Хакодатэ, июль 1881 года.
– Я смотрю, ты уже почти готов бегать.
– Ага, – Чуя все еще с опаской ступал на свою ногу, да и слишком прытко вести себя ему запрещали, но буквально на днях сняли опостылевший гипс. Осматривал сросшуюся конечность все тот же врач, который приходил к нему в самый первый день пребывания в Хакодатэ, он долго прощупывал кость, хмурился, что-то бормотал себе под нос, изводя всех, кто за ним следил, а главное, самого Чую, и Ода даже был готов поклясться, что этот доктор специально выдерживает момент, чтобы они перенервничали, а потом спокойно выдохнули, когда он сказал, что на вид все срослось очень даже хорошо, и еще немного, и Чуя даже не будет вспоминать о том, что ему так не повезло.
– Непривычно только, – серьезно добавил он, однако все равно намеренно спрыгнул на землю, оставив Оду в рикше одного, и стал маршировать рядом, даже попытался слегка пробежаться, но, видимо, подъем в гору пока что представлял для него определенные трудности, но Чуя заверил, что ему не больно, и продолжил идти сам.
Одасаку оглянулся. За ними бодренько вышагивал еще один рикша, который тащил коляску, где в сопровождении О-Кими ехала Евдокия. Чуть отставая, за ней шел Фёдор-кун. Один. Хмурый. Он то и дело оглядывался назад, а когда увидел, что Ода на него смотрит, то будто бы испугался и отвел глаза, больше уже не посмотрев ни разу назад. На прогулку с ними отправились еще старшие Савины, они тихо себе брели, глазея по сторонам, прежде, видимо, сюда еще не забредали. И уже позади них, погруженный в свои мысли перебирал ногами Дазай, постукивая гэта в сбитом ритме.
– Ты так и не общаешься с ними? – спросил негромко Ода Чую, когда тот, не зная, куда точно они направляются, поравнялся с неспешно тащившимся рикшей.
Чуя оглянулся – Дазая ему было плохо видно из-за загораживающих его высоких мужчин. Фёдора же он вообще не удостоил вниманием. Он ничего не ответил, но Ода и так понимал, что задает ему слишком очевидные вопросы. Можно подумать, сам ничего не видит. Если они и контактировали с Дазаем, то только во время уроков, а все остальное время Дазай проводил со своим русским другом; Чуя же, имея возможность покидать дом, познакомился с какими-то местными ребятами, и, возможно, он бы хотел проводить с ними гораздо больше времени, да не всегда выходило.
Странно немного было, наверное, видеть, что Дазай шел отдельно. Может, кто-то и догадывался, что тому причиной, и нет, это не ссора, а скорее необходимость каждому из них подумать. Впрочем… Дазай, бредя самым последним в этой небольшой процессии, отставал все больше, потому что то и дело останавливался, чтобы глянуть на блестящие воды там внизу. Он почему-то в эту прогулку не мог поверить, что совсем вот недавно пересек их и с тех пор живет здесь. Время течет, и ощущение, будто так дальше и будет; но ведь он прекрасно знал, что решения принимаются, и все меняют, и вот, вчера уже нагрянули мотивы к заочному решению… Он посмотрел на удаляющиеся спины Дмитрия и Даниила. Дазай так до сих пор не знал ничего толком о планах этой семьи, но известно было уже то, что с учетом вернувшегося вчера Валентина они более не могут задерживаться в Японии и готовились покинуть ее.
Тогда, несколько дней назад, врач очень долго был в комнате, где жила Евдокия. Вместе с ней был ее брат и родственники. Последние пару недель девушка была очень плоха, и только вот сегодня решилась на прогулку.
Дазай тем вечером, в визит врача, сидел неподалеку, вслушиваясь в отголоски фраз на японском и на русском. Фёдор показался ему на глаза первым. Он чуть отодвинул в сторону фусума, но вышел не сразу, и немного даже не ожидал обнаружить Дазая выжидающим тут на полу. Нахмурился, увидев его, сидящего, прижав к груди колени. Дазай молчал, лишь смотрел на него, задрав голову, пока тот не произнес:
– Боюсь, сестра не сможет вернуться домой. Не сейчас. А еще врач говорит, что и в Хакодатэ оставаться нельзя. Нужен другой климат.
