобой даже не поприветствовали гостей, как полагается, – судя по ее голосу, она готова была снова зарыдать, но Даниил слегка одернул ее.
– Что вы, Евдокия Михайловна, не утруждайте себя, силы берегите!
У этого человека явно доставало обаяния отвлекать женщин любого возраста от своих бед хотя бы на краткий миг. Лу Сунлин по мелочам немало так узнал о старших Савиных от их младшего брата, с которым провел достаточно времени. По рассказам о Данииле Алексеевиче Савине у него сложилось впечатление, как о довольно ветреном, но хватком в плане ведения дел человеке. Он ни разу не был женат, но, если не проводил время в районе приисков на Урале, умудрялся своими романами эпатировать то московскую, то петербургскую публику. Все эти истории о нем подавались со смехом, возможно, они на самом деле не несли в себе ничего серьезного, хотя по-первой Лу Сунлин даже опасался, мало ли что может выкинуть этот человек, но в итоге тот вел себя смирно, и Лу Сунлин даже решил, что зря на него надумал... Потом оказался, что это «смирно» на самом деле было не волей Даниила, он просто, как со смехом выражался Мишель про своего дядю, находился под вечным гнетом старшего брата, а того якобы не смущала всепредельная власть над младшими родственниками. Впрочем, Лу Сунлин не приметил какой-то особой тирании, но про себя решил, что, видимо, это какая-то неведомая сила старшего. С другой стороны, ни Валентин, ни Мишель к этому серьезно не относились, возможно, это было какой-то их шуткой, но факт оставался фактом: Даниил вел себя очень прилично, по крайней мере, на глазах Лу Сунлина, и сейчас от него исходило лишь искреннее участие в сторону молодой девушки, оказавшейся далеко от дома с малолетним братом на руках и болезнью внутри ее груди.
– Так нельзя встречать людей, которые прибыли издалека, – Евдокия сейчас собрала все остатки сил в себе: она поднялась – не без помощи своего уже обозначенного волей случая помощника, засуетилась, зовя к себе О-Кими, а та уже спешила к ней с чаем, про который Евдокия и думать уже забыла. – Все потом, все потом! – правда она все же сделала глоток, потому что О-Кими чуть ли не силой ей сунула маленькую чашечку в руки. – Всем надо чаю налить, все с дороги, устали! Федя! – она бросилась к брату, сунув чашку обратно О-Кими, сев перед ним и заключив в ладони его лицо. – Все ведь нормально, правда? Опять тебя напугала, – слабость ее пока что не оставляла, но она храбрилась. Тут ей на глаза попался Чуя, который вообще ничего не понимал во всем происходящем, и девушка тоже заметно растерялась. – Что за мальчик? Он с вами?
– У нас по пути из Йокогамы небольшое приключение случилось, – тут же вмешался Мишель, – сейчас мы все объясним, а заодно представимся...
Наверное, с этого и стоило начать, но так или иначе, Евдокия Михайловна, кажется, уже успела все равно завоевать и симпатию, и сочувствие, хотя на последнее уж точно не желала напрашиваться, но даже Лу Сунлин мог легко понять ее чувства.
Он привел Дазая с улицы, тот не высказался против, выглядел по-прежнему задумчивым. Их с Чуей усадили чуть поодаль, пока Савины пытались вникнуть во всю эту ситуацию с дальними родственниками, а к мальчикам приставили О-Кими, если вдруг что-то понадобится. Евдокия с ее братом Фёдором с благоговением взирали на Дмитрия, который взялся рассказать об их путешествии сюда, об их сестре Марии Алексеевне, бывшей замужем как раз за родственником Евдокии, который уже несколько лет как скончался, будучи при этом в уже не молодых летах. Не сказать, что брата и сестру это как-то огорчило: они едва ли его вообще знали, лишь дернули за эту нить в поисках хоть кого-то, кому они будут нужны. Лу Сунлин слушал вполуха все эти истории, так как уже не ново это было для него, и между делом обратился к О-Кими с просьбой привести врача для Чуи; она выслушала его и робко поклонилась, говоря тем самым, что готова выполнить просьбу, хотя при этом с сомнением посмотрела на Евдокию, все же, видимо, без нее решения не принимались, из-за чего Лу Сунлин, к некоторому удивлению Евдокии, озвучил уже ей просьбу по-русски, и она тут же дала отмашку служанке.
