Allegro moderato.

Песно, конец июля 1884 года.

 Оно и не сказать, что Дазай был разочарован видеть гостей, скорее наоборот. Просто ожидал он других. Гостя. Осаму восседал на нагретом солнцем каменном крыльце, свесив вниз ноги, причем теперь он уже легко доставал ими до земли, но особо не обращал на это внимание, лишь в те моменты, когда уже спрыгивать получалось не так весело.

 Выбежавший встречать прибывших Степан очень уж суетился, словно прибыли какие особо важные гости, но это были всего лишь Дмитрий и Даниил. Не одни, однако. Из Москвы вместе с ними прибыл их младший брат Константин с женой Софьей Владимировной и маленьким четырехлетним сыном. В дороге их сопровождали слуга Константина Иван и нянька мальчика, пожилая англичанка мисс Джудит Ричардс, нанятая еще много лет назад в доме Софьи Владимировны и позже перебравшаяся к своей бывшей воспитаннице в семью.

 Дазай прежде лишь слышал о Константине, причем почти с самого начала знакомства с Савиными, но за все время проживания здесь ни разу не довелось увидать. Константин большую часть времени проживал в Екатеринбурге, чтобы быть всегда близко к делам драгоценных металлов. Сестра его, Таисия, часто высказывала мнение о том, что все тут хорошо устроились (под всеми имелись в виду ее старшие братья, те, что по отцу, опять же стоит заметить), и буквально сослали Константина вести все дела на месте, не позволяя ему высовываться оттуда, что в общем-то далеко было от правды. Константин и сам был чужд Петербурга и Москвы. Мальчиком его отправили в правоведческое училище столицы, где он продержался некоторое время, пока не завалил умышленно экзамены, не объясняя причин встревоженным родителям. Уже позже он признался, что у него был конфликт с некоторыми товарищами по учебе и, не желая коротать с ними и дальше годы в заточении, как он говаривал, решил таким образом покончить с учебой, которая особо приятного ему ничего не доставляла. Учение свое он продолжил уже в Москве, но и там не особо прижился. В большей степени случалось это по причине его невольных пересечений с разного рода богатыми сынками, любившими задирать нос и бросаться капиталами своих родителей. Это были те годы, конец шестидесятых и начало семидесятых, когда дела Савиных шли из рук вон плохо, и отец даже не посылал денег на расходы, выручали старшие братья, да и то жившие сами в долг.

 Дела со временем поправились, но у Константина осталось это неприятное чувство к высшему свету столиц, он считал там всех зазнавшимися транжирами, ругал Даниила, который как раз все это любил, а едва снова появились деньги, еще больше ударился в кутежи, и, в общем, как можно увидеть, именно по этой причине Константин Алексеевич предпочитал быть там, где его не будут смущать всякие раздражающие его личности. Да и заниматься делами на приисках он все же любил, больше знаний получив когда-то от отца, нежели из всей своей учебы. Таисия никогда не высказывала своего мнения при брате, поэтому он особо и не имел повода задумываться всерьез о всяких ее мыслях, да и виделись они редко. Может, и не увиделись бы, если б Мария не писала ему каждый раз письма о том, что скучает и жуть как хочет увидеть племянника, которого видела лишь однажды совсем крохой.

 Если Дазаю мало интересны были все эти гости, то вот Чуя оказался куда более любопытным. Он выскочил из дома почти что следом за Степаном, а за ним, не менее прытко, прискакала Юстя, уже которую неделю грезившая тем, что увидит маленького Женечку.

 – Три часа! На три часа задержали поезд! – у Константина тем временем была минутка разыгрывания личной драмы. – Жара! Господи, мне так плохо! – при этом у него вполне нашлись силы еще и отчитать бедную мисс Ричардс за то, что она не додумалась стянуть с Жени курточку, и вообще не надо его так крепко к себе прижимать! Закончив поучать спокойно на все реагирующую мисс Ричардс, Константин продолжил распекать уже брата: – А я говорил тебе, Даня, что надо раньше ехать из Москвы, но нет же! У тебя дела! Какие дела? Пьянствовать! Все я про тебя знаю.

 – Между прочим, пьянствовал я с партнерами, а ты не пошел, хотя стоило. Митеньку бы взял, но он на жаре не пьет.

 – Помолчите уже, пожалуйста, голова раскалывается! Маша! – при виде появившейся из дома сестры Дмитрий вдруг резко сменил тон из важного на какой-то страдающе-умоляющий. – Спасай! Спасай меня от них! Изверги! Всю дорогу изводили человека с больной головой. Не могу! Уже второй день, как в аду. Это точно что-то невралгическое!

 – У тебя невралгическое? А я, кажется, перегрелся! Нужен срочно лед! Холод!

 – Костя, рядом вон озеро, иди, окунись и все пройдет, – весьма разумно заметил Даниил, слегка раздраженный общим нытьем, может, оттого что у него одного сегодня ничего не болело и он не мог присоединиться к их невеселой компании. – Чуя! Вот кто мой лучший друг!

 – Даня, ты привез мою японскую посылку? – тут же оживился Чуя, имея в виду целый ящик, который им должен был из Японии и через Китай переслать Валентин, причем ящик тут был неглавным, у ящика был важный сопровождающий, и о нем беспокоился Дазай, отпихнувший возмущенного такой наглостью Чуей.

 – А Одасаку разве не с вами? Он обещал приехать!

 Вот! Вот самое главное! Дазай ждал друга, а не страдающих Дмитрия и Константина, ему, если так уж честно, и не было до них нынче дела, и знакомство едва ли ему было интересно. Он ждал Оду.

 – Завтра Лу Сунлин сопроводит его сюда, задержаться решили, – Даниил, кажется, заметил, как Дазай помрачнел, видимо, посчитав, что Одасаку предпочел лишний раз поглазеть на Москву, нежели увидеться с другом. – Господин Ода сюда все же не просто отдыхать приехал. Это рабочие дела, он ведь занят постоянно, ты же знаешь.

 Дазай, естественно, знал. И прекрасно понимал. Стало даже неприятно, что Даниил решил, будто бы Дазай такой неразумный и капризный ребенок. Просто Одасаку обещал быть сегодня. Теперь ожидание должно растянуться до завтра, и это ожидание, с оттенком разочарования – это уже не то. Дазаю не было интересно теперь ни то, что им доставил Одасаку из Китая – тот самый огромный ящик из Японии, ни знакомство с Константином Савиным и его семьей. Он как-то даже сразу отошел в сторону, не разделяя общего веселья и почему-то обижаясь на Чую за то, что у того настроение не испортилось.

 – Ну что ты грустишь, радость моя! – Дазай перепугался, когда его вдруг обхватили со спины да еще бросились целовать: Мария, у которой отобрали затисканного уже ею племянника – отобрала собственная дочь, нашла себе другую жертву. – Расстроился, что господин Ода не приехал? Но всего день! День так мало! Ты всегда здесь говорил, что ожидание не пугает, раз ты знаешь, что у него все хорошо, и он в безопасности? Верно?