– Я так и думал, – кивнул Дазай сам себе, не заметив, как Фёдор еще сильнее нахмурился, глядя на его макушку. – Что говорят твои родственники? Они уедут? А ты?
– А… Я не знаю еще, – Фёдор вышел и задвинул за собой фусума. Он хотел было сесть рядом, но в итоге лишь перехватил Дазая за руку и повел подальше от комнаты, видимо, боясь, что кто-то их будет слушать. – Они будут ждать возвращения Валентина и все вместе решать, без него они все равно никуда не отправятся. А я… Я не знаю. Они ничего пока не сказали. Они писали своей сестре в Россию, но ответ пока что так и не пришел, да и может не успеть или не прийти вовсе.
– Неважно. Что ты сам думаешь? – серьезно спросил Дазай.
Фёдор замер на полпути, и, когда оглянулся, на лице его было выражение какого-то страха, или – Дазай ужаснулся от мысли, что тот подавлял в себе желание зарыдать, но ничего такого не случилось, и Осаму даже решил, что померещилось. Он, если честно, вообще не понял, с чего подумал, что это должно случиться. Просто… Попробовал себя представить на месте Фёдора в такой момент и вздрогнул, даже толком не поняв, что его привело в подобное состояние, словно из его старых воспоминаний, когда пришлось расстаться с родными.
– А ты? Если Валентин и его братья согласятся на то, о чем ты просил, ты правда уедешь с ними, и Ода-сан с вами?
Дазай не ответил ему. Встал, прислонившись к стене. Смотрел в пол. Они ведь уже говорили о вероятности того, чтобы уехать вместе. Когда Фёдор узнал о его просьбе к Валентину, то тут же воодушевился. Кажется, даже не заметил, что его друг не разделяет столь бурных эмоций. Во-первых, Дазаю пока что никто ничего не пообещал. Его лишь выслушали. А во-вторых, даже если так случится, что он уедет… То ведь он хотел уехать вместе с Одасаку, куда бы того ни занесло. Однако только сейчас Дазай вдруг осознал, что его самого терзают сомнения. А если Фёдор вдруг останется? Нет, он ведь думал об этом? Не так – он думал о том, что в пути они могут разойтись дорогами, и почти сожалел. Или сожалел по-настоящему? Не разбалованный дружбой Дазай находился в смятении относительно того, как он воспримет их расставание.
Они больше ни о чем не рассуждали, каждый ушел в себя.
– Что это за место? – услышал он голос Чуи, когда они остановились. – Здесь кладбище, что ли?
Дазай изумленно осмотрелся. В самом деле. Зачем они сюда забрели? Дазай глянул в сторону моря. Жарковато сегодня. А вдалеке такая красивая гладь воды. Краем глаза он заметил, как Фёдор помог сестре спуститься, и они вместе, сопровождаемые О-Кими, отправились на кладбище. Дазай последовал за ними чисто из любопытства, навеянного тем, что хоронили тут точно не японцев. Евдокия о чем-то говорила на русском с Даниилом и Дмитрием, Фёдор шел молча, поддерживая сестру, которая немного приободрилась в ходе их прогулки, но при этом не выпускала из руки платок, который последнее время всегда был при ней: она прикладывала его то и дело ко рту, едва в ее груди начиналась буря.
– Надеюсь, я не сильно разочаровала выбором места прогулки, – оправдываясь, проговорила Евдокия, оглядываясь на своих спутников, однако обращаясь все же к двум конкретным.
– Не знал, что здесь есть русское кладбище, – Даниил с любопытством, которое вовсе даже не граничило с чем-то мистическим, озирался, словно нашел очередное интересное место. – Судя по некоторым датам, оно тут не так уж недавно возникло. Это все захоронения?
