Июньская вечерняя гроза с грохотом ударяется об окна — и растекается шелестящим прибоем. Стекает призрачным светом по слабо дребезжащим стёклам. Кружится в расколотых небесах и над замершим городом, заглядывает в комнату сердитым и любопытным зверем.

— Просто представь, — ласково шепчет Габриэль, укачивая в руках жмущуюся ближе дочку, — что гроза — это всего лишь тигр, который нас ни за что не достанет. Лапки коротковаты. Как твои пёрышки, — и по носу насупившуюся Софи шутливо щёлкает. — От его рычания сотрясается седьмое небо и падают в райском саду яблоки.

Гроза полчаса назад начинается. И, судя по грому и шуму отяжелевшей зелени, заканчивается пока не планирует. Габриэлю надеяться остаётся, что Сэм грозу переждёт в безопасном месте. Зонтик его непутёвый и обожаемый муж, конечно, забыл дома, хотя прогноз погоды с утра зловеще предостерегал от подобных проявлений рассеянности.

Ну, если Сэм промокнет, придётся его согревать и спасать от простуды…

Габриэль улыбается, в макушку дочь целуя. Гроза ещё начаться не успевает, когда Софи, маленькое торнадо, с лестницы слетает и в его ноги вцепляется.

Если Софи что-то сцапает — заманчивую идею, чужие крылья или кого-то понравившегося ей, — то она вовек не отпустит. Ни за что на свете. Габриэль успевает в этом убедиться, когда Софи их с Сэмом волосы переплетает в одну косичку накрепко, пока они спят.

Но сейчас, когда они на диване в гостиной обнимаются, Габриэль вовсе не против побыть сцапанным. Софи утыкается личиком в его плечо. Сжимается в дрожащий комочек — Габриэль видит, как она крыльями обвивается, стараясь от электрически-голубоватых отблесков укрыться.

Хотя придуманную наспех сказку слушает внимательно-внимательно. Софи обожает его сказки — и Габриэль доволен. Ему вовсе не впервой испуганных грозою детей успокаивать. Но о не подумал бы прежде, до встречи с Сэмом, что однажды будет родную дочь обнимать, от всего мира укрывая.

— У тигра волшебный взгляд, — тихо продолжает Габриэль, растрепавшиеся косички Софи поправляя. — Он похож на расплавленное стекло, что выбрало в себя синеву моря и отблески пламени. Тигр глазами-свечками, молниями в окна заглядывает. Хочет посмотреть, как мы живём.

Габриэль, не глядя на стол, пальцами тихонько щёлкает. Двум кружкам горячего шоколада остыть не позволяя.

Софи наоборот голову поднимает, заинтересованная то ли сказкою, то ли вспенившимся ароматом сладости.

— Просто посмотреть?

Значит, сказкою.

— Посмотреть, принцесса, — кивает Габриэль. — Конечно, тигр бывает весьма неосторожным… Тяжело жить, когда твои когти могли бы изорвать небесное полотно, — он усмехается. Ангельские силы тоже способны синь и звёзды разорвать, как воздушный шёлк. Габриэль так боялся когда-то миру навредить. Боялся навредить Сэму, который слишком близко подобрался, подобно непокорному, своевольному тигрёнку, и в неприступное архангельское сердце залез. Боялся навредить их ребёнку. — Не всегда получается… обезопасить других от себя, принцесса. Поэтому тигр скачет по городам и крышам, и прячет за чёрными тучами и луну, и солнце. Потому что если он не спрячет их — то завоет от тоски по-волчьи.

Софи смотрит задумчивыми глазами — точь-в-точь оленёнок, совсем как Сэм — и больше от ворчащего грома не вздрагивает. Выискать в нём осуждение небес не пытается. Оно разразиться может — не над ними, не сейчас, не в ближайшем будущем, конечно… Хватило вселенной потрясений и божественной ярости.

Габриэль, если честно, на бывший свой дом гневается не меньше. Вряд ли страх за дочь и племянника его оставит.

— Наверное, этому тигру очень одиноко, — тянет Софи грустно, и Габриэль не может не улыбнуться. Ох, Отец. Как в Сэме и Софи непостижимая вера в других уживается? — Я, конечно, знаю, что с научной точки зрения гроза — это всего лишь атмосферное явление, но… Мне его жалко. Пускай он выдуманный.

Габриэль брови приподнимает. Надо же. Замечательно. Он сказку старается выдумать, откладывая рациональные объяснения (которые людей от бронтофобии, к тому же, не спасают), а Софи уже в курсе, как грозы появляются.

Конечно, стоит учитывать, что ангелы и боги к атмосферным явлениям тоже бывают причастны — умеют ими управлять — и страх Софи объясним и понятен… Не в случае обычной грозы, разумеется. Она ещё научится естественные и магические процессы в природе различать.