 – Да, я знаю, но…

 Дазай не стал вредничать. Рано лишенный близости с матерью и непривычный к ласке, он сам не понимал, как так легко всегда сдается, когда его вдруг начинают обнимать и тискать особы женского пола.

 – Вот и чудно! Не хмурься! – Мария Алексеевна развернула его к себе – еще чуть-чуть, и он будет почти что на уровне ее серых глаз, она улыбалась, и Дазай кривился в ответ, не готовый так легко – из принципа! – отказаться от хандры, а еще его это все смущало, но он не стал сопротивляться и позволил увести себя вместе с гостями в дом, к тому же – чего скрывать – ему по-честному так очень хотелось вскрыть ящик, который доставили им сюда из родных мест.

 Посылка из Японии, чего уж тут, смогла в некоторой степени сгладить ожидание следующего дня. Коробку эту собирал Фёдор при помощи своей сестры, здесь были письма от него, а также всякие книги, включая учебники, одежда (признаться, Чуя и Дазай здесь очень скучали по свободным юката, те, что были у них прежде с собой, уже стали малы, даже Чуя умудрился как-то вырасти из этой одежды), сюда был вложен новенький набор для игры в го и прочие всякие мелочи. Евдокия специально для них в одном из иностранных фотоателье Йокогамы раздобыла целый набор карточек с видами Канто. Страшно представить, сколько она заплатила за эту пачку!

 – Можно я посмотрю? – Юстя протянула руку до того, как спросила, но вырывать из рук Дазая не стала. – Какие они красивые! Мама, посмотрите! – она протянула одну Марии. – Это те храмы, да, Дазай, про которые ты говорил? Это где? Ой, тут понятными буквами подписано! Kamakura. Ай. А потом по-японски. Дазай, прочти!

 Он заглянул в карточку. Вообще-то он и так знал это место.

 – Это храм Цуругаока Хатимангу. Считается самым главным в той местности.

 – Там где Дунечка с Федей живут? – Мария снова поднесла карточку к глазам. – Надо же. Чудо какое-то. Вот бы там однажды оказаться. Но брат не хочет меня с собой в свои путешествия брать, – упрек явно звучал в сторону Валентина, который из Китая едва ли бы ее услышал.

 – Это точно Япония? – Юстя с некоторым удивлением уставилась в карточку, которую разглядывал Чуя. Изображена была улица, но с типично европейскими домиками, если даже точнее – выстроены они были по подобию английских традиционных домов. Подпись так или иначе гласила, что это есть Йокогама.

 – Это место называют Яматэ, эти холмы заселили иностранцы, – Чуя тоже с некоторым непониманием глядел на карточку. И правда – не похоже на Японию. Но следующие карточки: панорамный вид города, вид на порт со спуска по улице Ятодзака, храмы – везде легко угадывается Япония. Снимок, сделанный на какой-то неизвестной улице. Простые японцы куда-то спешат и даже не смотрят на фотографа. А некоторые застыли. Дазай всмотрелся в карточку. Он уже и забыл этот звук – шум колес рикши, что проносится мимо.

 – Дом, где вы жили, был похож на этот? – Юстя вынула одну из карточек.

 – Нет, – Чуя замотал головой. – Это больше похоже на какую-то огромную японскую гостиницу. Дом Мори-сана выглядел по-другому. И был скрыт высокой стеной. Тут аж три этажа! Махина! В доме Мори-сана можно было подняться на второй этаж, но не выше, но зато сама территория была большая! Там был сад и пруд. А мы жили в отдельной части, по утрам Мори-сан к нам всегда заглядывал.

 – Надо же, Чуя, как ты помнишь, как мы жили с Мори-саном. Может, и вернуться хочешь? – поддел его немного ядовито Дазай.

 – Мори-сан умер. Как можно теперь вернуться?

 – И без тебя лучше всех знаю, что умер. Ты просто так вспоминаешь его…

 – Без тебя разберусь, как мне его вспоминать! – огрызнулся Чуя, собираясь уже бросить все и уйти подальше из комнаты, где они сидели – большой детской, но затем решил, что Дазай не стоит того. Он до сих пор ощущал себя перед ним виноватым за тот случай с револьвером, о котором они не рассказали никому, а Дазай сказал, что поранился, когда прыгал с дерева. – Я ведь не утверждаю, что скучаю именно по нему. Но мне хорошо жилось в его доме. А если тебе там было плохо, Дазай, то уж точно не я виноват.

 – Просто ты бесишь, когда так говоришь!

 – Дазай, ты не прав, – Мария, в отличие от детей, расположившихся на полу на огромном синем ковре, сидела на небольшом диванчике, она положила Дазаю руку на плечо, и тот тут же оглянулся. – Не стоит заставлять кого-то переделывать свои чувства и воспоминания в угоду другому. Это же ложь иначе. Самому себе. Разные случаи бывают, где-то – о да, это необходимо, когда это нечто несправедливое, но здесь – здесь нет.

 – Я и не собираюсь его заставлять. Пусть думает, что хочет. А при мне не говорит.

 – Буду говорить при тебе, что хочу! – выпалил Чуя, ощущая нарастающую обиду.

 – Тупой слизень!

 – Какие вы шумные! – всплеснула руками Юстя. – Прекратите! А то к Женечке уйду!

 – Тебе будет с ним скучно, ты через пять минут примчишься же, – Дазай с ухмылкой глянул на нее.

 – А вот и нет, – Юстя приняла вызов, однако и уходить в самом деле не хотела. – Он не такой уж и маленький. Даже разговаривает, оказывается. Но сейчас он спит, так что придется терпеть вас.

 – Слышал, Чуя? Ей нас терпеть придется. Какая нежная. А ты знаешь, что? – Дазай вдруг заговорчески подался к ней – напор был выдержан. – Помнишь свой аметистовый браслет, что привез тебе на именины Даня? Мы с Чуей вчера закопали его в лесу!

 – Да как ты посмел?! Отдавай немедленно! – Юстя буквально набросилась на него. – Выкапывай!

 – Устинья! – Мария Алексеевна больше перепугалась за придавленного Дазая, чем за дочь. – Не бей его головой об пол! Что за поведение?!

 – Мы сделали карту! – хрипел Дазай, что Устинья в порыве сразу и не расслышала.

 – Юстя, пусти его! – Чуя уже пришел на помощь. – У нас есть карта для тебя! Клад! Ты же хотела искать клад! Дазай придумал его специально для тебя!

 – Я не просила делать из моего браслета клад! Вы просто дураки!