Внимание таким образом коснулось привезенных из Йокогамы мальчиков, и Евдокия все же несколько смутилась: она точно не знала, как отреагирует О-Сидзу-сан на лишних гостей, но заверения в том, что за их пребывание тоже заплатят, как-то ее успокоили, и девушка озаботилась теперь собственными стараниями чаем для гостей. Пили местный — растолченные листья, зеленый порошок со своеобразным привкусом: они уже успели ранее в Киото оценить чай стараниями местных гейш в чайных домиках, поэтому диковинным он уже не показался, но истинно крепкий интерес к нему проявил только Валентин да и то в несколько молчаливой форме: Лу Сунлин давно заметил, что когда дело касалось непосредственно работы, этот молодой человек становился немного отрешенным, словно что-то там обдумывал... Да почему же словно? Так и было. Немного странный порой, но он вызывал у него какую-то особенную симпатию. Лу Сунлин по неподдающейся четким толкам причине не мог сказать, что часто встречал в своей жизни добрых и мягких людей. А здесь — не мог же он ошибаться. Валентин так и сидел все время подле брата Евдокии, пытаясь занять его каким-то разговором, и мальчик порой странно на него косился, но видно было, что сторониться уже не собирался.
До момента возвращения О-Сидзу-сан домой, Евдокия успела их всех накормить рисом и специально к приезду приготовленной рыбой, а заодно поведать о том, чем она здесь занимается. Изначально они с братом жили при русской миссии, где Евдокия помогала в начальной школе, образованной при храме, а когда освоились и немного подучили язык, их к себе позвала одна из новообращенных прихожанок Ёсимото Сидзуко-сан. Не так давно она осталась одна без мужа, сыновья ее, пользуясь нынешней свободой передвижения, отправились искать свое место, снабжая мать периодически; жить одной было тоскливо, а Евдокия еще до переезда помогала ей разбираться в текстах Священного писания и молитвах, поэтому она взяла ее себе в помощь за небольшую плату и жилье, естественно в довесок пришлось и младшего брата прихватить, но О-Сидзу-сан не увидела в этом для себя препятствий. Евдокия занималась помощью в переводах с русского и церковнославянского языков, заодно вместе с братом успела неплохо так освоить японский. После неприятного для воспоминаний времени, проведенном в сибирском остроге, возможно, ее жизнь здесь могла показаться куда светлее и спокойнее, но с каждым годом все труднее становилось справляться с тоской по родному дому и одиночеством, вечно напоминающим о том, что они с братом все равно были здесь чужими, посторонними. И это прибытие издалека родственников, пусть и не имеющих с ней кровной связи, не могло не взволновать.
О своей болезни, которая определенно имела затяжной характер, Евдокия не обмолвилась, словно и не было никакого приступа, но слепой лишь мог упустить то, что лучше бы она отлежалась, но несчастная, она так рада была гостям, что и думать не думала оставить их.
О-Сидзу-сан, отбывшая ранее по своим каким-то делам, оказалась миниатюрной старушкой, которая, однако, передвигалась очень бойко и, кажется, выглядела вовсе не на свой возраст. Она определенно оказалась полна воодушевления таким обилием гостей в ее доме, при этом и не стала скрывать, что плата лишней не будет, и сад-то ей надо на что-то привести в порядок, а то со смерти мужа совсем забросила, разве что уборкой не пренебрегала, а то совсем уж позор, соседи увидят ведь! Появление Дазая и Чуи, которые за все время так и не подали голоса, ее изначально насторожило, но она быстро рассудила: мальчишки местные, за них заплатят — какие могут быть на этом фоне драмы? Особенно когда позитивная сторона выражена материально.
А вот у Лу Сунлина они все же вызывали тревогу, так как еще не была ясна их судьба, но тут так просто не подступишься. Он не стал к ним приставать опять с расспросами, лишь подумал о том, что занять бы мог их брат Евдокии, но тот тоже выражал настороженность относительно гостей, поэтому, быть может, и не стоило их сталкивать.
