Шанхай, июль 1881 года.

 – Не отставайте, а то потеряетесь!

 Мальчики вроде бы услышали предупреждение Лу Сунлина, но все равно продолжали глядеть по сторонам. Типичная улочка китайской части Шанхая. Народу тьма, словно полный забот муравейник, и среди спешащих кто туда, кто сюда горожан умудряются лавировать рикши, один даже прикрикнул на Дазая, когда тот едва не угодил ему под ноги, и Дазай послал ему вслед гневный взгляд, и он бы так и стоял, посылая эту волну недовольства, если бы Чуя не дернул его идти следом.

 А улица здесь все же широкая. Вдоль нее многочисленные домики с вывесками – иероглифы вроде бы знакомы, но читается все как-то странно. Дазай же больше прислушивался: Лу Сунлин занимался с ними всего-ничего, говорить о каких-то успехах еще рано, но Дазай всеми силами пытался уловить хоть что-то знакомое, чисто из какого-то своего интереса.

 Когда они прибыли в Шанхай, то практически сразу оказались в отеле в районе набережной Вайтань, расположенной на территории международного сеттльмента, и от обилия там иностранного вида зданий Дазаю показалось, что его на самом деле обманули и привезли обратно в Йокогаму или Токио, однако все же отличие было разительным, даже немного пугающим из-за мощности каменных строений, и поэтому теперь, когда они оказались уже в типичном для Китая квартале, Дазай все еще пытался перевести дух от того, насколько все это захватывало.

 Улица немного сузилась, зато торговые ряды стали даже выше, кажется, там наверху продавали ткани, а чуть дальше шла какая-то стройка – похоже, что чинили крышу. Рабочие мешали прохожим, но умудрялись все же как-то не ругаться друг на друга. Чуя приметил по пути несколько лавок чая и тут же указал на них Лу Сунлину.

 – Мы не закупаем его таким образом, – пояснил тот ему. – Моя работа – связывать торговые дома с чайными фабриками. Я раньше работал с разными людьми, но вот уже последнее время только с Ван Тао. На самом деле все это не простое дело. Особенно, если не хочешь, чтобы тебя обдурили. Китайские торговцы – хитрые ребята, повязаны все между собой в товарищества и занимаются перепродажей иностранцам. Европейцы не всегда бывают осторожны, а некоторым из принципа хочется насолить.

 – Почему это? – у Дазая как-то даже, наверное, нехорошо загорелись глаза.

 – Хм, наверное, стоит вас немного прежде просветить историей Китая и его отношениями с некоторыми другими странами. Не думайте пока об этом, это я так… Обманывать я никого не собираюсь, а чтобы нас никто не обманул, сам набирал людей из местных, чтобы и экспертизой занимались, и отправкой со складов для последующей транспортировки; Ван Тао ведь не зря тут жил и знакомился с людьми, при этом пытаясь делать все сам, лишь в этот раз доверившись помощником из-за приезда родственников, благо, что не додумался поручить все дела Го Цзунси, не поддался до конца его уговорам, а тот точно бы напортачил, я бы тогда лично с его плеч голову снял!

 Лу Сунлин замолчал, видимо, сообразив, что неприлично распалился; он улыбнулся слегка обалдевшим от его откровений мальчишкам, заодно отодвинув их с дороги, чтобы рикша мог пробежать, никого не угробив. Дазай поймал немного вопросительный взгляд Чуи, но ничего тому не высказал. Го Цзунси они видели вчера, когда тот встречал их, сопроводив в отель, а потом они куда-то с Валентином тут же уехали. Лу Сунлин почему-то его не особо любил и даже не пытался это скрыть, но Дазай быстро забыл об этом разговоре, когда они вскоре прошли уже шумные улицы и добрались до места, заполненного невысокими домиками с мостиками через реку.

 – Здесь очень красиво, – заметил Чуя, разглядывая идущих им навстречу девушек, которые быстро скрылись в доме.

 – Тут находится чайный домик. Нам немного дальше.

 Они определенно шли с какой-то целью, хотя изначально Лу Сунлин вроде как их просто взял с собой на прогулку, чтобы не скучали, хотя и в отеле им было не особо скучно. Ранним утром в комнаты, что были выделены под их большое сборище путешественников, явился довольно импозантного вида молодой человек, который говорил лишь на одном языке, французском, и о чем-то он очень долго беседовал с Мишелем, судя по всему, что-то такое рассказывая, из-за чего тот быстро прекратил свои попытки сдержать смех, хотя, как оказалось, смешного ничего не было, и этот молодой человек с именем Жюль Верн примчался рассказывать о своих приключениях с грузом из Японии, что он должен был отследить, да едва не прошляпился, а потом на него свалились еще какие-то беды, потому что китайцы, какая неожиданность, в своей массе не понимали его прекраснейший французский, что он выдавал, точно трещотка; ко всему прочему он тут потом умудрился не один раз заблудиться, и вообще все его приключения, с ним случившиеся еще и в последующей попытке добраться до Индии в помощь Валентину, вполне могли бы сойти за какой-нибудь безумный авантюрный роман, во всяком случае, так выражался Мишель в разговоре с Лу Сунлином.