 – Это была идея Дазая, – тут же сдал Чуя. – Он сказал, что так тебе будет интереснее, – Чуя при этом как-то скрыл, что и сам увлекся, и сам помогал составлять карту в течение пары недель, и вообще ему тогда понравилось бродить с Дазаем вместе, хотя он все время повторял себе, что это из чувства вины, притом что Дазай так ни разу и не попрекнул его, даже не вспоминал, что больше настораживало, чем успокаивало.

 – Мама, они бессовестные! Совершенно бессовестные. Чуя! Давай мне карту! – Устинья наконец-то отпустила Дазая и поднялась с пола, оправив свое платьишко. – Что? Я жду! Жду!

 – В моей коробке с красками, – подсказал Дазай, и Чуя тут же метнулся туда, вынув немного помятый лист бумаги, на котором была изображена в самом деле настоящая карта сокровищ, такая же, как описывают в книжках, при этом она явно пыталась походить на настоящие карты; Дазай, судя по всему, вдохновлялся недавно найденным им в библиотеке этого дома историческим, хронологическим и географическим атласом, составленным на основе истории Карамзина. Исторические аспекты Дазая задели в меньшей степени, а вот сам вид! В общем, карта сокровищ удалась на славу, и надо было только видеть, как у Юсти загорелись глаза. От вида карты и Мария забыла, что надо бы поругать за выходку, но она не могла не восхититься.

 – Надо мне серьезно подумать и найти тебе хорошего учителя рисования! Слышишь, Дазай? Поразительно! И чем-то похоже на карты из атласа, и похоже на настоящие китайские рисунки. Ох, где бы найти того, кто сможет тебя обучить, как следует? Может, в Китае будет такой? Надо Вале сказать, как будет здесь! Чего сидит там зря! Пусть ищет учителя! Я все оплачу! – она наконец-то смогла отобрать у Юсти карту, даже перевернула ее, обнаружив там какую-то смесь из иероглифов и русских слов. – А это? Это история браслета? Таинственная история, да? Вы вместе сочиняли?

 – Я сочинял, а Чуя глазел!

 – Я тоже сочинял! Та часть про то, что браслет выплюнул дракон – моя!

 – Чуя, ты дурак! Не надо мне слюней дракона! – Юстя не знала злиться ли ей, снова ли хватать карту или что вообще? – Мама! Отдайте! Мама, я возьму с собой Степана и Морин! Они будут меня сопровождать в поисках! – и она рванула прочь из комнаты, вещая на бегу, чтобы Степан достал лопату!

 – Что о нас Софья Владимировна подумает, – на миг ужаснулась Мария Алексеевна, как будто в самом деле о том переживая. А затем обернулась к мальчишкам. – Выдумщики! Вы и правда его закопали?

 Дазай и Чуя переглянулись. А разве были сомнения?

 Они оба не стали сидеть на месте, а отправились следить за процессом поисков клада. Дазай, придумывая все это, тогда и не думал, что и сам бросится развлекаться, он все это сделал, чтобы развеять скуку Юсти, замученную обыденными для нее делами и готовящуюся к отъезду в Москву – поступать в гимназию, и девочка уже была грустно настроена на сей счет: и хотелось в Москву ради этого переехать, и в то же время: как она оставит тут мальчиков развлекаться без нее? И вот! Клад!

 Клад был найден за вечер, и Юстя в самом деле заставила Степана копать в нужном месте, причем прибежали на все это дело смотреть и прибывшие гости, нашедшие, однако, развлечение капельку странным, но интересным, к тому же братьев Савиных особо поразила карта, сделанная Дазаем. Дазай не мог не быть доволен собой, и только лишь был расстроен тем, что Одасаку при этом не присутствовал. Только теперь подумал, что не стоило так спешно раскрывать Юсте секрет, она бы еще несколько дней не заметила пропажи браслета. А так…

 Однако утреннее прибытие задержавшихся гостей вмиг смело все ранние сожаления.

 Дазай так давно не видел Одасаку! С весны прошлого года.

 Осаму не знал, в какое точно время появится его друг, обычно он был на ногах уже в восемь часов утра, но тут не было и семи, как в их комнату кто-то прошел.

 Ода Сакуноскэ невольно так осмотрелся. Припоминая свой прошлый раз в этом доме, он не мог не подметить изменения, превратившие детскую в личное убежище двух мальчишек. Чую и Дазая изначально поселили здесь вместе, но в комнате прежде обитала одна Юстя со своей гувернанткой; дети, как правило, жили всей кучей, и года полтора они и правда втроем обитали в одной комнате, не особо смущаемые совместным проживанием, разве что сами Дазай и Чуя кидались капризами на тему того, как терпеть друг дружку не могут, но Дазай быстро успокоился, и не мешал ему вовсе Чуя, скорее наоборот, а Чуя долго подозревал в этом подвох, но подвох так и не вскрылся. Чуточку позже Юстя переселилась в смежную комнату, которую освободили специально для нее, сделав личной, Юстя сама как-то на этом и не настаивала, ей наоборот с мальчиками было веселее, но тетка ее Таисия, подняла тему о том, что негоже уже барышне юной жить с двумя мальчиками, которые ей не братья! Что за ужас! И вот, едва Устинья обрела свое личное пространство, которое не навевало ужаса на ее тетку, детская стала превращаться в мальчишечью обитель. Раньше здесь часть была занята дорогими разодетыми богато куклами, которые высылались в подарок внучке из Франции бабушкой с дедом, или же просто были подарены кем-то из родных, знавших, как Устинья любила их собирать всех вместе и учить манерам à la учительница в гимназии, причем в свое время учениками к ней попадали и Дазай с Чуей, мало понимавшие тогда, чего хочет от них эта бойкая девочка с кучей кукол. Теперь вот куклы переехали в соседнюю комнату, были там любовно расставлены, а здесь освободили место для других предметов. Ода был удивлен обилию книг на полках, довольно разных по своей форме, на разных языках, в основном на русском и французском. Кое-что он приметил на китайском; за рабочим столом обнаружил, однако сложенные стопочкой японские учебники, сейчас, наверное, мальчики были освобождены от занятий, но видно было, что они что-то читали на родном языке, попался на глаза сборник старинных стихов весь в закладках. Ода задумался, кто из них мог быть так увлечен стихами, захотелось даже узнать, в самом деле ли они в столь юном возрасте уже понимают все смыслы этих коротких, но глубоких строк? Непременно надо будет спросить. В углу на диване приметился огромный барабан, уже весь истертый, замученный, явно не новый, но точно очень нужный хозяевам комнаты (Ода почему-то сразу представил, как Дазай или Чуя изводят друг друга стуча со всей дури, тут он был не то что близок к истине, а просто буквально ухватил ее одним движением мысли!); особо позавидовал Одасаку целому набору из маленьких солдатиков, в раскрашенной яркими красками форме, по виду французской, а другую он не смог определить, может, английской. Они были аккуратно составлены в глубине шкафа, занимая целую полку, несколько правда упали, может, задел кто случайно. Здесь были и игрушечные пистолеты и ружья, и какие-то поделки из дерева. Особое внимание привлекла географическая карта: просто Дазай как-то мельком писал ему о том, что порой они с Чуей играли, загадывая друг другу страны, города и реки, таким образом как будто случайно запоминая положение, а потом невольно удивляли Сакагути-сенсея, который быстро понял, в чем суть и выписал мальчикам из Японии карту собственной страны, но той пока здесь не было. Может, в их классной комнате висит.