Вскоре наконец-то пожаловал и слегка задержавшийся местный доктор. Это был молодой мужчина, немного потрепанного вида, словно по пути он где-то успел кубарем скатиться до самого подножья местных гор, но все ж очевидно, он очень спешил к пациенту и уже с порога, встреченный О-Кими, которая звала его Фуруда-сэнсэй, стал что-то говорить о том, что у какой-то его пациентки пошла горлом кровь, и он поэтому не смог сразу сюда явиться, едва ему сообщили о просьбе осмотреть очередного больного. Русские гости ничего не поняли, но Лу Сунлин приметил, что Евдокия прекрасно разобрала, что он сказал, и лицо ее на миг приобрело каменное выражение, но она быстро отвлеклась на то, чтобы перевести то, что О-Сидзу-сан спрашивала у Дмитрия и Даниила: женщину очень вдохновило то, чем они занимались, так как ее младшие братья некогда сами искали заработка на золотых приисках острова Садо.
Лу Сунлин последовал за О-Кими, которая повела доктора в скрытую старыми ширмами часть комнаты, где Чуя сидел, пристроившись как можно удобнее, на футоне. Дазай примостился чуть в отдалении у распахнутых сёдзи, глядя на почти что уже потерявшие свой цвет деревья старой сакуры.
– Перелом, значит? – Фуруда-сэнсэй пристроился рядом с Чуей на татами, он сильно щурился, а потом будто бы вспомнил о том, что ему это мешает: достал из своей сумки первым делом замученные очочки и нацепил на нос. – Диковинно смотрится, – с интересом глянул он на гипсовое произведение искусства. – Я бы не стал это взламывать, – и он подмигнул Чуе, вроде как пытаясь подбодрить его.
– Можно было бы сделать конструкцию крепче, но у нас не было с собой достаточно материала в походной аптечке, – уточнил Лу Сунлин, кивая на ногу Чуи, в сущности, вообще повезло, что Валентин запасся подобным, да удивительного тут особо ничего не было: имелся у него уже не особо приятный опыт, когда он, преодолевая долгий путь до Кяхты, навернулся с верблюда и сломал себе руку. Не желая оказаться вновь в ситуации без помощи, в этот раз подготовился солидно. Вообще поразительно, как он всегда решался отправляться черт знает в какую даль, имея при этом порой ничем не мотивированные панические фантазии, что здоровье у него дрянь и пора писать завещание. Впрочем, Лу Сунлин давно стал замечать, что Ван Тао научился легко переживать многие тяготы путешествия, правда в простом быту по-прежнему порой долго думать над тем, как уложить собственный багаж, словно забыл, что уже прежде занимался подобным. Такому человеку требовался слуга, но он будто намеренно пытался научиться действовать самостоятельно. – Я часто сталкивался с подобного рода травмами, поэтому решил, что вредом не будет, если мы таким образом зафиксируем конечность. Перелом был закрытым, кость встала на место.
– Я тут теперь очень малым могу помочь, но трогать в самом деле не стал бы, только измучаем; пальчики шевелятся — это хорошо, заживет обязательно. Это на старье плохо заживает, а молодым костям — им ничего. Я вот сам недавно навернулся, тоже спешил к пациенту! Сломал большой палец на ноге. И ничего, зажило! Видимо, я еще ничего! – похвалил он сам себя и снова улыбнулся Чуе: этот странный молодой сэнсэй определенно смог поднять приунывшему мальчику настроение. – Я оставлю лекарство: поможет снимать боли первое время, а еще спать будет после приема хорошо. Вот, напишу дозу. Совсем чуть-чуть, сколько тебе лет?
– Почти девять! – Чуя при этом чуть ли не победно стрельнул глазами в сторону Дазая, кажется, у них были какие-то разборки по поводу старшинства, Лу Сунлин уже не первый раз это замечал, при этом Дазай никак не отреагировал, и только сейчас обнаружилось, что тот не сводит с него глаз. Чего-то хочет.
– Почти девять, – повторил за ним сэнсэй, мельком так оглядев его и сделав какие-то свои выводы. – Месяц, а то и полтора, конечно, придется походить с этим пыточным устройством. Мой тебе совет: найди себе какой-нибудь тонкий прут и держи при себе.
– Зачем? – Чуя при этом снова стрельнул глазами в сторону Дазая, явно предполагая какое-то не самое доброе использование прутика, вот Лу Сунлин был готов поклясться, что ему так показалось!
– А ты представь, как под всей этой штуковиной на твоей ноге кожа будет зудеть! Это же кошмар! А тут засунул — и хорошо.