— И кто тебе рассказал, оленёнок?

— Папа, — гордо заявляет Софи. — Он мне и книжку читал! Но про тигра всё равно расскажи.

Габриэль смеётся мягко — кто, как не Сэм, к образованию дочери приложил руку. Какой умница.

Но Софи от страха, кажется, отвлекла именно сказка. Пускай она всё ещё посматривает на небо, исчерченное пламенеющими трещинами, недоверчиво и опасливо. Но вот — у самой глаза так и загораются при взгляде на шоколад.

Габриэль, пожалуй, при детском требовательном «расскажи» всё своё красноречие теряет. Он мог бы придумать, что тигр выполз из того же прекрасного сада, что и все прочие божьи твари. Ну, гроза творение господне и Габриэль первую хорошо-хорошо помнит, так что он не покривит несуществующей душою…

Он мог придумать, как тигр другим повредить боится. Дыханием опалить, касанием колючей лапы жизнь вырвать. Он мог бы придумать, как тигр сам по себе гуляет по стареющей планете тысячелетиями — грозный, неизменно-бойкий и одинокий.

(Никого-никого не напоминает, Габриэль?.. Все персонажи выдуманы, все совпадения с реальными лицами случайны.)

Но за топотом постепенно удаляющихся тигриных лап на крыше сразу не расслышишь звон ключей на улице. Потому Габриэль начать не успевает, как дверь открывается. Софи, едва не расплескав шоколад по столу и коленкам, с восторженным «папа, папа!» несётся своего отца обнимать.

Ох, конечно, всего вымокшего. Габриэль глаза закатывает, прежде чем вслед за маленьким пернатым торнадо с дивана подняться.

Но он может вечно наблюдать, как Сэм наклоняется, чтобы Софи в осторожные объятия огромных рук заключить. Пускай они короткие — с костюма и ботинок на пол натекает лужа — и Сэм дочку поспешно отстраняет. Она дует губы недовольно целую секунду, а потом с важным видом и гордым «я помогу!» тащит куда-то портфель и сумку Сэма.

— Добрый вечер, Сэмми, — Габриэль хмыкает, заправляя за ухо мокрую прядь, прилипшую к щеке мужа. — Смотрю, для Винчестеров благоразумие — пустой звук. В кафешке переждать грозу не судьба?

— Я соскучился, — бормочет Сэм, ловя лицо Габриэля мокрыми — «холодные же, Сэмми, ах, негодник» — ладонями и оставляя трепетный поцелуй в уголке губ. — Очень-очень. Не хотел ждать. Пострашнее грозы видел.

— Заболеешь, — бурчит Габриэль, от проявления нежности не сдерживась и тая. Его вредный, неисправимый мальчишка крутит своим архангелом и спустя долгие-долгие годы. Некоторые вещи действительно вечны. — Марш наверх — в душ и переодеваться. То, что с тебя накапало, тоже сам вытирать будешь.

— Ты меня вылечишь, — мурлычет Сэм. Ох, он сам сытого тигра напоминает. Прежде Габриэль никогда бы его с этим зверем не сравнил. Коварный лось и оленёнок — пожалуйста, а тигр… Так и останутся эти тигры бродить в голове, наверное. — Переоденусь, конечно… Жаль, что в душ без тебя, — подмигивает, настоящий нахал, пользуясь тем, что Софи по второму этажу носится. — Хотя, может…

Габриэль, намереваясь поцелуй на подбородке Сэма оставить, прикусывает его недовольно, фырча. О, может-может. Когда Софи уложат спать.

— Доиграешься, демонический мальчик. Хватит меня дразнить, — знает ведь, что Сэму целой вечности не хватит. — Всё, я в курсе, что ты тоже хорош в том, чтобы заговаривать зубы, бр-рысь.

— И не только в этом хорош, Гейб, — тянет Сэм многозначительно и с ехидным смехом от грозного взгляда Габриэля сбежать спешит.

Конечно, не только.

Габриэль на старости веков стал слишком сентиментален. Есть ли у бессмертных кризис среднего возраста, напомните?..

Заставить Сэма убираться в одиночестве не получается: Софи и здесь вклинивается с важным «я помогу!». Сэму о сказке рассказывает. Габриэль обрывки их весёлой болтовни улавливает, пока разогревает ужин и готовит горячий шоколад и для мужа тоже.

Сэм когда-то долго отнекивался, говоря, что сладкое не настолько ему по вкусу, он горячий шоколад пил в раннем детстве… Изредка очень.

Габриэлю слишком знакомо сэмово «в детстве, изредка очень». Как и голодный, грустный взгляд. После него всегда следует нерешительный восторг, а Габриэль вечность готов наблюдать, как Сэм уплетает вкусности за обе щеки. Пожалуй, хорошо, что он в Раю бывает не так часто и по важным делам.