 Ода так бы и разглядывал дальше детскую, если бы не услышал, что к нему обратились.

 – Ода-сан? – проснувшийся Чуя сел в постели и сначала с сомнением глянул на него, а потом бросил взгляд в сторону мирно спящего Дазая. Чуе дали знак вести себя тихо. – Вы уже приехали? Мы что, проспали?

 Потревоженный его голосом проснулся и Дазай.

 – Чуя-кун, не мог бы ты чуточку прикрыть свой рот, – чисто из вредности пробормотал он, еще не понимая толком причины шума, но он садится, сонный, все же разлепляет глаза. – Одасаку!

 У Дазая всегда было трудно с выражением эмоций. Но не в этом случае! Он соскакивает с кровати, бросаясь к Оде, но замирая на расстоянии, словно хочет его просто разглядеть.

 – Ты совсем не изменился, – с улыбкой вдруг выдает он. Совершенно спокойный и просто радостный.

 – А ты, Дазай-кун! Надо же! Вытягиваешься! Если бы я тебя такого встретил на улицах Йокогамы, то мог бы и не признать сразу.

 – Ты задержался в Москве! Все хорошо?

 – Ох, да, извини, не получилось вовремя известить. Но я ведь здесь и по работе. Лу Сунлин очень просил моей помощи, пока мы были на складах. Но я зато сразу тебя обрадую, что останусь здесь до середины сентября!

 – До сентября? – Дазая будто бы это разочаровало, и Ода не мог не заметить, но Осаму быстро смахнул с себя все свои разочарования, теперь уже было не до сна, и он спешно бросился одеваться, при этом игнорируя немного растерянного Чую. – Уже так жарко! Надо срочно будет отправиться на озеро! – заявил Дазай. – Хочу с тобой покататься!

 – Ох, Дазай! Дух дай перевести! Мы только прибыли, и я сразу сюда к вам! А насчет развлечений, предлагай любые! Спорить не буду. Чуя, с нами?

 Чуя оживился, когда услышал, что и его зовут, и как-то при этом опасливо глянул на Дазая, который прищурился, но вдруг произнес:

 – Ладно, его тоже возьмем. Если что, скинем за борт, как я давно предлагал.

 – Что б тебя, придурок Дазай!

 Для прибывших гостей был спешно подан ранний завтрак; Дазай неизменно следовал везде за Одасаку, который сменил свой европейский костюм на что-то непривычное для него и типично китайское, Дазай подивился, но как-то по-доброму, ему было не до этого, он соскучился, следил чуть ли не за каждым движением друга, расспрашивая его о путешествии сюда, о делах в Китае, при этом намеренно уходя от тем о том, что происходит в Японии и есть ли у Оды шанс вернуться туда человеком, на котором нет чужой вины. Им накрыли на большой застекленной веранде, распахнув занавеси, чтобы было видно поблескивающее озеро; вскоре началась суета – просыпались и остальные обитатели дома, пожелавшие тоже завтракать здесь, но особо не спешившие.

 – Очень вкусно, – Ода имел в виду кофе, которого ему принесли уже третью чашку, и Дазай с Чуей слегка ошалело взирали на то, как он поглощал намазанный маслом хлеб и запивал горькой жидкостью, сдобренной сливками.

 – Я не знал, что ты к кофе пристрастился, – рассмеялся Дазай. – Доброе утро! – он вежливо поприветствовал эхом за Чуей пришедших Дмитрия и Константина, которые сегодня чувствовали себя куда лучше и уже по пути обсуждали, что обязательно надо искупаться днем, а то, говорят, скоро похолодает. – Что правда, так вкусно? Я чай люблю.

 – Знал бы ты, Дазай-кун, сколько этого чая я поглощаю! А тут, пока мы плыли сюда, я вдруг пристрастился к кофе. Чудесный напиток для разнообразия. И эта штука – butter! А как его здесь называют?

 – Масло? – произнес по-русски Дазай. – Ты об этом? – он кивнул на хлеб. – Его здесь делают недалеко. Наверное, как раз утром принесли, – Дазай и сам взял жирно вымазанный кусок и принялся жевать всухомятку.

 – В Японии, говорят, все больше становится молочного и мясного. Еще лет десять назад хорошо известный вам Фукудзава-сан говорил о том, что надо есть мясо. А по мне все же лучше рыба, ежели не рис. Но вот это чудо, как ты говоришь? Ma-su-ro?

 – Масло, – хмыкнул Дазай, облизывая губы. Он не был таким уж любителем, первое время вообще все эти молочные продукты плохо влияли на него, но потом привык, нравился этот жирноватый, но очень нежный вкус. – Чуе тоже вон нравится. Как уплетает! Треснет скоро!

 – Не тресну! Не лезь!

 – Тебе не масло надо есть, Чуя-кун, а молоко, – не мог уняться Дазай.

 – С чего это? – Чуя аж жевать перестал, часто заморгав и вцепившись в кружку со сладким чаем.

 – А я слышал, Чуя-кун, – Дазай расплылся в какой-то коварной улыбке, что насторожился даже Дмитрий, который сидел к нему лицом и приметил случайно, – что молоко помогает вырасти! Вот!

 – Где ты слышал? Кто сказал? Точнее… Зачем ты мне вообще это говоришь?! Я еще вырасту! Эй! Ода-сан! Я же вырос с последней нашей встречи?!

 – Эм… Чуя-кун, ты и правда еще подрастешь. Хотя должен признать, что Дазай побольше тебя вытянулся. Но! Вам же еще только двенадцать! Погодите! Через годика два вы вытянитесь еще больше!

 – Чуя вытянется только в том случае, если будет пить молоко!

 – Что ты придумываешь. Дазай! Врешь! А! – Чуя вдруг развернулся. – Дмитрий Алексеевич! Вы слышали когда-нибудь о том, что от молока быстрее растут?

 – От молока? Честно говоря, никогда не слышал, но, возможно, это и так.

 – Конечно, ты не слышал, – хмыкнул Константин, подливая себе сливки в чай. – Как медведь вон вымахал, с тебя и хватило.

 – А кто может знать?

 – Какие ты вопросы задаешь, Чуя. Наверное, те, кто занимаются изучением продуктов. Или врач, например. Знаешь, молоко, в нем же есть свои элементы, возможно, какие-то из них полезны для роста, но кто ж скажет точно: сам ты вырос или молока перепил.