 Ни Дазай, ни Чуя ничего толком из этих историй не слышали, ибо не понимали ни единого слова, но мсье Верн, обнаруживший мальчишек, быстро попытался завязать с ними знакомство, поначалу даже ошарашив; но и быстро забыв о них, потому что вспомнил о том, что у него есть еще какие-то дела, и пора бежать, но прежде он выпьет чаю, который умудрился на себя пролить и станцевать безумный танец человека, которого унизила чашка чая, над чем откровенно потешался Мишель. Продолжения этого спектакля увидеть было не суждено, так как на его кульминации Лу Сунлин и позвал их с собой.

 – Нравится вам тут? – поинтересовался Лу Сунлин, когда они сбавили шаг и шли, просто осматриваясь. – Эту часть Шанхая зовут Наньши, Южный город. Северную часть, откуда мы пришли, называют Бэйши. Местные понимают под этим обозначением территорию, которую отделили себе иностранцы.

 Дазай лишь бездумно закивал, не особо заботясь, заметят это или нет. Он почему-то все думал о том, как бы мог жить где-то здесь вместе с Одасаку. Это вполне его бы устроило. Или ему так кажется? Так или иначе он был восхищен перспективой выбраться куда-то за пределы Японии, и за несколько дней их пока что короткого путешествия успел уже слегка воодушевиться. Его сумрачное настроение, к которому он вовсе не был готов, когда покидал Хакодатэ, нагрянуло с какой-то удивительной силой тогда, и также было сметено.

 Они почти не общались с Фёдором до самого момента отплытия. Дазай из гордости сначала делал вид, что ему все равно, но потом сам попытался с ним поговорить, чувствуя, что это может быть необходимо: мысль, что они могут не увидеться более, его в одну из ночей безумно взволновала, и он подкараулил Фёдора утром в саду. Они помолчали, что-то сказали друг другу. Ничего не получилось, и уже только самым последним вечером Фёдор сам пришел к нему.

 – Я хотел тебе что-нибудь подарить на память, – сказал он. – Только ничего такого нет.

 Дазай вытаращился на него в каком-то исступлении. Подарить? Впервые кто-то надоумился ему что-то подарить.

 – Держи.

 Дазай аккуратно берет дар из его рук, подцепляя пальцем голубую немного грязную ленту, на которой болтался оловянный крест о восьми концах. Дазай смутно понимал его религиозный символ, но ему странно было получить это.

 – Я приехал с ним сюда. Когда-то давно еще нашел в Москве. Мама сначала его отобрала, но затем надела его на меня, когда мы уезжали.

 – Тогда зачем ты мне его отдаешь?

 Фёдор замялся. Он и сам не понимал. Может, просто хотел отдать что-то, а чего-то еще у него не было. Дазай помолчал, сжав крест в руке, ощущая какое-то странное волнение, оттого что с ним делятся.

 – Мне нечего тебе дать в ответ.

 – Ничего. Можешь пообещать. Что если мы снова встретимся с тобой, то продолжим дружить, не забудем друг друга. Ты не бросишь меня.

 – Ты так специально придумал? – внезапно спрашивает Дазай, глядя ему в глаза.

 – О чем ты?

 – Попросить меня о таком. И взамен что-то предложить.

 Фёдор в тот момент глядел на него ошарашенно. Но не от того, что его порыв так оценили, а потому, что глубоко в своих мыслях он что-то такое и задумал. Дазай, будто бы и не поймав его, снова взглянул на крест в руке, не зная, какое значение ему предать, но все же сжал его крепко.

 – Пусть так, – кивнул он, не зная, на что рассчитывать с этими его словами и тем, что он забирал эту вещь.

 – Все равно, Дазай. Я не смогу забыть друга, который все понимал, что случилось со мной.

 Тем утром Фёдор не пришел с ним прощаться. Но была Евдокия. Глядя на нее, Дазай все думал о словах Фёдора, о боли, что живет в этой девушке и передается ее брату, об их прошлом. Он вдруг осознал, почему не ощущает того жгучего чувства от расставания, что должно было бы его измучить. Фёдор оставался с сестрой. Если бы у Дазая была такая сестра, если бы он мог стереть с ее лица слезы, то он бы тоже с ней был всегда рядом. Не особо осознавая, как задела глубоко его ее судьба, Дазай был рад, что в силу обстоятельств вынужденная остаться здесь в Японии Евдокия и вынужденная оставить свои мечты о скором возвращении домой, она оставалась не одна. Она улыбалась, когда провожала их, но Дазай не мог ни читать на ее лице совсем иные чувства. Он немного опешил, когда она подошла попрощаться и с ними, расцеловав и тем самым оставив обоих мальчиков, совершенно незнакомых с подобной лаской, полностью пунцовыми и в чем-то, однако, довольными. Дазай в тот момент окончательно распробовал остроту переживаний из-за того, что Евдокия не может отправиться домой.