– Да. Немного их здесь, так как и русских не так много. Лет десять назад только его стали звать русским. Раньше мы сюда приходили убираться, но сейчас, боюсь, я не очень гожусь на это. Вы не подумайте только, Даниил Алексеевич, Дмитрий Алексеевич, что я вас прибраться сюда позвала! – вдруг вспыхнула девушка, и было такое ощущение, что за мгновение до этого у них подобная мысль промелькнула, но скорее чисто в шутку. – Просто мне тут нравится. Я ведь понимаю этих людей, что лежат в земле неродной, – Евдокия медленно шла вдоль немногих надгробий, что здесь успели скопиться за годы с момента появления тут русских, за ней, глядя себе под ноги, шли все остальные. Отставали лишь Дазай с Чуей, поравнявшиеся каким-то образом, к своему удивлению; они стрельнули глазами друг в друга, но уже чисто по привычке, и продолжили просто осматриваться, раз уж не понимали, о чем шел разговор.
– Какие-то невеселые мысли, Евдокия Михайловна, носите вы в своей голове, – посетовал Дмитрий, однако понимая, что не на пустом месте они у нее возникли, и не изображает она сейчас свои страдания.
– Просто мне все более и более становится очевидным то, что где-то здесь мне и лежать, – отозвалась она, из-за чего тут же была одарена гневным окликом своего брата:
– Дуня, ты чего такое говоришь! Мы уедем с тобой отсюда вместе! Не будешь ты тут лежать!
– Здесь или где еще, но точно не дома, – спокойно ответила она. – Ты же сам слышал, что подтвердил вчера врач? Ехать мне – дорога будет тяжела, неизвестно, чем она закончится. А вот ты, Феденька, ты должен будешь все же поехать с господами.
– Мы еще не приняли окончательное решение, – попытался было заговорить Дмитрий, но Фёдор в этот момент схватил сестру за украшенный частой бахромой платок, что она накинула, несмотря на то что солнце припекало, и быстро заговорил:
– Ни за что! Я ни за что тебя не оставлю! И не поеду без тебя! Ты сумасшедшая! Сумасшедшая, если хочешь тут остаться! Ты не виновата, что сюда мы попали, и не должна здесь оставаться одна, Дуня, ты слушаешь меня? Слышишь?! Дай мне руку! Пожалуйста! Если я уеду из Японии, то только с тобой. Это нечестно…
– Феденька, что ж ты… Тебе здесь не стоит оставаться, глупости не городи, маменька бы не хотела такого.
– Да что ей теперь?! А? С ней и отцом и так несправедливо обошлись! А что нам? Теперь из-за этого разделяться? Да пусть хоть тогда и здесь, но не одним же!
Дазай не понимал ни слова из этих яростных криков Фёдора, впервые увидев его таким исступленным, словно все его переживания так вот внезапно вырвались наружу. Он знал причину его волнений, знал, что он боялся за сестру, и не обязательно было понимать его речь. Наверное, стоило подойти к нему, попытаться отвлечь, но Дазай почему-то не сдвинулся с места. Он не знал, что ему сказать. Утешать он никогда не умел, но дело ведь было и не в этом. Он чуть виновато покосился на Одасаку, который молча наблюдал за всей этой сценой, сжимая при этом плечо Чуи. Дазай еще сильнее пожалел о том, что нет определенности в его судьбе.