 Чуя немного смутился, но все равно задумался. Он что-то еще хотел спросить, но вдруг притих. Притихли и братья. На веранде показалась женщина, одетая в темно-коричневое платье, несмотря на то что на улице было жарковато для плотных темных тканей. Волосы ее были тщательно убраны, предельно строго, вся подобранная, аккуратная, словно институтка, которая боится нарушить этикет, да только давно она уже вышла из возраста молодой барышни. Таисия Алексеевна была старшей из детей от второго брака, ей уже было тридцать пять, но замужем она не была и дом покидать не стремилась, странная женщина, со странной красотой, в которую надо вглядываться, чтобы разобрать, и часто люди и не замечали, в юности в ней была какая-то особая миловидность, но затем она будто бы исчезла, не в пример младшей сестре, которая по-прежнему сохраняла в себе престранную девичью мягкость. В Таисии этого не было. Много чего в ней, кажется, не было. И вины ее в том не было, но почему-то даже собственные братья как-то всегда напрягались при ее появлении и не могли толком описать, почему в ее присутствии ощущают себя неуютно.

 – Мне не сказали, что у нас еще тут гости. Доброе утро, естественно, – Таисия демонстративно уселась за стол рядом с братьями, но и как-то подальше от них. Ее недовольный тон был обращен в сторону Оды и Лу Сунлина, который молча себе в углу в кресле курил и читал газету, прихваченную из Москвы. – Не могу не ощущать, каким тесным порой становится этот дом.

 – Да ты, сестрица, вроде и ни капли не поправилась, все такая же тростинка, а чего-то тебе тесно, – у Константина, видимо, смелости было поболе, учитывая, что он здесь лишь гостил, так что и не боялся такое высказывать, хотя он как будто и правда ничего дурного не имел в виду.

 – А ты остришь, Костя, а я что-то не помню, чтобы ты умом на то отличался, но я буду сама умнее и далее промолчу на твою фразу. Но знай я, сколько тут соберется людей, отправилась бы завтракать к Устинье и Морин.

 – Очень жаль, Таисия Алексеевна, что смутили вас и не предупредили, – Лу Сунлин выглянул из-за газеты, звучал его голос так учтиво и почти с настоящим сожалением, что Таисия еще больше вздернулась вся, но ответить особо-то и не могла.

 – Не принимайте прям так близко, – все же выдавила она, уже с сомнением глядя на чай. Завтрак для нее был испорчен. – У меня просто побаливает голова от лишнего шума.

 Дазай и Чуя переглянулись. Не любили они эту женщину. Уж говорить о том, что как-то обидела – нельзя такое утверждать, даже излишнее порой внимание проявляла к их персонам, раздражающее и пугающее, полное личного мнения и обиды, что его не принимают, а ведь она якобы от сердца все это вела, но – тут и сговариваться не надо было. Не любили ее оба. И уверены были, что на самом деле есть тут взаимность.

 – Голова, говорите, побаливает? – Лу Сунлин с каким-то странным видом вдруг решил зацепиться за ее фразу. – Это просто у вас нарушен баланс между инь и ян.

 – О чем это вы? – Таисия мгновенно насторожилась, услышав нечто враждебное, как ей показалось, в ее отношении. – Что это? Ваши китайские глупости?

 – Почему же глупости? Древние люди это придумали, а они, как порой полагают многие, все же были не глупее нас. В древнейшем «Трактате о внутреннем» одного из самых почитаемых правителей земель Китая, Жёлтого императора, Хуан-ди, есть такой раздел «Большое рассуждение о соответствии образов субстанциям инь и ян», где приведена мысль о том, что два этих понятия являются универсальным законом, ответственным за рождение, развитие и изменение всего, что сущего имеется вокруг нас и в нас самих. Ян – это движение, атака, сила, и все явления, что тождественны данной природе. Инь же наоборот – пассивность, оборона, слабость, если хотите, к этому относятся и все явления, сродные с подобной природой. В первом случае – это возвышенность души, полет ее, движение энергии, постоянная борьба и бесконечный свет, во втором же – снова в подтверждение противоположности – темнота, подавление, холод. Разные по характеру, но в правильных пропорциях инь и ян говорят нам о полноценном здоровье человеческого организма. Если субстанция инь крепка и неистощима, то субстанция ян сохраняет свою здоровую плотность – примерно так сказано в одном из разделов трактата. А вот если это все нарушается, тогда и возникают боли.

 – Нелепость какая-то, – Таисия смотрела на Лу Сунлина так, словно он ей сейчас заговор какой прочел на непонятном языке, при этом даже не замечала, что он по-доброму над ней смеется. – Что это? Медицина, говорите? Вы там явно у себя совсем как древние люди живете. От такого скорее помрешь. Одни разговоры.

 – Ну, я соглашусь, что без западных веяний было бы худо, ибо не все можно охватить, и все же, как-то мы столетиями выживали своими силами.

 – Как-то. Именно что! О чем вы, Лу Сунлин? Это же все как заговоры наших деревенских баб. Нашептала, поплевала – прошло, ага, бабка помогла, не прошло – ну, не повезло.

 – Не очень знаком с вашими заговорами, но китайская медицина – это наука. Ее изучают серьезно. На основе представления об инь и ян создано учение, помогающее понимать взаимоотношение между внутренними органами, определять происходящие в них изменения. Я покажу! – Лу Сунлин внезапно вскочил и огляделся, и не все сразу поняли, что он ищет жертву, и выбор пал на Константина, который больше всех прислушивался к речи китайца. – Константин Алексеевич, разрешите вас оторвать от завтрака. Вот так. Все наше тело разделено между инь и ян. Верхняя часть наши покровы, голова, лицо, – Лу Сунлин все это показывал на застывшем послушно Константине, – это ян. Нижняя часть тела, наши внутренности, поясничная часть, живот – это инь. Это самое простое. Далее есть деления на органы цзан и фу. Для примера к органам цзан мы отнесем наше сердце, легкие, почки, печень, селезенка, а под органами фу понимаются, скажем более утонченно с учетом этого прекрасного раннего завтрака, органы, призванные очищать наш организм, или же помогать его насыщению – желудок, также сюда относится особая категория органов – к примеру, наш мозг, кости, кровеносные сосуды, – Лу Сунлин с воодушевлением вещал, не забывая все показывать на своем подопытном манекене. – Это все так кратко, но суть в том, что органы цзан имеют отношение к инь, и их основная задача – сохранение и обеспечение жизнедеятельности, к инь относятся органы фу, которые выводят все лишнее. К примеру, наша кровь, слюна – это то, что производят органы цзан и фу. Когда все это работает на должном уровне, болей нет. Человек полон сил и энергических действий! Поглощая столь прекрасный завтрак, вдыхая свежий воздух – он повышает качество работы своих органов. Но если нарушить этот живительный прием, конечно, будет болеть голова и не только она. И для того существует учение о каналах цзин и сосудах ло! Это наука о движении ци и крови, о связи их с органами цзан и фу; циркуляция этих процессов – одна из основ нашего врачевания и существования нации, если уж хотите капельку пафоса для представления масштабов. Есть множество методов, что помогают восстанавливать баланс между нашими органами, мы зовем их, – Лу Сунлин на миг задумался, подбирая нужное слово, – меридианы. Например, наружный пяточный меридиан, – Лу Сунлин, не касаясь, провел рукой от затылка Константина перед его лицом до левой пятки, склонившись, – на пути которого встречается несколько точек. – Вы говорите, Таисия Алексеевна, у вас голова болит? Удивитесь ли, но причина может крыться вовсе не в ней. Когда болит голова, это не значит, что надо лечить именно голову.