 Савины перед отбытием оставили ей приличную сумму денег на переезд из Хакодатэ, и Дазай знал, что Валентин выделил свои деньги на то, чтобы на новом месте для Фёдора нашли учителей из европейцев, чтобы расширить его образование.

 Если же Дазай еще и был чем-то расстроен, то это все выцветалось, потому что рядом с ним по-прежнему оставался Одасаку. И теперь, когда тот покинул, весь изнервничавшись, пределы Японии, можно было уже так не бояться за его безопасность.

 Дазай едва не поскользнулся, отвлеченный своими мыслями, чуть не слетев с деревянного мостика. Они собирались перейти на другой берег по извилистой переправке, но навстречу шла большая группа местных жителей, и необходимо было прежде их пропустить.

 – Аккуратно, Дазай, – с каким-то особым волнением предупредил его Лу Сунлин. – Тут неглубоко, но мало ли.

 – Да ничего ему не будет, – тут же поддел Чуя. – И так жарко! Я бы сам нырнул!

 – Могу устроить, – Дазай тут же сверкнул глазами в его сторону, но атаковать все же не рискнул.

 Они спокойно перешли мост и побрели по улице, через некоторое время вернувшись к набережной реки Хуанпу, но еще не покинув пределы Южного города. В какой-то момент Лу Сунлин, который вел их за руки, чтобы не потерялись, замер, постоял, оглядевшись, словно кого-то высматривал в толпе, а потом глянул на своих спутников.

 – Я раньше жил здесь недалеко с семьей, – вдруг поделился он. – Моего дома тут уже нет, перестроили все. Шестнадцать лет назад где-то здесь последний раз прохожие видели моего сына Лу Эньлая и дочку Лу Юйлин. Сейчас бы им было чуть-чуть за двадцать, сын был старше на два года. Тогда был май месяц. Если я после поездки возвращаюсь в Шанхай, то в первые дни всегда стараюсь прийти сюда в это место.

 Слегка даже испуганные таким внезапным откровением мальчики притихли, переглядываясь и не зная, что можно сказать на это. Дазай невольно оглядел улицы вокруг, пытаясь представить, что могло случиться, но Чуя все же задал этот вопрос вслух:

 – Лу Сунлин-сан… А что произошло с ними?

 – И сам не знаю, – они ушли чуть в сторону, сбавив шаг. – Я отправил их, как обычно, забрать кое-какие покупки из лавки. Эньлай в семь лет был уже довольно самостоятельным, и я не боялся отпускать его одного. Бойкий был мальчик, за себя мог постоять, хотя и нарваться, что называется, рисковал, как Чуя порой, – Лу Сунлин глянул на него, улыбнувшись – Чуя аж покраснел, зачем-то глянув на Дазая, а тот лишь ухмыльнулся, будто подтвердив сравнение. – Юйлин была девочкой совершенно рассеянной, хотя умной, очень у нее память хорошая была, когда сын учился читать классические стихотворения эпохи Тан, Юйлин запоминала их на слух и потом могла по просьбе прочесть любое. В тот день она напросилась идти вместе с братом, и никто даже не подумал ее не отпустить. Я больше их не видел с того дня. Когда начались поиски, выяснилось, что люди тогда заметили их где-то на этих улицах, но затем – никаких следов.

 – И как же вы потом? – Чую заметно задела эта история.

 – Какое-то время вел поиски. Но я не мог быть постоянно ими занят. Жена оставалась жить здесь в надежде, что они сами вернутся, хотя в душе я никогда не верил, что они просто так могли потеряться. Эньлай очень хорошо знал эту часть города. Кто-то говорил мне, что он мог потерять сестру и в страхе не вернуться сам, но я не верю в то, что мой сын не смог принять на себя такую ответственность. Я не буду говорить вам всех моих предположений, однако, пусть вам никогда не доведется знать, что такое, когда пропадает родной человек, особенно, если это твой ребенок. Теперь можете представить, как, наверное, за вас переживали в Йокогаме, когда вы пропали.

 Переход темы оказался очень неожиданным, и Дазай тут же поспешил возразить.

 – Никто там за нас не переживал. Если и переживали, то только потому, что так надо.

 – Не буду с тобой спорить, Дазай-кун, но уверен, что все же ты немного заблуждаешься.

 Спорить они не стали, а отправились еще немного погулять, по торговым улочкам, где Дазай и Чуя изучали всякую местную утварь, и особо Дазаю тогда приглянулось места, где продавали в виде свитков или вееров картины с изображением типичных китайских мотивов.

 – Нравится, Дазай-кун?

 – Да. В доме у Мори-сана были японские гравюры, но китайского почти не было.

 – Здесь особо ценного ничего не встретишь. Если тебе захочется, могу тебя познакомить с вещами поинтереснее. Но позже. Который сейчас час? Нам надо будет посетить одно место.

 – Я бы пообедал, – пробормотал Чуя, когда они проходили мимо одной из лавок.

 – Думаю, нам это организуют, хотя не знаю. Идемте, поторопимся.