Танеда-сан тогда уехал, так и не забрав их с собой. И радостно сделалось, и теперь еще тревожнее. Ответа он не получил и от Валентина Савина, хотя точно был уверен, что тот говорил со своими братьями об этой его просьбе, которая возникла… Дазай понятия не имел, что тогда им двигало, почему он бросился к этому человеку. У него внутри роем цикад буквально стрекотала надежда на то, что почему-то, почему-то обязательно! – этот человек его услышит и поможет. Дазай позже злился за себя за такой детский – непростительный! – поступок. Как он мог? Он и сейчас не знал, как мог, и вообще ему было стыдно теперь это вспоминать, и с чего он надоумился просить помощи у постороннего? Но Одасаку тогда сказал, что Валентин Савин обещал ему помочь, и Дазай зацепился за это! Только чем же это кончится? Валентин вскоре уехал куда-то в Индию (Дазай тогда сразу же зачем-то полез в учебнике прочитать про это место), а Одасаку пару раз получил письмо из Йокогамы, но ничего ему не говорил о содержимом. И вот Валентин вернулся, и Ода с ним говорил, но все это было на китайском и на русском при помощи Лу Сунлина, что даже толку подслушивать не было.
Неведение изводило. И не только его…
– Чего не спишь? – Дазай сел на футоне, когда посреди ночи ощутил, что над ним кто-то навис.
Чуя сидел возле него, немного растрепанный. Кажется, он даже не смог уснуть той недавней ночью, ему тогда еще не сняли гипс.
– Не ответишь, я пну тебя по больной ноге.
– Она уже не болит, – отрезал Чуя сквозь зубы. – Я хотел спросить тебя. Нас вернут обратно в Йокогаму?
Дазай сначала открыл рот сказать какую-нибудь гадость, но потом мотнул головой.
– Я не знаю.
– Специально мне не хочешь говорить?
– Я правда не знаю. Тебя, наверное, точно вернут. Тебя же дядя ждет.
– Я не хочу к нему. И я тоже буду просить, чтобы меня не возвращали.
– Я тебя с собой не хочу рядом видеть!
– А ты и не видь! Будешь со своим Одасаку и Фёдором. А у меня друг – Даня-сан.
Дазай хотел сказать, что тот врет, что они даже не понимают друг друга, но вообще-то Чуя не врал. Он в самом деле подружился с двумя старшими Савиными. Им, оказалось, для этого и не требовалась речь. Оба сильные, они порой брали его с собой, имея возможность усаживать хрупкого и мелкого Чую, пусть уже и девятилетнего, себе на плечи. Это стало хоть каким-то развлечением для него. Чуя часто приходил послушать, как кто-то из братьев играл на фортепиано, и Дазай сам это видел, поскольку тоже подкрадывался слушать, но при этом не желая выдавать своего интереса к музыке, к тому же там всегда крутился и мешался Чуя! Нельзя же было показать, что Дазай готов его терпеть!
– И что, он тебе сказал, что заберет тебя? – Дазай, если честно, жутко испугался тогда: а если и правда Чую они решат взять с собой?! А он сам как тогда?!
– Нет. Мы же не разговариваем, тупой ты Дазай. Так это… Ода-сан ничего не говорит тебе? Что дальше? А если не возьмут? Мы вернемся в Йокогаму? Я не хочу.
Дазай в тот момент ощутил, что в самом деле – их просто силой могут вернуть, и что он сделает? Сбежит? Куда ему бежать? С кем? С Чуей? Он тогда вытаращился на него, оценивая жизнь в бегах, явно представляя ее чем-то книжным. Бурная фантазия, коей он всегда обладал, но тщательно это скрывал, не желая выдавать частички себя посторонним, тут же распоясалась, и побег с Чуей оказался каким-то в его мечтах почти веселым. Он впервые подумал о том, что с Чуей может быть весело, и от этого даже едва не подскочил, испугавшись, что сейчас еще и признается в этом вслух! Чуя же бесит его!
– Никуда тебя не возьмут, мелкий. Я буду с Одасаку. Отстань, я сплю!
И правда завалился будто бы спать, укрывшись с головой и ожидая, когда ворчащий что-то под нос себе Чуя уберется подальше. А потом снова задумался. Если они отправятся куда-то далеко все вместе… И Чуя с ним. И Фёдор.
Наверное.
Фёдор-кун был бы и рад предаваться мечтам об их совместном путешествии, да слишком боялся даже пытаться. Мимолетные всплески надежды, которые тут же пресекались действительностью – слишком сложно со всем этим справиться ребенку.