Потому что Михаилу очень, очень не понравится, если Габриэль затеет кое с кем драку. Расстраивать брата совсем не хочется. Как и Сэма.

Гроза затихает. Тигр втягивает огненные когти в подушечки-тучи, и они уползают, соскальзывают в тлеющий закатом горизонт. Последние лучи золотят пёрышки, лежащие на подоконнике, и пионы в саду кажутся тяжёлыми и багровыми. Габриэль любуется ими пару секунд, прежде чем объятия почувствовать.

— Ты украл мою футболку, — улыбается Сэм, наклоняясь и носом по шее Габриэля ведя. — Маленький воришка.

— Я купил её тебе год назад, — фырчит Габриэль, касаниями наслаждаясь. Пахнет озоном и влажной травою. Шоколадом и счастьем. — Это совместно нажитое имущество. Я законно забрал бы её себе, если бы ты решил, что тебе надоело меня терпеть… ай!

Сэм терпеть не может ни самоуничижительных шуток, ни шуток про развод. Но Габриэль вовсе не против недовольных лёгких укусов. Поглаживает чужую руку успокаивающе, улыбается сладко — прости дурака, не мог сдержаться, никогда-никогда не мог.

О, Габриэлю нравится терпение Сэма испытывать.

— Забрал сердце — забирай и футболку, мой фокусник, — Сэм глухой смешок издаёт. Разворачивает архангела к себе — единым литым движением. Ох, Габриэль обожает его сильные руки, честное слово. Тут ни юлить, ни отрицать истину не хочется. — «I want to believe» и летающая тарелка. Тебе идёт. Признаюсь, тем фокусомОтсылка к тому, что вытворял Габриэль в Tall Tales. Авторка, впервые посмотрев серию и пробив лицо ладонью из-за проделки с инопланетянином и бедным студентом, решила, что будет любить трикстера вечно. Как и Сэм, очевидно ты меня впечатлил.

— Однажды Софи расстроится, что мой папа не сотворил пришельцев, — смеётся Габриэль, польщённый, и на носочки привстаёт, и к чужим губам тянется. — Тогда-то она отыграется...

…Может, летающую тарелку имени Софи Джессики Винчестер придётся подождать. Но в этот вечер Габриэль и Сэм иным зрелищем наслаждаются:

— Не бойся, пап, — Софи машет ладонью, смеясь заливисто. Вокруг неё в шипящем, искрящемся воздухе тигрёнок, сотканный из крошечных молний, играется. Только маленького дождя не хватает. — Он не кусается! Никакого электрического взрыва, никакой боли, я всё придумала. Он вообще скорее проекция, чем что-то материальное, но… — тигрёнок рычит — грома раскаты — и мерцающим язычком облизывает ладошку Софи. Софи хихикает: — Ай, ты колючий, как свитер…

Габриэль бровь приподнимает, пока Сэм смеётся тихонько:

— Но вы теперь друзья?

— Да, мы теперь друзья, — важно кивает Софи. И неважно совсем, что всего-то час назад она грозы пугалась. Маленькое воплощение непокорной стихии — ворчащее, когтистое и сверкающе мягко, глаза не раня — вокруг неё вертится. — И вообще. Я его больше не боюсь. Потому что ему одиноко. Никто не должен быть одиноким, если не хочет.

Габриэль головою качает — гордость и нежность в груди переливаются — и Сэму шепчет, пока Софи скачущим вокруг тигрёнком увлечена:

— Ты под этим девизом ко мне, страшному-противному трикстеру, пристал когда-то, м?

Сэм усмехается. Отвечает таким взглядом, что в груди — пьянящий восторг восхитительнее первой в жизни грозы, ярче десятков молний. Сэм усмехается — и пальцы с Габриэлем переплетает.

— Никто не должен быть одиноким.

Как он это делает? Как Сэм таким восхитительным быть может? Чем Габриэль, господи, их заслужил? После всего, что он натворил. Как мог — со всем могуществом и спящими в груди зверями — быть сейчас в невообразимой тишине и покое?

Габриэль думал, что его одиночество будет вечным. Упивался им, как горчащим вином. И никогда не был настолько рад тому, что ошибся.

— Твоя дочь, — Габриэль фырчит, замок их рук сжимая, — вся в тебя.

— Наша дочь, — откликается Сэм с обезоруживающей мягкостью.

Габриэль, вечный, мудрый, всевластный Габриэль, страшнее тысяч тигров, величественнее тысяч гроз, улыбается, сдаваясь. Чувствуя, как с нежностью и без всякого страха гладит его ладонь любимый человек. Любимый демонический мальчик. И рядом возится с волшебной иллюзией смеющаяся Софи.

Он счастлив невыразимо.

— Познакомимся с тигрёнком, м?

И совсем-совсем не одинок.