 – Вы что, предлагает мне лечить мизинец, когда у меня болит голова? – Таисия смотрела на него с испуганной враждебностью, разве лишь было заметно, что вслушивалась пристально.

 – Нет! Возможно, лечить надо весьма отдаленно от головы! Я не специалист, но боль вашу может вызывать какой-нибудь иной орган. Вот, матушка моя после осмотра говорила одной женщине, что пришла к ней пожаловаться, что это вся беда в печени, – Лу Сунлин хлопнул Константина внезапно по боку, что тут ойкнул и зарделся слегка, – и на внутренней стороне стопы есть точка, которую, если верно уколоть, поможет печени исцелиться. И голова пройдет.

 – Что за сказки?! – Таисия вздрогнула от негодования и нахмурилась, ища поддержки у окружающих, но все лишь с интересом следили за Лу Сунлином. – Как так может быть?

 – Потому что внутри нас – все едино. И это речь не только о наших органах. Наш дух, душа, если хотите. Если она нездорова, то и остальные органы могут пострадать, ибо наши волнения будоражат нашу кровь. Понимаете, о чем я?

 – Очень занятно! – Константин явно был в восторге.

 – Глупости какие, – Таисия передернула плечами. – Даже если поверить во все это, то, скажите на милость, что бы вы делали, если бы, скажем, заразились холерой? Или оспой?

 – Я в этом смысле не столь осведомлен в способах лечения, но так, к слову, замечу, что китайские методы прививания оспы в свое время нашли применение и в Европе. Сейчас проще, конечно, когда случилась такая чудесная вещь, как вакцина, заметьте, не надо совершать всех тех не самых приятных действий с заразой, не за завтраком будет сказано; я не отвергаю вовсе современных направлений, но китайские врачи прежде внесли большой вклад в помощь улучшения качества здоровья людей. Уж признайте и не обижайтесь, Таисия Алексеевна.

 Лу Сунлин говорил до того с ней мягко и вежливо, что она терялась и не смела как-то проявить свою язвительность, лишь проворчала:

 – От вашего рассказа с кучей непонятных слов только сильнее виски сдавило.

 – Уверен, крепкий китайский чай вам немного поможет и никак не смутит ваши представления о лечении, уж куда проще и привычнее! – тут же нашелся Лу Сунлин, причем как-то совсем уж весело, и был тут же утащен Константином к себе поближе, чтобы еще больше узнать обо всех этих магических для него явлениях, ибо стало просто любопытно. К тому же его и без того всю поездку интересовало, что там за винцо привез с собой этот китайский коллега его брата – вечером Константин с остальными братьями явно готовился познать всю прелесть простеньких простонародных винных приказов, уж Лу Сунлин постарается, к тому же начальство, упаковывая вино, очень уж просило научить братьев вливать напиток в себя с познанием всех традиций. Что, между прочим, тоже может положительно сказаться на внутренней энергии! Но это Лу Сунлин уже не стал говорить бедной Таисии.

 А Таисия еще больше надулась и принялась цедить чай, злясь на то, что не хотелось следовать последнему совету Лу Сунлина, а чая-то хотелось.

 – Все сердится на всех, – хмыкнул Ода после такой сцены. Он и без перевода понимал в общем, что происходит.

 – Мы на нее просто не обращаем внимания, – Чуя, злорадно хмыкнув, аккуратно вытер руки салфеткой и почти с вожделением глянул на кувшинчик со сливками, Дазай тихо засмеялся, отвернувшись. – Еще бы не лезла в наши уроки.

 – Одасаку, идем гулять, – Дазай хотел поскорее уйти, и даже не из-за Таисии, а просто. – Пойдем, ты же не видел, как здесь летом. На лодке лучше вечером, перед сумерками. А сейчас искупаться можно! И Чую даже возьмем с собой.

 – Да я не собирался с вами! – вот ведь врет.

 – Но тебе же одному скучно будет.

 – С каких пор ты стал об этом думать? – Чуя насторожился.

 – Да вот. Давно. Иногда ты бесишь, и мне все равно. Но часто смотрю на тебя и смотрю. И вот решил.

 Чуя в каком-то отупении уставился на него, а потом смущенно глянул на Оду, да тот тоже ничего не понял из слов Дазая, лишь мог мельком сделать некие смутные выводы, припоминая, как Дазай в его первый приезд рассказывал о том, как сильно его напугало то, что Чуя едва не умер от болезни, которую обычно дети переносят куда легче, которую он и сам испытал легко на себе, а Чуе так вот досталось.

 – Ты ненормальный, Дазай, – пробормотал Чуя, подумав еще о всяких вещах, что происходили между ними, и из-за чего он часто не понимал действий Дазая, но не хотелось сильно об этом размышлять. – Я пойду с вами. Хочу на озеро!

 Утреннее купание всегда заряжало бодростью. Дазай с Чуей повели Оду подальше от дома, чтобы никто не мешал и никакие Таисии не подсматривали. Дазай так и сказал, на что Ода посмеялся его стеснительности.

 – Не в этом дело! – он слегка зарделся. – Просто она иногда ходит вокруг и подслушивает.

 – Но она же нас не поймет.

 – Все равно. Это неприятно.

 Ода спорить не стал. К тому же вид Чуи подсказал ему, что Дазай не преувеличивает.

 К удобному выходу к озеру они шли через лесок, здесь была дорога, по которой обычно ездили груженные телеги, но этим утром было тихо и спокойно. Чуя шел чуть впереди, а Дазай шагал по одной колее, а Одасаку по другой.

 – Бедные кузнечики, – вдруг произнес Ода, увидев по пути парочку случайно ранее раздавленных колесами.

 Дазай мельком обратил внимание, а потом вдруг сказал:

 – Я их иногда считаю по дороге. Будешь тоже считать? Кто больше. Я вчера тут рядом видел богомола, когда мы бегали за Юстей, пока она искала клад, я потом тебе расскажу. Кто найдет труп богомола – плюс пять очков!