 Дазай все еще был недоволен сравнением Лу Сунлина, уверенный, что это все разные вещи, но вслух он больше ничего не сказал, а думать снова о его пропавших детях было как-то пугающе. Дазай вспомнил, что иногда Одасаку говорил о своей сестре, судьба которой ему неизвестна. Он никогда не делился подробностями, Дазай лишь сознавал, что это как-то связано с Мори Огаем, но ему казалось бестактным спрашивать и уточнять. Был бы кто другой на месте Одасаку, Дазай бы и не подумал стесняться, но тут считал молчание друга испытанием их общего доверия: если Одасаку захочет, то расскажет обязательно все!

 Лу Сунлин, поймав по пути рикшу, повез из обратно на набережную, заполненную иностранными строениями. Дазай всю дорогу смотрел на реку, при этом вспоминая море, которое они пересекли. Ему казалось, что он испытает что-то сродни эйфории, когда отправится в дальнюю дорогу, но больше всего его одолевало волнение, словно бы было что-то такое, что не давало ему радоваться путешествию. Чуя, кажется, испытывал что-то похожее, но они не горели желанием друг с другом это обсуждать.

 Рикша подвез их к какому-то большому зданию на углу одной из улиц. Каменное, оно смотрелось с претензией на величие, при этом отделка его еще не была завершена, и с другой стороны, что не выходила фасадом на набережную, еще велись работы. Здесь толпилось довольно много людей, практически все они были одеты на европейский манер, а по куче перемещаемого багажа можно было догадаться, что это очередной отель. Не особо понимая, зачем они сюда прибыли, мальчики двинулись за Лу Сунлином, который поторопился войти. На входе его тут же попытался остановиться местный служащий, европеец, заговоривший с ним на каком-то ломаном китайском, на что получил ответ на французском, не идеальном, но понятном, о том, что его здесь вообще-то ждут, он представился, и европеец тут же подобрался, попросив следовать за собой.

 – Что мы тут будем делать? – спросил Дазай, когда они поднимались на второй этаж.

 – Терпение, Дазай-кун.

 Дазай нахмурился и также хмуро глянул на Чую, который перехватил его за руку. На его лице тоже застыло волнение, но они оба не особо понимали цели странного визита, поэтому оставалось лишь следовать по коридору к одному из номеров, оказавшимся апартаментами на несколько комнат. Их быстро провели в большую комнату, обставленную довольно вычурно в западном стиле, хотя при этом стоило бы отметить, что мебель тут сама по себе была старой, словно откуда-то позаимствованной из-за ненадобности. Дазай на входе замер, его отвлекли какие-то крики в одной из закрытых комнат, но его позвали пройти, и он мог лишь подчиниться.

 Куда более неожиданным было то, что в комнате этой обнаружился Валентин, правда оба мальчика даже не сразу признали его, одетого в темно-серый костюм и какого-то всем своим обликом слишком официального, с уложенными волосами; при нем были шляпа и трость, Чуя и Дазай и раньше его видели с последним атрибутом, но сейчас это смотрелось особо солидно. Дазай невольно застыл на нем глазами. Он часто рассматривал взрослых, пытаясь понять, что это за люди, стоит ли им доверять, но никогда не заострял внимания на внешних данных. Господин Савин казался ему каким-то странным. Он будто бы должен был сделаться старше, но весь его нарочито важный внешний облик лишь почему-то подчеркнул какую-то хрупкость и мягкость. Завораживало. Дазай одернул себя, словно побоялся, что это все какой-то внешний обман, но оторваться все равно не мог.

 Валентин поднялся, едва они вошли, правда, видимо, не их именно в этот момент он ждал. Но приблизился, что-то сказав Лу Сунлину на русском, на что тот будто бы отмахнулся. Валентин положил руку на голову Чуи потрепав его волосы, но ничего так и не сказав им.

 – Садитесь, – Лу Сунлин указал на зеленый диван, где прежде сидел Валентин, и сам пристроился рядом с ними.

 Мальчики дырявили взглядом то одного взрослого, то другого, не понимая их поведения: Лу Сунлин казался каким-то совершенно расслабленным, хотя и полный своих собственных дум, может, он мысленно все еще был на улицах Южного города и выискивал глазами своих детей; Валентин же наоборот выглядел напряженным, чуть ли не испуганными, и лишь при встрече взглядом с кем-то из мальчиков улыбался.

 В комнате ощущался слабый запах парфюма, тонкий такой, улавливался он еще при входе в комнату, и Дазай ощутил, что исходил он от одежды Валентина, когда тот приблизился к ним. Сейчас, когда они сидели на его прежнем месте, ощущения были чуть острее. Дазай не разбирался в таких вещах, но запах был ему приятен, отдавал чем-то теплым с легкой пряностью.

 Снаружи послышались шаги, и Чуя первым вытянулся, а потом снова откинулся на спинку дивана, когда в комнате появились вдруг Дмитрий и Даниил Савины. Выглядели они тоже также подобрано, как и их младший брат, разве что их вид отдавал чем-то уж совсем взрослым, может, из-за густой растительности на лице, Дазаю вообще они казались пусть не старыми, но все же старше, как Мори-сан, и таким взрослым он что-то не доверял, зато Чуя оживился при виде своих, как ему уже казалось, друзей.