– Ого! – Чуя явно о подобном даже подумать не мог, но идея его вдохновила, заодно и для иных целей прут сгодится. Отхлестать кого-нибудь слишком раздражающего и умного…
Лу Сунлин про себя посмеялся, при этом он оценил очень даже этого доктора. Ему тут приходилось бегать по городу по разным пациентам, но с детьми он точно прекрасно умел ладить. Пообещал снова прийти потом проведать ногу Чуи и его самого заодно. Прям так и сказал!
– Спасибо большое, – Лу Сунлин поклонился, вручив доктору плату и заодно намереваясь его проводить, и тут подобралась О-Кими, прощебетав, что она сама, сама! Что-то подсказывало, что с этим молодым мужчиной она неплохо так знакома.
Лу Сунлин все равно пошел за ними, чтобы глянуть мельком, что творится в основной части комнаты, где О-Сидзу-сан продолжала расспросы своих гостей при помощи Евдокии, при этом постоянно хватая ее за руку и приговаривая, что вот это и вот то она должна спросить, а то вот она нечто такое вычитала в книжке, что еще осталась у нее от отца Николая, да не могла понять. Гости правда не были особо настроены вести религиозные беседы, но едва ли они посмеют отважиться сменить тему, видно только было, что их больше занимала необходимость пообщаться с Евдокией, которая и составляла смысл поездки в такую даль. Валентин разве что сидел чуть в стороне. Прежде рядом с ним был ее младший брат Фёдор, но мальчик незадолго до этого поднялся и куда-то вышел.
– Лу Сунлин-сан?
Он нисколько не ожидал в этот момент увидеть возле себя Дазая. Надо бы их с Чуей отправиться помыться, заодно и переодеть во что-то поприличнее – эта одежда была запачкана, хотя Лу Сунлин еще на корабле приметил, что мальчики были одеты не как бедняки. Вид замызганный, но определенно не в случае отсутствия средств, словно они просто где-то заигрались и испачкались.
– Я слушаю тебя, Дазай-кун.
– Мы долго здесь будем? Зачем мы здесь? И когда, – он запнулся, поджав губы, – я увижу Накамуру-сана?
– Накамура-сан сейчас в больнице, лучше будет, если профессиональные врачи его осмотрят. А когда он придет, мы все решим.
– Что вы решите? Вы хотите обратиться в полицию и отправить нас назад?
– А есть причины так не делать? Ты не хочешь вернуться? Дазай-кун?
Дазай до этого взирал на него снизу-вверх, но сейчас опустил голову, глянув куда-то в сторону, при этом набрав воздуха больше в грудь, чем при обычном вдохе. Чрезмерно обеспокоен, и Лу Сунлин был уверен, что ему не нравится вовсе то, что их тут пусть и не закрыли, но взяли под присмотр. Дазай не ответил ему ни на один вопрос, имея на то свои причины, и Лу Сунлин в очередной раз убедился в том, что все это дело нечисто, только не мог оценить насколько.
– Дазай-кун, мне показалось, или Накамура-сан тебе и Чуе все же не посторонний человек?
– Вы с какой-то целью спрашиваете?
– От этого зависят наши дальнейшие действия. Как раз то, о чем ты спрашивал. Дазай-кун, я вижу, что ты сообразительный юноша. Не делай глупостей.
– Я точно увижу его?
Лу Сунлин, если честно, не был так уверен. И ему, и всем остальным закрадывались в голову всякого рода мысли, и пока не будет их опровержения…
– Это будет зависеть от Накамуры-сана, – Лу Сунлин сказал ему правду. – Тебе и Чуе сейчас не помешает искупаться и…
– Лу Сунлин-сан! – Дазай подался вперед. – Вы… Если вдруг что, вы же поверите правде?
– Какой правде, Дазай-кун?
Он снова смешался.
– Помогите. Пожалуйста. А то все будет очень плохо.
Лу Сунлин желал бы уточнить, что будет плохо, Дазай его настораживал и беспокоил, погружая в самую глубину серьезности, которой он еще не осознал. Но тут некстати О-Сидзу-сан пожелала познакомиться с мальчиками, которые столь загадочным для нее образом попали из Йокогамы в ее дом, и никто не решился перечить хозяйке.