Глядя сейчас на Фёдора, Дазай невольно думал о том, что его собственная невеселая привычка раньше времени не предаваться мечтам спасла его от разочарования. Он не позволял себе думать о том, что и правда есть крохотные ниточки надежды, которые не развяжутся, отпустив эту завязавшуюся дружбу, и Осаму, если честно не мог понять уровень силы, с которой трогает его эта мысль. Наверное, ее затмевало другое: потому что сейчас он опять перевел глаза на Одасаку, и ужаснулся тому, что придется быть от него вдали.
Опережая подкатывающее в виде – неужто слез?! – отчаяние, Дазай бросается прочь с кладбища, не желая все это дальше видеть. Он уловил краем глаза, как глянул в его сторону уже успокоенный сестрой и Дмитрием Фёдор; наверное, в тот миг и Дазаю самому стоило подойти, ведь он понимал все его терзания, они говорили с ним обо всем, но… Дазай возвращается на дорожку, по которой они пришли сюда и предпочитает смотреть издалека на красивое море, которое ему хочется пересечь и – прочь, прочь отсюда, только бы не одному!
Здесь рядом оказалось небольшое китайское кладбище, и Дазай, особо даже не задумываясь, отправился бродить по нему, пока не заметил, что его одиночество наедине с умершими решил нарушить Одасаку, пришедший весте с Чуей, который, однако, не стал приближаться к Дазаю, уйдя в тень деревьев.
– Все хорошо? – Ода огляделся. Несмотря на невеселость места, пока сияло солнце, оно, наоборот, заманивало своей умиротворенностью; Ода почему-то именно сейчас мнимо ощущал себя в полной безопасности, хотя стоило признаться, что удаленный от центра Хакодатэ его расслабил.
– Не знаю, – честно отозвался Дазай.
– Наверное, тебе стоит сейчас побыть рядом с Фёдором. Он очень переживает из-за сестры.
– Я не хочу сейчас к нему, – Дазай глянул на Одасаку, ожидая увидеть на его лице осуждение, но – неужели тот понимал его смятение? – Если он решит остаться в Японии с сестрой и попросит меня?
– Дазай-кун, но ведь ты и сам не властен выбирать.
– Но он знает, что я просился уехать отсюда, и он не мог не представить, что мы могли бы отправиться вместе… И… Столько вариантов, я не знаю, какой должен быть! – Дазай только сейчас осознал, что правда ничего не знает! Как же должно случиться?! – И ты мне ничего не говоришь. Танеда-сан не забрал нас тогда, но я знаю, что вы что-то решили, а я не понимаю, как быть!
– Почему ты не понимаешь? Ты ведь хочешь уехать со мной. Это твое решение. Так?
– Тогда мне надо будет честно сказать Фёдору, что я с ним не останусь, если он никуда не поедет?
– Верно.
– Но еще же ничего не решено.
– Но при любом раскладе тебя здесь, в Хакодатэ никто не оставит, – и замечание это было правильное, Дазай кивнул на слова Одасаку, и на самом деле – оставаться тут он бы и сам не желал. – Я не знаю, о чем они сейчас говорили, но ранее мне было известно, что Евдокии требуется сменить место проживания, чтобы ей не стало еще хуже, но у них нет средств на то, чтобы переехать и жить самостоятельно.
Дазай хотел было сказать, что это его не волнует, но промолчал. Если Одасаку все еще ждет, что он отправится к Фёдору, то зря.
– Ох, ладно. Кое-что я тебе скажу, – вдруг сдался Ода. – В принципе, я и должен был это сделать, да и тянуть чего. Чуя-кун! Подойди, пожалуйста, к нам!
У Дазая сердце заколошматилось так, будто по нему кто-то еще начал дубасить. Одасаку был спокоен, но при этом в глаза ему не смотрел. Глядел в сторону Чуи, который не особо уверенно подошел к ним, кажется, он немного устал из-за своей больной ноги, но намеренно мог этого не замечать.