 Обидно было не понимать, о чем они говорят, хотя Дазай зачем-то вслушивался в ставший уже за несколько месяцев привычным звук чужой речи, он знал уже некоторые слова, вылавливал их, но связать в один смысл не получалось. Они все резко прервали свой разговор, когда в комнату заглянул мужчина, что их проводил сюда, сказав что-то на французском, а потом тут же скрылся.

 Дазай не понял, почему, но внутри что-то дернулось, когда сразу после на него, точнее на него и на Чую, упал взгляд Валентина, словно это что-то очень важное значило, но Осаму не успел обмозговать – у него дыхание перехватило, он, кажется, даже что-то хотел сказать, но горло сдавило. И все это от вида вошедшего человека, который будто бы вынужден был сюда очень спешить. Он тоже был одет в европейский костюм, который определенно был пошит для него на заказ по всем параметрам фигуры, смотрелось безукоризненно и без вычурности. Этот господин точно знал, как выглядеть хорошо. Войдя, он при этом поклонился, привычный своим традициям, но затем тут же на западный манер подал руку, после ответных поклонов.

 – Дазай, это что… Они обманули? – у Чуи какой-то шепот от волнения странный получался, и он готов был уже чуть ли не с ногами залезть на диван и вжаться в спинку. Один гэта с его ноги грохнулся о пол, сразу зацепив взгляд вошедшего.

 Дазай от вида Фукудзавы Юкити не мог ни слова произнести. Он не ожидал. В самом деле не ожидал. Он даже подумать о подобном исходе не мог. И… Он первым делом подумал об Одасаку… Знал ли тот, знал ли, что их приведут прямо к этому человеку? Как же… Одасаку здесь не было. Оно и ясно. Как мог тот, кто разыскивается за убийство, появиться перед тем, кто может его сдать?

 – Лу Сунлин-сан, – Чуя пытался хоть в ком-то найти спасение, а тот чуть склонился к ним и зашептал:

 – Ни одного слова лишнего. Если спросит, вы были в бегах, и вас нашел Танеда Сантока в Хакодатэ. Без подробностей, просто молчите.

 Что еще тут скажешь? Слова и не лезли особо изо рта. Дазай почему-то все свое негодование направил на Валентина, который и не смотрел в его сторону, а Фукудзава тем временем сел в кресло напротив своих все еще подопечных, взирая на них спокойно и будто бы без осуждения. Точнее на его лице вообще не было ни единой читаемой эмоции. Дазай ненавидел таких людей, хотя такая непроницаемость, естественная, должна была бы заиметь уважение.

 Дазай обычно ворчал, если в его личном и очень ограниченном для всяких там лиц пространстве оказывался Чуя, из вредности вот просто, но сейчас – он даже за него схватиться был готов, лишь бы их не утащили обратно домой, а там уж…

 Фукудзава так пока и не обратился к ним лично, но что-то говорил на английском Валентину и Дмитрию, а Лу Сунлин молчал. Дазай знал, что этот китаец помимо русского и японского в работе неплохо натаскался и в английском, капельку во французском, но он упорно молчал, не пытаясь пояснить обстановку. Единственный вербальный жест в их адрес, точнее в адрес Чуи, который в отчаянии пытался умоляющим взглядом дозваться Даниила, как раз последовал от него: он лишь улыбнулся краешком губ ему, подмигнув, а затем сделав вид, что ничего не было. Легче от этого не стало. Однако они оба четко выполняли наставление Лу Сунлина – ни слова лишнего!

 А что говорить теперь, когда Фукудзава наконец-то сосредоточил внимание на них! Он что-то сказал остальным мужчинам, и они вдруг дружно все, включая и Лу Сунлина, поднялись и покинули комнату. Дазай по какой-то инерции, словно и не ощутил предательства, бросил взгляд на оглянувшегося к ним Валентина. Лишь спокойный его мягкий взгляд. Ничего более.

 – Я рад вас обоих видеть целыми и невредимыми, – наконец-то обратился в ним непосредственно Фукудзава. – Извольте же вы мне теперь сказать, как так вы смогли оказаться столь далеко от дома?

 – Сами дошли, – бросает Чуя первое, что приходит в голову, склонившись при этом, ощущая все же вину перед этим человеком: он ведь в самом деле не думал сбегать и доставлять проблемы, несмотря на то что не был согласен с решением Фукудзавы вернуть его домой. Дазай же смотрел в упор.

 – Интересная история. Сами дошли. Долго ли шли?

 – Очень.

 – Ты на одной ноге все это время скакал, Чуя-кун?

 – Да, – ох, как некрасиво врать, но что он еще мог сказать? И почему их никто не предупредил заранее? Что делать – подсказал только Лу Сунлин, но так ли не хуже все стало?!

 – И прям никто из взрослых не помогал?