 Ода с неким замешательством глянул на Дазая, но вызов принял. Состязание окончилось в пользу Оды с преимуществом в два кузнечика на фоне одного, замеченного Дазаем. Богомола, как уже ясно, никто не нашел.

 Озеро мирно застыло гладью, которая была нарушена швырянием сначала камешков, а затем в него влетели сразу три тела. Чуя любил это озеро. Прохладное, бодрящее. Дазай обычно капризничал, мол, холодно, дно непонятное, и вообще – тут только топиться, но жара первым же летом и его допекла, и он перестал ворчать, даже плавать навострился неплохо, хотя Чуе все равно уступал.

 – Рисуется тут, – пробулькал он, наблюдая за ним, а Чуя тем временем греб на самую глубину, совершенно не боясь, даже Одасаку так далеко не заплыл, уже возвращался.

 – Не опасно ли?

 – К сожалению, гигантский сом здесь не водится, хотя Чуе хватило бы и маленького, чтобы его проглотить.

 – Ты злой, Дазай-кун, – рассмеялся Одасаку.

 – Но Чуя же правда мелкий, ты сам сказал! А! Одасаку, – Дазай ударил руками по воде, – я вдруг придумал, кого буду рисовать! Онамадзу! Как на гравюрах. Может, получится, нарисовать, как тот проглатывает Чую! А если нарисовать это не в японском стиле… Сложно, надо попробовать.

 – Ты серьезно увлекся рисованием. Я рад.

 – Когда делаешь движения кистью, то сосредотачиваешься, но и мне спокойно так. Я теперь понимаю удовольствие каллиграфии, но тут таким мы не занимаемся почти. Татибана-сэнсэй очень хороший, но не сведущий в этом, а Сакагути-сэнсэй уделяет внимание только основам.

 – Как он тут поживает? Мы с ним переписываемся. Мне могло показаться, что он доволен даже. Почти.

 – Еще бы он не был доволен. Но спроси его сам. Он живет все в том же домике, что тебе в прошлый раз так понравился. Вы сможете там устроиться вместе и пить чай. Хотя ты сказал, что чай тебе надоел. Может, и Китай тоже надоел?

 Дазай вообще-то ничего такого не имел в виду, но заметил, что Одасаку странно глянул на него. Но он просто улыбнулся и откинулся на спину, поплыв вдоль берега. Осаму же, побултыхавшись, погреб на мелководье. У него почти не осталось внутри ничего от разочарования вчерашнего дня, он успокоился, Ода приехал. Дазай никому не говорил, но порой на него находили всякие мысли, и он думал о том, что однажды кто-то прознает, что Одасаку в Китае, пошлет за ним, заберет в Японию. Но попросить его остаться здесь тоже не мог, понимал свою глупость.

 Когда Ода вернулся к нему на берег, Дазай зачем-то произнес:

 – Тут в лесу ягоды есть. Мелкие такие, красные. Вкусные. Земляникой зовут, не знаю, как это по-японски. Мы ходим их собирать. Соревнуемся, кто больше соберет. Измеряем стаканами. Юстя обычно побеждает. А мне главное – победить Чую. Он слишком суетится и пропускает все самые густые кустики. Много собрали. Из них варенье сделают. Пробовал такое здесь? Вкусно получается. Я так много сладкого стал есть. В Японии столько не ел.

 – Я вижу, что ты с прошлого раза совсем здесь смог обжиться.

 Дазай помолчал. Следил за тем, как Чуя выходит на берег, но не торопится к ним. Принялся швырять камешки. Далеко зашвыривает, сильные броски.

 – Тебе правда нравится здесь?

 – А что, ты хочешь меня забрать? – тут же спросил Дазай, напугав Оду такой поспешностью, что тот сразу заподозрил что-то нехорошее и нахмурился, собираясь уже что-то сказать, но Дазай тут же рассмеялся: – Да нет. Я знаю, что ты меня не заберешь. И мне Шанхай не так уж сильно понравился. А здесь… Мне правда нравится. Мы ездили в Петербург весной. Такой мрачный город. Он мне показался интересным. Я бы хотел попробовать его нарисовать. Или написать историю, что случилась бы там. Совсем короткую. Длинные мне не даются. Просто про случайного человека. Но еще не придумал ничего и не придумаю, наверное. Но там жить всегда я бы не захотел. Все время уж точно. Мы были и в Москве. В конце зимы. Я писал тебе об этом. Ты получил письмо? Мы были там на празднике, его называют масленица, как масло! – Дазай рассмеялся такому совпадению. – Удивляет ли это тебя, но мне было весело. Это чем-то походит на мацури, но совсем по-другому. Но что-то такое в этом мне показалось знакомым. Мне очень хотелось опять побывать в том городе, и Мария Алексеевна отвезла нас туда снова. Это был уже другой праздник. Ты, может, слышал. Пасха. Но здесь по-другому она отмечается. Не так, как отмечали ее иностранцы в Йокогаме.

 – Вас учат соблюдать местные традиции? – поинтересовался Одасаку, слегка прищурившись, но лишь от солнца.

 – Нет. Лишь рассказывают о них. Я узнаю такие вещи, о которых и не подозревал. И есть, оказывается, что-то близкое и в то же время немного отличное. Здесь тоже принято раскланиваться при встрече, но делают это совсем иначе. Это странно и интересно. Люди интересные, со всем, что их наполняет. И интересно потому, что их наполняет разное.

 – Какая в тебе философия живет.

 – Правда?

 – Я не шучу.

 – Жаль. Не надо философий. Я просто, – Дазай запнулся… – Одасаку, я иногда пытаюсь найти что-то такое, что мне скажет, что я зря сюда решился приехать. Я помню, как нас запугивали, когда мы только собирались. Как раз тогда, после разговора с Фукудзавой Юкити.

 – И что ты решил?

 – Здесь зимой так холодно. Ужасно просто. Но я никогда прежде, там, у Мори-сана не жил в его доме, как в семье. И здесь такого не ждал. Но здесь хорошо. Только жаль, что ты не можешь остаться. Снова вернешься в Китай. Это так далеко. Я раньше не понимал, пока был в Японии, все казалось, что ведь близко. Но отсюда – как далеко! Страшно далеко, Одасаку. Приезжай сюда почаще.

 – Если бы я мог…

 – Тебя там что, в заложниках держит Валентин Савин? – Дазай спросил это со смехом, но и будто бы серьезно.

 – Нет, – хмыкнул Ода, глянув при этом куда-то вдаль, дальше, чем противоположный берег озера Песно, возможно это «дальше» было где-то между Китаем и Японией. – Но, буду честным, есть у меня причины не отдаляться надолго от тех мест.

 – Причины? – Дазай словно распробовал это слово сейчас.