– Ода-сан? – Чуя глянул на него, а потом с подозрением посмотрел на Дазая, который лишь хмыкнул ему в ответ, невольно скользнув взглядом по тому, как у него волосы блестели на солнце. Как-то Фёдор раз сказал, что Чуя очень симпатичный, но какой-то злой. А вот Чуя считал Дазая злым. Вот и правильно, пусть так думает! Меньше лезть, может, будет.
– Вы и так, наверное, слышали, что через несколько дней прямо отсюда будет отплывать корабль сразу в порт Шанхая. Уже независимо от того, едут ли Достоевские с ними или нет, господа Савины наконец-то покинут Японию. Я еду с ними. Валентин Савин уже подтвердил это мне сразу, как только вернулся. Что же касается вас. В Шанхай вы отправитесь с нами.
– И я? – Чуя естественно понял каждое его слово, но просто не мог поверить, что про него не забыли, Одасаку подтверждающе кивнул ему. Они с Дазаем переглянулись, не зная, как в самом деле выразить свои эмоции.
– То есть правда? Нас с собой забирают? А Танеда-сан? Он что сказал? Он согласен?
– А Фукудзава-сан? Или, Ода-сан! Мы что, тайно сбежим? – Чуя почему-то особо воодушевился, представив себе такое, и Дазай тоже внезапно поддался его словам, ощутив что-то приятно-острое, что зацарапалось внутри от мысли, что они опять куда-то сбегут.
– Побег – едва ли, – Ода нервно рассмеялся, – Танеда-сан передал мне документы, которые позволят вам без проблем покинуть страну на случай возникновения вопросов. Но пока что с вами ничего толком не решено, учтите это.
– Но, Одасаку, а зачем тогда нам ехать в Шанхай? – задал резонный вопрос Дазай, он ничего толком не понял, поэтому и не ощущал должной радости. Как-то все странно. Но все же… Они правда уедут?! Аж задохнуться можно от такой мысли, и в волнении он постоянно смотрел на Чую, словно подначивал его забросать Оду вопросами, и вместе попытаться понять.
– Мы так решили. Более знать не нужно. Я это озвучил еще и для тебя, Дазай. Потому что, возможно, если Фёдор-кун не решится ехать, вам придется попрощаться.
– Но я же поеду с тобой…
Одасаку ничего не сказал на эту тихую фразу, обращенную больше к земле, он уже побрел обратно, оставив мальчиков среди неизвестных покоящихся здесь людей, точнее их останков. По-прежнему день сиял ярко, но какие-то краски из-за всех этих разговоров и событий порой мерцали не то чтобы темные, словно теневые и непонятные. Дазай в волнении глянул на ошарашенного Чую.
– Чего не радуешься?
– Ты тоже не радуешься, – вернул ему Чуя, но желания говорить что-то неприятное у него не было.
– Правильно, потому что со мной тащишься ты!
– А ты хотел бы, чтобы это был Фёдор? А я бы хотел, чтобы ты тут с ним остался!
– Чуя, – Дазай сделал к нему шаг и замер, он был чуть выше его, что явно раздражало Накахару, у того аж ноздри дергались от возмущения, что на него пытаются смотреть сверху-вниз. – Чего ты тогда пошел за мной? Зачем?
– Сдать тебя хотел, придурок! Вечно ведешь себя, как хочешь и всем дерзишь. Мори-сан мне всегда говорил смотреть, чтобы ты никуда не удрал.
– Только из-за этого?
Чуя определенно не понимал сути серьезности, с которой на него напирали, да и Дазай, если честно, тоже не мог взять в толк, чего это он к нему прицепился.
– Ты вообще мне должен сказать спасибо! – вместо ответа выпаливает Чуя ему в лицо, но Дазай все равно не двигается с места. – Не понимаешь за что? Я мог бы сказать полиции, где находится Ода-сан!
– Так почему ж не сделал этого?
– Он ведь… Я тоже верю, что он не виновен.