 Тишина. Дазай тоже опустил глаза. Не мог на него смотреть. Отчасти было стыдно, отчасти – просто страшно. Фукудзава специально здесь, чтобы из забрать? Прямо сейчас? Он больше не увидит Одасаку?

 – Вам ужасно повезло, что нашлись люди, которые о вас позаботились, и что ваш побег обошелся малой кровью. Можно не только ногу сломать, но и жизни лишиться. Понимаете?

 Склоняют головы ниже в знак понимания. Или от страха просто.

 – А если бы Танеда-сан вас случайно не обнаружил и не рассказал мне о вас? Это ведь такая случайность. Что бы вы дальше делали? Дазай-кун? Не ответишь? Твоя была идея сбежать? Я знаю о твоей репутации, пока ты жил с Мори-саном.

 Дазай чуть приподнял голову. Ему нечего ответить, только врать. Но и что врать – он не знает. Вдруг ошибется. Но молчать… Если он и дальше будет молчать, то его точно утащат отсюда и вернут в Йокогаму. Аж голова заболела – это так отчаяние истерично внутри трепыхалось.

 – Я не вернусь в семью дяди, Фукудзава-сан, – внезапно подает голос именно Чуя. – Ни за что. Он злой человек. И вы будете таким же, если меня ему отдадите.

 – Я скажу тебе, Чуя-кун, что ты поспешил в таком случае, не дождавшись событий. Возможно, ты прав, если твои слова есть правда, хотя я не считаю строгое воспитание жестокостью, – Фукудзава говорил ровно, однако осекся, когда Чуя вдруг глянул на него в упор, крепко сжав зубы, словно боялся, что скажет взрослому что-то непочтительное. Фукудзава нахмурился, но продолжил: – Но тебе стоит знать, что твой дядя и сам передумал забирать тебя обратно. Сказал, что раз уж ты жил все это время у Мори Огая и от него попал ко мне, то он более не собирается за тебя отвечать, ибо считает, что соглашение с Мори по-прежнему для него действительно. Вот это я уже куда больше осуждаю, учитывая сложившиеся обстоятельства. Поэтому твоя участь в этом случае застыла в неопределенности. Но я хотя бы теперь понимаю тебя точно. А что же твой друг?

 – Я ему не друг! И он мне! – ощетинился тут же Дазай, глянув на Чую, и ни оба прищурились, словно готовящиеся напасть друг на друга котята. – Вы хотите меня отправить далеко из Японии, Фукудзава-сан, а я туда не хочу. Вот.

 При всем своем желании Дазай не мог сказать большего, и понимал, как неубедительно звучит его мотивация побега, а Фукудзава еще и надавил:

 – Ты говоришь, не хочешь. Но при этом, как я знаю, просил, чтобы тебя взяли с собой господа Савины. Так?

 Засада! Дазай ведь просился не с ними, он просился потому, что с ними уезжал Одасаку! Аж злость брала. Но от него ждали еще каких-то слов, и надо было говорить:

 – Да. Они… Когда мы к ним попали, с ними было не как везде, – Дазай не знал, как верно описать, ведь в меньшей степени заботили его эти люди, но быстро добавил: – Мне с ними лучше, чем у вас дома, Фукудзава-сан. Я хочу с ними уехать.

 Фукудзава встал с места и подошел к окну. Чего он там думает? Дазай и Чуя молча переглядывались, впервые ища поддержки друг у друга и, кажется, думая об одном и том же: без боя они не сдадутся, к чему бы это ни привело.

 – Странная ситуация. Значит, Дазай-кун, ты не хочешь, чтобы я посылал тебя в Европу учиться, но не против оказаться в месте куда более суровом и совсем тебе чуждом? Ты понимаешь, что эти люди возвращаются домой, в Россию? Ты уверен, что хочешь там оказаться?

 Дазай на несколько секунд сбился в своих мыслях, испуганно понимая, куда его завело, а еще он был даже поражен его словами, словно уверился, что Фукудзава совсем не понимает всех его бед; ответ, однако, свой не задержал:

 – А есть ли разница? Там, куда вы меня отправляете, все тоже чужое. Как и ваш дом. Как и дом Мори-сана. Пусть в Россию, пусть там будет плохо, но… – в мыслях мелькало имя Одасаку, запретное при этом человеке, и еще… Дазай действительно задумался о том, что прежде игнорировал. Одасаку ведь должен будет работать с Валентином. Здесь, в Китае. А он? Оставят ли его при нем, или увезут в Россию? Страшно… Фукудзава прав, это место чужое, едва ли привлекательное, но… Почему оно вдруг чужое-то? Дазай быстро перебирал все рассказы Фёдора, и не все они вселяли надежду на лучшее, но почему-то мысль о Фёдоре вдруг подсказала, что это выбранное направление, как бы там дальше ни сложилось, это лучше, чем все остальное, еще более темное и скрытое в его представлении. – Я хочу уехать.

 – А ты, Чуя-кун? Тоже хочешь?

 – Вы же не хотели меня никуда отправлять, Фукудзава-сан, – голос Чуи звучит с явной обидой. – Хотя я не хуже никого из других детей!