 – Я все еще не оставил все свои надежды в Японии. И дело не в моем добром имени. Я хочу знать, что стало с моей сестрой. И я не устану выжидать момента, когда все же смогу вернуться. Дазай, ты ребенком покинул родные земли, ты и сейчас еще ребенок, хоть я и позволяю себе говорить с тобой, как со взрослым, потому что знаю, что ты поймешь, однако, все же тебе легче оставить что-то позади, ведь ты не был крепко привязан. Ты сам теперь считаешь, что твоя семья здесь…

 – Я не совсем это имел в виду, – Дазай несколько смутился, что его так поняли, хотя он и не был уверен, что как-то иначе себе это представлял.

 – И все же. А моя семья, даже если от нее ничего не осталось почти, она там, в Японии. И я не могу быть спокоен из-за того, что в ней случилось. Но даже если с этим смириться однажды. Есть кое-что еще… Мне кажется, я нашел причину, которая сделает мою жизнь в Шанхае, похожей на домашнюю. Если уж сложится, хочу жениться.

 Дазай вздрогнул от неожиданности, приоткрыл рот, повернул голову с какой-то непонятной улыбкой, наплывшей на губы. Растерялся.

 – У тебя есть невеста? – напрямую спросил Дазай.

 – Да. Одна девушка из местечка под названием Лилин. Это в провинции Хунань, может, ты слышал об этом месте по названию поступающих оттуда чаев. Я бывал там несколько раз по работе, познакомился с ней, она прислуживала в одном постоялом дворе. Сейчас ждет меня в Шанхае.

 Дазай совсем растерялся. Он был и смущен тем, что Ода с ним поделился, и в одновременно… Испуган, что ли? Дазаю от мысли о страхе стало как-то мерзко: чего испугался, но он и правда будто бы испугался. И как-то вроде бы обрадовался, но что-то в этой радости, в ней что-то сильно взволновало его.

 – Она красивая?

 – А если нет? Не одобришь? – Одасаку его что, на полном серьезе сейчас это спрашивает? Как будто и правда!

 – Я просто… Просто спросил. Даже если некрасивая, то без разницы. Девушки, по моему мнению, все красивые!

 – Когда ты обзавелся таким мнением?

 – Я всегда так думал! – Дазай почему-то в этот момент вспомнил Евдокию Достоевскую. Она снилась ему, кажется, прежде чем он проснулся и увидел Оду. Чего она ему снилась? Просто, наверное, потому что он думал о ней, когда они разбирали вчера ящик с посылками, но… Дазай снова подумал о ней. Евдокия была очень красивой, и эти ее слезы… Такие искренние… Он никогда не забудет самые чистые слезы, что когда-либо видел. Потому она была красивой. И потому люди красивые – не внешне. Внешне – это милая красота, пленяет, но не цепляет. Дазай не стал этого говорить Оде. – И значит, у тебя скоро будет своя семья. Это хорошо, – заключил Дазай, но нельзя было не подметить оттенок грусти.

 Одасаку хватало проницательности сообразить, в чем дело, и он решился спросить напрямую:

 – Ты расстроен?

 – Почему? – Дазай впился взглядом в Чую, который все возился возле берега и светил там своим голым задом. – Нет, я не расстроен. Даже наоборот.

 По голосу, наверное, не слышно. Дазай не был расстроен, он не врал, но чувство его захватило какое-то колющее. Первое, о чем он подумал: если у Одасаку появится семья, сюда он перестанет приезжать. Господи, почему он об этом подумал?

 Они сидели молча. Ода или не знал, о чем с ним говорить, или не находил свои слова теми, что должен был услышать Дазай. Чуя так и не возвращался к ним, а Дазаю казалось, что именно его общество сейчас и могло бы его спасти. Он правда подумал так? «Спасти»?

 – А твоя работа? Ты тогда говорил, что тебе все нравится.

 – Как бы я ни хотел оказаться дома, но жаловаться точно не могу. Это везение, Дазай, что мы тогда оказались на том корабле. Жизнь в Шанхае, путешествие по китайским провинциям – не предел моих мечтаний, но это лучше, чем прислуживать Мори.

 – Если у тебя будет китайская жена, тебе придется привыкать там жить всегда, – заметил Дазай.

 – Честно говоря, я думал о том… Чтобы однажды перебраться в Европу. Может, во Францию, как видишь ты это? Конечно, я бы хотел однажды вернуться в Японию! Дазай, знал бы ты, чего мне не хватает больше всего!

 – Сакэ?

 – За кого ты меня принимаешь? – расхохотался Одасаку. – Нет. Я про онсэн. Страсть, как порой хочется посидеть в теплых источниках. Расслабиться. Скучаю по тем временам, у нас ведь даже была своя компания знакомых в Йокогаме, с кем мы частенько ходили расслабиться вот так в водичке. А уж про похождения в Осаке – вспоминать грустно! Я хотел тут тебя просить, Дазай-кун, не посчитают ли хозяева дома наглостью… Можно ли будет сходить здесь в баню? Как в прошлый мой приезд. Это не то, как в Японии, но мне тогда очень понравилось, да и с дороги хотелось бы помыться посущественнее, а не просто в озеро окунуться.

 – Попрошу. Тоже хочу. Там можно Чую веником отхлестать.

 Ода странно хмыкнул, но потом заметил:

 – А вы чуточку лучше стали общаться.

 – Чуя вредный, – медленно произнес Дазай, глянув на него снова – тот заходил опять в озеро.

 Еще хотел что-то добавить, но смолчал и вдруг сорвался с места. Чуя, заслышав, что кто-то приближается, опасливо отскочил в сторону, упав на спину в воду – ожидал, что Дазай сейчас набросится и попытается его утопить, но Осаму так и промчался мимо, с размахну нырнув, ударив рукой по дну и выскочив на поверхность, он стремительно поплыл на глубину, сбивая себе дыхание, а потом, не дав себе передышки, откинулся на спину и поплыл обратно. Замер на какой-то миг, распластался на воде, глядя в небо. Очень красивый день, даже поразительно. Вокруг все такое свободное, только он будто бы в тисках, но в этот миг – ему только надо забыться в этот миг. Осаму краем глаза следит за плывущим мимо Чуей и вдруг резко переворачивается, немного неловко подныривая и пытаясь схватить Накахару за ноги, из-за чего тот возмущенно вопит, пинается, и они оба в итоге после непродолжительной борьбы умудрились наглотаться воды, которая еще и в нос попала, поэтому битва прервана, чтобы откашляться и подождать, пока пройдет это гадкое свербение в носу.

 – Дазай, ну ты и придурок! Утоплю!

 – Ты потерял бдительность, Чуя-кун. Считай, ты бит!

 – Да чтоб тебя! – Чуя с размаху пихнул Дазая в воду, тот не устоял, но особо не расстроился. Хохотал громче обычного. – Идиот.

 Ода так и остался сидеть на берегу. Переживание, которое зародилось в нем мгновения назад, чуть сгладилось. Сейчас выждет и тоже пойдет еще раз окунется.