– В самом деле так считаешь? – Дазай сделал шаг назад. – Значит, ты лучше все же, чем есть.
– Идиот!
Дазай не стал отвечать на то, что его обозвали. Он заметил, что им машет О-Кими, давая знак, что пора возвращаться, и он медлит, будто боится – там ведь Фёдор, но все-таки приходится последовать за Чуей. Все еще не верит, что их берут с собой, а неверие это было больше из-за той таинственности, что нагнал Одасаку. Как-то обидно стало из-за того, что лучший друг отмалчивается, и Дазай мог бы даже разозлиться на него, если бы получилось, но ему лишь остается мириться со своими подозрениями, или же дать возможность снова заполнить его голову мыслям, что напоминают о том, что как-то ему придется расстаться со своим новым другом.
С Фёдором они до самого вечера не пересекались. Он постоянно был подле сестры, которая несмотря на потраченные на прогулку силы, чувствовала себя несколько лучше и вышла к ужину, где все они собрались. Они с Чуей часто ели отдельно, но здесь их позвали, и оба сообразили, что не просто так. О-Сидзу-сан суетилась все, но больше из-за своих дел. Она переживала о том, что гости, которые принесли ей хорошие деньги, планируют ее оставить, а также не могла толком понять, останется ли Евдокия при ней. Старушка хоть и была немного ушлой, но к девушке все же искренне привязалась и немало волновалась из-за того, что ей уже врачи запрещали заниматься какими-то делами.
Фёдор появился не сразу, а когда показался, то сел немного в стороне и к еде не прикоснулся. Ни на кого не смотрел, и Дазаю показалось, что он пытался скрыть красные следы от слезы на лице. Когда заговорил Дмитрий, все как-то притихли, обращался он к Евдокии и то и дело поглядывал на Фёдора, из чего Дазай сделал сразу несколько догадок, что и перевел подсевший к ним ближе Лу Сунлин.
– К сожалению, врачи категорически не рекомендуют Евдокии никуда ехать, поэтому Савиным придется возвращаться без нее. Конечно, она могла бы сорваться на свой страх и риск, но сама уверена, что может не перенести это путешествие, не говоря уже о постоянных сменах климата, и кто знает, как ей станется в России, здоровье может пострадать даже больше. Однако Савины готовы оплатить ее переезд с Хоккайдо в более мягкие условия проживания, завтра она переговорит с кем-то из местной церковной миссии, возможно, помощь окажут из Токио.
– А Фёдор? – Дазай смотрел, однако, не на своего друга, а на его несчастную сестру. Он с ней почти не общался, он вообще даже избегал ее, боясь этой жалости, что пронзила его тогда, когда он впервые увидел ее плачущей. А сейчас смотрел…
– Его хотели все-таки забрать. И сестра его на том настаивает. Но он уперся. Говорит, что не бросит ее.
Дазай все смотрел на Евдокию. Она сейчас не плакала. И вообще, несмотря на все свои беды, была какой-то будто бы полной жизни, мягкой и чувствительной ко всему. Дазай сейчас знал лишь одно: на месте Фёдора он бы сам ее никогда не бросил. И даже если силой потащат. Ох, если бы он тогда мог… Когда был маленьким. Если бы у него было больше возможностей и понимания всего, он бы ни за что не дал оторвать себя от мамы. Не оставил бы ее одну.
– Так его с собой брать не будут? – уточнил Ода.
– Может, что-то еще поменяется за несколько дней до отъезда, но… Провоцировать очередные истерики никто уже не хочет, – Лу Сунлин вдруг подался вперед, что-то внимательно слушая, что начал говорить Валентин. Он закивал, а потом посмотрел непосредственно на Дазая с Чуей. – Вы вроде как уже в курсе должны быть, верно? Вы отправляетесь вместе с нами в Шанхай. Не передумали?
– Ни за что! – тут же выпалил Чуя.
Дазай не посмотрел в сторону Фёдора. Он переглянулся с Одасаку, который почему-то отвел глаза.