 – Я никогда не думал, что ты хуже, Чуя-кун. Я не мог отослать тебя из-за твоей семьи. Но сейчас… К слову о том, что я здесь. У меня не было возможности забрать вас из Хакодатэ, но так уж случилось, что я должен был наконец-то сопровождать остальных бывших воспитанников Мори-сана на пути до французского порта, – на этих словах Дазай вдруг осознал, почему ему показались знакомыми голоса, что он услышал в закрытой комнате по пути сюда – он знал эти голоса! – и по этой причине, – продолжал Фукудзава, – мы сейчас остановились в Шанхае. Я отдал через Танеду-сана документы на вас, чтобы вы без проволочек и лишних вопросов приехали сюда, и планировал вас забрать и следовать с вами дальше в случае, если наш разговор пойдет по другому пути.

 – Я с вами не хочу никуда ехать! – Дазай почти поддался панике, спрыгнув с ненавистного дивана, к которому его буквально придавило с момента появления в комнате этого человека, но глупым будет сейчас мчатся отсюда в гущу неизвестности. – Я просто снова сбегу, Фукудзава-сан! – твердо заявил Дазай, а потом еще добавил. – Выпрыгну с корабля в океан, если потащите с собой.

 – Нелепая это будет причина для того, чтобы расстаться жизнью.

 – А мне не страшно. Мне Мори-сан говорил, что жизнь страшнее.

 – Он был прав, но зря он с тобой так говорил.

 – Больше не будет говорить.

 Это явно было нахально – говорить такое, но Дазай на фоне всех переживаний не мог не вспомнить всю свою ненависть к этому человеку, и, однако, смутился, когда ощутил во взгляде Фукудзавы сочувствие.

 – Он уже умер, Дазай-кун. Чем еще он может тебя обидеть?

 – Из-за него обвиняют невиновного человека.

 Повисла пауза. Дазай специально это сказал, словно хотел узнать, что Фукудзава скажет, он вообще боялся, что тот может о чем-то догадываться. Фукудзава ж как-то застывше глянул на него, но так и не сказал ничего. Дазай только сейчас заметил, что Чуя уже тоже давно не сидит, он замер в настороженности рядом с ним, зачем-то схватив свой слетевший с ноги гэта в руки, словно при случае готов был им атаковать. Фукудзава тоже приметил его занятые руки, и непонятно, что подумал.

 – Значит, вы уверены в своем решении? Чуя-кун? Ты можешь сейчас просто отправиться вместе с нами. Ты же хотел.

 Дазай сам не понял, что его так передернуло. И правда! Чего? Пусть Чуя уезжает, какая разница, ему Чуя не сдался! Но… Почему-то казалось, что если сейчас Чуя согласится, сломается их общая оборона; и Чуя и в самом деле колебался, все смотрел на Дазая, словно пытался понять, а оно ему надо? – и дальше существовать с этим дурилой, что не желает с ним общаться и еще смеет задирать, не боясь, что за это прилетит, и Дазай в этот момент сам не знает, чего хочет от Чуи, но почему-то чуть ли не воодушевление ощущает, когда тот все же четко произносит.

 – Я хочу уехать с Савиными.

 Он вроде бы хотел добавить что-то еще, но лишь вдохнул и промолчал. Фукудзава ждал от них еще каких-то слов, но затем заговорил сам:

 – Без моего на то позволения вас никто не заберет. Вы же должны понимать, что в здравом уме люди не станут заниматься фактически похищением детей; вам, наверное, это кажется простым приключением, но это не так. Это ж, по сути, преступление. Вы бы и не покинули пределы Японии, если бы опять не договоренность со мной; и, если бы не мои личные обстоятельства, вас бы увезли прямиком из Хакодатэ. Однако мне было прислано письмо, а еще до нашей с вами встречи у нас был обстоятельный разговор с господином Савиным, и поэтому мы сейчас здесь и говорим с вами обо всем этом. Вы слушаете меня? Вы вроде бы мальчики сообразительные, я это уяснил. От лица Савиных, если я дам на то согласие, была просьба о том, чтобы передать вас им. Отправить на обучение в Россию в своем роде. Более редкая практика, хотя некоторые наши соотечественники уезжали в столицу, Петербург, но предпочтительнее всегда были европейские города, и, на мой взгляд, это так и есть. Здесь уже при личной встрече Дмитрий Савин мне подтвердил, что его семья готова взять вас в таком случае под опеку на обучение и содержание даже, хотя я готов выдать деньги на транспортные расходы и прочие нужды на первое время, так как в любом случае учитывал их. Насколько я знаю, Валентин Савин намерен заниматься чайной торговлей в Японии, так что связь не потеряется. Впрочем… Я буду на самом деле даже рад, если найдется семья, что станет для вас своей, поскольку я сам таковой для вас не являюсь и стать не смогу в полной мере, так как это не только мое желание.

 Дазай и Чуя не особо понимали весь смысл его слов, но общий определенно был схвачен, только уверовать в него не получалось, и Дазай уточнил:

 – Вы нас отпускаете?

 – У меня нет поводов силой заставлять вас что-то делать. Большой ответственностью было взяться за обеспечение вас всех, и я готов при этом рассматривать разные варианты. Я, если честно, не уверен, что вы не пожалеете, но раз так все сложилось, к тому же – Савины смогли вселить в меня уверенность, и я вполне могу убедиться в их честности, учитывая, что они предпочли решить дело через меня, а не сбегать с вами, что было бы сущей глупостью, во всяком случае, это лишает меня мыслей об их дурных намерениях. Я с неохотой позволю вам с ними уехать, чтобы быть честным, но и для меня ряд причин складывается так, что я позволяю.

 – Спасибо, – прозвучало как-то сухо, но Чуя в таком состоянии и не мог иного выдать. Дазай так вообще промолчал, ощущая теперь какой-то звон в голове. Чего звенело-то, понять не мог, но, наверное, ему должно было сейчас стать чуточку легче.

 В комнату внезапно кто-то постучал, а затем сразу же вошел. Посетителем оказался японец, явно хорошо знавший Фукудзаву, выглядел он немного странно с этими отросшими и лежащими неаккуратно волосами. Он просил куда-то поторопиться, но Фукудзава попросил лишь подождать, а потом вдруг обратился с немного неожиданным вопросом:

 – Со своими друзьями не хотите увидеться перед расставанием?

 Дазай хотел было ляпнуть, что у него там нет друзей, но промолчал, а Чуя что-то такое пробурчал, похожее все же на согласие, и они последовали из комнаты следом за Фукудзавой, Чуя лишь замедлился, натянув гэта обратно на ногу.

 В небольшой комнате, что служила неким местом приема и ожидания гостей у самого входа, устроившись в креслах, курили разом все Савины, причем Валентин курил из японской трубки кисэру, которую кто-то сбагрил в качестве сувенира Мишелю, явно по незнанию продешевив, потому что Одасаку, наметанным взглядом, сказал, что вещица, определенно была украдена из какого-нибудь дома людей высокого положения, о чем говорило ее золотое происхождение, при этом довольно простой до аскетичности вид. Почему-то не ожидавший их появления Валентин, едва не уронил несчастную трубку, когда подскочил, как-то слегка неуклюже, но все же успел ее перехватить, извернувшись, чем посмешил своих старших братьев, за что послал им взгляд, едва ли, однако, наполненный настоящим укором.

 – Что ж, господа, – Фукудзава взглянул на них, обратившись на английском, – я не скажу, что в полной мере удовлетворен разговором с мальчиками, но решение все же принял, к тому же я бы хотел избежать каких-либо иных с ними инцидентов, подобного тому, что и так уже произошел. Как они того хотят и при вашем желании – я отпущу их. У меня еще есть в Шанхае запас дней, чтобы все обсудить, мистер Савин, – он кивнул Валентину, как-то слишком даже долго задержав на нем взгляд, – и вечером я приглашаю вас сюда на ужин. Со мной в отеле остановились мои остальные подопечные, думаю, мальчики захотят с ними повидаться прежде, чем уехать. Вы еще задержитесь в Шанхае?

 – Как вы знаете, я остаюсь здесь, в Россию вернусь позже, – ответил Валентин, мельком переглянувшись с Лу Сунлином. – Мои братья пока что еще не определились с датой отбытия, но их тоже ждут дела на приисках, так что, наверное, они не будут здесь засиживаться. Мальчики поедут с ними в сопровождении моего помощника, мистера Лу Сунлина, – тот, когда речь непосредственно коснулась его, чуть поклонился, – так как потребуется кто-то кто сможет быть переводчиком на первое время. Я полагаю устроить их при сестре, за согласие которой могу ручаться.

 Фукудзаве почему-то не особо понравилась последняя фраза, и будто бы Валентин был к тому готов, но речь зашла об ином далее:

 – Им понадобятся учителя, и японского тоже, – Фукудзава произнес это с особым нажимом.

 – Позвольте здесь я отчитаюсь, – вмешался Лу Сунлин, – эти заботы я приму на себя. Уже есть кое-какие мысли и кандидаты. Русскому я сам начну их учить. Они сообразительные, учитывая, как неплохо показали себя, когда я начал учить их разговорному китайскому, так что, думаю, проблем не будет.

 – Хорошо, хорошо. Еще поговорим. А сейчас, прошу прощения, у меня назначена еще одна встреча, и я бы желал переодеться для нее. Увидимся вечером. Я знаю, что должен торопиться, терпение! – ответил он заходившему ранее за ним мужчине, и поспешил зайти в свою личную спальню прежде.

 Дазай и Чуя, которые пока так и не вошли в комнату, где должны были увидеть знакомые лица, ничего не поняли из краткого разговора, и вообще всем своим видом пытались высказать негодование Лу Сунлину, а Дазай еще и хотел очень в этот момент видеть Одасаку, но они, по-видимому, пока не собирались возвращаться в отель, где остановились, так что он не стал сопротивляться и следом за Чуей вошел в комнату, откуда уже выглядывали на них с любопытством.