– Нет, я не передумал.
Он заметил. Видел, как Фёдор встал с места. И сейчас он движется к нему. Вот уже стоит рядом, но Дазай будто бы не реагирует на него, а потом Фёдор разворачивается и убегает прочь. Лишь слышно, как слабо позвала его Евдокия, но не стала пытаться еще. Дазай уверяет себя: если бы Фёдор так сильно хотел его дружбы, то отправился бы следом, и нечего тут ныть, не маленький уже! Убеждение это плохо работает, потому что больно хорошо за их непродолжительный срок знакомства успел он осознать, как важна для него старшая сестра, и Фёдор при всем желании не сможет отказаться, не сможет бросить ее, но – Дазай тут же утешает себя: он что, с чего он должен собой жертвовать? Он хочет уехать вместе с Одасаку, он хочет забыть тот дом Мори Огая, и не хочет подчиняться тому, что за него определил Фукудзава Юкити, даже если помыслы его исходили из добрых побуждений, Дазай в любом случае таковыми их для себя не считал.
Больше никаких разговоров, во всяком случае, на японском не последовало. Дазай все это время надеялся, что Одасаку ему еще что-то разъяснит, но он молчал. Уходил он поздно, о чем-то долго проговорив с Лу Сунлином, и Дазай специально подкараулил его, использовав возможность проводить немного до конца улицы, но Одасаку не позвал его с собой, лишь тихо заметил:
– Дазай-кун, я знаю, ты не особо умеешь проявлять внешне сочувствие, но не обязательно это демонстрировать, при этом особым искусством тут и не столь важно обладать. Просто сходи к Фёдору-куну. Поговорите. Увидимся завтра.
Осаму даже не успел среагировать. Даже хотел обидеться, не понимая сути этого желания, а потом вмиг убедил себя, что послушаться Одасаку стоит, и помчался в дом. Фёдор ночевал в одной комнате с сестрой, и туда же он ушел с ужина, более не появляясь. Дазай почти там не бывал, немного смущался врываться в комнату, где также жила эта девушка, но сейчас решил, что ничего страшного, к тому же Евдокия слушала, как Даниил играл для О-Сидзу-сан в большой комнате, и, если честно, Дазай бы тоже с радостью вернулся послушать, ему нравилась эта музыка без всякой сознательной мысли к тому, однако ж он все равно подходит к слегка приоткрытым фусума и замирает, слыша приглушенный голос Фёдора и не ожидав совершенно, что он будет там не один.
В комнате полумрак, но видно, что он сидел, уткнувшись лбом в плечо Валентина, и что-то говорил ему, и, кажется, Дазай даже слышал свое имя, но не был уверен. Он затаил дыхание, и ощутил почти что ненависть к этому мальчишке, который тут сидел и лил слезы, делая из него, Дазая, предмет своих переживаний. Вот этого еще не хватало! Дазай отступил, все еще колебался, а потом еще больше разозлился. Если так расстроен, то чего сам не пришел? А? Сидит тут! Неужто… Неужели просил Валентина не брать Дазая с собой? Аж внутри все перехватило от такого предположения, но даже это не позволило Дазаю явить себя. Если в нем и был порыв, пусть и подсказанный человеком, слова которого имели огромный вес, то теперь уже точно Дазай ощутил, как отправился от него бодрым маршем прочь смысл к тому, чтобы поговорить с Фёдором, утешить его, может, объясниться, хотя и так все должно быть очевидно. Но к чему? У него есть, кому поплакаться, вон он как вцепился в Валентина, а тот слегка гладил его по голове, что-то внушая, а Фёдор то кивал, то мотал головой, то что-то отвечал, хлюпая носом. Валентин вдруг из полумрака комнаты взглянул прямо на затаившегося свидетеля, и Дазай в испуге покачал головой, словно прося не выдавать его, и, не дожидаясь решения, помчался прочь, не понимая, чего он сам чувствует себя обиженным и почему так незнакомо и неприятно все щемит внутри.